Звери (гет)

Не всегда будет лето.

Эзоп

Человек может измениться только в отрицательную сторону.

Франц Кафка

Эридес Эйвери уже всерьёз подумывала прекратить новую манеру поведения с Лейстранжем. Хотя, конечно, поведение вежливого, молчаливого и покорного эльфа вполне подходило ей по всем параметрам. Но Эридес безумно надоело исполнять по сути единственную прихоть Пожирателя.

На первый взгляд, выглядила эта прихоть невинно и необременительно: Эридес должна была проводить вечера с Лейстранжем, сидя в гостиной. Эридес согласилась: отлучки "гостя" зачастились, и девушка не могла избавиться от твёрдой уверенности, что эта тенденция сохранится. Между тем, Лейстранж проводил в особняке Эйвери половину недели. И Эридес, мучась и болезненно сжимаясь, была вынуждена по два-три часа сидеть напротив Лейстранжа, не зная, чем себя занять. В итоге, она пристрастилась к чтению газет. Какой бы бред в них не писали, это всё же лучше, чем тупая неизвестность.

Эридес не понимала, зачем Лейстранжу эти "посиделки". Он изредка обсуждал погоду, требовал у Эридес, чтобы она не куксилась, периодически неодобрительно косился на газеты и рассказывал отрывки из "истинного положения дел". Отрывки эти безумно расстраивали Эридес, требования раздражали, а погодные монологи почти что вызывали у неё истерику. Когда же Лейстранж не говорил, то он либо задумчиво рассматривал обстановку гостиной, ни на чём особо не задерживая свой взгляд, либо внаглую глазел на Эридес, на её лицо, которое она старательно пыталась прикрыть газетой, на её ноги, которые она тщетно прятала под шёлковыми мантиями, на тонкое кольцо-змейку на пальце. Эридес не понимала этого "развлечения". Да, было заметно, что Лейстранж считает её довольно привлекательной, но в его чёрных глазах из всех возможных чувств при данных обстоятельствах блестели только живой интерес и тяжёлая задумчивость.

Эридес казалось, что разглядывая её губы, глаза, нос, Лейстранж словно бы пытался найти в них что-то, будто силясь что-то вспомнить. Так человек смотрит на знакомое лицо, все усилия прилагая к тому, чтобы понять, откуда он знает его, что с ним его связывает.

В такие минуты Эридес становилось даже немного чуть жаль Лейстранжа: жаль было, что такой решительный нос как-то печально опущен, на точёной переносице и белом лбе выступали морщинки, а впадины-глаза озарялись тайной беспомощностью и непониманием.

Но эта жалость сдувалась как проколотый воздушный шарик, едва только стоило Лейстранжу открыть рот.

Первое сентября не обошлось без обмена репликами по поводу... школы.

Лейстранж только приступил к рассматриванию Эридес, перейдя от кисточек на шторах и журнального столика. Эридес сидела мрачнее тучи. Всё утро она придавалась воспоминаниям о несчастливой школьной поре, буквально видя перед собой ряды скрипучих парт и спящих с открытами глазами одноклассников.

— Ах-ха-ха-ха! Толстый эльф! Не носила летом передачки своему женишку?

— Нет, я всё лето усердно занимался изучением флоббер-червей. Я верю в их потенциал!

— Как дела?..

— ...и такие красивые мантии, одна словно рубин!

— Жаль, не изумруд.

— Дейв, покажи ту колдографию! Я чуть не помер со...

— Какое счастье вернутся в школу!..

— ... такая дрянь ...

— Было немного больно. Там же высоко!

— А мы ездили с родителями на Лазурный берег...

— ...всё лето у бабушки...

— Толстый эльф!

Шум, гам, смешки, восторженные лица и сияющие подростки, кашляющие от паровозного дыма, уханье сов...

— Что с тобой, Десс? — прервал её размышления хриплый голос.

— Ничего страшного, — буркнула Эридес.

После секундного молчания Лейстранж выдал:

— Тебе не нравилась школа? — Эридес подняла глаза и с удивлением воззорилась на него.

— Она мне нравилась поначалу, а потом всё изменилось.

Лейстранж опять впал в задумчивость.

Газета не читалась, раздражение вновь охватило Эридес. Ведь ясно было, что он понял, отчего "всё изменилось". Нормальный давно бы уже хотя бы извинился. Но нет, мы же не нормальные, а великие и ужасные Пожиратели!..

— У вас все Пожиратели такие милые собеседники? — Эридес не скрывала ехидства в голосе.

— У нас их столько же, сколько и у вас, — голос резко похолодел, глаза замёрзли.

Эридес недоумённо уставилась на Лейстранжа. "У вас"? Это у кого?

Теперь молчание повисло основательно и капитально.

Эридес терзали смутные догадки, что в последних словах Лейстранжа главным был не ответ на её вопрос, а это "у вас".

Да, она и её семья ещё не встали твёрдо на ноги. Их положение очень хрупкое и неустойчивое. Не они правят этим сумасшедшим балом, их роль — тихо исполнять редкие поручения и не высовываться из своего угла.

Надо знать своё место.

* * *

На улицу сегодня Эридес решила не выходить. Что-то сказало ей, что это лишнее. То ли тревожные сны, то ли ветер, бившийся как раненый зверь в окно.

Она поэкспериментировала с причёсками, поменяла цветы, украсив гостиную изящным букетом орхидей, даже попыталась разобрать книги и подшивки журналов, но застряла на статейках, посвящённых охмурению особ мужского пола и варки Амортеции разной крепости. Посмеялась, вспомнила Фила. Потосковала. Вспомнила Джона. Расстроилась.

Написала письмо Хелен, как и всегда ни о чём: ходили слухи, что почту вскрывали. Мысленно попредвкушала ночной разговор с родителями, приславшими ей сильное зачарованное зеркало.

— Как душно! — Эридес обмахивалась подолом.

Наконец не выдержала и открыла окно.

Ветер с воем ворвался в комнату, ударив форточкой Эридес по рукам. Эридес охнула, бросившись ловить разлетевшиеся листки. Фотографии улыбающихся ведьмочек, рисунки модных десять лет назад мантий, слова и слезливые истории летали, подхваченные злым молодецким ветром.

Девушка палочкой захлопнула окно. Листки ей пришлось разбирать самостоятельно.

К счастью, в этот вечер Лейстранж не пришёл.

— Эридес, до нас дошли странные слухи... Не теряй спокойствия... Всё обойдётся... будь осторожна с Лейстранжем...

У отца ещё больше морщин, глаза потухли, волосы белые словно январский снег, некогда волевая линия губ стала какой-то беспомощной; мать — нервная, испуганная, с выбившейся прядкой из причёски, растерянно бросавшая взоры на дочь...

Эридес крепилась, но когда убрала зеркало в ящик, расплакалась. Никогда она ещё не видела своих статных величавых родителей такими глубокими стариками.

Наутро Эридес собрала газеты в охапку и отнесла в гостиную, заранее готовясь к возможному явлению Лейстранжа. Ей было тоскливо и отчего-то очень хотелось посмеяться, найти что-то смешное, что смогло бы её развеселить. Но перед глазами то пробегала слабая, тщедушная старушка Ханни, то седые головы на портретах, то зелёные змеи — одна за другой.

Эридес долго рассматривала себя в блестящую зеркальную поверхность серебряного подноса с фамильным гербом рода Розье, отмечая первые морщинки, обвислость щёк и веснушки. Выпила шампанского. Стало легче, но не намного.

После обеда Эридес вернулась в гостиную, села в кресло...

Ей почудились какие-то тени, потом лестница...

Снова этот сон.

Она, толстенькая, с отдышкой бежит по мрачному готическому коридору. Её снова обидели. Обозвали, когда она оказалась одна, без слизеринцев, в библиотеке. Подмышкой тяжёлая книга, в глазах — застывшие сухие слёзы. Она не заплачет, нет. Нельзя.

Спотыкается о каменную плиту, книга отлетает вперёд, а она сама, как неуклюжий толстый страус, за ней. Цепляется ногой за фолиант и ухает вниз.

Ступеньки, одни ступеньки, сердце пропускает удары, глухо стучит в ушах, отзываясь нервным покалыванием в груди. Боль, одна сплошная боль, в ногах, в руках, в спине, даже в мягком дряблом животе.

Ступенька за ступенькой.

В темноту.

Эридес вздрогнула и проснулась.

Конечно, она летела быстрее, видя ступеньки лишь интуитивно, не глазами, а спиной и грудью. И тьма не такая там была.

Это просто кошмар.

Эридес открыла глаза. Перед ней, развалившись на диване, сидел Лейстранж. Его лицо было бледным, а глаза лихорадочно блестели. Он курил, глубоко затягиваясь, выпуская острые облачка сизого дыма.

— О, — только и вымолвила Эридес.

Лейстранж в упор смотрел в её глаза, ещё осоловевшие, сонные, с невыплаканными слезами и остатками плескавшегося ужаса от кошмара древнего, как она сама.

Эридес смутилась и протянула руку за первым попавшимся чтивом. Им оказалась "Придира". Неплохо, там в последнее время интересные вещи писали.

По обложке журнала бегал министр Тикнесс, нервно заламывая руки, а на него с любопытством взирал сверху Гарри Поттер. Он поднял ярко-зелёные глаза на Эридес и смущённо улыбнулся. Эридес улыбнулась в ответ, но тут же покраснела и суетливо открыла оглавление.

Весь выпуск был посвящён скандалу в Министерстве магии. Оказывается, вчера Поттер пробрался туда под видом самого Ранкорна, умудрился оглушить Амбридж, перепугать всех сотрудников, отпустить маглорождённых, ожидавших суд, и опростоволосить Пожирателей. Периодически Эридес сдерживала смех, читая отчёт о переполохе в отделе Амбридж и об оглушении последней. А в конце она наткнулась на фото настоящего, некогда всесильного Ранкорна, багрового от злости и стыда, крутящего глазами и трясущего рукой, измазанной чем-то малоприятным. Вроде бы идиотское фото, но Эридес не выдержала и расхохоталась в голос, так громко и искренне, как не смеялась уже очень давно. Она наконец нашла столь необходимый повод, и хотя её смех напоминал уже истерический, он был настоящим, он был.

Эридес отбросила журнал в сторону и легко выбежала из гостиной, заливаясь смехом, от которого уже болели рёбра и голова.

Она смеялась, как смеялась много лет назад, когда Эстюс на званом обеде случайно заехал локтем в тарелку сидевшего рядом гостя, а тот, уже порядочно нализавшись, издал громогласный смешок, похожий на трубный зов слона. Или когда перепутала составные части на практическом занятии по зельеварению и получила в итоге Веселящее зелье, с сияющими разноцветными парами. Тогда, правда, хохотали все.

Эридес отдышалась, держась за бока. Более-менее успокоилась и только тогда вернулась нехотя обратно в гостиную. Её взгляд сразу же остановился на диване: он был пуст. Эридес едва успела удивиться, как произошло нечто такое, что заставило её забыть дышать.

Её обняли сильные руки, её прижали к себе; Эридес чувствовала горячее дыхание на своём затылке, запах сигарет, дыма и виски ударил её в нос, отчего на секунду она потеряла голову. Гостиная с зелёными шторами и гобеленами поплыла перед взором, пол зашатался, а руки всё крепче обнимали её талию.

Странные, какие-то новые, неестественные ощущения потопили в себе несчастную Эридес, она чувствовала, что он прижимается к ней, словно бы пытаясь получить свою долю тепла, долю уже затихшего смеющегося счастья. Одна широкая рука нырнула вниз и легла на нижнюю часть живота Эридес. Это было такое личное, такое... такое интимное движение, что Эридес задохнулась от накативших горячих чувств и горького возмущения.

Эридес поняла, что её лицо покрывается некрасивыми бурыми пятнами. Это подействовало как пощёчина. Возмущение и выскочившее из тени горячности отвращение одолели всё — и Эридес легко вырвалась из объятий и развернулась лицом к обидчику, уже взвинченная и рассерженная.

Лейстранж стоял бледный и, как ей показалось на секунду, даже растерянный, но то мгновение ушло — тут же в его глазах блеснула холодая язвительная сталь, на губы набежала ухмылка, а сам он отвесил шутовской полупоклон.

— Свинья неблагодарная! — из роя всевозможных обзывательств и крепких слов Эридес произнесла отчего-то именно это, детское и глупое, и фурией вылетела вон из гостиной.

Добежала до своей комнаты, со всего размаху хлопнула дверью, запечатала её и, снимая одежду на ходу, бросилась в ванную.

Никогда, никогда, ни сеньор, ни Фил, никто не позволял себе такого. Это было отвратительно противно. Переполненная гадливостью, Эридес принялась отмываться. Ей всё казалось, что тяжёлая ладонь ещё лежала на её животе, а она сама ещё переживала что-то странное и неестественное.

Да как он посмел!

Скотина! Лапать! Её! Мисс Эридес Эйвери Розье! Её! Пропахшая виски и дымом скотина! Убийца! Узник! Пожиратель!

Как мерзко.

Эридес была в громком ужасе от скотины Лейстранжа и в тихом — от своей минутной слабости. Этот тихий ужас заставлял её особенно остервенело тереть живот губкой до болезненной красноты.

Этот ужас заставил её порывисто броситься на кровать, лечь лицом к потолку и краснеть, краснеть, краснеть. И ужасаться. Но не плакать.

Отлежавшись, Эридес успокоилась, отошла от аффекта и задумалась.

Что это было? Почему именно сейчас? Что его заставило так сделать?

Она так и не смогла заснуть, ворочаясь с бока на бок и недовольно сопя.

* * *

Под утро, когда уже начало светать, Эридес наконец-то погрузилась в беспокойный сон: море, прелестный городок, она бежит куда-то, к кому-то на такую важную встречу... Сейчас она узнает, что это...

— Хозяйка! Хозяйка! Вставайте!

Скрипучий старческий голос Ханни ворвался в туманную дымку приморского городка и вырвал Эридес из сна.

Эридес села и недовольно одним относительно проснувшимся глазом посмотрела на эльфийку, всю горевшую в нервном возбуждении.

— Фсто? — с трудом выговорила Эридес.

— Хозяйка! Хозяйка! Там хозяин!

Опять не слава Мерлину, Лейстранж что-то натворил, а Ханни, хороша, уже и хозяином его называет...

— Пусть этот Лейстранж...

— Это не мистер Лейстранж, это ваш брат!

Слова Ханни прервали возвращение Эридес под одеяло в мир сладких дурацких снов. Девушка подскочила, вырвалась из постели, запутавшись, и мигом натянула халат, схватила палочку и выбежала из комнаты.

От резких движений у Эридес слегка закружилась голова, а в глазах потемнело, но она упорно продолжала путь. Её остановил голос брата, слегка дрожащий и глухой:

— ... тебе легче, Рабастан. Ты привык. В Уэльсе же никого нет, а я в таком состоянии не могу без людей...

— Без людей скучно, — хриплый ответ заставил Эридес вздрогнуть от накатившего слепого ужаса.

— Тебе скучно, а мне сдохнуть можно.

Эстюс в порванной мантии, бледный как труп, пошатываясь, держался за высоко поднимающуюся голову змеи на перилах. Вокруг него хлопотали эльфы: один колдовал над обнажённой коленкой хозяина, а другой очищал мантию от грязи. В пару метрах от Эстюса стоял Лейстранж, уже одетый, здоровый, презрительный. Эстюс будто боялся поднимать глаза на него и весь как-то сгорбился, подрагивая круглым животиком, уменьшившимся с того раза, когда Эридес видела его в последний раз. Его лысинка блестела как магический шар, а полный подбородок скорбно вжимался в грудь. Эридес охватило какое-то неприятное чувство, смешанное с обидой за родителей. Лейстранж же был прямой, спокойный, невозмутимо скучающий, он глядел на Эстюса сверху вниз, чуть приподняв нос. Эридес тут же стало жаль брата, такого слабого, некрасивого, так похожего на побитого щенка.

— Ну и рассердился он, мерлинову мать, я думал, копыта отброшу...

Эльф, очищавший мантию Эстюса, поднял голову и воскликнул:

— Хозяйка!

Эридес мысленно надавала тумаков дурацкому эльфу и вышла из тени.

— Здравствуй, брат.

Эридес грустно улыбнулась и осторожно спустилась вниз, стараясь не обращать внимания на внимательный взгляд скрестившего руки на груди Лейстранжа, будто бы заметившего и её невыспавшийся вид, и отголоски ужаса, и даже капли привычного отвращения к Эстюсу.

— Ри! Малышка! Прости, что так рано!

Эстюс отпихнул от себя эльфов и опустил штанину.

— Не мог не прийти... Не говори, пожалуйста, отцу... Я ненадолго...

— Что ты, конечно не скажу.

Эридес с опаской спустилась с лестницы и встала рядом с братом.

— Мне было слишком больно...

— Я, пожалуй, покину ваше милое семейное сборище, — подал голос Лейстранж. — Не буду мешать.

Но прежде чем выйти за дверь, Пожиратель повернулся к Эстюсу и чётко сказал:

— Эйвери, не трепись тут особенно.

Эридес чересчур громко фыркнула и вскинула голову, хотя ноги подгибались от страха, а ощущение руки на животе, которое она давече остервенело счищала губкой, вспыхнуло вновь.

— Пойдём на кухню, Эстюс.

Эстюс, ожидая, пока эльфы подлатают пожирательскую форму, громко пил чай с огненным виски, постепенно хмелея и становясь всё разговорчивее.

-... Я не знал, куда мне идти. Сначала я аппарировал к поместью, но не дошёл и рухнул прямо на дементорову землю. Как же всё ломило, я не мог идти... Дождался ночи, аппарировал в Лондон, но промахнулся и долго добирался до тебя...

— Что же случилось? — вопрошала Эридес, скрывая, что её мутило от мощного запаха виски.

— Это... Это Тёмный Лорд... Очень сердился... Проворонили...

Выяснилось, что Пожирателям не удалось поймать Поттера и его сообщников, пробравшихся в Министерство магии.

— Мы пролезли в его берлогу, в дом Блэков, но они улизнули, а эльф-домовик пропал...

Поттер был в их руках, стояло сжать кулак — и он бы не выбрался. Тёмный Лорд был в гневе.

— Он... Круциатусы... Мельницы... Тебе кто-то выпадает, и ты должен... Было больно... Я содрал кожу и разбил колено, мантия порвалась... Это была Беллатрикс... Мне выпала она... — Эстюс всхлипнул и приложился к чаю.

Эридес остекленевшим взглядом смотрела на блестящее красное лицо брата, на его мутные большие карие глаза.

— Тётя умеет... Она забыла меня... Я ей руку целовал... Родители... Я не сидел, отвертелся... — Эстюс совсем опьянел.

— Неужели всех? Ведь не все же виноваты, что Поттер сбежал...

— Не винова-аты, не винова-аты, — чуть не плача произнёс Эстюс. — Кому какая разница...

Вскоре Эстюс заснул, разбив чашку, а Эридес тупо уставилась в окно на утро, хмурое и серое. Эльфы убрали осколки и унесли Эстюса в его старую спальню.

Ей вспомнился жуткий воющий ветер, поднявшийся в тот день. Сошедший с ума ветер, сдувший даже ледяной туман. Злой чёрный ветер.

И ей стало страшно.