Чужой среди своих (джен)

Рефлексы мои оказались на высоте, и я молниеносно послал в него невербальный «Ступефай», но это не произвело на моего гостя ни малейшего впечатления, кроме того, что глумливая улыбка на красивом лице стала только шире. Он выпрямил руки и сунул их в карманы, с самым независимым видом раскачиваясь с носков на пятки. Он выглядел странновато — немного блекло, слово на потускневшей от времени цветной фотографии, но казался слишком материальным для призрака.

— Удивлен, приятель? — более молодой и высокий, нежели мой, голос звучал приглушенно, как сквозь слой ваты. — Может, попробуешь что-нибудь посущественнее?

— Авада Кедавра! — крикнул я, и ядовито-зеленый луч ударил Риддла в грудь, прошел сквозь нее и впечатался в стену, выбив из нее облачко каменной крошки.

— Браво, — Риддл издевательски похлопал в ладоши, а я почувствовал страшную слабость и привалился к столу, только чтобы не осесть мешком прямо на пол. Руки тряслись, в глазах становилось все темнее, а легкие словно не желали раскрываться, чтобы принять в себя порцию воздуха.

— Ну же, еще парочка заклинаний, друг мой. Окажи мне эту последнюю услугу.

Мне показалось, или фигура Риддла стала более плотной? Он смотрел на меня выжидающе, с той же издевательской усмешкой, но в глазах его читалось напряжение, как у человека, страстно надеющегося если не на чудо, то на колоссальную удачу. Он явно ждал, что я продолжу попытки избавиться от него с помощью заклинаний, и страстно желал этого, в этом не было сомнений.

Я опустил палочку. Магия его не берет, это очевидно. Скорее, наоборот — он только становится сильнее от этого. Сосет мою магию, как вампир, и чем «тяжелее» заклятия я буду использовать в попытках прогнать его, тем лучше для него и хуже для меня. Рука моя сама потянулась к тяжелому бронзовому канделябру с горящей в нем свечой, я размахнулся и запустил им в Риддла, как гранатой.

Увы, подсвечник, как и луч « Авады», пролетел сквозь Риддла, не причинив ему никакого вреда, ударился в стену, свеча ткнулась в покрывавший пол ковер, отчего тот нехотя загорелся, дымя и распространяя по комнате запах горелой шерсти.

Риддл мельком взглянул на разгорающийся пожар и перевел на меня взгляд, в котором читалось веселое удивление:

— Ты меня прямо-таки радуешь, солдат, — сказал он. — Решил таким образом покончить с собой, чтобы мне вместо моего тела досталась лишь горелая головешка? Не обольщайся, я обрету новое тело, а ты, наконец, перестанешь отравлять мне существование. Вечный покой в райских кущах в компании прекрасных гурий, солдат, — разве это не прекрасно после твоих ратных подвигов?

Риддл еще о чем-то разглагольствовал, я его не слушал, а метнулся к стоящему на ночном столике графину с водой — тушить пламя магией явно не стоило. Мне удалось попасть графином прямо в эпицентр возгорания, графин разбился о стену, вода выплеснулась, и огонь с шипением погас.

Риддл с сожалением покосился на черную лужу на месте несостоявшегося пожара и покачал головой.

— Я все еще нематериален, — сказал он, и в голосе его появилась сталь, — но все равно сильнее тебя. Ты ослаб и будешь слабеть еще сильнее, сопротивляясь мне. И когда ты умрешь — а ты непременно умрешь — я верну себе свое тело. Ты слишком доверился этой тетрадке, — и он кивнул в сторону валявшегося в углу дневника Джинна, — и растратил все свои силы на общение со мной. Так что лучше не сопротивляйся. Ты все равно мертв так или иначе, в отличие от меня.

Еще немного — и я начну чувствовать себя по-настоящему мертвым. Я слабел физически все сильнее, моя магия мне не подчинялась, а сам я всё с бОльшим трудом владел этим телом. Риддл все прекрасно рассчитал: навел меня на мысль о дневнике, втянул в общение, оставаясь инкогнито, и все это время вытягивал из меня силы, наводя морок. Он заставил меня подпалить тот отдел библиотеки, в котором наверняка находилось что-то, содержащее информацию о том, с чем я имею дело. И как бы я ни пытался отбиться от него, я буду в проигрыше в любом случае. Темнейшие и сильнейшие заклинания сейчас не только бесполезны — они для меня смертельны, даже «Адское пламя» меня попросту доконает, а Риддл даже не вспотеет. Выхода из ситуации я не видел, а судя по довольной улыбке Риддла, его вообще могло не быть.

Он должен существовать, этот выход, подумал я. Нужно что-то иное, не магия, не грубая сила, что-то еще, в чем Риддл уж точно не силен или к чему совершенно не готов. Но что?!

— А вариант с мирным разрешением проблемы тобой не рассматривался? — я сделал шаг назад и облокотился о стол, чтобы удержаться на ногах.

— Я тебе предлагал убраться по-хорошему, — ответил Риддл, — но ты захотел войны. Так чем ты теперь недоволен? Тем, что я потребовал своего?

— А как насчет совместного существования? — не то, чтобы мне этого очень уж хотелось, но отвлечь его сейчас нужно было любой ценой.

— Чтобы лорд Волдеморт стал делить свое тело с каким-то никчемным маглом? — фыркнул Риддл. — Ты еще глупее, чем я думал.

— Ты мне предлагал убраться — это я помню. А как ты себе это представляешь? Можно подумать, я по собственной воле занял твое тело. Я понятия не имею о том, как в него попал, и еще меньше — как его освободить. Или ты предлагаешь мне покончить с собой? Мне религия, знаешь ли, не позволяет, — тянуть время любой ценой! И попытаться понять, как именно связан дневник с ним. То, что он через него наводит морок и способен управлять своей жертвой без ее ведома — понятно. Но должно быть что-то еще. Дневник ему был дорог. Не зря он в свое время отдал его на хранение Малфою, словно не был уверен, что сам сможет обеспечить сохранность своей реликвии. И если Риддл способен воздействовать на меня через свой дневник, означает ли это, что и я смогу манипулировать им через принадлежавшую ему вещь?

— Теперь это уже не имеет значения. Мне остается только ждать. Отныне от тебя уже ничего не зависит. Маятник запущен, и в течение дня для тебя все будет кончено. Твои силы постепенно переходят ко мне, ты слабеешь, я становлюсь сильнее и после твоей смерти возвращаю себе тело. Так что, если желаешь, я могу скрасить беседой твои последние минуты земного существования. Чтобы ты не чувствовал себя одиноким в минуту смерти, — с этими словами Риддл уселся в кресло с величием наследника британского престола.

Силы стремительно уходили, но голова соображала на удивление ясно. Интересно, перед смертью всегда так? В прошлый раз я так и не смог этого понять, все произошло слишком быстро. Или Риддл врет, и мне до умирания еще далеко? Я снова взглянул на него. Мне показалось, или его фигура действительно стала более плотной, чем была прежде. Выход определенно должен быть, и Риддлу он известен. Интересно, можно ли использовать легиллименцию на призраке? Хотя этого в любом случае делать не стоит, меня это точно добьет. Но чего не могу сделать я, сможет другой. Я опустился на пол, делая вид, что мне совсем плохо, и тихо позвал:

— Добби!

С тихим щелчком эльф возник передо мной через мгновение.

— Позови Люциуса, — «умирающим» голосом попросил я.

— А зачем нам Люциус? — удивился Риддл. — Решил явить ему свою последнюю волю и попрощаться? Впрочем, я и сам с ним с удовольствием потолкую.

Не прошло и минуты, как на пороге возник встревоженный и собранный, как перед решающим сражением Малфой. Я с трудом поднялся, преодолевая свинцовую тяжесть в теле и головокружение.

— Милорд, — с поклоном обратился он ко мне, и тут его взгляд наткнулся на Риддла. Бледное лицо Люциуса моментально приобрело мертвенно-серый оттенок, а сам он едва не хлопнулся в обморок. Некоторое время они с Риддлом молча сверлили друг друга глазами, затем фантом произнес чрезвычайно довольным тоном:

— Ну, здравствуй, Люциус. Не ожидал? Да, это я, друг мой.

— Люциус! — прошептал я. От звука моего голоса Малфой вздрогнул и повернулся, затем снова перевел взгляд на Риддла, затем опять на меня, явно не понимая, кто из нас настоящий.

— Люциус! — надо же, я еще в силах был рявкнуть, как заправский капрал! — Подойди ко мне немедленно!

Малфой медленно приблизился, опасливо косясь на Риддла. Я тут же схватил его за отворот сюртука и, приблизив его лицо к своему, зашипел ему в самое ухо:

— Не смотри на него и не слушай ничего, что он будет говорить, понял? Вот, — я незаметно сунул ему в руки тетрадку, — сейчас же брось ее в камин и сожги к чертям! Используй «Адское пламя», чтобы наверняка. Немедленно!

Что-то мне подсказывало, что просто спалить треклятую книжонку с помощью «Инсендио» ничего не даст.

Приказной тон подействовал, Люциус кивнул с видом ретивого служаки и сделал шаг от меня в сторону камина, сжимая в руках тетрадку. Риддл тут же поднялся ему навстречу, не отводя взгляда от своего дневника. Кажется, он заподозрил неладное, потому что вдруг шагнул в его сторону и протянул руку, словно надеялся схватить свое сокровище.

— Ты — плохой слуга, Люциус, — зашипел он. — Я дал тебе эту тетрадь, чтобы ни одна живая душа не узнала о ней, и что я вижу? Моя вещь валяется без присмотра на полу, вместо того, чтобы находиться в твоем семейном сейфе! Ты совершенно никчемный, Люц. Еще твой отец предупреждал меня, что ты — позор рода Малфоев, человек, которому нельзя доверить ничего мало-мальски важного. Ты — неудачник. Ты убил своего отца. Всего-то и нужно было отговорить старика от поездки в драконий заповедник, но даже на это тебя не хватило!

По мере того, как Риддл говорил, Малфой бледнел все сильнее, глаза его расширялись, в них заплескался испуг.

— Нет… — чуть слышно прошептал он, а Риддл продолжал тем же шипящим голосом:

— И друзей выбирать так и не научился. Впрочем, их у тебя, можно сказать, и нет вовсе. Где тот паршивый полукровка, которого ты считал своим другом? Сбежал, как только запахло жаренным, предоставив тебе расхлебывать все дерьмо! Ты даже ребенка как следует зачать не мог. Сколько времени и денег вы с женой потратили, прежде чем, наконец, родили нормального наследника?

Малфой так и застыл, словно загипнотизированный, слушая, как призрачный Риддл вытряхивает на свет божий все его страхи и комплексы — страх не оправдать высокое звание наследника рода Малфоев, оказаться недостаточно сильным, недостаточно умным. Оказаться обычной рохлей, которую легко обмануть. А Риддл продолжал:

— Твоя Нарцисса — о, она женщина упрямая, как все Блэки, но уж очень себе на уме. Знаешь ли ты, мой скользкий друг, что она всерьез обдумывала использовать кого-нибудь из твоих так называемых друзей в качестве жеребца-производителя, раз уж от тебя было так мало проку? Что же, теперь знаешь. Но вот захочешь ли ты узнать, выполнила ли она свой план?

— Люциус, не слушай его! — предостерегающе произнес я, но тот не обратил на меня ни малейшего внимания, продолжая внимать Риддлу, словно загипнотизированный.

— Каково это — смотреть на своего сына и думать, а твой ли он на самом деле? — шелковым голосом спросил Риддл. У Малфоя задрожали руки, казалось, еще немного — и он выронит палочку и тетрадь и навсегда останется соляным столпом. Риддл, судя по всему, прекрасно знал, куда бить, и знал, насколько болезненны будут его удары для Малфоя. Мне захотелось огреть Люциуса по голове чем-нибудь, чтобы он пришел в себя, но под рукой ничего подходящего не оказалось, а палочку я использовать боялся. Собрав волю и оставшиеся силы в кулак, я схватил Малфоя за грудки и чувствительно тряхнул:

— Люциус!!! — он оторопело моргнул и, кажется, немного опомнился. — Ты оглох, чертов идиот?! Выполнять приказ, кому сказал!!!

Я хотел было добавить для верности хороший удар кулаком по скуле, но даже простого командирского рявка оказалось достаточно: Малфой тряхнул головой, словно отгоняя наваждение, и решительно шагнул к камину. Метким броском он швырнул в его пылающий зев книжечку и поднял палочку.

— Нет!!! — вопль Риддла, казалось, должны были услышать даже за воротами поместья.

— Давай! — вторил ему я, и Малфой произнес тихо, но достаточно твердо:

— Инферно файр!

Огненная змея вырвалась из кончика палочки, ее пламя смешалось с пламенем камина и с ревом устремилось в трубу. Из камина раздался душераздирающий крик, словно в нем кого-то сжигали заживо, а метнувшийся было к своему сокровищу Риддл почернел, потерял ясность очертаний, а затем и вовсе превратился плотный клуб черного дыма, который начал расползаться по комнате.

Дикая боль пронзила грудь и голову, меня швырнуло к стене и припечатало к ней, будто тяжелым грузовиком. Перед тем, как свет померк у меня перед глазами, я успел увидеть, что с Малфоем происходит то же самое, он теряет контроль над заклинанием, а затем мир поглотила блаженная тьма.

* * *

Не знаю, сколько я провалялся в беспамятстве; отключаясь, я был уверен, что это — конец, мы с Люциусом оба погибнем, и единственной пользой от нашей гибели станет то, что мы заберем с собой Риддла. Однако, мне снова повезло, и в раю меня видеть явно не хотели.

Вначале вернулся слух, и я уловил над ухом тихие перешептывания и позвякивание стеклянных пузырьков, затем чернота перед глазами рассеялась, и я смог разглядеть склонившиеся надо мной лица: озабоченное — Малфоя и зареванное — Беллы. На лбу Люциуса красовался бинт, лицо покрывали красные пятна подживающих ожогов; Белла выглядела как обычно, если не считать покрасневших от слез глаз и распухшего носа. Я попробовал приподняться, но сильная боль в спине заставила отказаться от этого намерения. Я зашипел и тихонько выругался на фарси.

— Милорд! — просияла Беллатрикс и принялась старательно поправлять подушку под моей головой. На лице Малфоя было странное выражение: непонятно было, рад ли он тому, что я очухался, или он рассчитывал на то, что я все-таки отдам концы.

— Рад, что вы очнулись, милорд, — с достоинством произнес он. — Желаете чего-нибудь?

Я с трудом облизал сухим языком спекшиеся губы и попросил воды. Явившийся перед нами через три секунды домовик протянул мне полный стакан, Белла перехватила его и поднесла к моим губам. Уж не знаю почему, но мне вдруг захотелось провалиться сквозь землю от неловкости, поэтому я протянул дрожащую руку к стакану (с удивлением заметил, что пальцы были забинтованы) и, с трудом удерживая посуду, начал жадно пить.

Вообще вся эта мизансцена вызывала во мне нездоровое делание расхохотаться, потому что уж больно не вязалось то, что я знал об этих людях и Риддле с тем, что я видел сейчас. Белла смотрела на меня с умилением, выглядевшим диковато на ее обычно холодном и жестоком лице, Малфой, наверняка тайно надеявшийся, что все-таки тихонько похоронит меня под кустиком в своем роскошном парке, старательно изображал заботливого хозяина, а я валялся в постели, словно престарелый родственник, которого того и гляди начнут кормить с ложечки.

— Вы нас так напугали, милорд, — вздохнула Беллатрикс, забирая у меня опустевший стакан.

— Как долго я был в беспамятстве? — спросил я.

— Двое суток, — ответил Малфой. — Осмелюсь спросить, милорд, что это было?

— Неудачный эксперимент, — я откинулся на подушки и прикрыл глаза от слабости. — Мой двойник больше не появлялся?

— Нет. Тетрадь сгорела дотла.

— Я надеюсь, ты не принял всерьез ничего из того, что он тебе наговорил? — я внимательно вгляделся в лицо Малфоя, на что тот слегка покраснел и покачал головой. Белла бросила на него злобный взгляд, из чего я понял, что неприятный разговор с ее сестрой у этого идиота все же состоялся. Я махнул рукой, отпуская обоих:

— Идите, оставьте меня… Впрочем, скажи мне, Люциус, что за книги были в той части библиотеки, что пострадала от пожара?

— Там много чего было, — удивленно ответил Малфой, — в основном труды по темнейшим искусствам и некромантии.

— Их можно как-нибудь восстановить? Может быть, у кого-то из твоих знакомых есть еще экземпляры, которые можно было бы позаимствовать на время?

— Некоторые из них были в единственном экземпляре, милорд, — покаянно склонил голову Малфой, — но кое-что есть в личной библиотеке Дамблдора.

Да, вот вам и светлейший маг двадцатого столетия, хранящий в своих тайниках такие жутковатые книжечки. Хотя, чтобы успешно бороться с врагом, нужно знать его в лицо, и знать, чего от него можно ждать. Судя по всему, Дамблдор может оказаться едва ли не бОльшим знатоком Темной магии, чем Риддл. Неудивительно, что последний предпочитал держаться от «светлейшего Альбуса» подальше.

Представляю себе физиономию Дамблдора, если я спячу настолько, что явлюсь пред его светлы очи с просьбой ознакомиться с его личной библиотекой…

* * *

… — Я уверен, это — не Повелитель! — свистящий шепот Долохова, вжимавшего в стену опешившего от такого напора Малфоя, сделал бы честь любой гадюке. — Неужели ты и сам этого не замечаешь?

Малфой брезгливо отпихнул от себя своего визави и, невольно копируя его интонации, зашипел в ответ:

— Все я замечаю! Только если ты ошибся, мой параноидальный друг, Повелитель тебя на ленточки порежет, если ты попытаешься вывести его на чистую воду!

— Я не ошибся! Я не представляю, что могло произойти в доме Поттеров, только после того визита нашего Лорда будто подменили. Даже если предположить, что он мог пострадать в схватке с теми дамблдоровскими сопляками, он уже должен был оправиться настолько, чтобы стать собой прежним. А прошло уже два месяца, мы сидим каждый в своей норе, а он затаился в твоем доме, наобещал какие-то реформы и кардинальную смену курса, и не предпринимает ничего! Ничего, понимаешь?! Это настолько не похоже на деятельную натуру Повелителя, что вывод напрашивается сам собой!

Люциус замолчал. Он тоже не слепой, чтобы не замечать странных перемен, произошедших с Лордом Волдемортом за последнее время. Одно его извинение за нечаянно наложенное «Круцио» чего стоит! Да прежний Лорд никогда не утруждал себя даже обычной, бытовой вежливостью, а уж чтобы извиняться за то, что причинил тебе боль? А эти его бдения в библиотеке? Он, Люциус, еще пешком под стол ходил, когда Том Риддл, бывший тогда моложе и адекватнее и водивший дружбу со старшим Малфоем, изучил их фамильную библиотеку от корки до корки, пропустив, разве что, пособия по домоводству для ведьм. И теперь снова просиживал в чертовой библиотеке часами, словно все забыл, а ведь на память Лорд никогда не жаловался.

— Что ты предлагаешь? — спросил Люциус у Долохова. — Не легиллименцию же к нему применять? Если ты ошибся, тебе лучше будет сразу заавадиться.

— Есть у меня один человечек на примете, — Долохов снова сгреб Малфоя за отворот сюртука, приближая его ухо к губам, — он не менталист, но владеет некими технологиями, позволяющими определять, если можно так выразиться, магические характеристики души, населяющей тело. Думаю, он может вычислить и то, является ли душа «родной» для своего тела. Я не знаком с тонкостями этой магии, бокоры — не любители делиться своими тайнами, но «Империо» — оно и в Африке «Империо». Для этого нам лишь нужно будет погрузить нашего Лорда, или кто он там на самом деле, в глубокий сон, а дальше черномазый сделает все сам.

Малфой задумался. Он ощущал сейчас странную раздвоенность: с одной стороны ему хотелось, чтобы Долохов ошибся, и их прежний Лорд Волдеморт по-прежнему с ними, а значит, все рано или поздно вернется на круги своя: он — один из ближайших сподвижников Темного Лорда, практически его правая рука, и все они продолжат свое триумфальное шествие к власти. С другой… если Антонин прав, это означает, что Лорд — мертв. И не будет больше этих ночных рейдов, с которых никогда не знаешь, вернешься ли живым и невредимым; этой вечной опасности быть пойманным аврорами и засаженным в Азкабан на веки вечные (денег у него, конечно, много, но если им вплотную займется неподкупный и отмороженный Аластор-Бешеный-Глаз-Муди, не помогут даже взятки). Не будет временами накатывающего липкого страха, что если он, Люциус, серьезно облажается в чем-то или надумает «соскочить», у Лорда всегда будет под рукой великолепный способ надавить или наказать по полной — Нарцисса и сын. Даже ради призрачной власти так рисковать семьей Малфой готов не был. Семья для всех Малфоев — всегда превыше всего, и ради нее каждый Малфой готов будет поцеловать любую задницу и пустить «Аваду» в лоб даже ребенку, при условии, что этот ребенок — не его.

Мужчина усмехнулся. Кем бы ни был этот новый Волдеморт — собой или случайным проходимцем, занявшим его тело, он, Люциус, в любом случае останется в выигрыше, если будет вести себя правильно. Так почему бы не позволить Антонину проверить его подозрения? Хочет рисковать — на здоровье, а он, Малфой, постоит в сторонке и понаблюдает. И дальше будет действовать согласно обстоятельствам.