Цветок ацеласа (джен)

Матушка Дис расстаралась и принарядила Фродо на славу. Ей теперь не приходилось работать, чтоб приносить денег в семью, но без дела она не сидела никогда: если не шила и не пряла, то ткала или вышивала, и не только в семье всех сама одевала, но и постоянно еще кого-то одаривала обновками… И теперь, хоть вроде и занята была подарком для Атеи, а вместе со своими помощницами за один вечер почти полностью новый гардероб собрала. Почти — это потому что новенькие сапожки принес Глоин, и потому что шапку и теплый плащ из белых шкурок тоже принесли в подарок. Фродо попытался отговориться:

— Но я же все пачкаю! — но это его не спасло, и, закутанный подобающим образом, он сравнялся комплекцией с гномьими детьми. То есть, стал напоминать шарик на ножках.

— Братик!

Дверь Кили научился закрывать всего-то за несколько дней, но не ломиться в запертые помещения Фродо еще не привык. Он-то прекрасно знал, что закрыто изнутри!

— Братииииик! — кажется, мальчишка колотил по двери не только руками, но и нашел отличное применение окованным носам сапожек. — Братииииик, пойдем в снег! Таааау, скажи ему вставать!

— Слышал? — вредно поинтересовалась Тауриэль, стряхивая с себя ласковую гномью ладонь и решительно влезая в рубашку. — Весь вставай!

— Махал, за что мне в свободный день с утра так...

— А чтоб проникся, старший брат! Ну и чтоб за Фили отомстить, разумеется.

Матушка Дис внезапно тоже вздумала за что-то, видимо, отомстить — но не только Кили, а вообще всем, кто только попадался ей под руку: затеяла большую стирку. И не просто большую, как бывало в Синих горах, а стирку поистине королевского масштаба — и потому все мало-мальски взрослое население было впряжено в перетряхивание шкафов и сундуков, и даже то, что не летело в горячую воду, то просто развешивалось на тех же террасах.

Ох и весело это было! — босиком прыгать в каменных чанах с бельем и горячей водой! Кто — подвернув штаны, кто — подоткнув подол: такое развлечение случалось всего-то несколько раз в году, и мало кто желал его упустить. Хоть полюбоваться женскими голыми коленями, хоть просто без видимой причины беситься с приятелями — все гоже! Шум, визг, хохот стояли в мыльнях невероятные, кто-то уже и затянул песню и уже и схлопотал от кого-то: «Уймись, не в кабаке!»

Чужие ноги Кили не очень-то интересовали, кроме, наверно, тех, которые в россыпи веснушек и белесых тонких шрамах: через всю левую голень тонкая длинная полоска и ниже правого колена две кривых и рваных наискосок. Выучил, за шесть-то лет, будто по рунам читал о Битве… У девиц иных, которые платья вовсе чуть не до шеи умудрились подоткнуть, ноги и куда круглее, и белее — и все не то! А при виде Тауриэль все равно сердце куда-то не туда екает. А она еще смеется белозубо:

— За ночь не насмотрелся? — и Кили все так же, как всегда, будто жаром из драконьей пасти всего обдает.

Этого не видно простым глазом, Кили наощупь знает, что справа один из зубов там совсем чуть-чуть сколот, и ни с кем другим так никогда целоваться не хотелось, чтоб провести непременно языком по этому чересчур заостренному краю.

Исчезнуть бы потихоньку!..

Ну или просто чуть подальше от всех, время большой стирки — оно такое, очень уж располагает за клубами пара ко всяким шалостям и вольностям. Брат вон старший уже успел и приласкаться с кем-то, и мокрой тряпкой в лицо получить тоже уже успел, и матушка уже выругала его, будто сопливого безбородого доростка, да так забористо, что молодежь уши навострила вся…

— Кили! Вам что, по ночам не хватает?! Иди отжим крутить, хватит уже по углам жаться! — глаз у матушки Дис — что у орла горного.

И о молодежи: помогать крутить отжим внезапно рванулся Фродо. Точнее, пока Кили возился с отжимом, хоббитенок просто катался на вороте этого самого отжима, пока на него не шикнули. И тут же пошел жаловаться Тауриэль:

— Меня все прогоняют! Утром от стола прогнали, когда я сырником в Торина кинул! А я не в него кидал, а в Гимли! В тарелку к нему, но не попал! Папочка из библиотеки прогнал, а я чернила нечаянно и там все на пол, а не на книги! Теперь Кили меня прогнал, а я так хотел помочь!

Этот-то точно был хоббитом до мозга костей — хитрый чересчур, а уж прикинуться сиротой роханской, похоже, не в первый раз пробовал, и к кому пойти, знал:

— Кили! Он ведь ребенок, а ты?!

— А я что? Правила — они кровью писаны, причем кровью тех, кто куда попало руки или ноги сует! А затянет в отжим за рукав?! Мне Торин и за сломанный у него палец шею сломает, а полурослик добавит!

— Пойдем, Фродо, — царственно распорядилась Дис, — крутить ворот для тебя тяжеловато пока еще, просто посмотришь… Там и работы почти не осталось, сейчас все вешать уже…

Белье собиралось не столько сохнуть, сколько промораживаться, и все террасы на этот день превратились в гавани, полные разноцветных парусов, а Фродо, обозрев окрестности, ожидаемо приуныл:

— И не покидаешься и не побегаешь теперь! Даже в прятки, потому что снизу все видно!

Он потянул Кили к краю, высунулся, перевесившись:

— И нижнюю тоже всю заняли, а на склоне не побегаешь, такая горка!

— Не горка, а Гора.

Кили, бросив веревочную ручку деревянной бадьи, в которой таскал белье к веревкам, поймал Фродо за шиворот.

— Гора-горища! И вся в снегу…

— Здесь не Шир ни разу потому что. Тут горы, и да, они с осени до весны в снегу.

— Гора. В снегу, — повторил Фродо, будто какой-то урок.

— Ну, насмотрелся?

Глупый ребенок вроде бы больше не дулся, потому что обратился совсем уж ласково:

— Братик!

— Ну?

— Братик, а давай скатимся?

— Кувырком, что ли?

— Ну, снежная же гора! Что ты как маленький? На чем-нибудь, вон… — Фродо огляделся. — А давай в бадье скатимся!

— С ума сошел?

— По снегу до той террасы! Весело будет!

Хоббит! Маленький настырный хоббит, из породы тех хоббитов, что мало что гномов норовят в разную нетранспортабельную дрянь усадить, так еще и уговорить ехать, мало было катания на бочках в Лихолесье в свое время, видно…

Ну и тут идея казалась интересной только пока перетащили деревянный чан через край, уселись и оттолкнулись. Бадья поехала, но как-то криво, снега налетело внутрь до краев, потом с десяток раз подкинуло на камнях (или кустах, кто их там разберет), а потом и вовсе перевернуло, и проволокло остаток дороги кубарем. Кили только и успел, чтоб вроде как прикрыть собою пакостливого хоббитенка, а потом они с разгона вылетели на нижнюю террасу и затормозили, сорвав полдесятка веревок с бельем.

Кили вынырнул из-под снега, стряхнул его с лица, выплюнул изо рта:

— Фродо, ты живой?

Бадья развалилась, и из-под обломков показался Фродо, потрепанный, но довольный.

— А ничего! — одобрил он. — Когда в шапке и шубе, то не так больно падать! Братик, а зачем у тебя кружевные штаны на голове?

Кажется, этой зимой в Эреборе будет весело…

* * *

Какое-то время было для Кили почти что временем блаженного спокойствия. С Тауриэль они сначала немного поскандалили из-за покатушек в бадье («Как ты мог подвергать опасности ребенка?! Что тебе вообще за идея пришла… Ах, не тебе!..»), но быстро и приятно помирились.

И потом даже, если честно, потихоньку уперли большое корыто, чтоб скатиться вдвоем еще раз. И еще, и еще… пока корыто не развалилось совсем. Остатки корыта, пока никто не видит, выкинули куда-то с террасы вниз. Снега потом натрясли целый сугроб из капюшонов и из-за воротников, и из-под курток, и из сапог, оставили двойную цепь мокрых следов до самых своих дверей. Будто задались себе целью придумать время, которое в этой жизни потратили друг без друга: со всеми дурацкими выходками и почти детскими шалостями. Да они, было дело, в прошлом году даже углем и мелом друг друга как-то мазали, и матушка Дис тогда вспоминала, как зло подшутил маленький Фили над младшим братцем, который поначалу принял нарисованные усы и бороду за настоящие!..

А ночью из-за застуженных в снегу ног Тауриэль сначала просто не спала, тяжко сопя в подушку, а потом не спал и Кили — зажигал свет, заваривал горький сбор в маленькой плошке и, выговаривая за очередную «терпячку», доставал из сундука теплые чулки… Эльфы спят чутко, словно лесные звери, на ходу и вполглаза, слыша малейший шорох — и только удивляться оставалось, как хорошо и крепко спалось здесь и сейчас! Под брожения по спальне и к окну, чирканье кремня и сопение засорившейся было трубки…

А потом все пошло как раньше.

Нет, не так.

Для начала дяде Торину вздумалось набраться.

Прежние дни давно миновали, а теперь, когда еще и полурослик был под боком (причем наверняка и в само буквальном смысле), и традицию встречать начало снежного времени небольшим запоем можно было считать забытой — а поди ж ты! То ли первоснежие все еще наводило на Торина тоску, то ли на радостях, но узбад был изрядно в подпитии, когда вздумал показать ребенку сокровищницу.

— Твое будет! — горделиво обещал он Фродо. Фродо, сидевший дома безвылазно после своих приключений (ну, еще и потому, что снаружи теперь вьюжило ужасно, тяжелых латников и тех чуть не опрокидывало с террас), скучал по воле и с удовольствием лучше бы побегал с другими детьми, так что поход этот воспринял очень равнодушно. Стражи в сокровищнице у дверей больше всего напоминали каменные статуи самих себя, но дыханье все же затаили: что там скажет необъявленный во всеуслышание, но все-таки наследник? Наследник, не соглашающийся в помещении ходить обутым, потихоньку чесал в носу. И на горы сокровищ смотрел вскользь, пока не зацепился взглядом за здоровенное серебряное блюдо:

— А можно мне что-то прямо сейчас? Не навсегда, а только попользоваться?..

«Драконова болезнь!»— безмолвно пронеслось в воздухе.

— Ну, попробуй…

Мальчишка вытащил блюдо за край — и вместе с ним полез по холодному золотому склону наверх:

— Меня говорят, что сдует на улице! Я тут кататься буду пока!

И с радостным визгом съехал на этом самом блюде обратно вниз! Какая там драконова болезнь, пожаловался только:

— Жестко здесь, там лучше было и светлее!

Гномы подозревали, что неспособны всякие полурослики оценить всю красоту и бесценность несметных сокровищ, но чтоб оценить настолько своеобразно! Но узбад только погладил кудрявую детскую макушку:

— Но лучше так, чем совсем ничего, а? — потом еще по осыпающимся монетам и камням полез наверх за компанию с неназванным наследником, чтоб съехать уже вместе. И подкидывал легонького хоббитенка на руках, только смеясь и повторяя, что вот оно, главное сокровище…

А потом они съехали на этом самом блюде и на целой золотой лавине прямо под ноги взрослого полурослика — изрядно, надо сказать, злого. Для полноты картины только скалки в руке не хватало. До такой степени злого, что выдавшего весь свой небогатый запас кхуздула, а заодно и на всеобщем уже сообщившего Торину, что не так далеко ушел он от собственных племянников по разуму, коль скоро не понимают, что некоторые их безобидные развлечения — опасные, а ребенок — не игрушка, и он тоже не игрушка… Но это уже невнятно, и еще невнятнее — все остальные слова, и отчетливо только уже почти не сердитое:

— …и при этом дураком вечно оказываюсь я!

И после этого похода Фродо благополучно вернулся под опеку Кили. Благо, метель снаружи уже начинала утихать, и как весело можно было бы потом проводить время!

Но одно дело — потом, а другое, когда среди ночи в дверь начинают спасибо, что не молотить, но не менее отчаянно царапаться:

— Братик, мне страшно! Я у тебя посплю?

* * *

Быть старшим братом для Кили показалось весело. Если, разумеется, не считать тех моментов, когда Фродо ломился в комнату с утра пораньше или ночью — последнее, правда, случалось нечасто. Оказалось, что для спокойного сна Фродо достаточно держать под подушкой какое-то оружие: Бильбо вечно боялся, что мальчишка поранится по малолетству, оттого даже и с Торином ругался и, ясное дело, узбад всегда уступал. Очень уж аргумент «Этожеребенок!» был похож на те, с которыми вечно была готова накинуться на Торина Дис, если ему вдруг вздумывалось дать вздрючку Фили и Кили за какие-то их проказы. С матушкой Дис Торин предпочитал не ссориться, с хоббитом — тем более. Меч в кровать таскать Фродо запретили.

Неудивительно, что в оружейне мальчишка почувствовал себя как дома, а уж когда Кили позволил забрать с собой что душа попросит, то в лучах обожания можно было греться не хуже, чем у горячих соленых источников…

А как хоббитенок радовался, когда Тауриэль, сдержав свое обещание, все-таки стала учить Фродо «отшибать бошки оркам» — для начала хотя бы метать ножи!.. Сил, правда, у Фродо было маловато для полновесных ножей, и меткости никакой, но сам факт! Он даже выпросил себе потайные ножны на голенища для ношения этих своих «игрушек» — а ведь такими могли похвастаться только взрослые ребята!

Они весело проводили свободное время, снова катаясь по снегу с террасы. (Кили больше не рискнул таскать готовое и соорудил за вечер санки — здоровенные, хоть пони в них запрягай, и тяжелые, но там хватало места всем, кому хотелось прокатиться, а потом и наверх их втаскивали всей компанией.) Или вместе штурмуя снежные крепости и просто вдосталь валяя в снегу друг друга. Мальчишка больше не забывал про сапоги или шапку, но отчего было иногда вечером не заглянуть в теплый бассейн — тем более, за право поплавать Фродо терпел и помывку. Хотя и пищал и жаловался каждый раз, что мочалка жесткая, что мыло щиплется, что детей нельзя шлепать, а надо договариваться и что нет деревянных корабликов, чтоб выпустить их в бассейн… А еще пытался докопаться, почему Тауриэль моется отдельно и почему у гномов на ногах так мало шерсти.

Вот дела, хоббиты, как и гномы, в большинстве плохо плавают и воду не очень-то любят вообще, а этот лягушонок знай себе плескался, словно какой-то…

— …как эльфенок какой-то!

— Ерунда! Некоторые плавают, как камень для катапульты: например, Леголас в тринадцать лет чуть не утонул. Точнее, он и утонул практически, нахлебался так. Ох и тяжело его было на берег тащить!

— Так ты, выходит, ему жизнь спасла?!

— Можно и так сказать… Вообще-то, мы с ним тогда подрались и я его немножко… кхм, пнула ниже спины — я и не подозревала, что он свалится с дерева в реку! Так что я спасала в первую очередь свою ж… голову — Трандуил точно бы меня убил на месте…

— Тау, ты спасала Листка? А он что сказал?

— Давно это было… не помню уже, кажется, «гадина рыжая» и на берегу потом мы снова подрались. У нас это вообще как-то само собой получалось тогда — драться.

— А самой-то тебе сколько тогда было? — со смехом спросил Кили.

— Я старше Леголаса. На две недели…

— Это нестрашно.

А бывали дни, когда Фродо если и приходил к Кили, то ближе к вечеру: забредал перед ужином или после ужина, везде совал свой нос. После провального приключения с сокровищницей Торин поумерил свою прыть с пожеланием лично заниматься воспитанием наследника. Во-первых (это наябедничала Фили одна из его подружек), полурослик сердился, что Торина тянет на всякие опасные приключения, но он всегда тянет за собою и всех, и, если у всех прочих есть на плечах собственные головы, то Фродо же ребенок!.. Во-вторых, полурослик же намекнул Королю-Под-Горой, что если так оно и будет продолжаться, то не шел бы он спать к себе — или, как вариант, домой отправятся хоббиты… В-третьих, этожеребенок! — ему бы читать и писать для начала учиться, а вовсе не сражаться или властвовать! Насчет властвовать — это, конечно, уже перебор и метафора. Но когда Торин вздумал учить мальчика вежеству, мол, неплохо было бы, чтоб ты научился здороваться, как полагается принцу, то хоббитенок и выдал при встрече:

— Пусть вечно растет твоя борода и не гаснет огонь в твоей кузнице! — эльфийскому послу. Причем даже на квенья.

Об этом долго еще ходили анекдоты; эльф оказался с тем еще чувством юмора и ответил:

— Не сомневаюсь, до бороды мне в самом деле придется ждать целую вечность!

Тут-то и выступил Кили, заявив, что, между прочим, Фродо уже неделю как ходит учиться вместе с гномскими детьми. Вообще-то просто снова изгадилась погода и маявшийся хоббитенок разок слишком уж распоясался и в мастерской опрокинул коробки с рассортированными камнями. Кили, едва сдержав рвущийся наружу матерный крик души и крепкий подзатыльник, понял, что хоть и быть старшим братом ему нравится, отдыхать от этого поросенка не мешает почаще… И потому-то на следующее утро паршивец был благополучно сдан с рук на руки старику-учителю.

И ныне Фродо и в самом деле сидел в классе и, усердно пачкаясь чернилами, изучал и язык, и руны, и цифры — разумеется, во все то время, пока не спорил и не дрался с другими детьми, не плевался жеваной бумагой и не таскал за косы девочек… Слишком крупный для полурослика, здесь Фродо был мельче и худее всех, его колотить старались вполсилы, зато как полюбили слушать его истории! Врал мальчишка виртуозно, это факт. Кили даже сам заслушался, зайдя забрать задержавшегося на занятиях ребенка и обалдев от повисшей в классе тишины. Ее нарушало лишь похрапывание задремавшего наставника и негромкий голосок Фродо, вещавшего собравшимся в кружок детям:

— …и тогда Исилдур поднял свой обломанный меч и отрубил Черному Властелину палец с волшебным кольцом! И в тот же миг это Властелин стал пеплом и черным дымом, потому что давно уже ходил в своем теле благодаря лишь черной магии кольца! — он даже замахнулся, будто изображая фехтовальный выпад, и кто-то из девчонок негромко ойкнул.

— Хлипкий какой-то меч, не гномской работы… — заметил один из слушателей, но на него лишь шикнули.

— Но глупый Исилдур решил взять кольцо себе вместо виры! Он не знал, что кольцо сроднилось со своим хозяином! Оно обожгло руку Исилдура, а потом вообще убило его и всю его семью!

— Это что, сожгло?

— Не знаю, дядя Элронд так рассказывал.

— А потом что?

— Не знаю, Элронд увидел, что я тоже сижу и слушаю и прогнал меня спать. Наверняка это кольцо где-то хранится до сих пор. Говорят, оно в обычном, даже самом жарком, пламени не нагревается даже, а лишь проступают на нем письмена на черном наречии, на котором говорил сам Черный Властелин…

А на следующий день Фродо щеголял синяком в пол-лица: Ньор, сын ювелира, вздумал проверить, не завалялось ли у них случайно волшебного кольца и нечаянно расплавил в печи всю недельную работу отца.