Сад голубых пионов (гет)

Пиона стоит, задрав голову вверх, рассматривает перемигивающиеся между собой звезды и прижимается плечом к теплому плечу Сириуса. Пальцы их переплетаются между собой, и оттого по телу расползается приятное покалывающее тепло, от которого кружится голова и немного хочется спать. Они собираются разойтись уже около получаса, но все не сдвигаются с места, держатся за руки и молчат, потерявшись в собственных мыслях.

Пионе кажется, будто Сириус уже спит, потому что щека его опускается ей на макушку, а горячее дыхание путается в волосах, и она хихикает себе под нос и ведет подбородком. В маггловском Лондоне звезд почти не видно из-за яркого света ночных фонарей, но на Косой Аллее от их яркости слезятся глаза, и можно собирать целые созвездия, сгребая их в охапку ладонями.

Пиона вспоминает занятия астрономией, мысленно пересчитывает звезды и рисует созвездия, шепчет себе под нос и крепче сжимает большую ладонь озябшими пальцами. Прохладный ветер дует пронзительно, и никто из них не вспоминает о согревающем заклинании, но Пионе все равно отчего-то чудится, будто ей жарко, а вовсе не холодно.

— Эй, Сириус, — она толкает его в сторону, наваливается всем весом и переступает на правую ногу.

С места Сириус не выдавливается, но Пиона чувствует хихиканье в макушку и обиженно дует губы. Звезды перемигиваются между собой, но Пиона больше не смотрит на них, опуская взгляд на сцепленные в замок ладони.

— Ага? — Сириус делает вид, что совсем ничего не происходит, заразительно зевает и чмокает ее в висок, так что Пиона от неожиданности заливается краской.

Жар вспыхивает в животе и поднимается к шее и кончикам пальцев, и она отстраняется, а Сириус падает за ней по инерции. Они снова сталкиваются плечами, и Пиона недовольно шипит, что пора бы уже расходиться домой.

— А то тебе волю дай, и мы всю ночь так стоять будем, — добавляет Пиона, но с места не двигается.

Редкие прохожие смотрят на них насмешливо и одобрительно, и Пиона прячет от них лицо у Сириуса на плече. Возвращаться домой не хочется, и она уже даже думает пригласить Сириуса на ночь, но он сам отстраняется, обхватывает Пиону за плечи и оставляет на лбу странный целомудренный поцелуй.

— Желание дамы — закон для настоящего джентльмена, — театрально тянет Сириус, и Пиона смеется, склоняя голову набок.

Она обещает зайти к Лили завтрашним вечером, и Сириус клянется по-собачьи ждать ее у порога. На прощание они долго целуются, прижавшись друг к другу, обмениваются жарким дыханием, и оба думают о словах Джеймса о том, что стоит им уже съехаться.

Когда Пиона входит в аптеку, что-то как будто щелкает у нее прямо в ушах, и странная тишина наваливается тяжелым грузом на плечи. Тусклый полуночный свет пляшет на стеклянных боках пузырьков с разноцветными зельями, однако тени отчего-то кажутся Пионе куда более густыми, чем прежде. Наощупь она пробирается к задней двери, чтобы подняться по лестнице в собственную комнату, пинает что-то ногой, и искристый звон битого стекла наполняет аптеку.

Яркая вспышка на мгновение слепит, резкая боль ударяет в спину, и Пиона чувствует, как кружится голова и подкашиваются колени. Дрожащими пальцами она пытается вынуть из кармана волшебную палочку, однако та предательски отлетает в сторону и с глухим стуком падает на пол.

— Мерлин великий, меня же чуть не стошнило, — тихий скрипучий голос ввинчивается в висок не хуже осколков стекла, — вы не могли бы не так долго…

Загорается ослепляющий свет, и Пиона вдруг обнаруживает себя сидящей в груде стеклянных осколков. Кровь капает с пальцев, металлический привкус разъедает язык, а голова все еще кружится, так что перед глазами возникают россыпью звезды. Она часто моргает, совсем не может сообразить, что именно происходит, и инстинктивно тянется к выпавшей из рук волшебной палочке, как к единственному спасителю.

Неспешные шаги за спиной кажутся Пионе ударами молота, дыхание застывает в горле, и тяжелая рука вдруг хватает ее за волосы, вытягивая в самую середину аптеки. Рассыпанные по полу осколки режут ноги и руки, но боли Пиона не чувствует, только мешает дышать странная тяжесть в груди. Пиона смотрит на расцветающие перед глазами багровые разводы, переводит взгляд на высокую черноволосую женщину и понимающе ухмыляется. Она и самом деле не понимает, что происходит, однако старшую сестру Нарциссы узнает, видит на ее лице перемешанную с безумием ненависть и глотает ее вместе с наполнившей рот горькой кровью.

Пиона не помнит имени женщины, но догадывается, что оно тоже про звезды, потому что почти у всех Блэков звездное имя.

Она говорит что-то про благородство и древность, плюется словами и улыбается, но у Пионы в ушах звенят колокольчики. Ласковый шелест накрывает ее с головой, и в следующий раз, когда Пиона открывает глаза, щеку ее обжигает. Пиона лежит на спине, раскинув в стороны руки, а женщина нависает над ней, крутит в пальцах изогнутую, точно высохший сук, волшебную палочку, и от страшной улыбки на ее лице хочется поскорее очнуться.

— Мерзкая маленькая грязнокровка, — говорит женщина, и Пионе кажется, что она продолжает свой собственный монолог, — не слишком ли много ты о себе возомнила?

Кончик сучковатой волшебной палочки упирается Пионе в висок, тянет в сторону, царапая кожу, и забирается под линию роста волос. Пиона скашивает глаза на ее длинные тонкие пальцы, и комок тошноты подступает к самому горлу. От расползающейся по всему телу боли хочется по-быстрому сдохнуть, Пиона не может пошевелить и кончиком пальца, а женщина восседает на ней верхом, сжимая бока жесткими бедрами. Сучковатая палочка ее съезжает вниз, давит на горло и два раза бьет о ключицу, словно пытается открыть потаенную дверь.

— Ты ведь должна понять меня, я делаю это ради милой Нарциссы. Ты посмела покуситься на то, что принадлежит ей, а теперь и вовсе порочишь фамилию Блэк. Слышала, и у тебя есть сестра, жадная, поганая грязнокровка, — женщина давит Пионе на грудь, так что невозможно дышать, — так давай сыграем в игру…

На мгновение мир вокруг нее исчезает, весь до краев наполняется болью, такой сильной, что невозможно придумать, а затем лопается с хлопком, как у воздушного шарика. Пиона словно выныривает из глубины, из самой толщи неприступного океана, и всю ее целиком смывает волна. Она все еще лежит, раскинув в стороны руки, а женщина нависает над ней, и губы ее шевелятся, продолжая рассказывать условия сделки. Губы ее накрывает холодная ладонь, но и кричать Пиона не может. Все ее тело цепенеет от боли, пронзенное насквозь, перерубленное и выпотрошенное, и больно даже дышать.

Вторая волна обрушивается на Пиону адом, а вовсе не облегчением, а потом исчезает, оставляя разбитую, как впивающиеся в кожу осколки стекла. Ужас приходит вслед за агонией, рвет оставшиеся кусочки на части, и теперь-то Пиона хочет завыть что есть мочи. Губы женщины двигаются все быстрее, повторяют одно и то же, и до Пионы наконец-то доходит смысл ее оглушительных слов:

— Закричишь, и она тоже умрет.

В ее собственной смерти ни женщина, ни Пиона не сомневаются, и оттого приходит на мгновение облегчение. Пиона не знает, сколько мгновений проходит, может только молить о конце, жевать губы и напиваться собственной сладкой кровью, от вкуса которой темнеет в глазах.

Боль полосой раскаленного железа тянется от виска, цепляет подбородок и заползает на шею, и вся остальная, другая тягучая боль медленно отступает, скапливаясь искорками в кончиках пальцев. Пиона не знает, что именно хуже, видит в черных глазах собственное отражение, так низко склоняется женщина, и растягивает губы в ухмылке.

Кричать Пиона не собирается, как бы что ни сложилось, потому что ни одна из ее сестер не заслуживает такой смерти. Пиона дышит рвано и часто, хватает пальцами рассыпанные на полу осколки стекла, и мысли ее, кажется, проясняются. Отпечатывающееся на ее коже клеймо въедается в тело, сучковатая волшебная палочка входит глубоко и легко, почти протыкает насквозь, и третья волна оглушительной боли сносит ее, наконец-то обращает в кровавую каплю, растертую по ладони.

Крохотный серебристый отсвет мелькает перед глазами, прежде чем все исчезает, оставляя Пиону один на один с океаном и болью.