Сад голубых пионов (гет)

Пиона садится на корточки и обхватывает колени руками, глядит на маленький сверток, и он, кажется, в ответ следит своими изумрудно-зелеными глазами за каждым ее движением. Свертку уже несколько дней, но он все еще кажется Пионе страшно некрасивым, похожим на сморщенный сладкий перец. Лили называет его самым красивым ребенком на свете, и Пиона смотрит на нее удивленно, давит желание потыкать пальцем в щеку и отскакивает испуганно, когда «это» тянет к ней руки.

Глаза у него тоже зеленые, похожи на Лили, но немного другого оттенка. У сестры глаза напоминают болото, тихое и неуютное, затягивающее в свои топи, а у свертка они выглядят, как трава. Густая сочная трава, на которую Пиона глядит, точно завороженная, и никак не может заставить себя отвернуться.

— Он и должен быть таким уродливым? — спрашивает Сириус, склоняясь над свертком.

Сириус разглядывает его придирчиво, закусив губу от усердия, словно пытается найти в этом средоточии ужаса нечто романтично красивое. Пиона наконец отрывает взгляд от младенца и смотрит на Сириуса снизу вверх, лениво наблюдая, как выпадает заправленная за ухо черная прядь.

У младенца тоже черные волосы, спрятанные под шапочкой с зайчиком, и Пиона представляет, каким красивым он, должно быть, станет, когда подрастет.

— Только не надо спрашивать, лучше ли мне, — резко бросает Пиона, замечая взгляд Сириуса теперь уже на себе, — в конце концов, мы собрались здесь не ради меня.

Слова ее звучат чересчур отрывисто, похожи на крик морской чайки, и Пиона встает, разглаживая смявшееся платье. Сердце колотится в груди громче обычного, налетают одна за одной волны, бьют в спину, и Пиона едва не расставляет в стороны руки, чтобы удержать равновесие.

Сириус бурчит что-то ей в спину, но догонять не спешит, остается приглядывать за младенцем. Не оглядываясь на него, Пиона выскакивает на улицу, подставляет лицо яркому летнему солнцу и закрывает глаза. Она старается дышать медленно и размеренно, но все равно срывается, делает слишком глубокий вдох и кашляет, давясь сухим воздухом. В траве стрекочут кузнечики, в листве прячется какая-то мелкая птичка, а небо до того голубое, что слепит глаза, и Пиона смотрит на него, не отводя взгляд.

— Чего не заходишь? — тянет приближающийся к дому Питер, и Пиона теперь часто моргает, силясь прогнать вставшие перед глазами белесые пятна.

Рукава его мантии закатаны по локоть, и Пиона невольно заглядывается на жилистые предплечья и узкие ладони с короткими тонкими пальцами, совсем не сочетающиеся с круглым лицом и ярким румянцем. В соломенных волосах Питера играет солнце, и он улыбается так легко, что Пионе невольно становится легче дышать.

— Дышу свежим воздухом, — словно в подтверждение собственных слов Пиона делает несколько глубоких вдохов и снова заходится в кашле.

В одно мгновение Питер оказывается рядом, хлопает ее по спине, и между приступами кашля проскальзывает смешок. От чужих прикосновений мурашки растекаются по коже, и Пиона отступает на шаг, склоняет голову набок и позволяет смешинкам перебить удушающий кашель. Ухватившись за перила руками, Пиона смеется, и Питер смотрит на нее встревоженно и будто бы понимающе.

Они стоят молча еще какое-то время, а потом Лили кричит прямо из дома, высунувшись из кухонного окна почти по пояс, что самое время перекусить.

Лили встречает их у самого порога со свертком в руках, хватает Пиону за руку и тащит в комнату. «Что-нибудь перекусить» значит, что время кормить младенца, и Лили скучно одной, поэтому она тащит Пиону с собой и все время болтает без умолку, рассказывая какую-то ерунду.

— Я хочу, чтобы ты была его крестной матерью, — в этот раз Лили серьезна, и оттого Пиона едва не пропускает ее фразу мимо ушей.

Сперва она невпопад кивает, а потом смысл фразы доходит до мозга, и Пиона широко распахивает глаза, глядит на сестру и открывает рот, чтобы сказать твердое «нет». Пиона не может быть чьей-то матерью, путь и всего-то крестной, как бы матерью понарошку, потому что у нее слишком много всяких причин, из которых можно составить длиннющий список.

— Если ты сейчас откажешься, я тебя прокляну! — выпаливает Лили, зажмурив глаза и всплеснув руками, и Пиона фыркает, но рот закрывает. — Я не прошу любить его или всерьез заботиться и воспитывать, или еще что-то такое, это просто моя эгоистичная просьба, хотя мальчику достаточно крестного отца, я хочу, чтобы ты тоже была его мамой, ты же любишь детей, просто обещай мне, что…

— Ладно, — обрубает Пиона, потому что Лили тараторит слишком уж быстро.

Лили вскидывается и открывает рот, чтобы продолжить, так что Пиона повторят ответ снова. Они смотрят друг другу в глаза несколько десятков секунд, а потом Гарри на руках Лили начинает хныкать и тянуть ручки, и Пиона все-таки тычет пальцем в его щеку. Щека оказывается мягкой и шелковистой, совсем не похожей на сморщенный сладкий перец, и маленькая ладошка цепко хватает ее палец и взмахивает, и все втроем они принимаются заливисто хохотать.