Избыточная реакция (джен)

Земля на поляне вспучилась огромной кротовой норой, потом так же стремительно рухнула вниз, образовав воронку диаметром метра в полтора (краем процессора Дэн удовлетворенно отметил, что от уходящего вниз провала до его ботинок как раз три ладони, как он и планировал), и на поляну неторопливо начало выбираться нечто многосуставчатое и сегментированное, напоминающее помесь краба с сороконожкой — только очень крупного краба с просто-таки гигантской сороконожкой. Местные называли эту тварь чухеллой.

Тварь лезла молча, только постукивали друг о друга при сокращении тела многочисленные панцирные пластинки да щелкали с резким почти металлическим звуком топорщащиеся во все стороны и жадно хватающие воздух клешни. Попавшее под одну такую клешню деревце в руку толщиной хрустнуло и переломилось словно спичка — и тут же было утащено более мелкими вспомогательными клешнями вниз, под брюхо, где у твари располагались рты — столь же многочисленные. Тварь была всеядна.

Но предпочитала мясо.

Зашипела плазма, черная дымная полоса вспорола сегментированное брюхо, отрезав по пути несколько крупных клешней и не меньше десятка мелких, вспомогательных. Запахло паленой костью и еще чем-то, на сложный анализ чего не было времени. Тварь заверещала тонко и пронзительно, на ультразвуке, визг вбуравливался в виски и щекотал в ушах, Дэн автоматом откалибровал фильтрацию именно этого звука, чтобы не мешал. Но щекотка осталась. На боеспособности не отражается, можно игнорировать. Верхние сегменты твари осыпались бесформенными ошметками и жирным пеплом, но из дыры лезли новые, захлестываясь упругими витками, пульсируя, подергиваясь. Ланс с топориком на длинной ручке наперевес застыл в боевом режиме на противоположном конце полянки. И был до чертиков похож на статую индейца, вышедшего на тропу войны — как раз буквально позавчера на общий просмотр был выбран фильм о том, как индеец по имени Большой Змей спас американского президента Тедди во время то ли Первой, то ли Второй Мировой. Но Ланс сейчас не играл в индейца.

Ланс ждал.

Согласно скачанной Дэном информации по животному и растительному миру Новой Юрюзани, вдобавок к остро заточенным спинным пластинкам и клешням, больше напоминавшим ножницы по металлу, вылезающая из подземной норы тварь обладала еще одной неприятной особенностью. Дэн успел сделать еще четыре выстрела, когда дошла очередь и до Ланса вступать в игру.

«Семьдесят шесть целей».

«Поправка: восемьдесят одна».

«Поправка: семьдесят четыре».

«Принято. Минус пять».

«Принято».

В моменты крайней опасности чухелла рассыпалась на десятки смертельно опасных тварей размером с крупную собаку (по одному рту, четыре больших клешни, десятку маленьких и шесть острых спинных пластин на каждого), поскольку представляла собой не единый неделимый организм, а своеобразную колонию, доходящую иногда до нескольких сотен особей. Слившись в единого бронированного червя, им было проще обороняться от местных врагов и прокладывать подземные тоннели, спинные пластины работали при этом лопатками эскаватора. Но когда враг оказывался слишком крупным или опасность невозможно было расчленить-подмять-сожрать-переварить — чухелла предпочитала рассыпаться и предоставить возможность своим фрагментам спасаться поодиночке. Обычно такой метод позволял уцелеть большей части «крабиков» и соединиться потом снова в пусть и несколько более короткую, но все же живую особь.

Все ксенозоологи в один голос утверждали, что чухеллы опасны только осенью и весной, в периоды активной миграции и размножения, на зиму же и лето они впадают в спячку, пережидая неблагоприятные для себя температуры, к перепадам которых тварь оказалась очень чувствительна. Шатуны встречались редко и, как правило, были сильно дезориентированы и медлительны. Местные старались их не убивать — зачем? До прилета ближайшего сборщика почти три месяца, а брюшные железы твари теряют свои ценные для фармацевтики качества уже на двадцатый или двадцать первый день заморозки. Действительно, нет смысла.

Ну разве что тебе просто не хочется объяснять все это капитану, который будет пытаться спасти всех. Или Теду, который будет пытаться спасти не только всех, но еще и свой шашлык. Потому что чухеллы обожали жареное мясо и чуяли его запах за несколько километров, как акулы — растворенную в воде кровь. Хорошо еще, что не сезон и шатун в округе оказался один, а то тут проходу бы не было от этих тварей.

Дэн подпрыгнул, и клешня напрасно щелкнула там, где только что была его нога. Промахнулась. А вот Дэн не промахнулся — не стал даже заряда тратить, на приземлении влепил каблуками с обеих сторон бритвенно-острого спинного гребня. Под подошвами мерзко чавкнуло.

«Четыре цели на 2:15».

«Принято. Нейтрализовано».

Эти твари обычно селились вдоль Огненного Хребта — длинного горного кряжа, изобилующего гейзерами и горячими источниками. Холод переносили куда хуже летнего недостатка влаги, хотя и его не очень любили. Для того чтобы прогнать чухеллу прочь, бластер вовсе не был нужен — местным хватало брандспойта с очень холодной водой. Но брандспойта у Дэна под рукой не было. А бластер был. И пусть был он не у Дэна, а у Станислава Федотовича, но ведь того всегда можно попросить.

Помня о том, что бластер придется возвращать и капитан может поинтересоваться резко упавшим уровнем заряда, Дэн старался работать аккуратно, точечными ударами. Ланс метался и размахивал смертоносным топориком на своей стороне полянки и сейчас еще больше напоминал индейца — только теперь уже индейского шамана, исполняющего какой-то сложный ритуальный танец, со множеством прыжков и увертываний. Острое стальное лезвие легко рассекало костяную броню, а зубчатый обух, которым Ланс орудовал чуть ли не чаще, проламывал и сминал панцирь, словно ореховую скорлупку. И не подумаешь, что это грозное оружие еще вчера лежало среди прочей посуды в кухонном шкафчике, а длинная рукоятка — всего лишь шест от тента.

— Отбой.

Ланс крутанулся на пятке, сканируя периметр, и согласился:

— Отбой принят.

Потом они еще несколько минут потратили на то, чтобы скинуть останки чухеллы в проделанный ею же лаз и придавить его сверху тем самым стволом, на котором Дэн сидел, пока все не началось. Битва заняла две минуты и тридцать восемь секунд и проходила в почти полной тишине — во всяком случае, для человеческого уха, — и последнее обстоятельство Дэна особенно радовало.

Он давно отчаялся понять, с какого такого перепугу и по какой такой извращенной человеческой логике вся команда «Космического Мозгоеда», похоже, записала в наиболее приоритетные объекты охраны именно их с Лансом, боевых, на минуточку, киборгов, куда более прочных и боеспособных, к тому же как раз и предназначенных изначально для охраны хрупких человеческих особей во всевозможных экстремальных ситуациях. И однако же просто некуда было деваться от постоянных: «Надень шапку, простудишься!», «Ты куда опять без скафандра?!», «А вот мы тебе сейчас еще один укольчик для профилактики!», «Нсуй рки в рктор, тм ж рдция!», и даже коронное «М-р-м-я-я-яу!» звучало с явным осуждением и намеком на то, что сама Котька наверняка справилась бы куда лучше. На своем горьком опыте Дэн давно уже убедился, что если он хочет без помех сделать что-то для защиты этих странных, но давно уже ставших для него очень важными людей, сделать это следует тихо.

Все-таки это очень удачно, что люди не слышат ультразвука, а то ведь наверняка примчались бы в самый неподходящий момент и начали бы путаться под ногами, в разы усложняя задачу собственной охраны.

* * *

Элли бесилась, пиная подворачивающиеся под ботинки камушки и смятые жестянки из-под пива (надо же, тут даже пиво пьют! И, наверное, есть урны, мимо которых все промахиваются! А вместо киберуборщиков, наверное, люди, как в исторических лентах, в белых фартуках и с большими медными бейджами, и еще с такими штуками в руках, которые почему-то сразу напоминают о сказках). Бесилась, бродя по улочкам (сколько их тут? Неужели больше десятка? Подумать только!). Бесилась, глядя на светофоры (целых два? Ну надо же! Прям таки центр цивилизованного мира!). Бесилась, разглядывая аляповатые витрины, тусклые пыльные стекла, обшарпанные стены с отваливающейся штукатуркой (ну надо же какой провинциальный пафос и верность традициям в ущерб здравому смыслу! Ведь даже ребенку понятно, что вспененный пластик намного дешевле, гигиеничнее и тепло лучше держит, да и на вид куда привлекательнее, но все-таки главное — намного дешевле, так зачем же вот так выделываться?).

Бесило Элли и то, что совершенно незнакомые мужчины (иногда очень даже и симпатичные) относятся к ней так, словно она фарфоровая или стеклянная — торопятся открыть перед ней дверь, поддержать за локоток, помочь перейти совершенно пустую улицу, подвинуть или наоборот отодвинуть стул в чертовой безалкогольной кафешке, куда она зашла уже просто от отчаянья — чтобы ей, не дай бог, не пришлось самой напрягаться. А когда Элли таки от нечего делать дождалась рейсового автобуса (и полутора часов не прошло!), то обнаружила, что в нем ей еще и место уступают. И то, что точно так же местные самцы реагировали и на вошедшую вместе с Элли престарелую матрону с двумя кошелками, Элли почему-то совсем не утешило.

Складывалось странное впечатление, что ее здесь не считают за полноценного человека.

Но больше всего Элли бесила она сама. Ну ведь обещала же себе, еще вчера обещала, что ни за что не пойдет в тот припортовый бар, пока не прилетит «Маленькая лошадка» или хотя бы какой-нибудь другой корабль. А побежала, теряя тапки, стоило только Николасу позвонить. Хотя он сразу сказал, что кораблей пока еще не было, но просто сегодня у него укороченная смена, так, может?.. Ну вот, собственно, и может. Хоть пива выпить нормально, без этих идиотских укоризненных взглядов и горестных вздохов со стороны совершенно незнакомых людей.

Потому что по неписаным правилам местного этикета приличная девушка, оказывается, в баре пива не пьет. Приличная девушка, оказывается, вообще не может заходить в бар, во всяком случае — одна. А если заходит, то, значит, она неприличная. Ну или ее за таковую могут принять.

— Я вижу, вы нездешняя, — по-отечески доверительно пробасил Элли хозяин «Рака и щуки», плечистый здоровяк с пивным брюхом и детскими голубыми глазками на кирпичеобразном лице с неоднократно перебитым носом. — Обычаев наших не знаете, у вас-то, наверное, все по-другому. А у нас-то нравы простые, могут и не понять. Ну, вы меня понимаете? Могут подумать чего не того, пристать там или еще чего ненароком. Не со зла, вы не подумайте, ребята у нас добрые, просто от непонимания.

Элли, которая вообще-то и зашла в «Рака и щуку» (единственный бар, на дверях которого не висела таблица «закрыто», одуреть можно!) только в надежде, что к ней наконец-то кто-то пристанет (хоть какое-то, да развлечение), подавила рвущийся из груди вопль ярости, вежливо поблагодарила и вышла. Глупо даже пытаться объявлять кровавый джихад местным суевериям, тем более что она не собирается здесь укореняться. Но теперь ей хотя бы стало понятно, почему подсевший к ней было парень моментально растерял весь изначальный интерес и свалил, перебросившись с толстым барменом буквально парой слов. Еще и извинился, гаденыш!

Провинция.

Глухая махровая провинция со всеми ее провинциальными заморочками типа «тритон не рыба, женщина не человек». Хорошо хоть Николас позвонил, а то она чувствовала себя так, словно у нее вот-вот дым начнет валить из ушей.

Николас, так его звали, того охранника из космопорта. Вчера Элли не запомнила, сразу же выбросив из головы, но нельзя же называть просто «Эй!» того, с кем пьешь пиво уже второй день подряд? Неудобно как-то. Хорошо, его окликнули знакомые, курившие перед входом в «Отдохни!». Плохо, что пришлось остановиться и старательно растягивать губы в вежливой улыбочке, знакомясь с ними со всеми и тут же забывая называемые Николасом имена точно так же, как вчера она забыла его собственное.

— А это Мике, — сказал Николас, представляя ей последнего курильщика, худосочного парня лет двадцати пяти с кислой физиономией вечного неудачника. — Он пилот. Не в смысле там флайеров, а настоящий, на большом лайнере летал. Сейчас без работы, но это временно, он хороший пилот, просто не повезло, с каждым может…

Это было последней каплей. Если она не здешняя, то можно, значит, вдоволь поиздеваться, выставляя доверчивой дурочкой и втирая заведомую чушь?! Мике не мог быть пилотом — его мышиного цвета волосенки были стянуты на затылке в куцый жиденький хвостик, оставляя открытыми оба виска. И никаких следов пилотских имплантатов, без которых соединение с кораблем и управление им невозможно, на этих висках не наблюдалось.

— Вы пошутили — я посмеялась, — сказала Элли Николасу.

Вежливо так сказала, даже улыбаться не прекратила. И еще много чего собиралась добавить, по-прежнему улыбаясь, но уже вовсе не так вежливо. Но тут обиделся Мике, причем обиделся всерьез и чуть ли не до истерики, начал совать в лицо Элли какое-то удостоверение в синих корочках со звездой и кричать, что никому не позволит так себя оскорблять. Прочесть, что там написано, Элли не смогла бы при всем желании, бетанский транслятор-переводчик работал только в аудио-режиме, но голографическая печать выглядела чересчур солидно для обычного дурацкого розыгрыша. А тут как раз и один из курильщиков загудел примирительно в том смысле, что зачем, мол, так? Ну да, учился Мике на одни только тройки, но академию все ж таки закончил и диплом получил, и даже действительно какое-то время работал третьим пилотом на «Ласточке». А значит, пилотом считаться вполне может, зачем его обижать? Парню и так несладко.

Он еще что-то гудел в том же смысле, а Николас счел своим долгом вступиться за Элли, что, мол, если разобраться, никакой Мике не пилот, раз сейчас не летает, вот устроится снова на какой-нибудь корабль — тогда и будет об чем говорить. А Мике снова тряс своими корочками и кричал срывающимся фальцетиком, что он пилот и этого у него никто не отнимет.

Элли могла только моргать и беззвучно хватать ртом воздух, словно после удара под дых. До нее вдруг дошло, что два последних дня она думала совсем не о том, и отсутствие ионного душа и прочие мелкие бытовые неудобства — далеко не самое страшное.

Здесь глушь. Да. Дикая махровая провинциальная глушь. Здесь нет своей Иллирики. И Колонии Бета тоже нет. И нейрохирургических центров при этих их смешных космических типа академиях. Нет их и быть не может. Неоткуда им взяться, не те технологии. И отсюда логично и закономерно следовал вывод, до которого она и сама могла бы додуматься еще вчера, если бы хотя бы на минутку перестала злиться…

Здесь пилотов не прошивали!

Здесь их учили по старинке, на словах и примерах. Может быть, даже заставляя считывать информацию с бумажных носителей (дикость, да, но что здесь, скажите, не дикость?!). Здесь не могло быть и речи ни о каком единении пилота и корабля, ни о каком превращении их в единое целое, что только и позволяло совершать прыжки через ПВ-туннели со всей их пятимерной математикой, человеческий мозг просто не способен так быстро обрабатывать такое количество информации. Невозможно, да. Ну так они здесь и не прыгают через туннели, ограничиваясь крохотными скачочками через собственнокорабельно проковырянные микро-туннельчики (они их называли червоточинами). Пилотировать вручную — это все равно что бежать кросс со связанными ногами, а они тут именно так и пилотируют. Не видя и не слыша ничего за пределами жалких человеческих возможностей, не будучи способными заметить опасность и отреагировать вовремя. Как в древности. Наудачу, повезет — не повезет.

И одному такому полуслепому и полуглухому тормознутому калеке за штурвалом она вчера доверила жизни своих ребят и треклятого афонского посла…

Элли зажмурилась. Потом открыла глаза и дернула Николаса за рукав.

— Идем, — сказала она хрипло (голос слушался плохо), мотнув головой в сторону темного входа в бар. — Мне надо выпить. Только не пива. Виски у вас найдется?

* * *