Невероятные приключения Коли, Мыши и капитана Боскана (джен)

Утром 31 декабря мело так, что из окна казалось — дом плывет сквозь снежное море, поднимаясь и опускаясь на волнах. Коле даже почудилось, что их корпус слегка покачивается, и голова закружилась.

Кругом была суета, у малышей стоял шум и смех, как будто там толпа народу, хотя их всего-то семь человек вместе с девочками. Девочки, кстати, вопили не хуже мальчиков.

Только Мыша тихо сидел в углу и увлеченно строчил обещанное письмо на трех страницах. Коля заглянул через его плечо и прочитал:

«Здравствуй, дорогой друг Мигель де Унамуно!

Я опять в Америке. Решил на этот раз выучить язык индейцев. Он очень сложный, учу уже третий день, и голова от незнакомых слов трещит, и трещит, и трещит, и трещит, и трещит… Ой, чуть не раскололась, но все равно трещит, и трещит, и трещит, и трещит, и трещит…»

Мыша исписывал уже второй лист.

— Пожалей бедного Боскана, — засмеялся Коля, — как бы у него и правда голова не раскололась от этого твоего треска. Напиши что-нибудь другое. Ну хоть про погоду, что ли.

Карандаш в Мышиной руке ненадолго замедлил бег по бумаге, а затем продолжил:

«А погода у нас так себе, все время дождь: кап, кап, кап, кап, кап, кап, кап, кап, кап, кап… Иногда на пять минут перестанет, а потом снова: кап, кап, кап, кап, кап…»

В коридоре к Коле подошла Катя, сегодня непривычно молчаливая, и спросила строго, без улыбки:

— Коля, а ты умеешь танцевать?

— Ну… вроде умею, — растерялся Коля, — а что?

— Так сегодня же танцы вечером, допоздна. А я вот не умею.

— Да ну! Чего там уметь-то?

— А покажи? — попросила Катя.

— Музыка нужна, — смутился Коля, — я без музыки не могу. И место нужно. И вообще… Ты лучше попроси Диану, а?

— Хорошо, — вдруг быстро согласилась Катя.

Развернулась и ушла, только дверь хлопнула.

После тихого часа был утренник. От тихого часа, впрочем, осталось одно название — никто и не думал ложиться: примеряли костюмы, проверяли реквизит, девочки сооружали друг другу прически. У Коли дел не было, но он заразился общим настроением и вызвался расставить в спортзале стулья для зрителей.

Метель немного утихла, небо посветлело. Коля с удовольствием прошелся по дорожке, оставляя на снегу четкие следы.

В зале горели разноцветные огоньки, густо пахла огромная темная елка. Коля работал не торопясь и закончил как раз к тому моменту, когда народ толпой повалил на праздник.

Мальчики с самого начала отказались одеваться зайчиками, а девочки — белочками. «Что мы, маленькие?» — возмущался Алик, хотя его никто не заставлял надевать заячий костюм. А избушка на курьих ножках была. После обеда Коля сунулся было в игровую комнату в поисках Паши, но нашел там Диану, которая выводила кисточкой чешуйки на ногах Аллы Ивановны. Алла Ивановна хихикала и дрыгала ногами, совсем как девчонка, а рядом стояла картонная коробка, расписанная под бревенчатую избушку. Коля пообещал не рассказывать раньше времени о том, что видел, и триумфальное появление избушки стало сюрпризом для всех, кроме него.

Бабой-Ягой была Диана, Морозко разговаривал голосом Сергея Петровича. Спектакль прошел хорошо, если не считать одной заминки: Алик, который играл главного героя, вдруг растерялся и забыл слова. Пока он мямлил и путался, избушка на курьих ножках нервно топталась в углу, потом встала и принялась яростно почесывать одну ногу о другую. В наступившей тишине стало слышно, как Баба-Яга грозно прошептала избушке: «Стойте смирно!», а избушка пожаловалась: «Ноги чешутся! Краска щиплет...» Зрители захихикали. Морозко, не понимая причины всеобщего веселья, заволновался, стал говорить громче и называть героиню Настеньку Анастасией.

Мыша был разбойником. Слов ему почти не досталось, и он просто стоял в сторонке с мечтательным выражением лица. Толстый Карлсон играл атамана разбойников. У него оказался неожиданно звучный проникновенный голос, и зал очень сочувствовал атаману и встречал его появление аплодисментами.

Потом, стесняясь, водили хоровод под песню «В лесу родилась елочка». Потом избушка на курьих ножках, не вытерпев, ушла отмывать краску, и тогда Сергей Петрович сел за пианино и стал играть разные веселые песни. Потом все получили подарки и немедленно распотрошили кулечки: остро запахло мандаринами, зашуршали фантики. Потом Дед Мороз, он же Морозко, потерял бороду, и все очень веселились. Потом пошли играть в снежки, а Коля стал искать Мышу, который с утра норовил выскочить на мороз без шапки.

Мыши нигде не было. Коля вернулся в зал и увидел, как Диана и Катя топчутся возле елки:

— И-и-и… раз-два-три! Раз-два-три! — отсчитывала Диана. — Раз-два, шаг направо, поворот… Ай, опять наступаешь мне на ноги!

— Ничего у меня не получится, — сказала Катя, останавливаясь. — Ерунда какая-то!

Коля попятился и осторожно прикрыл дверь.

На улице он споткнулся об Алика, который сидел у крыльца в засаде перед горкой снежных снарядов.

— Алик, ты не видел Мышу?

— Тихо ты! — страдальчески зашипел Алик. — Васька услышит, вон он идет. Встань правее, прикрой меня… сделай вид, что меня нету!

Мимо них прошли Вася с Олей, на ходу поедая один на двоих шоколадный батончик.

Алик за спиной Коли кашлянул, но Вася не обратил на это решительно никакого внимания. Алик хихикнул. Потом засопел. Потом заорал и бросил вдогонку Васе самый увесистый из снежков.

Вася с Олей, ничего не заметив, свернули за угол.

— Вот как играть? Ведь мы договорились! А он… Совершенно же невозможно! — расстроился Алик, уронил снежок и раздавил его ботинком.

— Пойдем поищем Мышу? — предложил Коля. — И я с вами поиграю.

— Да ладно? — обрадовался Алик. — А чего его искать, он на кухню пошел с Валей, помочь Алевтине Петровне убрать там все.

— Ну пойдем и мы поможем! А то мы тут развлекаемся, а они работают.

Еще за дверью в кухню Коля услышал, что внутри поет радио — похоже, помощнички тут тоже не скучают.

Оказалось, что пело не радио, а сама Алевтина Петровна.

— Но-о-очь пришла так ско-о-оро,

Стало вдруг темно.

Ли-и-ишь немым уко-о-ором

Луч луны глядит в окно.

Вновь воспоминанья

Жгут сердце огнем,

И поет рояль

Опять о не-е-е-е-е-ем!

Валя с Мышей сидели рядом с ней за столом, завороженно слушали и не сразу заметили, что к ним присоединились Коля и Алик.

— Очень эту песню любила, — сказала Алевтина Петровна. — Уж так любила! А в школу надо было ходить через лес. Зимой, когда мороз, мне мама с утра картошки сварит и положит в варежки горячую. В каждую варежку по картошке, я туда руки суну — и бегу в школу. Картошка греет, рукам тепло. Ну вот, я иду, а темно так, страшно мне, и я сама себе пою:

Чуть белеют левко-о-ои

В голубом хрустале.

Мир в безмолвном покое,

Ночь прошла по земле…

Однажды иду, пою, потом замолчала — кругом тихо так… и вроде снег за спиной хрустнул, оглянулась — это Ванька Кудинчиков, через два дома от нас жил, а учился в другом классе. От самого дома за мной шел, слушал. Стоим мы, друг на друга смотрим, и он как заорет: «Алька, бежим! Волки!» Побежали, я варежку потеряла с картошкой.

— И убежали? От волков? — спросил Мыша восторженно.

— Так ведь волков-то не было никаких, Мишенька. Это он так просто крикнул. Я его побила потом маленько, я здоровая уже девка была, хоть и младше его на год. Думала, мама ругать будет из-за варежки, а она ничего. Сказала только: «Кулема ты, Алька!» — да посмеялась.

— А тут правда волки водятся? — не терял надежды Мыша.

— Ну, сейчас-то нет. Ты не бойся.

— Я не боюсь! Мне здесь вообще не страшно почему-то, — Мыша задумчиво поболтал ногами. — Это Коля всего боится: к оврагу не ходи, к пруду не ходи, в лес не ходи.

— Правильно, — сказал Коля. — Ты лучше меня бойся, если удерешь без спросу.

— Бабушка, а расскажи еще страшное, — попросила Валя. — Расскажи, как вы гадали.

Алевтина Петровна засмеялась:

— Ну, слушайте. Был у моей подружки младший брат, тоже Минька… Миша то есть. Собралась она с сестрицами да подружками погадать по старинному проверенному способу. Надо ночью пойти в хлев и встать голым задом к яслям. И если зад погладит рука холодная да безволосая, жених будет бедный, а если погладит теплая и мохнатая лапа — богатый. Набились девицы в хлев, хи-ха да ха-ха, весело им… И тут одну как схватит лапа — ух, мохнатая, волосатая, аж колючая! Девки — в визг и дали деру до дома, а дома им, вот обида какая, никто не верит! И не поверили бы, кабы потом Минька не признался, что это он. Подкараулил их там в хлеву да приласкал одну щеткой для чистки лошадей.

Потом Валя с бабушкой засобирались домой, к праздничному столу. Коля с Мышей проводили их до ворот.

— Жалко, что Валя не осталась до вечера, — посетовал Мыша, — у них гости, конечно, но у нас тоже весело. Танцы тоже будут и все такое!

— На танцы ее бы не пустили все равно: это же только для старших, а вам спать ложиться.

Мыша осекся и спросил с запинкой.

— К-ак это?

— Ну, у вас уже был утренник и спектакль, а вечером отбой как обычно. Это только старшим сегодня разрешили не ложиться. Ты ведь сам все слышал, когда говорили!

Мыша не ответил.

— Все равно вас бы туда не пустили, — беспомощно сказал Коля. — Да и не будет там ничего интересного. Уж точно ничего смешнее, чем избушка, у которой ноги чешутся!

Мыша не улыбнулся.

— Ну, танцы будут, музыка. А то ты дома танцев не видал! Мышище!

Мыша дернул плечом.

— А хочешь, я приду к тебе перед танцами почитать?

— Не хочу. Иди танцуй со своей Катечкой. Мне вообще все равно!

— С какой это Катечкой? — обомлел Коля. — Ты чего несешь?

— Ничего я не несу! Я слышал, как она тебя приглашала. Иди куда хочешь и делай что хочешь, мне-то что!

— Ну и пойду! А ты, оказывается, эгоист!

— Ты сам эгоист!

После ужина Коля сходил к Алле Ивановне.

— А можно, младшие тоже с нами побудут? Новый год все-таки! Ну только один раз, а? Ведь праздник… мы будем веселиться, а они в постели лежать, обидно же!

— Праздник у них уже был днем, — сказала Алла Ивановна. — Мы и так нарушили распорядок. И пошли на уступки: пусть посмотрят телевизор, лягут попозже. Я с ними побуду, и Диана тоже обещала. Может, поиграем во что-нибудь. А завтра продолжим веселиться.

— Мышкин, я спросил у Аллы Ивановны, она говорит, что никак нельзя.

— Да пожалуйста. Я же сказал, мне все равно. Мне, может, тут еще веселее будет… может быть…

— Я немного только там побуду и приду к тебе, ладно? Ну не дуйся!

Мыша шмыгнул носом.

— Правда придешь? Ты обещаешь?

— Да конечно! Станцую два танца, а потом сразу приду. Если только ты не заснешь.

— Не засну!

Когда Коля прибежал в зал, подготовка к веселью была в полном разгаре. Вожатая Наташа в костюме Снегурочки звонко раздавала команды ребятами, которые убирали стулья, расчищая место для танцев. Паша возился с магнитофоном, Катя расставляла на столе бутылки с лимонадом.

— Пошли потанцуем? — предложил Коля.

— Я не умею, — Катя пожала плечами и со стуком поставила на стол последнюю бутылку.

— Да ладно тебе! Я тоже не умею. Чего там уметь? Тем более, темно и все равно никто не смотрит. Пойдем?

— Ну… давай!

На импровизированной танцплощадке было тесно, все толкались локтями, наступали друг другу на ноги и смеялись.

Прибежала запыхавшаяся румяная Диана, скинула шубу, под шубой оказалось темно-зеленое платье, а на шее — красные бусы. Коля подумал, что так ей даже лучше, чем было бы в костюме Снегурочки. Диану затормошили, потащили к танцующим, но она только смеялась, отмахиваясь:

— Да погодите, дайте хоть валенки снять!

Она сбросила валенки и растерянно посмотрела на свои ноги в толстых шерстяных носках.

— Ой, туфли-то! Забыла.

— Давай я принесу, — сказал Паша.

— Да ну их совсем! Я прямо так буду… как балерина! — она встала на цыпочки. — Пошли, Паш! Объявляю белый танец и приглашаю тебя!

Потом пришел Сергей Петрович с гитарой, и все стали слушать, как он поет. Коля знал слова, но стеснялся подпевать. А вот сидевшая рядом Катя не стеснялась. Голос у нее был чистый и звонкий, и немного печальный, совсем не такой, как обычно, когда она просто разговаривала.

Незадолго до полуночи стали распечатывать лимонад. Коля вдруг вспомнил, что обещал Мыше встретить с ним Новый год. Он захватил со стола бутылку лимонада, накинул пальто, сунул в карман шапку и побежал в свой корпус.

В спальне младшего отряда горел свет, на кроватях — никого, только белые треугольнички подушек. На всех кроватях, кроме Мышиной. У него подушка и одеяло смяты и лежат кучей, но ни Мыши, ни Боскана на месте нет.

Коля уловил отдаленные звуки музыки и вспомнил, что Алла Ивановна обещала включить детям «Голубой огонек». Точно, так оно и есть: в комнате отдыха светится телевизор, на экране поют и танцуют, а малыши сидят вокруг — все, кроме Мыши. Коля вернулся в спальню, посмотрел внимательно: Мышиной одежды и обуви там не было. Зато он заметил то, на что не обратил внимания в первый раз: окно приоткрыто, сквозняк шевельнул занавеску.

Коля поставил на тумбочку бутылку с лимонадом, закрыл окно. Значит, Мыша, не дождавшись его, ушел… куда? На танцы! Коля просто не заметил его там в темноте и суматохе! Сидит, небось, на лучшем месте со своим Босканом, пьет лимонад. Надо бежать, а то так недолго прозевать, как наступит новый год.

Он вышел на улицу. В лицо ударил ветер. Коля остановился, застегивая пальто и поправляя шапку, и вдруг увидел, что от крыльца рядом с протоптанной тропинкой по чистому снегу тянутся цепочкой маленькие Мышины следы — на подошве крестообразные насечки, это папа делал, чтобы ботинки не скользили. И в шаге от них следы от санок. За границей света от фонаря на снегу лежало что-то темное. Коля наклонился — Боскан! Валяется лицом вниз, неуклюже растопырив руки. Видимо, Мыша обронил… когда, не дождавшись брата, взял санки и зачем-то ушел с ними в ночь.

— Мыша! — позвал Коля на всякий случай.

Кругом было все так же тихо. Коля сунул Боскана за пазуху и заспешил по следам, уходящим в темноту.