Невероятные приключения Коли, Мыши и капитана Боскана (джен)

— Мороз крепчал. Лошадь д’Артаньяна мчалась по дороге, скованной стужей… — Коля перевернул страницу.

Из-под одеяла донеслось сдавленное хихиканье.

— Там в книжке нету никакого мороза! Это ты сам сочинил.

— Сочинил, — признался Коля. — Хотел проверить, слушаешь ты или спишь.

— Ничего я не сплю! Я просто задумался.

— О чем?

Под одеялом завозились и вздохнули.

Коля не стал переспрашивать. Он и так знал, о чем думает брат. О том, что поезд целый день едет сквозь мокрый снег, из щелей дует и вода в туалете ледяная. А Мы́ша, между прочим, совсем недавно болел. Хорошо, что одеял у проводницы навалом — бери хоть по три штуки. Вот все и сидят закутанные и пьют чай стакан за стаканом, а потом бегают в туалет, выходят оттуда с холодными красными носами и снова греются чаем. Один только их сосед по купе храпит всю дорогу, от самого Ленинграда. А ведь мама его попросила присмотреть за детьми (а уж там их встретят, не волнуйтесь, я телеграмму отправила, да тут ехать всего ничего, ну что ты, Мышенька, ну как вы потеряетесь, а ты, Коля, мальчик ответственный, я на тебя надеюсь, на станциях не выходите, а то поезд без вас уедет, там в термосе компот, и колготки теплые на него надень). Скоро Новый год и каникулы впереди. Если свесить со второй полки одеяло и подоткнуть его под матрас на нижней полке, получится палатка, в которой так весело читать по очереди «Трех мушкетеров» с фонариком. И все было бы совсем хорошо, если бы не мысль о доме, назойливая и неуютная, как сквозняк.

Коля выглянул из палатки и посмотрел на соседа. Храпит, счастливый беззаботный человек. Хорошо ему. Говорит, едет к свояку в гости. Интересно, что такое свояк? Спрашивать как-то неудобно. Дома-то Коля сразу посмотрел бы в словаре.

Вспомнив о доме, он опять погрустнел. Это нечестно, в конце концов. Родители поступили с ними нечестно. Так не делают. Могли бы подумать о детях! Так нет же… Папа говорит, уже нашел, как разменять квартиру. А мама всем сказала, что выйдет замуж за того очкастого хмыря. Дома Коля не называл его так даже в мыслях, но теперь-то можно? Кобра очковая. Еще игрушки Мыше приносил, подлизывался. Нужны Мыше его игрушки! Он уже большой и вообще не по годам развитый мальчик, мама сама так говорит. Он однажды у Коли в шахматы выиграл! Ну как выиграл — съел его короля еще в середине партии, а Коля разыгрывал защиту Алехина и не сразу заметил, что на доске чего-то не хватает.

Поезд замедлил ход, и Мыша высунулся из-под одеяла.

— Мы здесь стоять будем? А долго? Я мороженого хочу!

— Ты с ума сошел! Какое мороженое? Ты его лизнешь и примерзнешь к нему языком.

Мыша отвернулся и стал смотреть в окно. В волосах у него застряло белое перышко из подушки.

— Только одно, — сказал Коля, — и с горячим чаем.

Очереди к палатке с мороженым не было, и они прибежали к вагону задолго до отправления поезда. На перроне их проводница разговаривала с мужчиной, который загородил дверь широкой спиной.

— Разрешите, пожалуйста, пройти, — сказал Коля.

Мужчина посторонился и оглянулся на них. У него была густая борода, как у папы… и очки в толстой оправе, как у очкастого хмыря.

— Эге! Не холодновато для мороженого, а? Вы осторожнее, а то еще язык примерзнет! — он подмигнул.

Коля остановился и укоризненно посмотрел на бородача. Что за манера у взрослых шутить дурацкие шутки без всякого повода! Очень раздражает. Незнакомец, впрочем, ничего не заметил и невозмутимо закурил сигарету.

— Мы в лагерь едем, на каникулы, — объяснил Мыша. — Там мороженого не будет.

— Ну если так, тогда конечно, — согласился бородач. — Сладкое любите, да?

— Да нет, не очень. Я только мороженое люблю, ну и шоколад еще. Или вареную сгущенку с печеньем, Коля из нее торт умеет делать.

— А я в детстве больше всего любил леденцы монпансье, — сказал бородач мечтательно. — Они в банке гремят, а ты слушаешь и радуешься. Потом откроешь, они там лежат, как цветные стеклышки.

— Точно! — спохватился Мыша. — Монпасье! Как это я забыл?

— Мон-пан-сье, — поправил его Коля.

— А зеленые из них самые вкусные, да ведь?

— Согласен, — улыбнулся бородач, — приятно поговорить с понимающим человеком. Вот, держите тогда, это вам!

И Коля вдруг увидел в его руке жестяную коробочку с леденцами. Странно, как будто он ее прямо из воздуха достал, как фокусник.

Мыша растерянно оглянулся на брата: мама им не раз повторяла, что у чужих людей угощение брать нельзя. Коля тоже это прекрасно помнил, а еще он помнил, как мама однажды сказала, что отказываться от подарков невежливо. Поди разбери этих взрослых! Вечно все запутают!

— Большое спасибо, — сказал Коля и положил гремящую жестянку в карман пальто.

— На здоровье!

Бородач выпустил струйку дыма через ноздри.

— А вы через уши так можете? — спросил Мыша.

— Могу. Смотрите внимательнее. Видно?

Некоторое время все, включая проводницу, пристально смотрели на бородача. Кончик его сигареты алел в сумерках, красный огонек отражался в темных глазах, но дыма из ушей не было.

— Я, кажется, что-то вижу… — прошептал Мыша.

Коля ничего не видел, но решил не разочаровывать брата и кивнул.

— А вы, значит, веселая семейка? — спросил бородач, вполне довольный произведенным эффектом.

— Как это? — насторожился Коля.

— Ну, лагерь ваш, «Веселая семейка» называется?

— А! Нет, у нас «Светлячок».

— Мы светлячки, значит, — заключил Мыша.

— Так «Веселую семейку» закрыли, — вмешалась проводница. — Уж года три. Да и до этого она пустая сколько времени стояла.

— Ясно. Ну и правильно сделали. Я еще сам маленький был...

Бородач вдруг замолчал. Коля подтолкнул брата к дверям, хотя ему хотелось послушать, что там случилось с этой «Веселой семейкой».

— Иди в купе, я сейчас… я сдачу потерял.

Он отошел в сторонку и стал разгребать снег на перроне носком ботинка.

— А потом их видели в горах, — тихо говорил бородач проводнице, — тех, которые во время войны еще пропали.

— И чего они?

— А ничего. Столько лет прошло, а они не изменились. Ходят там в маечках и шортиках… зимой. Лагерь закрыть хотели, но вроде потом все прекратилось. Разговоры только остались, я сам слышал. Когда был как вот эти пацаны, ездил туда каждый год. Места красивые, только все равно жуть берет. Я мальчишкой даже любил про всякое такое поговорить, а сейчас мороз по коже. И сам я туда ни ногой, и своих не пускаю. Не знал даже, что лагерь закрыли.

Бородач снова замолчал, а Коля торопливо подобрал воображаемую монетку и пошел в вагон, ощущая на себе его внимательный взгляд.

В вагоне он сразу наткнулся на Мышу.

— Ты чего здесь? Я же сказал, иди в купе. У тебя мороженое тает.

— Ты слышал, да? Слышал? — зашептал Мыша, облизывая пальцы. — Про пионеров, которые пропадали в лагере, а потом разгуливали по лесу в одних трусах!

— Хорошо, что не без трусов вообще, — фыркнул Коля.

— Без трусов неприлично. Там же не только мальчики, там и девочки.

— Ага. И они могут зимой голышом на снегу спать, потому что у них лохматость повышенная.

— А тот дядька их испугался, ты слышал? Я бы не испугался. Подумаешь! Это интересно даже.

— Что тебе интересно?

— Ну… ну, например, как устроены девчонки без одежды!

Коля покосился на соседа по купе. Сосед заливисто всхрапнул.

— В книжке посмотри, как они устроены. У нас дома есть, в левом шкафу, на нижней…

— Да смотрел я, там ничего не понятно. А если, допустим, привидение, то по нему все понятно. Оно же прозрачное.

— Думаешь, в нем внутренности просвечивают? Кишки всякие?

— Ага! И последний в жизни обед!

— Фу! Аппетит испортишь! Ну, если тебе так интересно и нисколечко не страшно, тогда не ори и не зови меня на помощь, когда увидишь прозрачную пионерку.

— А я и не буду орать… потому что прозрачных пионерок не бывает! — Мыша вздохнул с сожалением.

— То, что ты их не видел, еще не означает, что их не бывает, — сказал Коля многозначительно.

— Да ты специально со мной споришь! Сейчас договоришься до того, что прозрачные девчонки там толпой ходят. Откуда они возьмутся-то?

— Из-под земли вырастут!

— А кто их туда посеял? — развеселился Мыша. — Они как семечки, что ли?

— Именно. Семена зла дали всходы!

— Почему зла? Может, они добрые? Ты их еще ни одной не видел, а уже в злыдни записываешь.

— Нормальные люди не бывают прозрачными. А которые прозрачные, от тех хорошего не жди!

Мыша спрятался под одеялом и тихонько завыл оттуда страшным голосом, который, по его мнению, мог бы принадлежать прозрачной пионерке. Коля сунул руку под одеяло и ухватил его за пятку.

На Мышин визг прибежали сразу из трех купе, и даже сосед перестал храпеть и поднял всклокоченную голову.

Потом все вместе пили чай. У Коли с Мышей как раз оставалось три пирожка с вареньем, а сосед достал из рюкзака коробку со сливочными помадками. Правда, рюкзак весь день пролежал возле батареи, так что конфеты растаяли и пришлось вычерпывать их из коробки ложками. Потом Коля поперхнулся чаем, потому что Мыша ткнул его в бок и шепнул: «Ты лохматая прозрачная пионерка!», а сам Мыша опрокинул на постель стакан, и они стали развешивать простыни между полок, чтобы поскорее высохли.

— Коля, а дай мне книгу, — попросил вдруг Мыша. — Я пойду почитаю… в коридоре.

— Это еще зачем? — удивился Коля. — Там же холодно, и люди туда-сюда ходят.

— Пусть ходят.

— Так ведь мешать будут.

— Не будут. И сними обертку, а то не видно, как книжка называется.

— Ну ты чудак! Будто сам не знаешь, как она называется?

Мыша вдруг надулся и замолчал. Тут лязгнула дверь соседнего купе, и строгий голос отчетливо произнес: «Я в коридор пошла, подышу свежим воздухом!»

Колю осенило:

— А, так ты хочешь, чтобы та девочка увидела, как ты читаешь взрослую книжку?

— Тише! — Мыша страдальчески скривился. — Что ты орешь? Совсем как мама, на весь вагон: МЫШЕНЬКА, Я ТЕБЕ ПОЛОЖИЛА ТРУСИКИ В КРАСНЫЙ ГОРОШЕК И ЕЩЕ С ВОЗДУШНЫМИ ШАРИКАМИ, ТВОИ ЛЮБИМЫЕ!

Коля засмеялся, но тут же зажал рот обеими руками.

— Да ладно тебе, мама негромко говорила, никто не слышал.

— Валя слышала, — угрюмо сказал Мыша. — Ну так что, дашь книжку?

Через десять минут Коля выглянул в коридор. Валя рассеянно листала «Трех мушкетеров», а Мыша ей рассказывал:

— В Шотландии есть озеро, называется Лох-Несс. А в озере живет…

— Чудовище, зовут Несси, — Валя зевнула. — Знаю я эту историю.

— А вот и не знаешь, — Мыша загадочно улыбнулся. — Точнее, знаешь, но не все. Там, в Лох-Нессе, есть на дне такая трещина, почти до самого центра Земли. И Несси туда прячется, поэтому его не могут найти. И оно через эту трещину, прямо сквозь землю… ну, по подземным водам, проплывает на материк… и выныривает в озере на Урале: «Ага, не ждали?!»

— И стукается головой об лед!

— Ну, оно, может, в проруби выныривает. Или летом.

Коле тоже захотелось поучаствовать в разговоре:

— А там уже сидит наше местное уральское Несси и говорит ему: «Не-а, не ждали! Это озеро уже занято, катись домой, в Шотландию!»

— Интересно, — сказала Валя, — а лохнесское Несси мальчик или девочка? А уральское?

— По-моему, они оба мальчики, — сказал Коля, поразмыслив. — Поэтому их всего двое на всем белом свете.

— Жаль, — опечалился Мыша. — А то бы, может, они бы поженились, и у них родились бы детеныши. И тогда бы их стало много, и они расселились бы по рекам и озерам! И в каждом озере или речке было бы свое Несси, чтобы никому не обидно! А потом бы люди научились их приручать. Приходишь ты домой…

— А у тебя на подушке Несси спит! — сказал Коля.

— Нет, лучше пусть оно тебе тапочки в зубах приносит! — предложила Валя.

— Только Несси здоровое, — заметил Коля. — Если его в квартиру запихать, ты сам туда уже не войдешь.

— А мы выведем маленькое! Карликовое! Будем купать его в ванне. Налить туда воду и пусть себе плавает. Только вот чем его кормить?

— Как это чем? — удивился Коля. — Все знают, что Несси надо кормить маленькими толстыми Мышами!

— Сам ты толстый!

— Хорошо, — легко согласился Коля. — Я толстый и большой. Меня Несси не проглотит!

Валя засмеялась, а потом покосилась на Мышу:

— А почему тебя зовут Мыша? Ты ведь на мышку не похож!

Мыша дернул плечом и стал ковырять пальцем корешок «Мушкетеров».

— Да он в детстве никак не мог выговорить, что он Миша, — пояснил Коля, отнимая у брата книжку, которую надо было вернуть в библиотеку в целости и сохранности. — Вот какая-нибудь тетенька на улице его спросит: «А кто это у нас такой большо-о-ой? Как нас зову-у-ут?», — Коля очень похоже передразнил сразу всех приставучих теток со двора, — он ей и отвечает: «Мы-ы-ыша!» Так с тех пор и повелось.

Валя с сочувствием посмотрела на Мышу и сказала:

— А некоторые еще норовят за щеку ущипнуть, — щеки у Вали были как наливные яблочки. — Взрослые вообще слишком много о себе воображают.

Они помолчали, сокрушаясь о невоспитанности взрослых. За окном мелькали черные ели, вытянувшиеся вдоль дороги бесконечной полосой.

— А мы едем на Урал! — похвастался Мыша. — Там горы!

— У меня бабушка там живет, — пожала плечами Валя, — я к ней каждое лето езжу, и зимой еще иногда. А прошлым летом мы с папой в поход ходили на байдарках! И рыбу в речке ловили, я сама поймала — вот такую!

Валя развела руки пошире. Мыша смотрел на воображаемую рыбу, приоткрыв рот. Они с Колей никогда не были на рыбалке.

— У меня папа, между прочим, геолог, он ездит в экспедиции и даже за полярный круг. А однажды он нашел бивень мамонта! — триумфально закончила Валя.

— А у нас мама в Эрмитаже работает, — попробовал отбиться Коля, — мы туда без очереди ходим.

— А папа у вас кто?

— Он журналист, в газете… а вообще они развестись решили, — Коля отвернулся и снова стал считать елки в окне. — Поэтому мы и едем в лагерь на Новый год.

Тут Валю позвала мама. Час был поздний, и кругом уже собирались спать. Даже сосед, который и так храпел весь день, протер глаза и отправился с полотенцем и зубной щеткой в туалет.

Пока его не было, Коля начал стелить высушенные после чая простыни. Мыша притих и стал завороженно смотреть, как он расправляет складки. Каждый из них знал, о чем сейчас думает другой. Мама строго-настрого запретила Мыше спать на верхней полке. Но мама осталась дома, а они едут далеко-далеко, сами по себе — вопреки всем правилам. Так почему бы не нарушить еще одно?

— Коля-а-а… — протянул Мыша.

— Нет, — голос Коли был тверд.

«Почти как у мамы!» — порадовался он про себя.

— Я не свалюсь, честно-честно! Я что, дурак? Ну пожалуйста! А, Коль?

Коля не выдержал и обернулся. Он знал, что нельзя этого делать ни в коем случае, но в купе было тесно, и он все равно рано или поздно должен был посмотреть на Мышу. Коля чувствовал, что Мыша пустил в ход свой особенный взгляд. Папа в таких случаях говорил: «Не надо делать несчастные глаза, не поможет!» А Коля так сказать не мог, ему было жалко брата. Ну ведь и правда: мало ли у кого какая мечта? Вот человек, к примеру, хочет спать на верхней полке — сущий пустяк, а он будет счастлив. Зачем лишать его этой радости? Не так уж много у них теперь поводов порадоваться. Коля нахмурил брови, изображая внутреннюю борьбу, хотя для себя уже все решил.

— Ладно, — буркнул он словно бы нехотя, — только надень теплые колготки, да потом не проболтайся маме.

— Я мигом! — подскочил Мыша.

Он зарылся в сумку, отыскивая сверток с одеждой. Подумаешь, какие-то колготки! Зато он будет спать на верхней полке, как взрослый! Мыша плюхнул сумку под стол и запрыгал по купе.

— Ну что ты скачешь, как бешеная белка? — Коля хотел казаться недовольным, но не выдержал и рассмеялся.

Дверь отодвинулась, и на пороге возник их сосед, чисто умытый, сияющий и полностью готовый ко сну.

— Ложиться пора, — добродушно заметил он, ставя на столик стакан с зубной щеткой.

Ему никто не ответил. Коля был занят важным делом: он безуспешно пытался расправить тяжелое колючее одеяло. А вот Мыша стоял неподвижно и потрясенно молчал, потому что в эту секунду в его жизни случилась катастрофа. Когда сосед открыл дверь, мимо их купе по коридору прошла Валя со стаканом чая. И она, конечно же, увидела Мышу в дурацких теплых колготках, скачущего, словно пятилетка. «Это конец… конец всему!» — подумал Мыша. Он молча забрался на взрослую верхнюю полку, лежать на которой оказалось не так уж интересно. Горе его могло быть абсолютно безграничным, если бы он сразу же не заснул.

Мыша прижался носом к оконному стеклу, пытаясь сквозь собственное отражение разглядеть, куда они приехали.

— Коля, а когда будет видно горы?

— Горы? Они… скоро уже, потерпи, — Коля почесал переносицу и неуверенно оглянулся на соседа.

Гор он тоже никогда не видел, тоже изнывал от любопытства, но за окном с самого утра стелилась ровная белая пелена, окаймленная черным лесом, а потом замелькали дома, за которыми вообще было ничего не рассмотреть.

— Ну какие здесь горы, — сказал сосед, шумно прихлебывая дымящийся чай. — Это вам не Кавказ.

Мыша оторвался от окна и теперь встревоженно переводил взгляд с брата на соседа и обратно.

— Так ведь Уральские горы…

— Они невысокие тут, — сосед с треском разгрыз кусок сахара.

— Ну пусть невысокие, — вздохнул Мыша, — пусть хотя бы маленькие! Почему их не видно?

— Железную дорогу так построили. Проще ведь на ровном месте рельсы прокладывать, чем в горах, понимаешь? Да не волнуйся, насмотришься еще. Летом, конечно, красиво. Они синие, когда далеко. Если близко, то зеленые.

— А зимой? Зимой тоже красиво?

— И зимой. Ты на лыжах ходишь?

— Иногда. Только без лыж у меня быстрее получается, — признался Мыша.

— Не беда, научишься! — Сосед глянул в окно и отставил стакан. — Подъезжаем, ребята, собирайтесь.

Собирать им было нечего: Коля еще затемно упаковал чемодан и сумку. Три раза проверил, не забыл ли на полке зубные щетки и мыльницу. Четыре раза проверил, на месте ли путевки. Мыша был полностью одет, если не считать того, что от теплых колготок он отказался наотрез. Коля грозил ему неминуемым обморожением и в красках расписывал воспаление легких, но все было напрасно. Мыша резонно заметил, что, во-первых, колготки надевают на нижнюю часть тела, а легкие находятся в верхней, и во-вторых, у самого Коли никаких колготок нет, а мама сказала, чтобы Мыша во всем брал с него пример.

Поезд, который последние несколько минут еле полз, дернулся, лязгнул и наконец встал. В коридоре засуетились, захлопали дверями, зашаркали по полу чемоданами.

Коля стал застегивать пальто, сосед потянулся было к верхней полке за вещами, как вдруг кто-то забарабанил снаружи в окно. Мыша от неожиданности отпрянул назад и стукнулся лбом с Колей, который хотел посмотреть, что происходит. А сосед обрадовался, тоже постучал по стеклу и крикнул:

— Приехал! Приехал, выхожу уже! Чего? Выхожу, говорю! Не слышит… Свояк встречает, — объяснил он, взваливая на плечи рюкзак.

Мыша снова придвинулся к окну, чтобы посмотреть на свояка, но по перрону уже бежали другие люди. Считали номера вагонов, махали руками, смеялись, подхватывали у приехавших сумки, чемоданы и детей. Какой-то мужчина даже попытался поднять на руки девушку в пушистой розовой шапочке, но тут же поставил на землю — видать, тяжелая. Вот папе было бы не тяжело. Прошлым летом Коля с Мышей ездили на каникулы к бабушке, и потом их на вокзале так же встречал папа. Сначала он подбросил в воздух Мышу, а потом и Колю поднял, как маленького, хотя Коля уже вон какой!

— Ну что, пошли? Я возьму сумку… Мыша, ты чего?

— Всех встречают, — прошептал Мыша.

— И нас встретят! Повезут в лагерь на машине, будем смотреть в окно, там горы. Ты ведь хотел увидеть горы? Потом будешь дома всем рассказывать. Пошли скорее, нас, наверно, ждут уже.

У выхода их остановила проводница:

— Ну что, мальчики, встречают вас?

— Ага, встречают. Только еще не встретили. Нам сказали ждать под часами на площади, это в какую сторону?

— А вот туда идите, куда все идут.

Мыша дернул Колю за рукав:

— Смотри!

— Что? — Коля завертел головой.

— Это он! Да не туда смотришь, вон они! Тот, который с нами ехал… а второй — это и есть свояк, да?

— Не показывай пальцем, — рассеянно сказал Коля.

Бывший сосед оглянулся на них:

— Что, молодежь, проводить вас?

— Нам на площадь надо.

— Ну и нам туда же, пошли!

Они остановились под часами.

— Подождем, пока ребят заберут, — сказал сосед свояку, — а там уж сами поедем.

— Да не надо, что вы, — сказал Коля. — За нами сейчас машина придет.

— Ну смотрите. Если что, так тут до лагеря рукой подать, на автобусе доберетесь. Вон там остановка. Водителя только попросите, чтобы остановил, а то может мимо проехать.

Люди шли и шли мимо них, на вокзал и с вокзала, с чемоданами, тележками, рюкзаками, но никто не подходил и не спрашивал: «Это вы, мальчики, в лагерь?»

Мыша поставил сумку на землю и уселся на нее.

— Получается, свояк — это просто человек такой, — вздохнул он.

— Ну конечно, человек, а ты что думал?

— Не знаю. Я думал, что-нибудь интересное.

— Интересно будет, если нас не встретят, — сказал Коля сердито. — Где вот они? Их, между прочим, дети на морозе ждут.

— Да ну, какой мороз! Мне, например, вообще не холодно. Я только есть хочу.

— А почему не стал завтракать?

— Не хотел. А теперь хочу.

Мыша снова вздохнул. Тайный смысл его вздоха был очевиден: у входа продавали с лотка пухлые дымящиеся пирожки. Те самые, про которые мама сказала перед отъездом: «На вокзале пирожки не покупайте, лучше потерпите или съешьте печенье!» Но печеньем Мыша вчера так усердно угощал Валю, что оно закончилось раньше времени.

Коля сунул руку в карман, подумав: если там завалялось несколько монеток, так и быть, купит пирожок. Два пирожка. Ну а если нет — значит, нет. Не судьба, значит.

Денег в кармане не было, но зато нашлась коробочка с монпансье.

— Хочешь леденец?

Мыша выбрал зеленый.

— А вон автобус, смотри, — сказал он, засовывая конфету за щеку. — Может, сами поедем?

Коля задумался. Вообще-то им сказали ждать под часами встречающих. Но вот они ждут и ждут, а никто не встречает. Забыли, что ли? А запросто может быть. Взрослые — они такие безответственные!

— Подожди здесь, я пойду узнаю, — решился Коля.

Пассажиры уже высыпали из автобуса и заспешили по своим делам. Вслед за ними вышел и шофер.

— Скажите, пожалуйста, вы в лагерь едете? — спросил Коля.

— Ага, — шофер чиркнул спичкой и закурил. — Я дальше еду, на Фатеево, у лагеря остановка.

— А вы скажете, когда выходить?

— Скажу, отчего ж не сказать. Ты один?

— Мы вдвоем с братом. — Коля обернулся к Мыше и помахал, чтобы тот шел к автобусу.

— Ну залезайте тогда, чего тут стоять на холоде.

Коля пропустил Мышу к окошку, но гор по дороге они так и не увидели: стекло замерзло и покрылось густыми ледяными узорами, похожими на листья капусты с прожилками.

Пассажиров в автобусе было мало, и когда водитель крикнул из кабины: «Лагерь кому надо?», кроме них двоих, никто не вышел. Автобус, чихая и фыркая, покатил дальше.

— А мы правильно приехали? — робко спросил Мыша, оглядываясь по сторонам. — Тут какой-то лес.

— Чудак человек! А ты чего хотел, морской пляж? — бодро сказал Коля. — Нам, наверное, туда — видишь, забор и крыши? А вон вроде бы ворота, значит, там вход.

Дорога к воротам была заметена снегом. Собственно, никакой дороги и не было, сплошные сугробы. Мыша легко шагал по твердой сахарной пелене, а вот Коля то и дело проваливался по колено, зачерпывая снег ботинками.

— Странно, тут как будто совсем никто не ходит, — сказал Мыша, помогая брату выбраться из очередной снежной ямы с хрупкими краями.

— Наверно, мы не с той стороны к нему идем. Это запасной вход, в пионерских лагерях так всегда бывает.

Мыша посмотрел на Колю с уважением: вот что значит бывалый человек, все-то он знает! И прибавил шагу, чтобы первым добраться до ворот — не везде же уступать старшему брату.

У входа он остановился, поджидая Колю. Ворота были приоткрыты, и с одной стороны намело высокий сугроб снега. Коля перехватил поудобнее чемодан и решительно протиснулся внутрь. «Не может же быть, чтобы про нас все забыли? — подумал он. — Сейчас прибегут вожатые, потом дадут горячего чаю с булочками. Все будет хорошо!»

— Что будет хорошо? — спросил Мыша.

Оказалось, что последнюю фразу Коля произнес вслух.

— Все! — лаконично пояснил он.

Мыша шмыгнул носом и поправил увесистую сумку, которая все сильнее давила на плечи.

— Нам, наверно, туда! В самое большое здание, вон, где девушка с веслом и без головы, — пропыхтел он.

К главному корпусу вела довольно широкая дорога, здесь даже снега было поменьше. Идти стало легче, но им по-прежнему не встретилось ни одного человека. И самое странное — на дорожках не было ни единого следа, даже птичьего.

— Я бы сейчас котлету съел! — вдруг заметил Мыша. — А еще лучше — две котлеты.

Коле казалось, что его чемодан становится тяжелее с каждым шагом. Кругом было очень тихо и неуютно, даже вороны не каркали, только ветер завывал в голых ветвях. Этот лагерь был подозрительно похож на место, где главные герои попадают в неприятности… ну, если бы, конечно, дело было в книжке, одернул сам себя Коля. Он поднялся по ступенькам и постучал. Никто не ответил. Коля развернулся и несколько раз ударил по двери ногой в надежде, что хотя бы на эту хулиганскую выходку кто-нибудь отзовется.

Мыша поставил сумку на снег и заскакал у крыльца на одной ножке.

— Сейчас откроют, — попытался он успокоить Колю, — там какая-то девочка внутри.

— Что ты врешь? — Коля почувствовал, что его охватывают паника и злость на ни в чем не повинного Мышу.

— Ничего не вру! Иди сам посмотри, вон она мне из окошка машет! У нее пионерский галстук и значок, а на голове беретка!

Коля бегом спустился с крыльца и заглянул в окно. Конечно, там никого не было, только занавеска шевельнулась. Что-то еще смутило Колю в этом окне, но он был слишком сердит из-за всего происходящего, чтобы это обдумать.

— Что за дурацкий лагерь! Ну, я им покажу! — крикнул Коля.

Его возмущенный вопль канул в вязкую тишину, а собственный голос показался слабым и визгливым.

— Ой, Коля, — воскликнул Мыша, который доскакал на одной ножке до безголовой девушки с веслом напротив угла здания, — тут такие следы странные! Как ты думаешь, что это за зверь?

«Ну вот как можно быть таким! Мы, кажется, заблудились, и никому тут вообще не нужны, а ему какие-то следы!» — с раздражением подумал Коля, но посмотреть подошел. Следы и правда были необычные: маленькие совсем, неглубокие и очень похожие на человеческие, только без пальчиков, как будто кто-то ходил по снегу в носках. Цепочка этих следов огибала девушку с веслом и заворачивала за угол главного корпуса.

— Как интересно! Пошли посмотрим!

Мыша ринулся вперед. Он как будто не чувствовал, насколько все это было странно.

— Мыша, стой! Куда ты?!

Больше всего на свете Коле сейчас захотелось убраться из этого лагеря насовсем. «Не надо нам таких каникул! Пусть родители как хотят, а мы домой вернемся! Билеты в кассе поменяем и телеграмму дадим!» — подумал он невпопад.

Он бросился за Мышей и на полной скорости свернул за угол корпуса. С этой стороны у здания не было стены: Коля увидел полуразрушенные внутренние перегородки с отваливающимися обоями. Внезапно налетевший ветер играл рваной занавеской, оставшейся на окне.

Коля замер. «Это просто кошмар, — вспыхнула в голове догадка, — я сейчас проснусь». Он зажмурился посильнее, потом открыл глаза, но уродливое здание никуда не делось. Стало совсем тихо, даже ветра не слышно. А еще Коля вдруг понял, что Мыши рядом с ним нет.

Он, не помня себя, заметался по развалинам.

— Мыша! Мыша-а! — кричал он изо всех сил, хотя смутно чувствовал, что это бесполезно.

Только что Мыша был рядом, а теперь его нет… и не будет, он его потерял! Коля добежал до покосившейся беседки, потом до девушки с веслом. Вместо головы у нее торчала уродливая проволока, похожая на щупальце. Коле даже показалось, что оно жадно шевельнулось.

— Мыша! — позвал он в последний раз в отчаянии, а потом голос ему изменил — в точности как в кошмарном сне, когда хочешь кричать, но только беззвучно разеваешь рот.

«Сейчас надо к остановке, — подумал Коля, — а потом куда? В милицию?» От этой мысли у него на глазах выступили слезы. Спотыкаясь, он добежал до крыльца. Все белое снежное поле, пять минут назад нетронутое и чистое, было густо испещрено цепочками странных следов.

— Мыша, Мышка, что ты натворил… — прошептал Коля.

— Ну чего ты орешь как резаный? — раздался у него за спиной голос абсолютно невозмутимого Мыши.

Он не спеша шел по глубоким Колиными следам, держа в руке какой-то грязный ком.

— Я тебе уже сто раз ответил, что я в беседке! Ты оглох, что ли?

Коля, обмерев одновременно от радости и возмущения, только открыл рот.

— Мы когда на ту сторону вышли, мне вдруг кто-то громко так говорит: «Мыша, иди сюда!» Представляешь? Ну, я — скорее в беседку… Интересно же! А там он!

Мыша сунул под нос Коле чучело, бывшее в незапамятные времена куклой. Чудище недружелюбно таращилось на Колю единственным глазом. И еще у него не хватало одной ноги.

Коля невольно попятился и тихо сказал:

— Брось эту пакость и уходим отсюда.

Он вдруг почувствовал себя очень сильным и взрослым. Подхватив чемодан и навесив сумку на упирающегося Мышу, Коля торопливо зашагал к воротам. За спиной раздался скрип, он не выдержал и оглянулся: дверь в корпус начала медленно открываться. Коля зажмурился и бросился прочь. Он знал, что если увидит того, кто открывает дверь, им отсюда уже никогда не выбраться.

За воротами он перевел дух, а Мыша, которому все было нипочем, оглянулся и толкнул его локтем в бок:

— Коля, посмотри, где мы были!

Коля опасливо обернулся. Мыша показывал пальцем на ржавую покосившуюся вывеску над входом, которая гласила: «Пионерский лагерь ВЕСЕЛАЯ СЕМЕЙКА».

— Странно, да? — пробормотал Мыша. — Мы ведь здесь проходили, почему сразу не увидели, что это не наш лагерь, а тот… про который дядька в поезде рассказывал.

Коля не ответил. Он точно помнил: когда они тут проходили, никакой вывески на воротах не было.

К счастью, на остановке они увидели полустертое расписание. Коля глянул на часы:

— Через двадцать минут будет автобус в сторону города, вернемся на вокзал. А там уж придумаем, что делать. Не пропадем, не бойся!

Мыша рассеянно кивнул.

— Коля, а как бы его назвать?

— Кого «его»?

Мыша молча показал ему грязного потрепанного пупса.

Коля нахмурился.

— Я ведь тебе сказал его выбросить. Вдруг он... заразный?

— Жалко же… — вздохнул Мыша. — Лежал там совсем один, позабыт-позаброшен, и так жалобно на меня смотрел. Он хотел, чтобы я его спас.

— Ну я не знаю, как назвать. Можно Ваней, — сдался Коля, которому взгляд пластмассового уродца жалобным совсем не казался, скорее угрожающим.

— А фамилия?

— Иванов.

— Ну ты вообще! Придумай другое.

— А чем тебе Ваня не нравится? Вырастет — будет Иван Иваныч.

— Ему иностранное имя нужно. Красивое.

— Герцог Бэкингем?

— Да ты что, издеваешься? — рассердился Мыша. — Я тебя серьезно спрашиваю! Герцог Бэкингем — это из книжки, а он сам по себе должен быть.

— На тебя не угодишь! — проворчал Коля и задумался. — Хуан Боскан, годится? Имя и фамилия.

Мыша пошевелил губами, запоминая.

— Годится! А это какое имя, французское или английское?

— Испанское. Пусть он будет испанец.

— А у испанцев были мушкетеры?

— Кажется, нет.

— А кто был?

— Ну… пираты были. Мореплаватели всякие, капитаны там.

— Капитан Хуан Боскан!

— Плыл по морю в океан!

— Ой, стихи получаются! — обрадовался Мыша. — Хорошо, что мы сюда приехали. А то бы он так тут и погиб один.

Коля ничего не ответил, потому что прислушивался: в тишине он вдруг различил шум мотора.

— Странно, — пробормотал Коля, посмотрел на часы, потом сверился с расписанием. — Автобусу еще рано.

Из-за поворота показался ярко-красный автомобиль. Он притормозил возле остановки, тут же распахнулись все двери, и из машины высыпалась, как показалось Коле, целая толпа народу. Первой выскочила полная взволнованная женщина в длинной шубе, за ней мальчик в очках — невысокий, но на вид постарше Коли. Потом вышел из-за руля шофер… а за ним еще один шофер — тот, который вел автобус в лагерь.

— Это вы?! — воскликнула женщина, подбегая к Мыше и Коле.

— Наверное, мы, — неуверенно ответил Коля.

— Это они! — твердо сказал мальчик в очках.

— Нашлась пропажа! — обрадовался водитель автомобиля.

— Нет, я откуда знал? — вздохнул водитель автобуса. — Они говорят: «В лагерь?» Я говорю: «В лагерь!» Они ж не сказали, в какой, а я откуда знаю? Я туда и не езжу, у меня маршрут, все говорят: «Высади, Михалыч, у лагеря», ну я высаживаю. Если б сказали, что им в «Светлячок», так я бы…

— Вы, товарищ, видите, что дети без родителей, могли бы догадаться, что они в «Светлячок»!

— Но я ведь, правда, ну вот ей-богу, я откуда знал? И ведь, главное, они говорят: «В лагерь?» Я и говорю: «В лагерь!»

— А как мы их повезем, Алла Ивановна? — спросил мальчик в очках. — Нам в машину всем не влезть теперь.

— Ой, Паша, подожди, голова кругом! Давайте садитесь сзади втроем. А вы, товарищ, уж сами как-нибудь доберетесь!

— Ну да, ну да, вы поезжайте, я потом. Я ведь не знал, — бубнил шофер, обращаясь теперь к Коле. — Я, главное, сменился уже, и тут они, говорят, мальчики потерялись. А я ведь так и сказал…

Потом они долго ехали, Алла Ивановна все сердилась на шофера автобуса и на машину, которая поломалась на пути к вокзалу и помешала им встретить Колю с Мышей, как было условлено. Колю клонило в сон, и он не слушал, но потом Паша повернулся к нему и сказал:

— Посмотри в окно. Красиво, да?

И тут Коля увидел горы. Сначала как бы каменные насыпи по обеим сторонам дороги, на самых крупных камнях написано «здесь был Вася» и «Саша + Катя». А потом плавный изгиб горизонта, как будто это спина гигантского животного, какого-нибудь Несси.

Коля хотел показать горы Мыше, но Мыша дремал, привалившись к его плечу и крепко прижимая к себе Хуана Боскана.

До настоящего вечера было еще далеко, но снег пошел гуще, и кругом как-то сразу потемнело. К «Светлячку» они подъехали почти в сумерках. Коля подумал, что лагерю подходит это название: сквозь белую круговерть и черные елки ярко горели огоньки — окна корпусов.

Машина остановилась у ворот.

— Дальше пешком, — сказал шофер, — мне не проехать, вон как замело. Снег-то никто почистить не подумал.

— Зачем чистить снег? — удивился сонный Мыша, вылезая из машины. — Он и так чистый.

В одном из домиков хлопнула дверь: на крыльцо вышел худенький темноволосый мальчик в большом, не по размеру, свитере и замахал им руками.

— Идем-идем! — крикнул ему Паша. — Куда ты без шубы? Простудишься!

Мальчик, однако, остался на месте, обхватив плечи руками и приплясывая.

— Миша, Коля, Паша, — Алла Ивановна пересчитала их, как будто боялась, что по пути кто-то ухитрился исчезнуть прямо из машины. — Так, сумка, еще одна, так, моя сумочка… Кто варежку потерял? Мальчики! Я спрашиваю, кто потерял варежку? Синяя с полоской!

— Это, наверное, моя, — сказал шофер.

Мыша зевал и вздрагивал.

— Нам вон туда, — Паша махнул рукой. — Корпус номер два, это наш. А с той стороны номер четыре — в нем тоже свет горит, видите? Там еще два отряда.

— Коля, а мы вместе будем? — вдруг встревожился Мыша, окончательно просыпаясь.

— Вместе, — ответил Паша, хотя спрашивали не его. — У нас всего два корпуса и заняты. Остальные закрыты, они пустые. Народу-то немного. Ну, пошли!

Алла Ивановна оглянулась на корпус номер два, и мальчик, который прыгал на одной ножке на крыльце, юркнул в дом, прежде чем она успела что-нибудь сказать.

— Давайте в корпус, — распорядилась Алла Ивановна, — а я пойду скажу, что все в порядке и все нашлись. Ваша мама звонила уже, волнуется.

Внутри дом был устроен просто: длинный коридор, направо и налево двери. У входа их встретил плакат с призывом стряхивать снег с обуви и вытирать ноги о коврик. Коврик был насквозь мокрый, и Мыша для надежности вытер ноги друг о друга. Почувствовав сзади уверенный шлепок, хотел было возмутиться, но Коля сказал невинным голосом:

— Я с тебя снег стряхиваю, — и кивнул на плакат.

Мыша задержался, как будто бы пропуская старших вперед из вежливости, а на самом деле собираясь подкрасться к Коле со спины и тоже как следует стряхнуть с него снег. Но тут Паша громко позвал: «Диана, ты где?», и Мыша забыл о мести. Интересно, кого это зовут Дианой? Странное имя, как из книжки. У Дюма есть роман «Две Дианы». Мыша однажды взял почитать, так жуткое занудство оказалось, совсем не то, что «Мушкетеры». Но у тамошней Дианы были золотистые локоны и синие глаза, это он запомнил.

Из приоткрытой двери выглянул темноволосый мальчик, стягивая через голову свитер.

— Давайте сюда, — сказал он неожиданно тонким голосом, — тут теплее и никого нет, все на репетиции. Уй, холодрыга!

— Ага, не май месяц, — проворчал Паша, — а ты бы еще в босоножках на мороз выскочила!

Мыша приоткрыл рот и уставился на мальчика, который оказался девочкой, или даже девушкой, по имени Диана. Она пригладила растрепанные свитером коротко стриженые волосы и тоже посмотрела на Мышу, слегка прищурившись. Глаза у нее были цвета сладкого чая с лимоном, в уголках рта ямочки, пальцы тонкие, как у самого Мыши, а в ушах маленькие сережки цветочками. Ничего Дюма не понимал в Дианах. В мушкетерах понимал, а в Дианах — нет.

От размышлений о литературе его отвлек неприветливый голос:

— Явились, не запылились!

Оказывается, Диана ждала их здесь не одна: у окна со скрипом раскачивался на стуле взлохмаченный белобрысый парень, на вид ровесник Коли. Рубашка на нем была удивительного цвета: Коля видел такое только раз в жизни, когда Мыша замочил в тазике для стирки свою белую футболку, Колины черные носки, папины темно-синие штаны и мамин малиновый свитер… вот такого же цвета получилась футболка в результате.

— Ты бы сбегал за чайником, Серый, а? — попросила Диана.

«Какой же он Серый? Серо-буро-малиновый тогда уж!» — неприязненно подумал Коля.

— Ну что, — сказал Паша, разматывая шарф, — давайте разберемся. Это у нас, значит, Николай и Михаил Сергеевичи из Ленинграда.

— У меня путевки, — спохватился Коля, хлопая себя по бокам.

Путевки лежали во внутреннем кармашке, застегнутом на пуговицу, он это помнил. Но папа, когда что-то искал в карманах, всегда хлопал себя по бокам, и Коле это очень нравилось.

— А я вожатый твоего, Коля, отряда, — сказал Паша. — Первая дверь направо от входа, я тебя провожу сейчас.

— А меня? — Мыша мгновенно насупился, заподозрив неладное.

— Ты в другой палате будешь. Ты ведь помладше, и отряд у тебя другой.

Мыша посмотрел на Колю:

— Говорили, что мы вместе…

— Да вы и так вместе, в одном же корпусе, только в соседних комнатах. А в отряды мы записываем по возрасту, понимаешь? Тебе же лучше! У нас малышей совсем мало: выбирай кровать, какую захочешь, и тумбочки занимай хоть две сразу.

Коля виновато посмотрел на Мышу. Мыша отвернулся и стал смотреть на Боскана. Боскан смотрел единственным глазом куда-то вдаль и молчал.

— Он не хочет две тумбочки, — подал голос Серый. — Он хочет домой к мамочке, кушать манную кашку и сидеть на горшке. Он вон в куклы играется, как девчонка.

— Тебя забыли спросить! Не ломай стул, — сказала Диана. — И кстати, я просила тебя сходить за чайником.

— А чего ты распоряжаешься? — Серый не сдвинулся с места, но качаться на стуле перестал. — Ты у сопливых вожатая, вот ими и командуй.

Паша аккуратно сложил путевки, которые держал в руках, сунул их в карман и медленно развернулся в сторону бунтаря.

— Если! Я! Еще! Раз!

При каждом слове он делал шаг вперед. Комната была небольшая, и Паша грозно навис над Серым, едва добравшись до середины фразы.

— Да я вообще молчу, — Серый не стал дожидаться окончания, встал и побрел к дверям.

— Куда? — гаркнул Паша.

— Так за чайником же… — растерялся Серый.

— Попроси прощения у Дианы!

— Да ладно, — отмахнулась Диана. — Пусть лучше чайник принесет, все польза в хозяйстве.

— А ты… вы… тоже вожатая? — спросил Мыша.

— Да, мы с Пашей вдвоем на этом корпусе. Он у старшего отряда, а я у младшего.

— Младший — это куда меня записали, да?

— Ну да. У нас хорошие ребята, зря ты, Миш, отказываешься.

— Я не отказываюсь. Только я Мыша, а не Миша. Ну, меня так все зовут… кто со мной дружит.

Кровати у окна, разумеется, были уже заняты: на них громоздились чьи-то вещи. Мыша огляделся в поисках свободного места. Комната была большая, и ее обитателям не удалось полностью освоить отведенное им пространство, хотя они явно очень старались. Но их рисунки смотрелись на пустых стенах сиротливо, штаны и рубашки, вольготно раскинувшиеся на кроватях, а кое-где и на полу, так и не смогли захватить все горизонтальные поверхности. Пахло елкой — на двух тумбочках стояли в банках пушистые еловые ветки, серебристый дождик на них вздрагивал при каждом шаге. На полу был расстелен плакат, углы придавлены ножницами и баночками краски. На плакате — почти законченная надпись «Поздравяем с Новым годм!» и карандашный скелет будущей елки.

Скрипнула дверь: в комнату заглянул Коля.

— Ну как ты тут? Свободно у вас! А у нас только одна кровать осталась пустая.

— У нас у окна уже заняты, — вздохнул Мыша. — Ты говорил, это лучшее место.

— Это оно летом лучшее. А сейчас там дует, спать будет холодно. Вот кровать хорошая, у стенки. Садись сюда, я сейчас.

Мыша поставил сумку на тумбочку, послушно сел на краешек матраса и вдруг услышал глухой стук в стене у изголовья.

— Коля! — обрадовался Мыша и постучал в ответ.

— Здорово, да? — сказал Коля, появляясь в дверях. — У меня там кровать стоит тоже у стены, могу тебе отстукивать тайные сигналы.

— Ура! Ты мне тогда стучи два раза, если хочешь сказать… ну, что-нибудь сказать. И три раза, если…

— Если сказать мне нечего, — засмеялся Коля. — Давай так: два удара — это значит «Как у тебя дела?», три удара — «У меня все хорошо!», а четыре удара — «Есть дело, надо поговорить». Запомнишь?

— Запомню!

Мыша повеселел и стал перекладывать вещи из сумки в тумбочку. Боскана он посадил поближе к стене, чтобы не свалился с пружинного матраса.

— Ладно, я пойду пока, — сказал Коля. — Заходи потом, посмотришь, как у нас.

Хлопнула дверь, в коридоре раздался дробный топот и гвалт, а затем сразу голос Дианы:

— Куда! Ноги кто вытирать будет?

Судя по звукам, большая часть заснеженных ног послушно развернулась к придверному коврику, но кое-кому удалось прорваться. В дверях вдруг появились сразу два мальчика, одного роста, в одинаковых шубах и шапках.

— Я первый!

— Нет, я! Пусти!

— Не пущу! Сначала я!

Они пихались локтями и пыхтели, отталкивая друг друга, пока не заметили Мышу. Забыв о соревновании, одинаковые мальчики дружно уставились на него. Глаза у них были одинаково голубые, носы и щеки — одинаково розовые, но у одного на подбородке белел кусочек пластыря.

— Ты новенький! — сказал тот, который с пластырем.

— Это ты потерялся? — с уважением спросил второй.

Вслед за близнецами вошел еще один мальчик, сам коротенький, но зато в очень длинном красном шарфе.

— Ты новенький! — заявил он. — Это ты потерялся!

Мыша не успел ответить. В комнату, запнувшись о порог, шагнул четвертый мальчик, почти совсем круглый в своей шубе, и уставился на Мышу.

— Я новенький, — кивнул ему Мыша. — И это я потерялся.

Круглый мальчик перевел взгляд на Боскана и спросил печально:

— А это кто?

Тут Боскана заметили и остальные. Мальчик в красном шарфе подошел поближе и пренебрежительно ткнул его пальцем в лоб. Близнецы переглянулись и хихикнули.

— Это капитан Хуан Боскан, — отчеканил Мыша. — Кто его тронет, будет иметь дело со мной!

— Поломанный какой, — грустно сказал круглый мальчик. — Ноги не хватает.

— Потому что он был в таких местах, в каких вы никогда не были!

— И глаз только один, — вздохнул кругляш.

— Потому что он видел такие вещи, каких вы вообще никогда не видели!

— Ты, что ли, в куклы играешь, как девчонка? — презрительно сказал мальчик в шарфе.

— А ты, что ли, дурак, как этот ваш Серый? — Мыша постарался ответить ему таким же противным голосом.

Близнецы опять переглянулись, но уже не хихикали.

— Ты Серого, что ли, знаешь? — удивился мальчик в шарфе.

— Я много чего знаю! Много такого, чего вам лучше не знать, — Мыша усмехнулся, надеясь, что усмешка вышла кривой и зловещей.

— Ладно, — сказал вдруг мальчик в шарфе решительно. — Я Алик, капитан отряда. Мы на репетиции были, а сейчас надо стенгазету дальше делать. Ты лошадь рисовать умеешь?

— Не знаю. Я попробую…

— У лошади главное — задние ноги. А их никто не умеет, — сообщил Алик, выпутываясь из шарфа.

Нарисовать Мыша ничего не успел, потому что скоро пришла Диана, принесла какао и булочки. Мыша тут же вспомнил, что еще на вокзале ужасно хотел есть.

— А Коля? — спохватился он, по привычке разломив булку пополам.

— Они в столовую пошли на полдник, — сказала Диана. — А вас мало совсем, на улице мороз, мне Алевтина Петровна разрешила сюда принести. Осторожно, не обожгись!

— Алевтина Петровна — это повариха, — объяснил Алик.

Без шарфа он оказался совсем маленьким, но уже расправлялся со второй булкой — куда только помещаются?

Диана подливала горячее какао, Алик тараторил, а Мыша жевал и слушал. Он узнал, что в их корпусе есть еще две девчачьи палаты, одна дальше по коридору, другая напротив. Но девчонок в младшем отряде всего двое, они трусихи и боятся спать без света. Говорят, кто-то ходит в темноте невидимый и скрипит половицами. Поэтому Диана живет в их комнате. Диана красивая, самая красивая в лагере, но иногда вредная бывает, особенно из-за зубной пасты сердилась (это было рассказано шепотом, пока вожатая ходила за девочками, но про зубную пасту Алик договорить не успел). А Паша хороший, все разрешает, а еще ему тут кое-кто очень сильно нравится, но это секрет, хе-хе. Только ничего ему не светит, все равно у Дианы в девчачьей спальне над кроватью висит фотография актера… этого, как его… Алена Делона. А сам Алик тоже актер: они сейчас репетируют сказку «Морозко» к новогоднему утреннику, и у него там главная роль. Мыше тоже какую-нибудь роль придумают, у них все по-честному, пусть не волнуется.

Выяснилось также, что близнецов зовут Витя и Митя и они умеют играть в пинг-понг. А сам Алик играет на гитаре, только гитары у него нет, а то бы он показал. И в пинг-понг тоже умеет. Круглый мальчик — Ваня, но все зовут его Карлсоном, он не обижается. Алла Ивановна — воспитатель, а вообще ведет в школе зоологию. Когда думали, как отмечать Новый год, какие делать костюмы, она говорит: «А что тут думать, будут девочки — белочки, а мальчики — зайчики». А Серый громко так: «И Алла — избушка на курьих ножках. Или Баба-Яга!». Серому потом выговор на линейке объявили, хотя все смеялись, даже сама Алла Ивановна. Другой воспитатель — Сергей Петрович, но его все зовут Сережей. Только чтобы взрослые не слышали, конечно. Он учитель географии, а тут ведет кружок «Природа родного края» — интересно! Еще музыкальный кружок есть, но там скука тягомотная.

Укладываясь вечером спать, Мыша подумал, что в «Светлячке» ему нравится, и когда с той стороны стены осторожно постучали два раза, Мыша улыбнулся и отсчитал в ответ три ровных четких удара.

Коля проснулся от того, что одеяло, которым он укрылся с головой, начало куда-то стремительно уползать. Цепляясь за остатки сна, Коля попробовал ухватить одеяло покрепче и снова натянуть на голову, но оно не сдавалось. Подушка тоже стала проявлять признаки непокорности и потихоньку вылезать из-под щеки.

Коля сел, ошарашенно потряс головой и огляделся, вспоминая, где он находится. В спальне было пусто, за окном темно. У кровати стоял капитан отряда. Коля еще раз потряс головой и вспомнил, что капитана зовут Васей. Спортивная курточка на Васе почему-то была в снегу, и когда он кинул похищенную подушку обратно на кровать, на Колю посыпались холодные и мокрые комья.

— Подъем! — бодро объявил Вася. — Ну ты даешь, дрыхнешь как сырок!

— Как сурок, — сипло поправил Коля.

— А я что сказал? — Вася бросил ему рубашку. — Давай бегом умываться и на линейку!

— А где все?

— Ну ты даешь! — повторил Вася. — Мы уже зарядку сделали, понимаешь? Это Паша сказал: пусть спит, но на линейку разбудите. Дуй в умывалку, а то опоздаем! Понимаешь?

— Понимаю… чего тут непонятного.

Коля очень старался управиться поскорее. Как назло, куда-то потерялась зубная щетка, потом запутался шнурок на ботинке.

— Быстрее, быстрее! — подгонял его Вася. — Опоздаем же!

— Ну иди один, — предложил Коля, дергая упрямый шнурок. — Я опоздаю, мне и влетит.

— Ты что! Я же капитан! — возмутился Вася. — Честь отряда, понимаешь?

Они прибежали в последнюю минуту и встали в строй под грозным взглядом Паши. Коля оказался рядом с Серым и из-за его широкой спины в ватной куртке не мог разглядеть, на месте ли Мыша. От мороза ломило лоб и слипались ноздри. Коля вдруг понял, что второпях забыл надеть свитер. Во время переклички он не выдержал и выглянул через плечо Серого: Мыша был в строю, Коля заметил, как он дернул за длинный кончик шарфа стоящего рядом мальчика, а тот в ответ пихнул Мышу локтем в бок. Колени и рукава у обоих были в снегу — похоже, зарядка прошла весело.

Линейка закончилась быстро. Паша, энергично перебирая руками, с рекордной скоростью поднял флаг, и повеселевшая ребячья толпа двинулась в сторону столовой.

— После завтрака на лыжах пойдем, — сказал Вася, — забыли объявить.

— А может, еще и не пойдем, — возразила высокая девочка с толстой русой косой, кажется, Оля.

— Ага, Паша говорил… если будет мороз… то лыжи отменяются, — пропыхтела маленькая девочка с кудрявой челкой, кажется, Катя.

Они с Олей держались за руки, или, точнее, Оля буксировала отстающую Катю, которая семенила на шаг позади нее.

— С утра сегодня… двадцать градусов было!

— Ну и что! Двадцать градусов — это разве мороз?

— Делать им нечего, — отрезал Серый, — вот и придумывают ерунду. Охота вам в лес тащиться.

— Мы к оврагу пойдем, — торжественно сказал Вася.

— И чего я там не видал? Ну, овраг. Идите, короче, сами, я остаюсь.

— Как это остаешься? Весь отряд идет!

— А вот так. Не пойду и все. Этот вон, — Серый кивнул на Колю, — на зарядку не ходит, и ничего. И я не пойду никуда. У меня нога болит, короче. Ой, блин, не могу, как болит!

Серый вдруг захромал, сильно припадая на левую ногу. Коле стало противно. Он прибавил шагу и догнал малышей, которые шли впереди.

— Я варежку потерял, — радостно доложил Мыша. — Видишь, я одну руку в кармане держу? Я, главное, на минуточку только ее снял, положил на снег, чтобы пуговицу застегнуть, потом оборачиваюсь — нету варежки. Мы с Аликом весь сугроб перерыли, так и не нашли!

— Потом все вместе искали, — добавил Алик, — Диана сказала, это нам вместо зарядки. Так вот нету варежки, вообще нету! Куда подевалась — непонятно!

Коля сокрушенно покачал головой и спросил, понизив голос:

— А ты надел теплые колго… — Мыша сделал страшные глаза, и Коля осекся. — То есть эти, как их… теплые носки надел?

— Ага! А ты слышал, как я тебе вчера постучал в ответ?

— Куда постучал? — не понял Коля.

— Ну, в стенку, как договаривались! Вчера после отбоя. Ты мне стучишь два раза: «Как дела?», а я тебе — три раза: «Все хорошо!»

— Да не стучал я вчера, — растерянно сказал Коля.

— А кто же тогда? — расстроился Мыша. — Значит, кто-то нас подслушал? Наш секретный шифр?

— Никто не подслушал, — успокоил его Коля. — И никто не стучал, тебе показалось.

— Ничего мне не показалось.

— Мышище, вот чего ты споришь? У нас в палате вообще никого в это время не было. Мы после ужина в спортзал ходили, смотреть, как елку ставят. А когда вернулись, вы спали уже. У нас ведь отбой в разное время.

— А что, вчера елку поставили? — встрепенулся Алик. — Ура! Интересно, когда украшать? Может, после завтрака?

— Не знаю, — сказал Коля, — мы после завтрака идем на лыжах.

— Ого! На море, да? — завистливо спросил Алик.

— Какое еще море? Тут вроде моря нету… — удивился Коля.

— Ну, на пруд. Мы его морем зовем.

— Вроде мы не на пруд, а к оврагу.

— Да это одно и то же. Тут вот как бы овраг, — Алик для наглядности начертил в воздухе сложную фигуру, — и как бы море. То есть пруд. А ты видел когда-нибудь настоящее море?

— Я видел, — сказал Мыша. — У нас в Ленинграде море есть. Финский залив.

— Везет вам, — вздохнул Алик. — И какое оно?

— Оно такое… — Коля задумался. — Голубенькое, вроде серенького.

— А разве не цвета морской волны? — удивился Алик.

— По-разному бывает, — туманно ответил Коля. — А я зато гор раньше не видел.

— Ну?! — обрадовался Алик. — Горы тут что надо! Сегодня пойдешь на лыжах и посмотришь. Эх, жалко, нас не берут к оврагу.

— А почему не берут? — спросил Мыша.

— Техника безопасности, — нахмурился Алик. — Там пруд, говорят, лед может поломаться. А как он поломается? Он толщиной… вот такой! — Алик широко расставил руки. — Его не видно даже, сверху снега… вот столько! — он развел руки еще шире. — И овраг тоже… там раньше на санках катались, вон Карлсон знает, он тут во второй раз уже.

— Я люблю на санках! — сказал Мыша.

— Кто ж не любит? Но там склон крутой такой, и однажды какой-то мальчик перевернулся вместе с санками и руку сломал. И все, теперь никто там не катается. Обидно!

— А может, нам разрешат? — Мыша вопросительно посмотрел на Колю. — Может, если попросить вожатых?

— Диана разрешит? Ага, как же! Паша, может, и разрешил бы, он своим все позволяет. А нам не повезло.

Мыша задумался, на его лице отразилась напряженная борьба чувств.

— Все равно Диана хорошая, — сказал он наконец. — Хотя санки я тоже люблю.

На завтрак давали творожную запеканку, щедро политую киселем. Коля оглянулся на стол, где сидели младшие: так и есть, Мыша старательно соскребал кисель, оставляя на тарелке все остальное. Коля быстро допил чай и выскользнул из-за стола.

— Ну-ка ешь по-человечески!

— А ты тогда монпасье дашь?

— Мон-пан-сье! Посмотрим.

— А если съем хлеб с маслом, тогда две?

— Ага… пять! — Коля показал ему кулак.

Мыша в ответ показал язык, но послушно взялся за ложку.

— Пыжевский Николай, Пыжевский Михаил?

К ним подошел Сережа. То есть Сергей Петрович. Он был большой, высокий и широкий, с кудрявой бородкой, говорил басом, но все равно ему подходило домашнее имя Сережа, а Сергей Петрович — не очень. Сам он зато всех называл полными именами.

— После завтрака бегом на медосмотр. Николай, потом ко мне зайдешь за лыжами. Знаешь, где краеведческий кружок? У нас там лыжи и санки хранятся.

— А санки тоже можно взять? — спросил Мыша, снова забывая про запеканку.

— И санки можно. Только вы пошустрее, ладно? Нам выходить скоро, чтобы к обеду вернуться.

Краеведческий кружок занимал большую комнату в административном корпусе. Там было довольно темно, на окнах — плотные шторы (чтобы смотреть слайды и диафильмы, объяснил Сергей Петрович), но очень уютно. В стеклянных шкафах красовались камни, пестрые гербарии и еще какие-то интересные, хотя и непонятные штуки. Но все это Коля с Мышей рассмотрели потом, а сначала заметили только картину, нарисованную прямо на стене — огромную, от пола до потолка! Картина изображала первобытных людей: мужчину и женщину. Первобытный мужчина, который явно еще не до конца произошел от обезьяны, сидел у костра, склонив низкий упрямый лоб и выпятив тяжелую челюсть, и сосредоточенно обтесывал камень несуразно длинными руками. Изобразить подругу пещерного человека с той же суровой честностью художник не решился. Первобытная женщина сидела рядом, подобрав белые ножки и капризно вздернув округлое плечико, прикрытое леопардовой шкурой и целым водопадом золотистых волос. Она мечтательно смотрела куда-то в туманную даль поверх головы своего спутника. В двух шагах от них пасся упитанный шерстистый носорог. Алик, который тоже пришел за санками, сказал, что носорога все зовут Кешей. А два мамонта в отдалении — Гаврик и Петька.

Пока Алик знакомил Мышу с первобытными животными, Коля спросил у Сергея Петровича:

— А правда, что в «Веселой семейке» пропадали пионеры? И их потом видели в горах… — он не решился добавить, что пионеры становились прозрачными.

— Ну, в основном это, конечно, сказки, Николай. Было дело, потерялась там девочка, еще во время войны. Искали ее, да не нашли. Но это единственный случай, потом туда много раз ребята приезжали, никто больше не пропадал.

— Почему тогда лагерь закрыли?

— Он старый уже, корпуса холодные, стены щелястые. В одном доме так и вовсе потолок рухнул! Хорошо, что никого внутри не было. Тут как раз «Светлячок» открылся, новый совсем, а народу принять может больше. Это зимой ребят мало, а летом тут совсем по-другому. Вот и решили «Семейку» закрыть. Ничего такого таинственного, как видишь. Михаил, Александр, берите санки, прощайтесь с Кешей, мы уходим!

— Пока, Кеша, — сказал Мыша.

— До свидания, Иннокентий, — сказал Алик, пытаясь подражать басу Сергея Петровича.

Без старших отрядов лагерь опустел и затих. Когда Диана спросила, в какой кружок Мыша хочет записаться, он ответил, что к Сергею Петровичу. Но сегодня занятия там отменили из-за лыжного похода. Еще были музыкальный кружок и спортивная секция, но ни то, ни другое Мышу не прельщало. Алик настойчиво приглашал его поиграть в пинг-понг, но Мыша подозревал, что проиграет с разгромным счетом, и поэтому отказался. В конце концов Диана отправила его на кухню за бумажными салфетками, чтобы вырезать из них снежинки и наклеивать на окна.

— И попроси Алевтину Петровну, чтобы сварила нам клейстер из крахмала, хорошо? И узнай, нет ли у нее вазочек для цветов. Ребята еловых веток принесут из леса, сделаем букеты.

Мыша взял санки, чтобы привезти на них вазочки. А чтобы не гонять транспорт порожняком, пока посадил на них Боскана.

Кухня и еще какие-то хозяйственные помещения были пристроены к столовой. Мыша не спеша обошел здание в поисках входа, оставил санки у крыльца и, прихватив Боскана, зашел внутрь.

В полутемном коридоре вкусно пахло жареной картошкой. Где-то капала вода.

— Здравствуйте! — сказал Мыша, не решаясь пройти дальше.

Помолчал и, не дождавшись ответа, повторил погромче:

— Здравствуйте!

В тишине за его спиной отчетливо скрипнула входная дверь. Мыша вздрогнул от неожиданности и обернулся.

— Здра-а-а-авствуйте! — глумливо протянул Серый гаденьким голоском.

— Ты что здесь делаешь? — Мыша попятился.

— Мышкую, — ухмыльнулся Серый. — Ловлю Мышек и поедаю их живьем. А ты везде этого уродца таскаешь? В сортир тоже?

— Чего?

Серый протянул руку к Боскану. Мыша торопливо спрятал его за спину, сделал еще шаг назад, потом еще… и побежал.

В конце коридора было две двери, Мыша толкнулся в правую, она с готовностью распахнулась, и он оказался в другом коридоре. И опять перед двумя дверьми, освещенными тусклой лампочкой под потолком. Одна дверь — сплошная, с увесистым замком, другая — со стеклянным окошком. Мыша бросился к ней, ударился всем телом, стекло зазвенело, но дверь не подалась — заперто изнутри. Больше выходов из этого коридора не было. Ловушка… Мышеловка… Серый, по-видимому, тоже это понял: подошел не торопясь, вразвалочку и остановился в шаге от добычи.

— Ну что, отдашь уродца?

Мыша спрятал Боскана за спину, вжимаясь в дверь вместе с ним… и вдруг почувствовал, что ручка двери шевельнулась, потом замерла, потом повернулась вниз, и дверь медленно подалась — наверное, на миллиметр, не больше. За ней кто-то есть! Кто-то там тоже боится Серого, но хочет помочь! Мыша уставился в пустой коридор за плечом Серого и заорал во всю мочь:

— Алевтина Петровна! Идите сюда!

Серый оторопело заморгал и обернулся. В эту же секунду дверь за спиной Мыши распахнулась, впуская его внутрь, и снова захлопнулась перед самым носом Серого.

— Эй! Эй ты там! — заорал Серый, стуча в стекло. — Ну я до тебя доберусь!

Но шумел он недолго, опасаясь, видимо, что на крики действительно прибежит Алевтина Петровна, и вскоре ушел, шаркая ногами, как старик.

Мыша перевел дыхание. Сердце колотилось так, что в груди было больно. Куда он попал? Ничего, прямо ничегошеньки не видно — кругом темнота. Он снова прижался к двери и хотел спросить, кто здесь, но у него не сразу получилось — прыгающие губы не слушались.

— Это я, — прошептала темнота, — не бойся!

И к его руке прикоснулись легкие пальцы.

Вспыхнул свет, Мыша зажмурился, а когда открыл глаза, увидел перед собой Валю. Строгую девочку Валю с тугими косичками, которая ехала с ними из Ленинграда в соседнем купе.

— Это ты? — Мыша тоже стал говорить шепотом, нормальный голос куда-то подевался. — Что ты тут делаешь?

— Пришла в гости к бабушке, — сказала Валя уже вслух.

— К какой бабушке?

— Ну к своей, к которой я приехала. Она здесь работает поваром. Да ты же знаешь, ты ее сам только что звал!

— Алевтина Петровна — твоя бабушка?

Мыше вдруг стало жарко. Он звал на помощь бабушку Вали, и вообще чуть не разревелся там перед Серым от страха и обиды — какой позор! Даже хуже, чем колготки! От досады он даже заговорил в полный голос:

— Я ее не звал, это я внимание отвлекал. А Серый, дурак, купился!

— И хорошо, что купился, — рассудительно заметила Валя. — Я вас обоих через стекло видела, а вы меня нет.

Мыша огляделся: вдоль стен громоздились пыльные ящики и пустые банки.

— А ты почему тут сидишь в темноте? — спросил он.

Валя нахмурилась.

— Я спряталась, — призналась она, помолчав.

— От кого? Тебя обижают? Серый, да?

Мыша прошелся по комнате, чувствуя, как страх сменяется злостью.

— Нет, не он. Его я не боюсь, он девчонок не трогает. И маленьких не трогал, пока ты не появился.

— Да что я ему сделал-то? — возмутился Мыша. — Я его знать не знаю, чего он ко мне привязался?

— Завидует, — пожала плечами Валя. — Он всем завидует, а вам с Колей особенно. Вы семья.

— Да какая семья?

— Ну, братья. Это все равно что маленькая семья. Коля о тебе вон как заботится. А у Серого мама — пьяница, и ее хотят лишить родительских прав. И тогда Серого отправят в детдом. Я слышала, бабушке воспитательница рассказывала. Только ты никому не говори, это секрет. И вот поэтому он так бесится.

Мыша сел на ящик и надолго замолчал. Мама — пьяница, детдом… Если бы Мышу и Колю сдали в детдом…

Валя потрогала его за плечо:

— Пойдем! Бабушка, наверно, уже вернулась.

— Бабушка? — очнулся Мыша. — А, ну да. Так от кого ты пряталась?

Валя поджала губы.

— От всех. Мне вообще-то нельзя здесь находиться. У меня же нет путевки, я у бабушки с дедушкой живу.

— А Алевтина Петровна знает, что ты здесь?

— Знает. Она пошла к воспитательнице зачем-то, мне велела обождать. А я подумала — нехорошо, если меня увидят. Скоро дежурные по кухне придут, а тут я.

Мыша решительно встал.

— Ты больше не прячься. Я скажу Диане с Пашей, что ты будешь приходить к нам в гости. Что в этом такого? Знаешь что, пошли прямо сейчас к Диане.

Валя сначала нахмурилась, потом улыбнулась, потом махнула рукой:

— Пошли!

У выхода они столкнулись с Алевтиной Петровной.

— Валюша, вы куда это собрались?

— Я сейчас вернусь, ба! Я только Мышу провожу, ладно?

На улице Мыша расстегнул курточку, чтобы спрятать Боскана за пазуху.

— Это его Серый назвал уродцем? — спросила Валя.

— Ага. Представляешь? А Боскан разве виноват, что у него нет ноги и глаза? Это боевые раны!

— Боскан? У него имя такое?

— Он испанец, — объяснил Мыша. — Капитан Хуан Боскан, благородный разбойник и пират. У него есть друг — Мигель де Унамуно, тоже испанец и пират.

— А этот Мигель… тоже кукла?

— Нет, — вздохнул Мыша, — я его просто выдумал. А Коля назвал.

Валя развязала бантик в косичке, потом завязала заново.

— А хочешь, поиграем, как будто у Боскана и правда есть друг? — сказала она.

— Как это?

— Они оба пираты, да? Плавают каждый на своем корабле, да? Видятся, наверное, редко. И поэтому пишут друг другу письма. И мы будем писать с тобой! Ты будешь как бы Боскан, а я — Мигель. Давай?

Мыша замер на месте, а потом вдруг завопил:

— Йо-хо-хо! — выдернул Боскана из-под курточки и подбросил в воздух. — Ура! Будем писать письма! И оставлять их в дупле, ага? Ты не знаешь, где бы найти дупло? Йо-хо-хо!

Он пустился вскачь по тропинке и столкнулся с Дианой.

— Мыша, — сказала Диана, поймав его за плечи, — салфетки, Мыша! Для снежинок. И клейстер.

— Ой! Я забыл… я сейчас сбегаю! Диана, а вот это Валя, она внучка Алевтины Петровны. Она побудет у нас немножко, ладно?

— Заметано! А теперь топайте за снежинками. Ты варежку так и не нашел?

— Пираты не носят варежек, — многозначительно ответил Мыша, и они с Валей переглянулись и прыснули со смеху.

Коле не повезло. Так сказал Вася во время умывания, и до завтрака окружающие повторили это еще четыре раза самым сочувственным тоном, чтобы Коля не забыл. Он в ответ только пожимал плечами. В глубине души Коля вовсе не считал, что судьба к нему так уж неблагосклонна. Дело в том, что день его дежурства совпал с датой генеральной уборки перед Новым годом. Обычно дежурные по спальне откровенно скучали — дел у них было немного: проследить, чтобы все заправили кровати и убрали с тумбочек фантики и огрызки, проветрить комнату, подмести пол. Вот тем, кто в столовой, приходилось похлопотать, расставляя и убирая посуду. А дежурному по палате — лафа. Обидно только, что пропускаешь занятия в кружках и разные интересные дела, но Коля был этому даже рад. После вчерашнего лыжного похода у него с непривычки побаливали плечи и ноги, так что он не возражал против того, чтобы немного поскучать. Правда, фронт работ был шире, чем в обычные дни, но это не страшно.

Для генеральной уборки дежурных назначили сразу по двое в каждой палате: у девочек это оказались Катя и Оля, а у мальчиков поработать в паре с Колей вызвался сам Паша. Наверное, тоже устал вчера: ходил вечером грустный, вздыхал и то и дело протирал очки без всякой надобности.

День выдался тихий, пресный, скучный и очень подходящий для уборки. Небо как будто стерли ластиком, осталась белая слепящая пустота, в которую упирались макушки сосен.

Решили убирать каждую комнату всем вместе — так веселее. Катя и Оля быстро и умело развели в спальне сырость. Хохотушка Катя, не переставая болтать и смеяться, бултыхала в тазике графин из-под кипяченой воды и стаканы, не замечая, что за ее спиной Оля со скорбным лицом изучает каждый стакан и перемывает заново те, которые ей кажутся недостаточно чистыми.

Перешагивая через лужицы мыльной воды, Коля подошел к запотевшему окну и приоткрыл его. Потянуло холодом и свежестью.

С улицы доносились редкие гулкие удары: у самого крыльца печальный Паша выбивал хлопушкой коврик, разложенный на скамейке. Ударит по нему и стоит как истукан, думает о чем-то. Потом встряхнется, снова ударит раз или два и опять словно засыпает.

— Зря он так переживает! — сказала Катя, глянув в окно. — Мне вот тоже Ален Делон нравится, ну и что? Он далеко, у себя там во Франции. И все равно сюда не приедет… никогда! — она замолчала и снова взялась за стаканы.

— Ален Делон тут ни при чем, — сказала Оля. — Паша не к нему ревнует, а к вожатому из четвертого корпуса. Забыла, как зовут, высокий такой. Дианка с ним танцевала, я сама видела.

Коля кашлянул и зашуршал веником: ему стало обидно за Пашу. И за Диану почему-то тоже.

— Коля, а тебе кто больше нравится, Диана или Наташа? — спросила Катя.

— Какая еще Наташа?

— Ну, вожатая из четвертого. Помнишь, они после ужина выбирали, кто будет Снегурочкой на празднике, так Алла Ивановна сказала, чтобы Наташа, она больше похожа. Диана согласилась, но я думаю, ей обидно. Я бы ужасно обиделась! А Паша молчит как дурак. Нет бы сказать: давайте лучше Диана!

Коля порадовался, что ответа на вопрос, кто ему больше нравится, вроде бы уже не ждут.

— Так Диана или Наташа? — тут же спросила педантичная Оля.

В комнату заглянул Мыша, покосился на девочек и сказал:

— Коля, мне надо с тобой поговорить.

Коля бросил веник и поспешно вышел в коридор.

— Прочитай, пожалуйста, — Мыша протянул брату сложенный треугольничком лист бумаги, — я тут письмо сочинил. Положу в дупло, а Валя возьмет. Только ты никому не говори, это наш секрет.

— Не скажу. А я думал, ты на занятиях у Сережи.

— Я не пошел, — признался Мыша. — Я попросился, чтобы оставили дежурным. У нас тоже уборка сегодня.

— И ты уже все убрал?

— Ну-у-у… еще не совсем. Да я сделаю все… потом. Времени навалом! Почитай письмо, а?

Коля развернул лист.

«Здравствуй, дорогой друг Мигель де Унамуно!

У меня есть немножко свободного времени, и я решил тебе написать. Над головой у меня свистят пушечные ядра. Ой!!! Это одно совсем близко пролетело. Мы сейчас идем на абордаж, и пока туда не пришли, я тебе расскажу, как и обещал, о своих приключениях.

Я плыл на своем корабле «Веселая семейка» в Америку, чтобы спасать негров от рабовладельцев. Пока я их спасал, мне оторвало ногу пушечным ядром. Пушечные ядра — это очень опасно, так что ты осторожнее с ними. И я уже почти всех спас, как вдруг полюбил прекрасную дочку одного очень злобного плантатора. И мы с ней хотели убежать, чтобы пожениться, но у нее был старый и тоже очень злобный жених. Мы с ним стали сражаться на шпагах. И он попал мне прямо в глаз, поэтому я теперь одноглазый. Но я все равно его победил. Но он, перед тем как умереть, подло метнул нож и убил дочку плантатора. А потом захохотал и умер. И она тоже умерла! Я очень переживал и даже немного полысел от горя. Вот так я стал пиратом. А раньше я был просто испанский капитан.

Я уже решил снова поехать в Америку, буду теперь спасать индейцев. Ты ведь знаешь, что коренное население Америки после плавания Х. Колумба уничтожают жестокие колонизаторы.

Мы уже почти пришли на абордаж, засим прощаюсь с тобой. Жду ответа, как соловей лета!!!

Твой друг капитан Хуан Боскан

P.S. Передавай привет свояку.

P.P.S. Я еще забыл написать, что на ближайшее время у меня запланирована поездка в Индию. Что тебе оттуда привезти? Может, бананы? Только они будут зеленые, надо завернуть их в газету и положить под кровать, чтобы дозрели».

— По-моему, очень хорошо, — сказал Коля. — Если бы я был Мигелем де Унамуно, я бы такому письму обрадовался.

— Правда? Нет, честно-честно? — просиял Мыша. — Я тогда побегу положу его в дупло!

Коля вернулся в спальню и снова взялся за веник. Оля и Катя, бросив мытье, стояли у окна и выглядывали на улицу из-за занавески.

— Вы чего тут? — удивился Коля.

Он подошел к окну и увидел, что к Паше присоединилась Диана, которая вытащила на крыльцо половик.

— Паша, ты сегодня вроде сердитый? — спросила она, обмахивая половик метелкой.

— Я не сердитый. Этот эпитет слишком слаб и нежен! — Паша вдруг размахнулся, хлопушка со свистом рассекла воздух и врезалась в ковер, который с готовностью задымился пылью.

Коля нахмурился и с грохотом захлопнул раму.

— Ты чего? — растерянно заморгала Катя.

— Мальчики вечно нервничают из-за пустяков, — снисходительно уронила Оля.

Опуская письмо в дупло, Мыша нашел там конвертик от Вали: она уже тоже написала! Он торопливо развернул листок, испещренный мелкими буковками, и прочел тут же, у дерева:

«Здравствуй, Боскан!

Как у тебя дела? У меня все хорошо. Я сижу под пальмой в Африке и ем кокосы. Вчера один кокос упал мне прямо на голову, и теперь у меня там шишка. А в остальном все хорошо. Новостей особых нет, писать нечего.

Вчера утром я ходил гулять по берегу, там очень красиво. Легкий морской бриз, который всегда дует утром и вечером, шевелил мои золотистые локоны, а в лучах заката моя белая рубашка с кружевными манжетами казалась розовой.

Потом я пошел в гости к вождю местного племени. Это племя — людоеды, и предыдущего капитана, который пришел к ним в гости, они съели. Но я ничего не боюсь, и еще я велел своему повару приготовить пирожные с кремом и взял их с собой. Там были корзинки, трубочки и пирожные «Сказка». Вождю угощение очень понравилось. Потом я пошел домой. А утром, когда проснулся, оказалось, что никто не приготовил нам завтрак, потому что повар исчез! Его похитили людоеды! И мы тогда побежали в джунгли, чтобы его спасти. Я прибежал первым и стал драться с вождем. Он был очень сильный, но я победил. Все это время повар сидел в кастрюле с картошкой и морковкой. Мы достали его оттуда и вернулись на корабль.

Людоеды больше никого не похищали, так что мы теперь спокойно загораем и купаемся в море. Повар еще ловит рыбу и заставляет всех есть уху, потому что это полезно. Но я уху не люблю, поэтому ем только кокосы и пирожные. А повар обещал приготовить сгущенку из кокосового молока.

А завтра я поплыву в Англию. Я хочу там поступить в Оксфордский университет на факультет иностранных языков.

До свидания!

Твой друг

капитан корабля Мигель Дунамуна»

— Коля, а как ты думаешь, только честно! Из меня получится поэт? Я тут подумал… может, мне написать поэму? — сказал Мыша.

— Про что? «Как я быстрее всех сделал генеральную уборку»? Давай!

— Нет, я про другое. Про капитана Боскана! Хочу следующее письмо написать в стихах. Поможешь? Я пока начало придумал:

Жил-был храбрый капитан,

Капитан Хуан Боскан.

Он был добрый и веселый…

— Хорошо учился в школе! — подсказал Коля.

— Он любил кататься в лодке…

— А зимой носил колготки! — Коля назидательно поднял указательный палец и строго посмотрел на Мышу.

— Он был очень одинокий…

— И немножко одноногий!

— Да ну тебя! — вспылил Мыша. — Тут серьезное дело, а ты… И не надо мне твоей помощи!

— Ладно, не сердись. Я просто не умею писать стихи.

— Ну и пожалуйста! Без тебя обойдусь!

— Имей в виду: в стихах про пирата главное — почаще вставлять «йо-хо-хо!» — сказал Коля.

Мыша ушел в свою комнату, уселся с блокнотом на кровать и стал грызть карандаш. Он чувствовал, как понемножку становится поэтом. Стихи, правда, так и не придумывались.

В комнату с шумом ввалились близнецы Витя и Митя, раскрасневшиеся и запорошенные снегом.

— Мыша, айда в снежки играть!

— Я занят, — строго сказал Мыша. — Я пишу поэму.

Витя и Митя переглянулись, потом посмотрели на него с уважением.

— Почитай? — попросил Витя.

А Митя молча подошел поближе, оставляя на полу мокрые следы, и плюхнулся на кровать.

— Я пока мало написал, — признался Мыша. — Трудно очень. Рифмы нужны. Знаете какие-нибудь рифмы к слову «Боскан»?

— Таракан! — тут же сказал Митя.

— А есть такое слово «паукан»? — спросил Витя.

— Не знаю. Вообще-то, таракан мне не очень подходит тут. Ладно, вы идите пока… играйте там.

Близнецы на цыпочках вышли из комнаты, но уже в коридоре радостно завопили и помчались на улицу.

Мыша завистливо вздохнул. Надо, наверное, набрать побольше рифм, и тогда поэма начнет складываться сама собой.

Пришел Алик, позвал тайком сбежать к оврагу, чтобы покататься там на санках. Мыша и у него спросил про рифму.

— Наган! — сказал Алик. — Или партизан!

— Спасибо, — Мыша почесал в затылке карандашом, — я подумаю, куда это вставить.

Алик ушел. Мыша еще немного подумал, потом слез с кровати, оделся и пошел собирать материал для поэмы.

— Алла Ивановна, вы знаете какие-нибудь рифмы к слову «Боскан»?

— Что ты, Мышенька, я и слова-то такого не знаю, тем более рифмы! Я ведь зоологию преподаю, а не литературу.

— Жалко. А может, все-таки знаете?

— Ну… фазан подойдет? Пеликан, орангутан, что там еще… кайман!

Сергей Петрович дал Мыше географический атлас, и к списку рифм добавились Казахстан, Ереван и Орлеан.

В музыкальном кружке посоветовали баян и барабан.

Бабушка Вали, повариха Алевтина Петровна, вспомнила чулан и кочан. Сама Валя предложила сарафан и нарзан.

Перед обедом Мыша перелистал блокнот. По всему получалось, что где-то в Ереване пленный партизан Боскан, йо-хо-хо, запертый в чулане с бутылкой нарзана и одетый в сарафан, йо-хо-хо, одной рукой играет на баяне, а другой держит наган, целясь в таракана, которого принял в темноте за каймана… йо-хо-хо. Совсем не похоже на то, что он хотел написать. Интересно, это у всех поэтов так? Хочешь, чтобы про капитана, а получается таракан в чулане.

Надо найти какой-нибудь тихий безлюдный уголок, сесть там и подумать хорошенько. Мыша свернул к спортзалу. После обеда сюда набьются ребята, чтобы репетировать «Морозко», но сейчас в зале должно быть пусто и тихо.

Там действительно было тихо, но вовсе не безлюдно. Грустный Паша, скрючившись на полу под елкой, выводил на плакате слова «С Новым годом!!!» Несмотря на обилие восклицательных знаков, плакат получался какой-то невеселый, буквы как будто повесили носы. Рядом сердитая Диана копалась в ящике с елочными украшениями, гремя бусами и звеня стеклом.

— Мыша пришел! — обрадовалась Диана.

Паша ничего не сказал, но Мыше показалось, что он не очень-то рад его появлению. Диана снова зазвенела игрушками. Повисла томительная пауза.

— Вы случайно не знаете какие-нибудь рифмы к слову «Боскан»? — спросил Мыша, чтобы только не молчать.

— Обман, — печально сказал Паша. — Все обман… Закончен роман!

— Чурбан! — сказала Диана. — Тоже хорошая рифма.

— Полный болван, — вздохнул Паша, сокрушенно качая головой и роняя кляксу.

— Упрямый баран! — добавила Диана.

— Капкан… — сказал Паша. — Попал в капкан… тонкий стан… сладкий марципан… любовный дурман… — он немного оживился. — В глазах туман! Чувств ураган!

— Донжуан… — растерянно сказала Диана.

— Храни меня, мой талисман! — объявил Паша решительно.

— Подождите, пожалуйста, — попросил Мыша, — после чурбана что было?

Коля заглянул в палату малышей. На полу грязные следы от валенок, подушки и одеяла всмятку, Боскан сидит на скомканной Мышиной рубашке. Коля взглянул на часы, сходил за водой и, засучив рукава, принялся за уборку.

— Ко-ко-коленька! — вдруг прокудахтал у него над ухом знакомый мерзкий голос. — Хороший мальчик! Вон в том углу еще не помыл. И горшок за братцем не забудь вынести!

Коля мысленно сосчитал до трех, на счет «три» досуха выжал тряпку и выпрямился.

— Серый, вали отсюда, а?

— С чего это мне валить? — удивился Серый. — Мы, пионеры, хозяева лагеря. Читал, что в столовой написано? Читать-то умеешь? Так что я тут хозяин, короче.

Он шагнул к Мышиной кровати и взял Боскана.

— Посади на место, — потребовал Коля. — Не твое, не трогай.

— А чего ты так завелся? — притворно удивился Серый. — Тебе-то зачем этот… обрубок?

На этот раз Коля не успел посчитать до трех, потому что сразу влепил Серому звонкую оплеуху. От неожиданности Серый пошатнулся и сел на кровать, но уже в следующую секунду подскочил и бросился на Колю. Коля вырвался, чувствуя, как трещит ворот рубашки, за который ухватился Серый, но увернуться не успел. Глаза вдруг заволокло темной пеленой, губам стало мокро и горячо. Коля обо что-то ударился коленями и понял, что упирается руками в пол. Он хотел подняться, но почувствовал на плече тяжелую руку Серого… и почти сразу она исчезла, сопровождаемая грозным окликом:

— Сережа! Коля! Вы что делаете?! Прекратите!

Коля поднял голову, утирая рукавом кровь с лица.

Рядом стояла Алла Ивановна, красная и разъяренная, как будто это она тут только что дралась не на жизнь, а на смерть.

— Да вы… да я… Коля! Ну-ка посмотри на меня. Ты чего? Голова не кружится? Не тошнит?

Голова кружилась и тошнило, но Коля сказал, что нет. А Серый вообще ничего не говорил. В комнату прибежали Паша и Диана, а потом Катя с Олей. Колю затормошили, стали умывать, прикладывать компресс и громко спорить, вести его в медпункт или положить на кровать и пусть медсестра придет сюда.

— Я сам пойду, — сказал Коля гнусаво.

Но никто ему не позволил идти самому: с двух сторон его поддерживали Оля и Алла Ивановна, а Катя на всякий случай поддерживала Олю. В дверях Коля обернулся: Боскан лежал на полу, целый и невредимый, и смотрел ему вслед своим спокойным карим глазом. Диана подобрала его и положила на Мышину кровать.

— Сережа, — сказала Алла Ивановна, — пойдешь с нами. Сначала отведем Колю в медпункт, а потом тебя к директору. Я тебя предупреждала.

Так Коля познакомился с директором, которого до этого ни разу ни видел. Он был маленький и лысый, совсем не похожий на первобытного человека с картины в краеведческом кружке, хотя Алик уверял, что ее рисовали по фотографии директора.

— Ну что, товарищи, — сказал директор, — начинаем экстренное собрание педагогического коллектива по поводу безобразной драки, устроенной пионерами Шмелевым и Пыжевским. Сначала заслушаем, так сказать, потерпевшего.

— Почему это «так сказать»? — возмутилась медсестра, которая не хотела выпускать Колю из своего кабинета, а потом пришла вместе с ним на собрание. — Могло быть сотрясение мозга!

— Так могло или было? — встревожилась Алла Ивановна.

— Не было, — сказала медсестра, — но ведь могло быть! А кровотечение из носа точно было.

— Очень хорошо, — невпопад сказал директор, — но давайте все-таки заслушаем потерпевшего. Коля, рассказывай.

— Я упал, — хмуро сообщил Коля.

Помолчали.

— А дальше что было? — подсказала Алла Ивановна.

— Кровь из носа потекла, — добавил Коля, немного подумав. — Со мной такое бывает.

— Допустим, — кивнул директор. — Но почему ты вдруг упал? Ни с того ни с сего?

— Я поскользнулся. Я мыл пол, там лужа была… я в нее наступил, поскользнулся и упал.

Директор растерянно посмотрел на Аллу Ивановну.

— А Сережа тут, по-твоему, ни при чем? — возмутилась она. — Коля, я же сама видела! Сережа тебя бил!

— Он не бил, — тихо сказал Коля, глядя под ноги. — Он хотел помочь мне подняться. Вы просто не поняли.

Алла Ивановна всплеснула руками:

— И ты же его еще выгораживаешь! Коля, ты хочешь оказать товарищу медвежью услугу. Нам нужна правда!

— Амикус плато, сэд магис амика веритас, — непонятно сказал Сергей Петрович.

И пояснил, видя общее недоумение:

— Платон мне друг, но истина дороже. Так говорили древние.

— Серый мне не друг, — отрезал Коля.

Он помолчал еще немного, вздохнул и признался:

— Мы с ним подрались.

— Вот! Я же говорю, я видела, как он на тебя полез с кулаками.

— Он не полез, — возразил Коля. — Это я его первый ударил. Я начал.

Алла Ивановна потрясенно замолчала. Директор почесал в затылке и строго спросил:

— Сергей, это правда? Коля тебя первый ударил?

— Врет он! — Серый дернул плечом. — Он вообще драться не умеет.

— Сергей, у нас с тобой уже был серьезный разговор, — сухо сказал директор. — Я тебя предупредил: еще одна драка — и можешь с лагерем попрощаться.

— Да он просто дал сдачи, — торопливо сказал Коля, чувствуя, что из носа вот-вот снова закапает и он опять будет выглядеть бедной невинной жертвой. — А драку начал я!

— Очень плохо, — директор повертел в руках карандаш. — Что касается Сергея, вопрос стоит об исключении из лагеря. Насчет тебя, Коля, пока подумаем. Вы люди взрослые, понимаете, что за все приходится отвечать.

— Подождите, — вдруг сказал Паша, до этого тихо сидевший в углу. — Ведь все совсем не так. Не было никакой драки!

— То есть как? — удивился директор. — Алла Ивановна видела, ты же слышал.

— Алла Ивановна не все видела.

— А ты-то откуда знаешь? Тебя там не было.

— Я был. То есть я в окно видел. Я шел мимо, нес ковры, и видел, как Коля мыл пол, а потом поскользнулся и упал. Я подошел к окну, чтобы спросить, все ли с ним в порядке. Смотрю — там Серый, наклонился, чтобы помочь ему подняться. Вам Коля правду сказал сначала. А вы, Алла Ивановна, просто не поняли.

— Да как же... — Алла Ивановна вдруг замолчала, потом покачала головой. — Не сбивай меня с толку, Паша! Коля сам только что сказал, что он затеял драку и Серый его ударил.

— Ну, сказал. А что ему оставалось? Вы сами его к этому подталкивали. Не поверили, когда он говорил правду. Вот он и соглашается теперь, чтоб только отстали.

— А Сергей? Он тоже согласился, что драка была!

— А Серый просто не мог стерпеть, когда Коля сказал, что первым ударил. Даже если это выдумка, то обидная! Подростки, они такие… вы же понимаете.

Алла Ивановна устало потерла лоб:

— Совсем вы меня, мальчики, запутали.

— Да очень просто все, — Паша развел руками. — И говорить не о чем. Я сам все видел, собственными глазами. Честное слово!

Дальше Паша еще что-то говорил, убеждал, доказывал. Коле было неловко встречаться с ним взглядом, и он уставился в окно. У окна сидела Диана. Вот она как раз смотрела на Пашу во все глаза, которые стали совсем золотыми.

— Ладно, — заключил директор, — похоже, вышло недоразумение. Но и мы с вами, товарищи, хороши: чуть не заставили ребят говорить неправду.

— Я не заставляла! — обиделась Алла Ивановна.

— Нет-нет, — успокоил ее директор, — это я так, вообще. Коля, Сергей, можете идти.

Диана вышла на улицу вместе с ними, взяла за плечи и увлекла в сторону. Глаза у нее были уже не золотые, а просто карие и очень сердитые.

— Серый, ты что, так хочешь из лагеря вылететь? Тебе мало неприятностей? Ты понимаешь, как твоей маме твои выходки аукнутся?

Серый промолчал, потом дернул плечом, сбрасывая Дианину руку, повернулся и пошел прочь.

— Коля, ты хочешь, чтобы тебя выгнали? Чтобы Мыша тут один остался? Чтобы и себе, и ему каникулы испортить? Чтобы…

— Нет, не хочу, — быстро ответил Коля, надеясь прервать поток неприятных вопросов.

— То-то же! — сказала Диана и побежала догонять Серого.

Коля остался ждать. Через несколько минут на крыльцо вышел Паша. Остановился, протирая очки, и заметил Колю.

— Ты здесь еще?

— Паша, зачем ты им наврал?

— Ты ведь и сам... — Паша устало пожал плечами.

— Так то я! Я себя выгораживал. Я ведь на самом деле первый начал, значит, я виноват. А сказать, что не я, значит свалить на Серого. А так нельзя, хоть он и свинья, конечно. Я поэтому придумал, будто поскользнулся и упал. И как бы никто не виноват.

— Ну и правильно. Серого ведь и правда могут исключить за драку. А то и тебя заодно, другим в назидание. Ты об этом не забывай, пожалуйста, когда в следующий раз соберешься… поскользнуться на мокром полу.

— Я не забуду, — пообещал Коля. — Ты извини, что так получилось. Я не хотел, чтобы тебе пришлось врать из-за меня. Как там древние говорили? Платон мне друг, но истина…

— Платон мне друг, — твердо сказал Паша. — А от истины не убудет. Думаю, древние тоже это понимали.

— Ой, Валя! — обрадовался Мыша. — Я думал, вы с бабушкой уже ушли.

— Бабушка ушла, а я сегодня у вас останусь ночевать. Сегодня кино в программе, про Шерлока Холмса, а у бабушки телевизор не показывает. Мне Алла Ивановна разрешила с вами посмотреть.

После ужина Алла Ивановна позвала всех в комнату отдыха, где стоял телевизор.

— Мыша, ты идешь? — спросила Валя.

Мыша вздохнул. Ему очень хотелось посмотреть кино вместе с Валей, но Коля обещал сделать после ужина Боскану шпагу из палочки для мороженого...

— А какая сегодня серия? — спросил он грустно.

— Про собаку Баскервилей.

— Самая интересная! — совсем расстроился Мыша. — Мне Коля книжку читал, там так страшно, когда она воет на болоте. А потом оказалось, что это помесь ищейки с мастифом. И она ему вовсе не сестра была, а жена. Они его просто фосфором измазали, и он поэтому светился.

— Ну спасибо тебе, Мышечка! — фыркнула Валя. — Все рассказал, и зачем я теперь буду смотреть?

— Ой, я нечаянно! А тебе теперь смотреть совсем неинтересно, да? — обрадовался Мыша. — Пойдем тогда с нами! Коля будет Боскану шпагу делать, а я — рассказывать про его приключения. Лучше, чем кино, честное слово! А Коля и про собаку тебе расскажет, и про что хочешь, он вообще все знает. Пошли, а?

— Ладно, — вдруг согласилась Валя, — все равно телевизор маленький, а народу полно, загородят экран, ничего не разглядишь.

— Ура! — обрадовался Мыша. — А я тебе завтра письмо напишу. Ну то есть не я тебе, а как бы Боскан напишет своему другу Мигелю. Длинное-предлинное письмо!

— На три страницы? — прищурилась Валя.

— Могу и на три. Запросто! — пообещал Мыша, не моргнув глазом. — Это я бабушке не знаю, что писать, ей мама и так все новости по телефону рассказывает. Каждый раз прямо голову ломаю. А Мигелю де Унамуно очень даже легко! Пошли, Коля ждет.

В коридоре они столкнулись с Дианой, которая несла настольную лампу.

— Ты не пойдешь кино смотреть? — удивился Мыша.

— Я его уже видела, — сказала Диана.

Валя хихикнула и шепнула Мыше, когда они отошли подальше:

— Ну конечно, вот если б там был Ален Делон! Дианочка бы в первом ряду сидела!

Пока Коля вырезал из палочки шпагу и прилаживал к ней эфес, Мыша излагал новую версию нелегкой жизни капитана Боскана. Он уже дошел до рокового сражения, в котором Боскан потерял ногу, когда Коля сказал:

— Я закончил, сейчас покрасить надо. Сбегаешь за краской? У меня на тумбочке стоит банка.

Мыша с готовностью соскользнул с кровати, но потом вдруг замешкался, бормоча:

— Тут где-то тапочек… потерялся… ну где он? Нету…

Коля понял: в палате старших сейчас наверняка был Серый, он ведь не пошел смотреть телевизор, во всеуслышание обозвав кино собачьей чушью.

— Я сам схожу, — сказал Коля, — придержи пока эфес вот тут, чтобы клей схватился.

— Да? Ну ладно.

Когда Мыша наконец нашел тапок (который, впрочем, лежал на самом виду) и выпрямился, стало заметно, что он покраснел. Хоть бы Валя не догадалась, что он струсил из-за Серого!

— Пошли вдвоем, — предложил Коля. — Валя, подержишь вот здесь, где приклеено?

В коридоре на них пахнуло холодом из открытого окна. Штора вздулась, на подоконнике уже намело горку снега.

— Это еще что? — удивился Коля, с усилием захлопывая раму. — Кому тут стало жарко?

Перед палатой старшего отряда Мыша замешкался, пропуская брата вперед.

Коля распахнул дверь… и замер на пороге. В комнате было темно, только в центре на полу горела настольная лампа. Но ее чем-то прикрыли, так что свет стал приглушенным, и больше ничего не было видно.

В темноте чей-то заунывный голос говорил:

— Тут мальчик услышал, как ме-е-е-едленно, со скрипом отворяется дверь…

Мыша встал на цыпочки и навалился Коле не плечо, стараясь разглядеть, что происходит, Коля крепче ухватился за дверную ручку, дверь заскрипела…

— А-а-а! — заорали в темноте, и на Колю вдруг обрушилось что-то мягкое и тяжелое.

Зажегся свет. Коля зажмурился, а когда открыл глаза, увидел сначала подушку в своих руках, которая и ударила его по голове, потом Пашу возле выключателя, а за ним — сдвинутые с места кровати. На них сидели и щурились ребята: Вася, неразлучные подружки Оля с Катей и Серый, которого Коля тут же заподозрил в метании подушки.

— Кто свет включил? Погасите! — буркнул Серый.

— Я думал, вы все в кино, — удивился Коля.

— Не все, как видишь. Мы тут рассказываем страшные истории, — объяснил Паша. — Ты знаешь что-нибудь страшное?

— Знаю, — сказал Коля, потирая лоб, — история про летающую подушку-убийцу подойдет?

— Ладно тебе, не сердись. А то станешь как Серый, а зачем нам два Серых?

— Нет, а чо я-то? — возмутился Серый. — Я вообще тихо сижу.

Мыша засопел и дернул Колю за рукав.

— А можно Мыша тоже с нами останется? — спохватился Коля.

— Мелких не берем! — быстро сказал Серый. — Он в кровать напрудит от страха, придется Диане пеленки ему менять!

— Смотри, как бы тебе менять не пришлось! — сказал Коля.

— Тихо, — сказала Диана, которая тоже оказалась тут. — Мыша, оставайся, если не боишься.

— А можно я Валю позову? — осмелел Мыша. — Она тоже страшные истории знает, закачаетесь!

— Давайте сразу весь детский сад приведем! — проворчал Серый.

— А ты что, испугался? — усмехнулась Диана. — Думаешь, у Вали такие страшные истории? Боишься пеленки намочить?

— Я быстро! — обрадовался Мыша. — Я сейчас!

Сунул Коле Боскана и побежал в палату за Валей.

Коля отыскал взглядом свою кровать. На ней уже расположился Паша.

— Тут у тебя свободно было, — сказал он, — я поэтому занял. Садись, места хватит.

Отказываться было невежливо, хотя по соседству развалился на своей кровати Серый. Ну и черт с ним, подумал Коля и уселся рядом с Пашей.

— Не выключайте свет пока, — распорядилась Диана, — подождем малышей.

Через минуту в приоткрытую дверь просочились сначала Мыша, за ним Валя, а потом еще Витя и Митя. Близнецы объяснили, что Витю выгнали из кинозала, потому что он стал плеваться жеваной бумагой через трубочку: хотел попасть в Баскервильскую собаку, но попал в Аллу Ивановну. А Митя ушел вместе с ним из солидарности.

Мыша с порога набычился, ожидая возражений, но всем не терпелось продолжать, и никто их не прогнал. Валя села на кровать к Диане, близнецы потеснили Васю. Притихший Мыша уселся между Колей и Пашей и примостил на коленях Боскана.

— Все устроились? — спросил Паша. — Выключаю свет!

Снова стало видно только лампу. Она горела в середине, как костер, и казалось, что от нее тепло, как от настоящего огня. Зато темнота за спинами стала непроглядной, а голоса рассказчиков, вроде и знакомые, в темноте звучали непривычно.

— Я продолжаю? — спросил голос, в котором Коля узнал Пашу. — Значит, заскрипела входная дверь, зажегся свет в прихожей, и мальчик обрадовался, что родители пришли с работы. Он услышал, как они шуршат одеждой и стучат ботинками, закрыл книжку и побежал их встречать. Выскочил в прихожую — а там…

— Ай! — пискнула из девчачьего уголка то ли Оля, то ли Катя.

-… а там никого нет. Только свет горит, хотя мальчик точно помнил, что он его не включал. А потом кто-то засмеялся и сказал: МЫ ПРИШЛИ… и свет погас.

Паша замолчал.

— Подумаешь! — сказал Серый. — А вот я случай знаю, бабка моя мамке рассказывала. Думала, я сплю, а я не спал и все слышал. Короче, дед Иван, муж ее, бабкин, уехал в город. А она легла спать. Лежит себе, а потом проснулась среди ночи и чувствует — рядом на кровати муж. Ну она дальше спать собралась, а потом думает: это как это муж, когда он уехал и она в доме одна? Она руку так протянула в темноте, думает, может, показалось, а повернуться боится. А там и правда лежит рядом кто-то… здоровый такой, короче, и весь волосатый.

— И что?..

— Да ничего. Он там, короче, полежал, потом ушел, полы еще под ним заскрипели — тяжелый. Бабка встала утром — нет никого. А куда он, спрашивается, ушел, когда дом закрыт изнутри и окна все закрыты?

Серый шевельнулся на кровати, заскрипев пружинами, и добавил задумчиво:

— Это, короче, на самом деле было. Бабка врать не любила и меня за вранье драла.

— Я верю, что на самом деле, — вдруг сказала Валя. — У меня однажды было: я легла спать, мама дверь в комнату закрыла. Она всегда так делает, когда сидит допоздна на кухне с чертежами. Я лежу и слышу: Динка, это кошка наша, пришла и на кровать запрыгнула. Теплая такая, пушистая, хвостом по голой ноге провела. Ну, я полежала, потом встала, пошла в туалет. Дверь открываю в коридор и вижу — там Динка в коридоре сидит, умывается. И я думаю: а кто тогда у меня на кровати был? Я маму позвала, мы свет включили — никого нет. Мама говорит, приснилось. Но я-то знаю, что не спала еще.

— Совсем как у Серого история. Ну почти.

— Нет, это еще не история была, это я так. Я про другое хотела. Мне тоже бабушка рассказывала, и она тоже правду говорит. Я не испугалась тогда, когда кошка пришла… или не кошка… это же дома было, и мама рядом. Ну и вообще оно было теплое и доброе, ничего плохого не делало. Я дома ничего не боюсь. Вот в лесу страшно. Один охотник пошел в лес, сидит ночью у костра и вдруг слышит — выходит кто-то из темноты, по снегу так: хруп-хруп. Он думал — человек вышел на огонек, обернулся… а там морда лохматая! Как улыбнется, клыки вот такие, и глаза горят красным! Охотник ружье схватил, стрельнул в упор, а оно… как засмеется! Пули-то его не берут. Охотник убежал, пришел домой без ружья, трясется, рассказать ничего не может: где он был, где ружье потерял, где шапку. А бабушка однажды ехала на автобусе с Фатеево и видела в окно на остановке что-то большое и черное — стоит себе, будто автобуса ждет, чтоб поехать. И не только она, многие видели. Шофер останавливаться не стал, никто там выходить не захотел.

Коля почувствовал, как Мыша прижался к нему, а в бок уперлась твердая нога Боскана.

— Чья очередь теперь? Коля, давай ты.

— Про собаку Баскервилей! — попросил Мыша.

— Нет, про собаку я не буду. Кому интересно, те пусть прочитают, хорошая книжка. Я лучше вот про что… Это почти сразу после революции было у нас в Ленинграде Мне эту историю наш сосед рассказывал, Иван Алексаныч. Он тогда совсем пацаном был, но в семье за старшего. Время было голодное, и вот он нашел работу — помогал трубочисту трубы прочищать. Тогда ведь много было домов с печками. Встал он как-то раз затемно, поднялся на крышу — там холодно, ветер с Невы сильный, аж завывает. Он прислушался, а это не ветер, это скулит кто-то, тоненько так. «Кто там может скулить между труб? — подумал мальчик, ну, Иван Алексаныч. — Может, котенок туда забрался?» А Иван Алексаныч, он очень животных любил. И вот полез он по крыше к той трубе. Глядь, а там на самом коньке сидит тварь, какой он в жизни не видывал — вроде человека, но не человек. И не обезьяна. Вся белая, лысая, без хвоста. Сидит на корточках, раскачивается и стонет. Услыхала человека, вздрогнула и повернулась к нему. А на морде у нее ни ноздрей, ни глаз, а только рот один безгубый… Мальчик как увидел это, так чуть с крыши и не упал. А обезьяна эта подпрыгнула, да так высоко, что перескочила на соседнюю крышу. Посидела там, пораскачивалась, а потом сиганула еще дальше, только мальчику в сумерках уже не было видно. Он потом боялся на ту крышу ходить. Но работать-то надо, трубочист ругался на него, что бездельничает. И вот полез он опять туда — вроде и нет никого. Он обрадовался и принялся за работу. Вдруг слышит, дышит кто-то над ухом. Оглянулся — снова та тварь, крадется по трубе и лапу к нему тянет. Тут Иван Алексаныч подумал, что смерть его пришла! Но, к счастью, нащупал в кармане кусочек хлеба и кинул обезьяне этой. Она вдруг остановилось, покачалось на своих длинных ногах, схватила хлеб, подпрыгнула… и растворилось в высоте.

Коля сделал паузу, чтобы перевести дух.

— А я ведь что-то такое тоже слышал, — раздался из темноты Пашин голос. — Тоже про Ленинград, прыгал там кто-то, только не помню точно.

— А это уже потом разбойники такие появились — Белые прыгунчики, — пояснил Коля, — про них даже в газетах писали. Они приделывали к ногам пружины и рядились в белые балахоны. Их всех потом поймали и посадили в тюрьму. А вот кого Иван Алексаныч видел на крыше — так и не понятно. Он потом туда часто приходил, но больше никого не встретил. Я потом еще в книжке читал, что в девятнадцатом веке в Лондоне тоже что-то похожее видели, но и оттуда оно исчезло неизвестно куда. И неизвестно, где появится в следующий раз. Может, оно у нас сейчас на крыше сидит и слушает… Вот так, — сказал Коля. — Ну, Мыша, теперь ты.

Мыша хмыкнул, прочищая горло. Он изо всех сил постарался отогнать от себя мысль о попрыгунчике на крыше, от которой по спине забегали мурашки.

— А у нас на даче живут мышки! — начал он звонким и бодрым голосом.

— Блин, мышей боится! Как девчонка!

— Вообще-то, Серый, — вмешался Паша, — тебя мы выслушали, так что давай дадим слово Мыше.

— Ну вот… — замялся Мыша. — Я раньше тоже думал, что под полом обычные мыши шуршат. Но как-то раз остался в доме один, лег спать и слышу — за плинтусом как будто голоса тоненькие… ругаются. Ну, я слушал-слушал и не вытерпел: встал, подкрался и плинтус приподнял. Его папа прибить забыл, когда проводку на даче делал. Ну вот, поднял я его, а там человечки такие, как раз с мышку ростом, только глаза у них круглые и зеленые, и у всех заячья губа. Увидели меня и как зашипят! Я тогда очень испугался, бросил плинтус и убежал. Так на крыльце до утра и просидел, а потом уже и мама приехала.

— Эй, Серый, ты как? Не пора пеленки менять?

— Дураки вы, — неожиданно беззлобно отозвался Серый. — Давайте, кто там еще остался из мелкоты?

Близнецы взялись рассказывать одновременно. Голоса у них были похожи, и возникало странное впечатление, будто это один человек говорит, перебивая сам себя.

— Родители одной девочки уехали в деревню к бабушке.

— Ты все перепутал! Они умерли!

— Это из другой истории, а в этой они уехали на дачу! А девочке сказали, чтобы не включала радио.

— Не радио, а телевизор.

— Погоди. В общем, она все равно вечером включила радио, а там такой страшный голос и говорит…

— Девочка-девочка, гроб на колесиках уже в лифте!

— Тьфу, дурак! Сначала голос сказал: «Девочка-девочка, гроб на колесиках ищет твой город!» А потом уже: «Девочка-девочка, гроб на колесиках ищет твой адрес!»

— Да нет, подожди! Она радио выключила, телевизор выключила, и тут телефон зазвонил, и там уже голос сказал…

— А, точно! Телефон, значит, зазвонил: «Девочка-девочка…»

— Ты забыл: она еще двери закрыла и окна! А потом уже телефон звонит: «Девочка-девочка, гроб на колесиках нашел твой адрес и стоит за дверью!» Девочка открывает дверь…

— Нет, она сначала взяла кочергу! Взяла, значит, открыла дверь и как врежет по гробу! Он сломался…

— Из него вылезает чертик и говорит…

— Ты сломала мою бибику, мама новую не купит!!! — хором закончили Витя и Митя, задыхаясь от восторга.

Коля засмеялся вместе со всеми из вежливости, хотя слышал эту историю не в первый раз. Он хотел было спросить у близнецов, зачем нужна кочерга в доме, где есть электричество — телевизор, радио и лифт, но вовремя прикусил язык. Зачем портить людям удовольствие? Он же не Серый.

— Диана, теперь ты.

— Ага. Я вам правдивую историю расскажу, это на самом деле было. У нас в поселке женщина была… Ну то есть она и сейчас есть, только переехала. А раньше была наша соседка, тетя Катя. Она в трамвайном депо работала в городе, возвращалась поздно. И вот однажды опоздала на автобус и пришлось ей со станции пешком идти. Ну, идет она, и вдруг слышит — как будто шуршит что-то у нее за спиной. Оглянулась — ничего не видно. Идет дальше — снова шуршит. Она побежала, и за спиной тоже вроде кто-то побежал… Она опять оглянулась и видит: там собака! Большущая такая, и черная… Тетя Катя вообще собак не боялась, у нее у самой целых две было. А тут испугалась почему-то: эта черная псина за ней бежит и не лает, а молчит, и смотрит так нехорошо… пронзительно. И глаза красным горят…

— Ой, это как моя бабушка на остановке видела! — ахнула в темноте Валя.

— Да нет, это другое. Ну, потом оказалось, что другое… Тетя Катя убегать дальше не стала, от собаки не убежишь ведь. Тем более от такой, которая и вовсе, может, не собака… Она к тете Кате подошла и все смотрит на нее, а ничего не делает. Тетя Катя тогда пошла потихоньку, и собака за ней. Так они и шли почти до самого дома.

— Ну и не страшно совсем…

— Страшно. Тетя Катя потом рассказывала, что у нее внутри все прямо обмерло, как будто это не собака там за ней идет, а другое что-то… И все время взгляд на себе чувствовала, злобный такой, и так и ждала, что на нее накинется и схватит… ей почему-то казалось, что эта собака может лапами схватить, как человек, ну или как медведь. А потом все исчезло. И собака, и… ну, вообще все стало нормальным, как всегда. Тетя Катя до дому добралась, а потом соседям все рассказала. Ну и они ей тоже рассказали, что это было. У нас возле станции однажды человека убили, давно еще, и убийцу не нашли. А у него собака была, черная и большая. Уже много лет прошло, а собака эта в полночь всегда выходит и ищет, кто ее хозяина убил… А на рассвете пропадает. Вот, — заключила Диана и перевела дух.

— Ну, теперь я. Это тоже на самом деле все было. Они пошли в поход…

— Кто они-то?

— Так эти, туристы на лыжах. Палатка у них и все такое, понимаете? Ушли на неделю и все никак не вернутся. День их нет, второй день нет, третий день тоже нет…

— Четвертый, пятый… и так целую неделю, мы поняли. Давай уже про страшное шпарь!

— Серый, помолчи, а? Ты рассказывал, я не мешал. Потерялись они, понимаете? Все пять человек. Так и не вернулись. Снарядили, значит, экспедицию, чтобы их найти. И что вы думаете? Нашли! Понимаете? Только как нашли: палатка, значит, стоит, вся ножом порезанная, как будто они выйти не могли. И они все лежат рядом… замерзнутые… и зрачки у всех оранжевого цвета! Понимаете?

— Понимаем! Чего ж тут не понять! Представь, просыпаешься — а у тебя глаза стали оранжевые. Ты бы небось тоже напугался и убежал на мороз прямо сквозь палатку.

— Оранжевые как-то не очень. А я бы вот хотела, чтобы у меня фиолетовые были.

— Ну и дура!

— Сам дурак!

С кровати на кровать пролетела подушка. Коля невольно втянул голову в плечи.

— Тихо, тихо, ребята. Разобьете лампу, включим свет — никакой романтики.

— Ладно, теперь я буду. Жил-был парень один. Он однажды гулял по базару и украл у старухи лепешку. Она лепешек напекла и продавала. Ну, а он голодный был. Старуха сначала не заметила, а потом как заорет ему вслед: «Чтоб тебе провалиться! Провались сквозь землю!» А он убежал. Ну, лепешку съел. Потом заночевал в сарае. Осень уже была, холодно. Ну, он костер разжег, кипятку сделал, картошку еще там нашел, испек в золе. Тут выходит к нему из темноты один, рябой такой, говорит: «Давай в карты сыграем! Если ты выиграешь, я тебе ножик свой отдам», — и показывает ножик. Ножик ничего, порядочный, рукоятка наборная. «А если, — говорит, — проиграешь, вернешь мне лепешку, которую у бабки украл». Ну, парень думает, лепешку-то не верну, съел уже, а этот, видать, голодный, я ему картошки испеку и ладно. Ну, стали играть, и парень-то проиграл. Вроде карта ему хорошая выпадает, а все равно рябой выигрывает. Ну, парень и говорит: «Я тебе картошку испеку», а рябой ему: «Не надо мне твоей картошки, лепешку давай!» — «Да я ее съел уже…» Тут рябой как озверел и рычит на него: «Грр! гррр! отдавай лепешку, сволочь!» Парень бежать… Рябой за ним, на четырех ногах, и за пятки его кусает. Ну, парень оглянулся — а там старуха рядом с ним бежит, тоже на четырех ногах. Так они его гнали, а потом он вдруг оступился и провалился сквозь землю. Там только они от него отстали. Там он и живет теперь. Ну, выходит иногда наружу.

— Грустно как, — вздохнула Валя. — А он просто голодный был.

— Я тоже есть хочу! У нас сухарики остались?

— Никаких сухарей в постели! Будете потом на крошках спать.

— Ну Дианочка…

— Никаких Дианочек! Пошли в игровую, там поедим, я чай заварю.

Вспыхнул свет.

— Отдай мое сердце! — запоздало завопил Митя и смущенно заморгал, когда все засмеялись.

Потом еще долго пили чай со сгущенкой и сухарями, пока не пришла Алла Ивановна и не погнала всех спать.

— И окно в коридоре больше не открывайте! — сказала она.

— Да мы не открывали, — удивился Паша. — И так вроде не жарко.

— А кто тогда? Как кино закончилось, я первая в коридор вышла — а окно нараспашку.

— Близнецы, небось, бузят, — пожала плечами Диана. — Я уж утром с ними поговорю.

Коля проводил Мышу до туалета. Ожидая его у дверей, он услышал, как разговаривают в коридоре Паша и Диана.

— А жуткую историю Серый в конце рассказал, да, Паш? Про парня, который украл лепешку. Зря это он, маленьких мог напугать. Но они вроде ничего, как ты думаешь?

— Э… что? ну то есть да, — промямлил Паша. — Диан, слушай… — тут он заметил Колю с Мышей. — А вы чего? Отбой был для всех, давайте-ка по кроватям!

— Я только Мышу отведу, — сказал Коля.

Перед тем как открыть дверь в свою палату, Мыша вдруг оглянулся на брата и серьезно сказал:

— А ты понял, что это было?

— Ты о чем?

— Ты ведь слышал, что Диана сказала? Будто бы ту историю рассказал Серый. А это не он. Я рядом с ним сидел, и ты рядом сидел, и мы знаем, что это не он. Кто-то другой.

Коле вдруг стало неуютно в пустом коридоре. Как будто опять потянуло сквозняком, хотя окно закрыто.

— Ага, это не Серый. Это Вася. Или даже Паша, по голосу похоже. Давай двигай спать.

— Нет, Коль. Паша рассказывал только в самом начале, Серый потом про бабку, Вася ту дурацкую историю про туристов. Еще я и ты. И Витя с Митей, их двое, ни с кем не спутаешь. А остальные — девчонки. Про лепешку рассказывал кто-то другой. Там был кто-то еще, кого мы не видели. А когда зажгли свет, его уже не было.

Мыша открыл дверь, и Коля неожиданно для себя зашел вслед за ним.

— Ложись, — шепнул он, чтобы не разбудить спящих.

В палате уютно горел ночник, близнецы в своих кроватях уже посапывали в унисон. Толстый Карлсон хрустел под одеялом сухарем. Он испуганно уставился на входящих, но обнаружив, что это не строгая Диана, виновато улыбнулся и захрустел с удвоенной силой.

Коля подошел к окну и проверил, хорошо ли оно закрыто. Потом подобрал Мышин свитер с пола и аккуратно повесил на спинку кровати. Ему хотелось сделать что-то еще, что-то важное и нужное, что-то такое, что могло бы прогнать мысль об открытом окне в коридоре и незнакомом голосе в темноте. Ничего не придумав, он тихо притворил за собой дверь и торопливо прошагал в свою палату.

Утром 31 декабря мело так, что из окна казалось — дом плывет сквозь снежное море, поднимаясь и опускаясь на волнах. Коле даже почудилось, что их корпус слегка покачивается, и голова закружилась.

Кругом была суета, у малышей стоял шум и смех, как будто там толпа народу, хотя их всего-то семь человек вместе с девочками. Девочки, кстати, вопили не хуже мальчиков.

Только Мыша тихо сидел в углу и увлеченно строчил обещанное письмо на трех страницах. Коля заглянул через его плечо и прочитал:

«Здравствуй, дорогой друг Мигель де Унамуно!

Я опять в Америке. Решил на этот раз выучить язык индейцев. Он очень сложный, учу уже третий день, и голова от незнакомых слов трещит, и трещит, и трещит, и трещит, и трещит… Ой, чуть не раскололась, но все равно трещит, и трещит, и трещит, и трещит, и трещит…»

Мыша исписывал уже второй лист.

— Пожалей бедного Боскана, — засмеялся Коля, — как бы у него и правда голова не раскололась от этого твоего треска. Напиши что-нибудь другое. Ну хоть про погоду, что ли.

Карандаш в Мышиной руке ненадолго замедлил бег по бумаге, а затем продолжил:

«А погода у нас так себе, все время дождь: кап, кап, кап, кап, кап, кап, кап, кап, кап, кап… Иногда на пять минут перестанет, а потом снова: кап, кап, кап, кап, кап…»

В коридоре к Коле подошла Катя, сегодня непривычно молчаливая, и спросила строго, без улыбки:

— Коля, а ты умеешь танцевать?

— Ну… вроде умею, — растерялся Коля, — а что?

— Так сегодня же танцы вечером, допоздна. А я вот не умею.

— Да ну! Чего там уметь-то?

— А покажи? — попросила Катя.

— Музыка нужна, — смутился Коля, — я без музыки не могу. И место нужно. И вообще… Ты лучше попроси Диану, а?

— Хорошо, — вдруг быстро согласилась Катя.

Развернулась и ушла, только дверь хлопнула.

После тихого часа был утренник. От тихого часа, впрочем, осталось одно название — никто и не думал ложиться: примеряли костюмы, проверяли реквизит, девочки сооружали друг другу прически. У Коли дел не было, но он заразился общим настроением и вызвался расставить в спортзале стулья для зрителей.

Метель немного утихла, небо посветлело. Коля с удовольствием прошелся по дорожке, оставляя на снегу четкие следы.

В зале горели разноцветные огоньки, густо пахла огромная темная елка. Коля работал не торопясь и закончил как раз к тому моменту, когда народ толпой повалил на праздник.

Мальчики с самого начала отказались одеваться зайчиками, а девочки — белочками. «Что мы, маленькие?» — возмущался Алик, хотя его никто не заставлял надевать заячий костюм. А избушка на курьих ножках была. После обеда Коля сунулся было в игровую комнату в поисках Паши, но нашел там Диану, которая выводила кисточкой чешуйки на ногах Аллы Ивановны. Алла Ивановна хихикала и дрыгала ногами, совсем как девчонка, а рядом стояла картонная коробка, расписанная под бревенчатую избушку. Коля пообещал не рассказывать раньше времени о том, что видел, и триумфальное появление избушки стало сюрпризом для всех, кроме него.

Бабой-Ягой была Диана, Морозко разговаривал голосом Сергея Петровича. Спектакль прошел хорошо, если не считать одной заминки: Алик, который играл главного героя, вдруг растерялся и забыл слова. Пока он мямлил и путался, избушка на курьих ножках нервно топталась в углу, потом встала и принялась яростно почесывать одну ногу о другую. В наступившей тишине стало слышно, как Баба-Яга грозно прошептала избушке: «Стойте смирно!», а избушка пожаловалась: «Ноги чешутся! Краска щиплет...» Зрители захихикали. Морозко, не понимая причины всеобщего веселья, заволновался, стал говорить громче и называть героиню Настеньку Анастасией.

Мыша был разбойником. Слов ему почти не досталось, и он просто стоял в сторонке с мечтательным выражением лица. Толстый Карлсон играл атамана разбойников. У него оказался неожиданно звучный проникновенный голос, и зал очень сочувствовал атаману и встречал его появление аплодисментами.

Потом, стесняясь, водили хоровод под песню «В лесу родилась елочка». Потом избушка на курьих ножках, не вытерпев, ушла отмывать краску, и тогда Сергей Петрович сел за пианино и стал играть разные веселые песни. Потом все получили подарки и немедленно распотрошили кулечки: остро запахло мандаринами, зашуршали фантики. Потом Дед Мороз, он же Морозко, потерял бороду, и все очень веселились. Потом пошли играть в снежки, а Коля стал искать Мышу, который с утра норовил выскочить на мороз без шапки.

Мыши нигде не было. Коля вернулся в зал и увидел, как Диана и Катя топчутся возле елки:

— И-и-и… раз-два-три! Раз-два-три! — отсчитывала Диана. — Раз-два, шаг направо, поворот… Ай, опять наступаешь мне на ноги!

— Ничего у меня не получится, — сказала Катя, останавливаясь. — Ерунда какая-то!

Коля попятился и осторожно прикрыл дверь.

На улице он споткнулся об Алика, который сидел у крыльца в засаде перед горкой снежных снарядов.

— Алик, ты не видел Мышу?

— Тихо ты! — страдальчески зашипел Алик. — Васька услышит, вон он идет. Встань правее, прикрой меня… сделай вид, что меня нету!

Мимо них прошли Вася с Олей, на ходу поедая один на двоих шоколадный батончик.

Алик за спиной Коли кашлянул, но Вася не обратил на это решительно никакого внимания. Алик хихикнул. Потом засопел. Потом заорал и бросил вдогонку Васе самый увесистый из снежков.

Вася с Олей, ничего не заметив, свернули за угол.

— Вот как играть? Ведь мы договорились! А он… Совершенно же невозможно! — расстроился Алик, уронил снежок и раздавил его ботинком.

— Пойдем поищем Мышу? — предложил Коля. — И я с вами поиграю.

— Да ладно? — обрадовался Алик. — А чего его искать, он на кухню пошел с Валей, помочь Алевтине Петровне убрать там все.

— Ну пойдем и мы поможем! А то мы тут развлекаемся, а они работают.

Еще за дверью в кухню Коля услышал, что внутри поет радио — похоже, помощнички тут тоже не скучают.

Оказалось, что пело не радио, а сама Алевтина Петровна.

— Но-о-очь пришла так ско-о-оро,

Стало вдруг темно.

Ли-и-ишь немым уко-о-ором

Луч луны глядит в окно.

Вновь воспоминанья

Жгут сердце огнем,

И поет рояль

Опять о не-е-е-е-е-ем!

Валя с Мышей сидели рядом с ней за столом, завороженно слушали и не сразу заметили, что к ним присоединились Коля и Алик.

— Очень эту песню любила, — сказала Алевтина Петровна. — Уж так любила! А в школу надо было ходить через лес. Зимой, когда мороз, мне мама с утра картошки сварит и положит в варежки горячую. В каждую варежку по картошке, я туда руки суну — и бегу в школу. Картошка греет, рукам тепло. Ну вот, я иду, а темно так, страшно мне, и я сама себе пою:

Чуть белеют левко-о-ои

В голубом хрустале.

Мир в безмолвном покое,

Ночь прошла по земле…

Однажды иду, пою, потом замолчала — кругом тихо так… и вроде снег за спиной хрустнул, оглянулась — это Ванька Кудинчиков, через два дома от нас жил, а учился в другом классе. От самого дома за мной шел, слушал. Стоим мы, друг на друга смотрим, и он как заорет: «Алька, бежим! Волки!» Побежали, я варежку потеряла с картошкой.

— И убежали? От волков? — спросил Мыша восторженно.

— Так ведь волков-то не было никаких, Мишенька. Это он так просто крикнул. Я его побила потом маленько, я здоровая уже девка была, хоть и младше его на год. Думала, мама ругать будет из-за варежки, а она ничего. Сказала только: «Кулема ты, Алька!» — да посмеялась.

— А тут правда волки водятся? — не терял надежды Мыша.

— Ну, сейчас-то нет. Ты не бойся.

— Я не боюсь! Мне здесь вообще не страшно почему-то, — Мыша задумчиво поболтал ногами. — Это Коля всего боится: к оврагу не ходи, к пруду не ходи, в лес не ходи.

— Правильно, — сказал Коля. — Ты лучше меня бойся, если удерешь без спросу.

— Бабушка, а расскажи еще страшное, — попросила Валя. — Расскажи, как вы гадали.

Алевтина Петровна засмеялась:

— Ну, слушайте. Был у моей подружки младший брат, тоже Минька… Миша то есть. Собралась она с сестрицами да подружками погадать по старинному проверенному способу. Надо ночью пойти в хлев и встать голым задом к яслям. И если зад погладит рука холодная да безволосая, жених будет бедный, а если погладит теплая и мохнатая лапа — богатый. Набились девицы в хлев, хи-ха да ха-ха, весело им… И тут одну как схватит лапа — ух, мохнатая, волосатая, аж колючая! Девки — в визг и дали деру до дома, а дома им, вот обида какая, никто не верит! И не поверили бы, кабы потом Минька не признался, что это он. Подкараулил их там в хлеву да приласкал одну щеткой для чистки лошадей.

Потом Валя с бабушкой засобирались домой, к праздничному столу. Коля с Мышей проводили их до ворот.

— Жалко, что Валя не осталась до вечера, — посетовал Мыша, — у них гости, конечно, но у нас тоже весело. Танцы тоже будут и все такое!

— На танцы ее бы не пустили все равно: это же только для старших, а вам спать ложиться.

Мыша осекся и спросил с запинкой.

— К-ак это?

— Ну, у вас уже был утренник и спектакль, а вечером отбой как обычно. Это только старшим сегодня разрешили не ложиться. Ты ведь сам все слышал, когда говорили!

Мыша не ответил.

— Все равно вас бы туда не пустили, — беспомощно сказал Коля. — Да и не будет там ничего интересного. Уж точно ничего смешнее, чем избушка, у которой ноги чешутся!

Мыша не улыбнулся.

— Ну, танцы будут, музыка. А то ты дома танцев не видал! Мышище!

Мыша дернул плечом.

— А хочешь, я приду к тебе перед танцами почитать?

— Не хочу. Иди танцуй со своей Катечкой. Мне вообще все равно!

— С какой это Катечкой? — обомлел Коля. — Ты чего несешь?

— Ничего я не несу! Я слышал, как она тебя приглашала. Иди куда хочешь и делай что хочешь, мне-то что!

— Ну и пойду! А ты, оказывается, эгоист!

— Ты сам эгоист!

После ужина Коля сходил к Алле Ивановне.

— А можно, младшие тоже с нами побудут? Новый год все-таки! Ну только один раз, а? Ведь праздник… мы будем веселиться, а они в постели лежать, обидно же!

— Праздник у них уже был днем, — сказала Алла Ивановна. — Мы и так нарушили распорядок. И пошли на уступки: пусть посмотрят телевизор, лягут попозже. Я с ними побуду, и Диана тоже обещала. Может, поиграем во что-нибудь. А завтра продолжим веселиться.

— Мышкин, я спросил у Аллы Ивановны, она говорит, что никак нельзя.

— Да пожалуйста. Я же сказал, мне все равно. Мне, может, тут еще веселее будет… может быть…

— Я немного только там побуду и приду к тебе, ладно? Ну не дуйся!

Мыша шмыгнул носом.

— Правда придешь? Ты обещаешь?

— Да конечно! Станцую два танца, а потом сразу приду. Если только ты не заснешь.

— Не засну!

Когда Коля прибежал в зал, подготовка к веселью была в полном разгаре. Вожатая Наташа в костюме Снегурочки звонко раздавала команды ребятами, которые убирали стулья, расчищая место для танцев. Паша возился с магнитофоном, Катя расставляла на столе бутылки с лимонадом.

— Пошли потанцуем? — предложил Коля.

— Я не умею, — Катя пожала плечами и со стуком поставила на стол последнюю бутылку.

— Да ладно тебе! Я тоже не умею. Чего там уметь? Тем более, темно и все равно никто не смотрит. Пойдем?

— Ну… давай!

На импровизированной танцплощадке было тесно, все толкались локтями, наступали друг другу на ноги и смеялись.

Прибежала запыхавшаяся румяная Диана, скинула шубу, под шубой оказалось темно-зеленое платье, а на шее — красные бусы. Коля подумал, что так ей даже лучше, чем было бы в костюме Снегурочки. Диану затормошили, потащили к танцующим, но она только смеялась, отмахиваясь:

— Да погодите, дайте хоть валенки снять!

Она сбросила валенки и растерянно посмотрела на свои ноги в толстых шерстяных носках.

— Ой, туфли-то! Забыла.

— Давай я принесу, — сказал Паша.

— Да ну их совсем! Я прямо так буду… как балерина! — она встала на цыпочки. — Пошли, Паш! Объявляю белый танец и приглашаю тебя!

Потом пришел Сергей Петрович с гитарой, и все стали слушать, как он поет. Коля знал слова, но стеснялся подпевать. А вот сидевшая рядом Катя не стеснялась. Голос у нее был чистый и звонкий, и немного печальный, совсем не такой, как обычно, когда она просто разговаривала.

Незадолго до полуночи стали распечатывать лимонад. Коля вдруг вспомнил, что обещал Мыше встретить с ним Новый год. Он захватил со стола бутылку лимонада, накинул пальто, сунул в карман шапку и побежал в свой корпус.

В спальне младшего отряда горел свет, на кроватях — никого, только белые треугольнички подушек. На всех кроватях, кроме Мышиной. У него подушка и одеяло смяты и лежат кучей, но ни Мыши, ни Боскана на месте нет.

Коля уловил отдаленные звуки музыки и вспомнил, что Алла Ивановна обещала включить детям «Голубой огонек». Точно, так оно и есть: в комнате отдыха светится телевизор, на экране поют и танцуют, а малыши сидят вокруг — все, кроме Мыши. Коля вернулся в спальню, посмотрел внимательно: Мышиной одежды и обуви там не было. Зато он заметил то, на что не обратил внимания в первый раз: окно приоткрыто, сквозняк шевельнул занавеску.

Коля поставил на тумбочку бутылку с лимонадом, закрыл окно. Значит, Мыша, не дождавшись его, ушел… куда? На танцы! Коля просто не заметил его там в темноте и суматохе! Сидит, небось, на лучшем месте со своим Босканом, пьет лимонад. Надо бежать, а то так недолго прозевать, как наступит новый год.

Он вышел на улицу. В лицо ударил ветер. Коля остановился, застегивая пальто и поправляя шапку, и вдруг увидел, что от крыльца рядом с протоптанной тропинкой по чистому снегу тянутся цепочкой маленькие Мышины следы — на подошве крестообразные насечки, это папа делал, чтобы ботинки не скользили. И в шаге от них следы от санок. За границей света от фонаря на снегу лежало что-то темное. Коля наклонился — Боскан! Валяется лицом вниз, неуклюже растопырив руки. Видимо, Мыша обронил… когда, не дождавшись брата, взял санки и зачем-то ушел с ними в ночь.

— Мыша! — позвал Коля на всякий случай.

Кругом было все так же тихо. Коля сунул Боскана за пазуху и заспешил по следам, уходящим в темноту.

Следы Мыши, как сначала показалось Коле, вели к спортивному залу, где шло веселье. Но не доходя до крыльца они обогнули здание и стали удаляться куда-то в сторону. «И правда, зачем бы он пошел с санками в спортзал?» — подумал Коля, чувствуя, что на лбу под колючей шапкой, несмотря на мороз, выступает пот.

Он двинулся дальше: следы тянулись цепочкой в свете фонарей — мимо четвертого корпуса, где тускло горел свет, мимо пустого и темного пятого корпуса, между столовой и сараем, вокруг беседки… У Коли шевельнулось подозрение, он заторопился вперед: так и есть! Следы вывели его к воротам лагеря.

Ворота, разумеется, были закрыты на ночь, но Коля уже знал от Васи, что упругая металлическая сетка в одной из секций забора рядом с входом снимается с крючков, открывая доступ наружу, за территорию лагеря. Оказывается, Мыша тоже это знал. Коля склонился к следам: вот здесь Мыша оставил санки, потоптался у забора, вынимая сетку, да так и оставил ее. Вернулся за санками и пошел вместе с ними дальше по нетронутому белому снегу.

Ветер совсем утих, облака разошлись и на небе сияла ледяным светом огромная луна. Коля отчетливо видел следы Мышиных ботинок и две тонкие полоски от полозьев санок, которые вели в сторону оврага. Что же делать? Коля в отчаянии оглянулся на огни корпусов. Позвать вожатых? Мыша тайком ушел из лагеря кататься на санках в овраге, за это его совершенно точно исключат, если только узнают! Паша, наверное, не выдаст, если его попросить. Как он там говорит? Платон мне друг, а от истины не убудет? Нет, нехорошо заставлять Пашу опять врать. Да и что такого случилось? Надо догнать Мышу и вернуть, только и всего! И никто не узнает! Коля еще раз оглянулся назад, на этот раз с опаской — не заметил ли его кто-нибудь? Например, Серый, которого что-то не было видно на танцах… Нет, вроде бы все тихо.

Коля осторожно пролез через отверстие в заборе и решительно зашагал по Мышиным следам. Хорошо бы с утра снова пошел снег, чтобы их замело, а то увидит кто-нибудь, все и раскроется. Ладно, выкрутимся, подумал Коля. Главное — поскорее догнать Мышу и вернуться в лагерь.

Мыша, похоже, ушел уже давно и успел забраться далеко. Там, где легкий Мыша беспрепятственно проходил по насту, прикрытому пушистой пеленой свежего снега, Коля, как обычно, проваливался по колено, а то и глубже, и поэтому продвигался медленнее, чем хотелось. Ему стало жарко.

— Ну, Мыша… ну, погоди! — пробормотал Коля, останавливаясь, чтобы перевести дыхание.

Надо было хорошенько разозлиться, это прибавляло сил и решимости, но вместо злости внутри шевельнулась глухая тоска. Коля огляделся: белый снег, черный лес, белая луна и черное небо — похоже на сон. Но ведь он не спит, нет? Коля встряхнулся, шапка съехала набок, по мокрому затылку как будто зашарили чьи-то холодные пальцы. Нет, не сон, надо идти дальше, так и замерзнуть недолго. Ох, а как же Мыша?

Коля поправил шапку и пошел, стараясь ступать осторожнее. Было тихо, и он вдруг подумал, что скрип снега под ногами разносится далеко вокруг. Ну и пусть! От кого ему здесь прятаться? Кого бояться? Коля запел негромко:

— Гвоздь программы — марафон,

А градусов — все тридцать,

Но к жаре привыкший он -

Вот он и мастерится!

С песней шагалось веселее, и Коля, приободрившись, добавил громкости:

— Я посмотрел бы на него,

Когда бы минус тридцать!

А теперь — достань его…

Он не успел закончить куплет — оступился, потерял равновесие и провалился по пояс. Сердце тут же бешено и больно заколотилось в груди, сдавленной снегом, стало трудно дышать. Барахтаясь в снежном крошеве, Коля вдруг понял, словно увидел со стороны, как он беззащитен. Случись что — даже побежать не сможет или что там еще… на дерево залезть. Он нащупал ногой твердую кочку в глубине снежного болота и выбрался из западни. Уф, так и помереть недолго от страха, вдруг подумал Коля. Как там было в песне на пластинке у папы — «Ваш сиреневый трупик окутает саваном тьма…» Сердце стучит, вот-вот выпрыгнет из груди! Мама так говорит, когда волнуется. Коля растер варежками лицо и уши. Что бы сказала мама, если бы узнала, что он ищет Мышу ночью на краю темного леса? Надо идти дальше. Овраг уже совсем рядом.

Коля отряхнулся. Стряхивайте снег и вытирайте обувь у входа… Ох, и задаст он Мыше, ох и стряхнет с него снег, когда найдет! Коля наконец по-настоящему разозлился. Он огляделся в поисках знакомых следов — вот они… странное дело, почему-то свернули вовсе не в сторону оврага, а прямиком к лесу. Зачем Мыше идти в лес? Там и на санках не покатаешься, и вообще темно и, честно говоря, страшно. Отсюда еще видны огоньки лагеря, а из леса уже нет. Ну ладно, вернутся они по проторенной дорожке, не заблудятся. Волков ведь тут нет. Валина бабушка говорила, что нет. Волки на самом деле не серые, точнее, они серые с желтизной, и хвост у них пушистый такой. Коля однажды видел волка в зоопарке и объяснял совсем маленькому Мыше, что это за зверь. Найти бы поскорее этого шалопая, а там уж Коля ему объяснит, все объяснит, мало не покажется! Коля двинулся дальше, радуясь, что небо ясное и следы хорошо видно. Но через несколько шагов, когда он оказался в лесу, среди мохнатых черных елок, идти стало сложнее.

Коля остановился. Протер глаза и еще раз посмотрел себе под ноги. Что за ерунда? Мышины следы исчезли! Следы ботинок с крестообразным надрезом и следы маленьких санок рядом с ними одновременно прервались, словно Мыша вместе с санками взлетел на небо. Или взобрался на дерево, но до ближайшего дерева было еще несколько метров. Коля присмотрелся и понял, что Мышины следы не просто исчезли, а резко сменились другими, как будто он снял ботинки и пошел дальше… непонятно даже, в носках, что ли? Где-то Коля уже видел эти странные отпечатки на снегу — словно маленькая ступня без пальцев.

Он ахнул и попятился. Точно, это те самые следы, которые они с Мышей видели в заброшенном лагере «Веселая семейка»! Следы, оставленные непонятным существом, которое здесь, на этом самом месте, схватило Мышу вместе с санками… и что? Унесло его в лес?

Надо бежать в лагерь за помощью, подумал Коля, медленно отступая назад и вздрагивая при каждом звуке. Что бы тут ни случилось, одному ему не справиться. Это что-то непонятное, невозможное, такого не бывает. Через минуту он снова оказался на опушке, на краю снежного поля, под ослепительной и равнодушной луной. Какая ясная и жуткая ночь! Мыша, Мыша, что ты наделал? Коля повернулся к лесу спиной и собрался припустить бегом до самого лагеря, но вдруг заметил на снегу какой-то предмет. Шагнул к нему — это оказалась Мышина варежка. Коля поднял ее и на мгновение задумался: что-то тут не так, с этой варежкой. Мыша обронил ее и не заметил? Да, странно, но что-то еще в этом есть неправильное. Мыша потерял варежку, сунул, наверное, левую руку в карман… ага, вот оно! Варежка с левой руки — та самая, которую он потерял на второй день пребывания в лагере, да так и не нашел. И теперь носит другую пару, синие со звездочками, а это зеленая в полоску. Как она здесь оказалась? Ох, ладно, это все неважно, надо бежать за помощью!

За спиной Коли, где-то далеко в лесу раздался треск, как будто ломают ветку дерева. А потом послышался слабый вскрик и плач. Колю словно ударило током: это Мышин голос, это он плачет в лесу! Нельзя терять ни секунды! И Коля снова бросился в лес.

Он бежал, оступаясь и проваливаясь в снег, стараясь не терять из виду странные беспалые следы. Коля никогда не ругался, хотя знал несколько подходящих слов. И теперь с их помощью на ходу изобретал новые сложные ругательства — сначала одними губами, беззвучно, потом в голос, но негромко — было страшно шуметь.

Долго ли еще бежать? Мышин голос вроде звучал совсем рядом, но кругом только снег, кусты и елки. Коля не заметил, в какой момент странные отпечатки сменились обычными Мышиными следами, вот и полоски от санок рядом! Но удивляться и раздумывать было некогда. Мыша просто заблудился. Заблудился и плачет один в лесу. Что бы ни случилось, Коля его найдет и вернет домой! Так нельзя, так не должно быть! Мыша должен в этот час лежать в кровати, дома, в тепле и покое, а не плакать от страха в холодном лесу, не понимая, что происходит и как спастись.

— Мыша! — вдруг заорал Коля неожиданно для себя. — Мыша, я иду! Не бойся, я с тобой! Я тебя не отдам! Мы-ы-ыша!

Земля вдруг ушла из-под ног, в ушах зазвенел собственный вопль, и Коля заскользил куда-то вниз. Снег набился в нос и рот, залепил глаза. Коля вскочил на ноги, провел рукой по лицу — странно, снег совсем не казался холодным, колючим и мокрым, просто мягкий и белый, как ватный сугроб под новогодней елкой. Кругом было тихо и темно. Когда глаза немного привыкли к темноте, Коля различил в сумраке стены, вроде бы каменные. Где это он? Похоже, провалился в ущелье. Ох, беда! Он перевел дыхание, закрыл глаза, сосчитал до десяти и снова огляделся. Да, кругом камни, а впереди, кажется, пробивается сверху свет луны — может, там есть выход? Коля сделал несколько шагов вперед, внимательно глядя под ноги — не хватало споткнуться и сломать себе что-нибудь. Или провалиться еще глубже, куда-нибудь совсем в тартарары. Стало светлее, даже видно отдельные камушки под ногами. Коля поднял глаза, чтобы определить, откуда падает свет… и замер.

Прямо перед ним на камне сидел, нахохлившись, Мыша. Он уже не плакал, только смотрел печально мокрыми темными глазами.

— Мыша, — прошептал Коля.

Моргнул несколько раз, чтобы убедиться, что это ему не кажется, и заорал:

— Мышище! Куда ты пропал?!

— Я не пропал, — тихо сказал Мыша, глядя на него и не двигаясь с места. — Я жду тебя здесь.

Коля бросился к нему, но Мыша вдруг соскользнул с камня и встал за ним, не сводя с Коли внимательных глаз.

— Мышище, ты чего? Ты испугался? Как ты вообще сюда попал? Пошли скорее! Ох, как я волновался! Чуть сердце не выпрыгнуло!

— Я не пойду, — прошелестел Мыша странным голосом, словно у него болит горло.

— Чего? Не болтай ерунду! Давай отсюда выбираться, должен быть выход! Ты тоже провалился, да?

— Нет, Коля, я не провалился. Просто спустился и ждал здесь тебя.

— Ждал меня? Зачем?

— Я не хочу оставаться тут один. Будем жить здесь вместе.

Коля поперхнулся и переспросил:

— Чего-чего? Жить здесь? А, ты шутишь, что ли? Слушай, некогда шутить, нам надо в лагерь бегом.

— Не спеши. Теперь уже некуда спешить, Коля. Время для тебя идет по-другому теперь, ты чувствуешь?

— Ничего я не чувствую! Не сочиняй!

Коля шагнул к брату, собираясь взять его за руку, но Мыша как-то ловко увернулся от него.

— Если прислушаешься к себе, то почувствуешь, — сказал Мыша, — и поймешь. Ты ведь и так все понимаешь в глубине души, да? Просто не признаешься никому, даже себе.

— Что ты несешь? — беспомощно спросил Коля. — Ты головой ударился, когда падал?

— Нам некуда возвращаться. И незачем.

— Все, Мыша, хватит. Я начинаю сердиться!

— Не надо. Не сердись, я тут ни в чем не виноват.

— В чем не виноват?

— В том, что у нас нет дома. В том, что мы никому не нужны. В том, что о нас никто не вспомнит. Теперь понимаешь?

— Мыша, ты с ума сошел? У нас мама и папа, они ждут нас дома.

— Коля, ты ведь умный мальчик. Не такой умный, каким обещаю вырасти я, но не дурак. Они нас не ждут, мы им не нужны. И возвращаться больше некуда: они отослали нас подальше, чтобы поделить дом. И теперь у каждого из них будет только одна комната, а нам куда? Для нас места нет, и мы там не нужны. Они были бы рады, если бы нас вообще не было.

— Это… это неправда, зачем ты на них наговариваешь?

— Наговариваю? — Мыша вдруг засмеялся неприятным, совсем не своим смехом. — Хорошо, а своим ушам ты веришь? Ты слышал, как мама говорила по телефону с тетей Светой? Я, говорит, не знаю, куда их девать, они же все понимают, особенно Коля.

— А ты… что ли… тоже это слышал? — с расстановкой спросил Коля.

— Да, и даже побольше, чем ты. Тебя потом папа на кухню позвал, а мама дальше сказала: «Лучше бы их вообще не было, одни проблемы с ними, хоть в детдом сдавай!»

— Мама не могла так сказать.

— А потом тетя Света ей что-то ответила, а мама говорит: «Да и ладно, хоть бы вообще не вернулись, пусть там остаются!»

Коля сглотнул слюну, но в горле все равно было сухо. Мыша отвернулся и смотрел куда-то вбок. Какой он еще маленький, Коле едва по плечо. И худой, даже в толстой куртке, прямо светится весь. А и правда, как будто светится, вдруг понял Коля. Как будто немного… прозрачный, что ли, только в середине что-то темное.

— Подожди, — сказал Коля, — я сейчас… мне подумать надо.

— Думай, — согласился Мыша. — И вспоминай. Ты ведь многое можешь припомнить, если захочешь.

— Да-да… а вот помнишь, Мыш, как мы ходили летом на рыбалку, еле папу уговорили? Мама не хотела нас отпускать, а потом сказала: «Да идите вы куда хотите, хоть вообще пропадите пропадом!»

— Помню, — грустно кивнул Мыша, — кто ж такое забудет!

Коля шарахнулся от него в сторону, в висках застучало, ему стало страшно и весело одновременно, и он заорал так громко, как только мог:

— Вранье! Все ты врешь! Ты не можешь этого помнить, потому что такого никогда не было! И на рыбалку мы ни разу не ходили, и мама ничего такого не говорила! Это я сейчас придумал, чтобы тебя проверить! А ты все наврал, про маму и про все! Ты… ты вообще не Мыша, он бы никогда такого не сказал!

Маленькая фигурка вздрогнула и вдруг стала еще прозрачнее, чем была, и темное нечто внутри стало еще заметнее.

— Вот ты какой… Ладно, я не Мыша, — сказало нечто Мышиным голосом, но уже без всякого выражения. — Мыша дома, он нам не нужен.

— Дома? — Коля всхлипнул, ему стало легко и совсем не страшно, потому что он вдруг ясно понял, что на этот раз странное существо не врет: Мыша и правда дома, в безопасности.

— Мыша не нужен. Пусть он едет домой, к маме. Она его любит, и папа его любит, и друзья тоже. Мы не берем к себе тех, кого любят и ждут. Но ты, Коля, другое дело. Ты должен остаться у нас, потому что там ты никому не нужен.

— Ага, рассказывай!

— Расскажу. Про тебя я все знаю. Даже то, чего не знаешь ты сам. Родители не хотели, чтобы ты у них появился, ты знал об этом?

— Вранье!

— Нет, на этот раз правда. Они не хотели, чтобы ты был. А Мышу хотели. Ты ведь всегда знал, что они больше любят его, чем тебя. Они им гордятся, хвастаются перед знакомыми, покупают ему книги… вообще все покупают, чего он захочет. Когда он что-нибудь натворит, ругают не его, а тебя — ты же старший, почему недосмотрел? Тебе обидно бывает, но ты молчишь. Только один раз обозлился, обозвал его нехорошим словом — сказать, каким?

— Я тебя не слушаю! — Коля зажал уши, но настойчивый голос тут же зазвучал у него в голове.

— Обозвал его, родители тебя наказали, а разве это справедливо? В школе все говорят: «А, это Коля, брат Мыши, Мыша такой чудесный мальчик, подает большие надежды, читает с пеленок, такие вопросы каверзные задает, учится на одни пятерки…»

— Говорят! И что? Мне не жалко!

— Да, тебе ничего для него не жалко, ты добрый. Но кому нужна твоя доброта? Кто ее ценит? Кто ее вообще замечает? Ты никто, Коля. Тебя, считай, нет совсем. Думаешь, Мыша вырастет, станет ученым или писателем, вспомнит про тебя? Думаешь, скажет: «Спасибо моему брату Коле, он мне всегда во всем помогал»? Он не скажет, какое ему до тебя дело? Уже сейчас… ты всегда делаешь то, что он хочет, стоит ему на тебя посмотреть. Купить мороженого? Уступить верхнюю полку, хотя мама запретила? Подежурить за него в спальне? Попросить вожатых, чтобы вас зачислили в один отряд? Попросить воспитательницу, чтобы его пустили на танцы? Ты все для него сделаешь. А он для тебя? Помнишь, ты пошел в кино и просил его не говорить родителям, а он проболтался?

— Он нечаянно, просто забыл!

— Да, забыл. Зачем ему помнить о тебе и твоих просьбах? Он их в грош не ставит. Помнишь, он разрисовал твой чертеж синими чертиками? Он так смеялся, а тебе вкатили двойку в конце четверти, когда исправить уже нельзя.

— Он расстроился потом, когда про двойку узнал, и ревел весь вечер!

— Ревел, потому что родители ему пригрозили, что в цирк не возьмут. Но только пригрозили. Они его никогда не наказывают, ты заметил? А ты все время его защищаешь. Ты оставил друзей, чтобы встретить с ним Новый год. Ты пошел его искать в темном лесу. Ты замерз, устал, ты чуть не плакал от страха, а теперь готов заплакать от радости, что он в безопасности. А он сейчас веселится и не думает о тебе.

Коля молчал, не зная, куда деваться от этого голоса, только вздрагивал при каждой фразе.

— Посмотри правде в глаза, Коля. Это больно, я знаю. Но больнее будет, если ты останешься там, рядом с ними, как будто бы живой мальчик, но на самом деле — тень, никто, пустой фантик без конфеты. Мыша и без тебя — целое, а ты без него — ничто. И так будет всю жизнь, пока тебя совсем не перестанут замечать.

— Кто ты? — Коля с трудом разлепил губы. — Зачем… это все?

— Чтобы ты поскорее понял, что ты не нужен там, но очень нужен здесь.

— Кому я здесь нужен?

— Ты узнаешь, очень скоро узнаешь. Просто подожди немного. Подожди… немного…

Голос стал тише, потом вместо слов раздался шорох и шелест, словно ветер перебирает листву на ветвях, а потом все стихло. Тот, кто притворялся Мышей, отступил в тень и исчез.

Коля сел на пол. Даже почти упал, но он постарался сделать вид, что просто очень быстро сел. Если на него кто-то смотрит из темноты, пусть знают: он не сдался! Он не боится их! Главное, что Мыша в безопасности и мама с папой не будут о нем горевать. А если уж пропадать, то пусть лучше Коля пропадет один. А если Мыша дома, то все, в сущности, не так плохо. Вполне нормально, подумал Коля. И вдруг до него дошло: да, он один, он уже не старший брат и не перед кем притворяться, что все хорошо. Коля стащил шапку и прижался к ней лицом. Он хотел вздохнуть поглубже, чтобы успокоиться, но вместо вздоха получилось рыдание.

— Здравствуй, мальчик! Тебя Колей зовут?

Коля вздрогнул и поднял голову. Сквозь слезы он увидел перед собой только светлое пятно. Пришлось хорошенько протереть глаза, чтобы понять, кто это тут опять заводит с ним разговор.

Возле камня стояла девочка, ровесница Коли или чуть помладше. В пионерском галстуке, белой рубашке и юбочке, волосы коротко острижены, на голове беретка, на рубашке блестящий значок. Как ни растерян был Коля, но он тут же вспомнил, что похожую девочку Мыша заметил тогда в окне в «Веселой семейке». Только одну важную деталь Мыша упустил — девочка в беретке была полупрозрачной: сквозь нее Коля смутно различал очертания камня.

— Ты кто? — хрипло спросил Коля, голос его не слушался. — Ты… это опять обман? Что вам от меня нужно?!

Он встал на ноги, шагнул к прозрачной пионерке и протянул руку, намереваясь толкнуть ее. Девочка не двинулась с места, а за спиной у Коли раздался смутно знакомый спокойный сипловатый голос:

— А ты не пхайся, нечего тут.

Коля резко обернулся и увидел еще одну прозрачную фигуру: высокий, слегка сутулый мальчик в мешковатых штанах и рубашке с закатанными рукавами. Рыжеватые вихры смешно топорщатся на затылке, на носу веснушки. Совершенно обычный парень, если не считать того, что сквозь него просвечивает каменная стена.

Держать их обоих в поле зрения было трудно, Коля остался стоять лицом к мальчику, который был крепче и, наверное, опаснее хрупкой девочки. Хотя кто их знает, этих лживых медуз… Девочка словно прочитала его мысли, подошла к своему вихрастому приятелю и мягко сказала:

— Ты нас не бойся, Коля, и не злись на нас. Мы не виноваты. Мы здесь жертвы, как и ты.

— Я не жертва, — сказал Коля как можно внушительнее. — Держитесь-ка от меня подальше!

— Да мы тебя и не трогаем, — удивилась девочка. — Меня Тоней зовут. А это, — она взяла за руку вихрастого, — Гриша.

— Так я вам и поверил! Тут вот один тоже прикидывался, что он Мыша.

— Мыша — это братишка твой? Тот, с которым ты в лагерь приехал?

— Все-то вы знаете!

Коля тяжело опустился на камень, на котором только что сидел лже-Мыша. Он вдруг понял, что очень устал. И еще должен бы замерзнуть, но почему-то не чувствует холода. Совсем как эти… прозрачные.

— Вы кто такие? — спросил он сердито.

Прозрачные переглянулись.

— Ну, мы люди были, — сказал Гриша. — Такие же, как ты. Тоня вот пионерка, а я — так… ну, дефективный.

— Как это? — не понял Коля.

— Гриша был беспризорник, — пояснила Тоня. — Бездомный, понимаешь? Давно, много лет назад. А потом попал сюда, как и я.

— Что вообще происходит? — Коля старался говорить спокойно, хотя внутри все дрожало и губы прыгали.

— Так ты это… ну, слушай, когда говорят, — сказал Гриша. — Тонька расскажет, она лучше умеет.

Тоня села на камень рядом с Колей и разгладила юбку на коленях.

— Только побыстрее, — попросил Коля, — мне уже пора, в лагере, наверно, потеряли!

— Об этом не беспокойся, — Тоня грустно улыбнулась. — Тут он тебе правду сказал: для тебя теперь время идет иначе, и спешить уже некуда.

Коле это очень не понравилось, но он промолчал. Еще не факт, что симпатичная Тоня говорит правду, а не врет на каждом слове, как тот, который притворялся Мышей. Что ж, послушаем, решил Коля.

— Давным-давно здесь, на этой земле, жил маленький народец, — начала Тоня. — Очень давно, еще до того, как появились люди.

— Обезьяны, что ли? — фыркнул Коля. — Макаки какие-нибудь?

— Нет, — серьезно ответила Тоня. — Обезьян, наверное, еще не было, а маленький народец уже был и хозяйничал тут вовсю. А потом они сделали что-то плохое. Я не знаю точно, но, в общем, какую-то ошибку сделали. И пошел огненный дождь и всех их испепелил. Земля уцелела, горы и лес, и все животные. А эти, которые были с самого начала, погибли почти все. Только некоторые спаслись: они забились поглубже под землю, в пещеры, и переждали, пока все закончится. И потом еще долго не решались выходить под открытое небо, так и жили там, в пещерах.

— Лучше бы и не выходили, — сказал сквозь зубы Коля, который уже догадался, кому он обязан этим неприятным приключением.

— Может, и лучше, — Тоня пожала плечами. — Но это люди их вызвали из-под земли. Стали строить здесь шахты, потом проложили туннель, разрушили пещеры и потревожили этих, которые там прятались. И пришлось им выбираться из-под камней.

— Вышли они из-под камня, щурясь на белый свет, — пробормотал Коля.

— Что? — переспросила Тоня. — Ну да, вышли на свет, глядь — а кругом люди, толпы людей, десятки и сотни!

— Кошмар! — ядовито заметил Коля.

— Кошмар, — серьезно согласилась Тоня. — Люди — такие здоровенные шумные верзилы, все тут переменили и хозяйничают на земле, у которой раньше были совсем другие хозяева. А потом эти, прежние, присмотрелись и заметили, что у дурацких людей есть дети. Такие маленькие, хорошие, похожие на самих… на этих, прежних. У них-то своих детей нету. Только вот человечьи дети быстро вырастают и становятся взрослыми.

— Погоди-ка, я понял! — Коля подскочил на месте. — И эти ваши… они стали воровать детей из пионерских лагерей и оставлять их у себя? Чтобы те никогда не вырастали, оставались всегда детьми?

— Да. Они умеют делать так, что человечий ребенок навсегда остается ребенком.

— Ага, только становится от этого немного прозрачным, и в нем просвечивает последний в жизни ужин, — нервно захихикал Коля.

— Правда, что ли, просвечивает? — Гриша озадаченно посмотрел на свой живот.

— Да нет, это я так… А вас, значит, эти самые похитили?

— Ну, — Гриша кивнул. — Меня силком загнали. Да ты знаешь, я же рассказывал.

— Когда это? — удивился Коля. — Ты молчишь все время.

— Я в лагере у вас рассказывал. Ну, когда вы там байки травили в темноте.

Коля хлопнул себя по лбу: понятно, почему Гришин голос показался ему знакомым!

— Так это твоя была история? Про то, как ты украл лепешку, а потом тебя какие-то чудовища погнали в лес, и ты там провалился под землю?

— Ага. Это я приходил. Хотел там побыть немного с вами. Я тоже такое любил, чтобы сидеть у костра. А теперь уж… — Гриша насупился и замолчал.

— Ясно. А ты, Тоня? Тебя тоже похитили?

— Я сама виновата, — вздохнула Тоня. — Бродила тут везде одна, никого не хотела видеть, ни подружек своих, никого.

— Почему? Поссорилась с ними?

— Нет, не то. У меня просто… я сирота, как Гриша, — она замолчала.

— Ну, у меня мамка давно померла, — пояснил Гриша, — а отца сроду не было. Ну нет так нет, что поделаешь. А у Тони тоже умерли оба, давно уж… сколько лет, а она все помнит.

— Мы жили в Ленинграде, — сказала Тоня, — потом война началась. Меня эвакуировали сюда, на Урал. А мама с папой там умерли. Я тут, когда приехала, не хотела ничего и ни с кем не разговаривала. Убегала одна в лес. И однажды села отдохнуть, а тут они… эти самые. Как начали мне шептать на ухо, чтобы я оставалась с ними, что они меня любить будут и жалеть и все такое. Я еще подумала: снится мне это, что ли? А потом очнулась — уже здесь. Плакала, хотела убежать, да от них не убежишь. Гриша вон тоже пытался, сначала один, а потом мы вместе. Он уж к этому времени совсем прозрачный стал, как сейчас, он тут подольше меня живет.

— А Мыша тебя в «Веселой семейке» видел, — невпопад сказал Коля.

— Я тоже его видела. Я там гуляю иногда. Там в одном доме пианино старое, сломанное, но играть еще можно. А в «Светлячок» не хожу, это Гриша любит. Он все хочет, чтобы поближе к людям.

Коля прошелся мимо них, почесывая затылок в надежде, что там получше уляжется все то невероятное, что с ним случилось и что он услышал.

— Получается, вы не пленники тут в этой пещере? Можете ходить везде, в лагерь вот?

— Можем, только что толку? Сам видишь, какие мы. Нас люди не замечают обычно, а если заметят — пугаются и бегут прочь.

— Ну это в первый раз испугаются! Во второй раз испугаются поменьше, в третий уже можно будет поговорить, а потом привыкнут. Вы бы рассказали про все, а то ведь эти ваши, как их там… они еще сколько детей похитить могут!

Тоня покачала головой:

— Рассказать мы не можем. Эти… они ведь все понимают. Они нас так заколдовали, чтобы мы людям ничего выдать не могли. Гриша вон пытался, рассказал вам свою историю, да что толку? Никто ведь не поймет.

— Ох, ну и твари они, эти ваши! Злобные твари! — Коля скрипнул зубами.

— Они не то чтоб злые, — Тоня нахмурилась. — Они нас не обижают. Даже наоборот, сами волшебные — и нас немножко волшебными сделали. Мы с Гришей ни холода не знаем, ни голода, ни болезней.

— И что, вам не хочется вернуться назад? К людям? — не поверил Коля.

Тоня шмыгнула носом и отвернулась, а Гриша ответил:

— Хочется! Еще как хочется. Тонька говорит, не обижают… А по-моему, сволочи они! Я из-за них не человек вовсе, а так, сопля прозрачная. Это дело, что ли?

— Ух, гады! — Коля сжал кулаки. — А мы все равно сбежим отсюда!

— Сбежать можно, — медленно проговорила Тоня. — Мы-то всегда уйти можем, а вот тебе сложнее будет — ты пока еще настоящий мальчик, тебе наши волшебные выходы не откроются. Но мы придумаем что-нибудь!

— Ну вот! А там посмотрим! Может, вас вылечат от этого вот… от прозрачности! Сейчас знаете какие успехи в медицине?

Гриша посмотрел на Колю, потом перевел взгляд на Тоню. В его равнодушном голосе зазвучала надежда:

— Тоня, ты ведь говорила, есть средство, чтобы нам тоже стать настоящими?

— Есть-то оно есть, я случайно узнала. Подслушала их разговор. Ну не то чтобы разговор, не то чтобы подслушала, но поняла, что это с нами не навсегда, что есть какое-то… снадобье, что ли, чтобы нам снова стать нормальными. Но они все равно осторожные были, так и не сказали, что для этого надо сделать.

— Это мы выясним! — подбодрил ее Коля. — Только сначала надо вернуться. А эти ваши, как их там, они вроде слабаки?

— Почему это слабаки? — удивился Гриша.

— Ну, Тоня сказала — маленький народец. То есть они мелкие, да? Как они вообще выглядят?

Тоня с Гришей беспомощно уставились друг на друга.

— Ну что, они как карлики? — подсказал Коля. — Как лилипуты? Гномы, да? Вот как в сказках бывают?

— Н-нет, — протянула Тоня. — Они просто… ну просто маленький народец, как их еще назвать?

— Какого они роста? — терпеливо спросил Коля. — Как я? Как ты? Мне по пояс или по плечо?

— Н-нет… понимаешь, они такого роста… они никакого роста. У них вообще нет роста.

Коля присвистнул.

— Они как муравьи, что ли?

— Да какие муравьи, — засмеялся Гриша. — Они такие же, как мы, только другие!

— М-да, — в свою очередь протянул Коля, — с вами каши не сваришь. А и ладно! Большие они там или маленькие, а только я не собираюсь из-за этих гадов превращаться в студень. Это вы сироты, вам все равно, а меня мама с папой ждут!

— В башке у тебя уже студень, — сказал Гриша, — вместо мозгов.

— Ой, — смутился Коля, — я не то хотел сказать. Вам тоже домой хочется, я понимаю. Это я так, от волнения.

— Нас никто не ждет, — сказала Тоня. — Но здесь мы уже тоже не можем… тошно!

— Ну ничего, — неловко сказал Коля. — Вот вернемся и найдем вам дом. Может, у вас еще родственники есть, возьмут к себе жить. Или у нас, хотите? Мыша обрадуется!

— А тебя ведь сюда на него заманили, да? На твоего брата? Они такие, сразу чуют, как лучше поймать того, кого выбрали.

— Ага. А я, дурак, сразу поверил! Они, гады, еще варежку у Мыши украли, представляете? Специально украли, а потом натоптали следов, как будто он пошел в лес, и варежку там бросили. Вот, видали?

Коля потянул варежку из кармана. Она за что-то зацепилась и не хотела вылезать. Коля дернул посильнее — вместе с варежкой из кармана вывалился какой-то твердый предмет и со стуком упал на землю.

Коля от неожиданности отскочил, но это оказалась всего лишь коробочка леденцов, про которую он совсем забыл, — подарок того бородача из поезда.

— Что это у тебя? — заинтересовался Гриша. — Ого! Лампасье!

— Мон-пан-сье, — поправил его Коля.

— Я такое в магазине однажды видал, — сказал Гриша. — Ну, хотел украсть, да не вышло. Загребли меня — и на перевоспитание. Только я все равно сбежал. Сладкие они, да?

Коля потряс коробочку — осталось ли что-нибудь? Жестянка многообещающе загремела.

— Угощайтесь! — Коля протянул им раскрытую коробочку. — Зеленые — самые вкусные. Мыша так говорит, а уж он в этом деле понимает.

Гриша взял конфетку и засунул за щеку. Лицо у него стало сосредоточенное и чуть глуповатое.

— А я красную попробую, можно? Спасибо, — Тоня тоже отправила в рот леденец. — Вкусно как! Она немножко кисленькая.

— Ух, какой я голодный! — вдруг сказал Гриша. — Как будто сто лет не ел.

— Ну, сто или не сто, а много лет прошло с той лепешки, — кивнула Тоня.

— Берите еще!

Коля передал Грише коробочку и отошел в сторонку, чтобы не смущать Тоню, которая стеснялась брать конфеты щепотью, как это уже делал Гриша.

Что-то в происходящем заставило Колю насторожиться, и он все-таки оглянулся на своих новых друзей: они неуловимо изменились. Те же галстук и беретка у Тони, вихры на затылке и заштопанная рубашка у Гриши, но что-то не так…

— Стойте! — заорал Коля.

Тоня вздрогнула и посмотрела на него испуганно, а Гриша от неожиданности с хрустом разгрыз леденец во рту.

— Вы ничего не замечаете? — с волнением спросил Коля. — Ничего такого странного?

— Вроде нет, — осторожно сказала Тоня, — а что?

— Ну-ка, Гриша, съешь еще конфету… нет, лучше сразу две. Тоня, смотри на него внимательно!

Гриша не заставил себя упрашивать и охотно положил в рот несколько леденцов.

— Теперь видишь? Тоня, ты видишь?!

— Не может быть! — Тоня прижала кулачки к щекам. — Неужели?..

— Да фто шлуши… — Гриша проглотил остатки конфет и заговорил отчетливо, — что случилось?

— Ты уже не такой прозрачный! — сказал Коля. — Я сразу не понял, а теперь точно вижу — чем больше конфет вы съедаете, тем нормальнее становитесь! Я вот сквозь Гришу уже почти ничего не вижу. Тоня пока прозрачная немного. Ну-ка, сколько там еще в банке осталось?

Они поделили последние конфеты на двоих. Гриша порывался уступить Тоне часть своей доли, потому что он и так уже съел больше. Тоня не соглашалась, упирая на то, что она меньше ростом и леденцов ей тоже, наверное, требуется меньше.

— Ешьте по одной — сначала Тоня, потом Гриша, — предложил Коля. — А я буду смотреть, чтобы вы одновременно делались непрозрачными.

Через пять минут рядом с ним стояли совершенно настоящие и ни чуточки не прозрачные мальчик и девочка.

— Вот и все! — сказал Коля. — Вот и весь секрет этих ваших, как их там. Не такие уж они всемогущие.

— Тонька, не реви, — сказал Гриша.

— А я и… ик… и не реву… — всхлипнула Тоня.

Гриша и Тоня так радовались своей непрозрачности, что на минуту позабыли обо всем остальном.

— А если я вот тут встану, у стены, сквозь меня ничего не видно? А если здесь, напротив входа? Он не просвечивает, если я его загораживаю? — спрашивала взволнованная Тоня.

Коля встрепенулся:

— Как ты сказала? Напротив входа? А где здесь вход, вроде сплошной камень.

— Ну как же, ты не видишь, что ли? — удивилась Тоня. — Вот здесь, прямо в камне, надо только… ой…

Она растерянно оглянулась на мальчиков.

— Гриша, я не могу пройти! Ведь выход здесь, я ничего не перепутала?

Гриша встал рядом и потрогал рукой гладкую каменную поверхность.

— Все, — лаконично сказал он. — Больше нету.

— Но как же… Мы ведь только что через него зашли сюда, чтобы поговорить с Колей!

— Ну, зашли. А обратно уж не выйдем, — спокойно сказал Гриша. — Мы ведь стали настоящие, понимаешь? И все забыли, что узнали от этих… И больше не можем проходить сквозь камень. Ну, они ходы закрыли для нас. Надо как-то по-другому выбираться.

— Вот это мы попались, — мрачно сказал Коля. — А я-то надеялся, вы все знаете! Такие волшебные, прозрачные…

— Извини, — Тоня посмотрела на него смущенно. — Мы ведь нечаянно.

— Вы не виноваты, — признал Коля. — Я и сам хорош: надо было об этом подумать, когда вы конфеты ели! Ладно, делать нечего, будем искать другой выход. Что это вообще такое, пещера?

— Да, — кивнул Гриша. — Мы сейчас под землей, надо наверх выбираться — видишь, там такое… ну, как будто светлее.

Коля задрал голову: в темной каменной массе и правда слегка светилось маленькое оконце. Ему даже показалось, что в него видны звезды.

— Как же нам туда вскарабкаться? — пробормотал он. — Высоко это, как вы думаете? Давайте поищем, где можно подняться.

Они обошли пещеру, обшаривая стены в поисках удобного уступа или каменной насыпи, по которой можно было бы подняться к выходу, но так ничего и не нашли. Пещера формой напоминала перевернутую чашку: она сужалась кверху, и, хотя стены были неровными, вскарабкаться по ним выше, чем на полметра, не получалось. Коля почувствовал, как к горлу комом подступает отчаяние, но старался держаться бодро и уверенно.

— Тут всякие камни, — сказал он, — если собрать их в кучу, с нее можно залезть наверх.

— Камней маловато, — Гриша огляделся. — И мелкие они, а какие побольше — тех нам не сдвинуть.

— Тогда надо подумать, — напряженно размышлял Коля, — какие еще есть способы. Что можно сделать, чтобы подняться повыше? Хотя бы кому-то одному.

Он сел и обхватил голову ладонями. Но в голове, как на заезженной пластинке, повторялась только одна мысль: «Надо что-то делать, надо что-то делать, надо что-то…»

— Коля… — нерешительно позвала Тоня.

— А?

— Я тут нашла…

Коля вскочил на ноги:

— Нашла, как подняться?!

— Нет.

Коля снова поник.

— Я нашла, как спуститься, — сказала Тоня. — Тут у самого пола вроде проход есть. Точнее, пролаз. Он куда-то вниз ведет: я камушек туда спустила, и слышно, как он вниз покатился.

— Но нам вниз не надо, нам бы наверх, — совсем расстроился Коля.

Гриша подошел к Тоне, опустился на четвереньки и некоторое время смотрел в пустоту между камнями.

— Попробуем, — сказал он. — Других-то выходов все равно нет. Главное, чтобы там не обрыв. Я первым полезу, я самый большой. Если пролезу нормально, тогда и вы… ну, не застрянете.

— Ладно. Только ты осторожнее там, — Коля с опаской заглянул в пролаз.

Гриша ловко соскользнул в темноту, цепляясь руками за края отверстия.

— Ну, братцы, поехали, — сказал он.

И действительно как будто съехал по наклонному туннелю вниз и скрылся из вида.

Тоня и Коля стукнулись лбами, пытаясь одновременно просунуть головы в пролаз и посмотреть, как там Гриша.

— Порядок, — донеслось оттуда, — тут сразу вниз, а потом, ну, ровно. Сейчас я отползу еще и давайте вы.

— Полезай, — сказал Коля Тоне, — я последним буду.

Тоня аккуратно забралась в пролаз и тоже исчезла в темноте.

Надо держать дистанцию, подумал Коля и помедлил полминуты, пока снизу не донесся уже далекий Тонин голос:

— Коля, давай!

И он, цепляясь за стены и чувствуя, как увлекает за собой мелкие камушки, полез вниз.

Подземный ход шел под уклон плавно, но Гриша ежесекундно ожидал, что он кончится обрывом, и не торопился. Все же он довольно быстро пробирался по узкому туннелю, хотя был выше и шире в плечах, чем Коля. О Тоне и говорить нечего: ей пространства хватало с избытком. А Коля, вроде бы и не толстый, полз медленно, то и дело задевая рукавами каменные выступы справа и слева. Он старался прижиматься животом к поверхности как можно плотнее, но раз или два все-таки ударился головой о камни сверху и порадовался, что на нем толстая теплая шапка. Полы пальто задирались и мешали ползти. А самое неприятное — в ребра Коле упирался Боскан, припрятанный за пазухой. Коля совсем забыл о нем, но Боскана, похоже, это не устраивало, и он чувствительно двинул Коле в бок своей единственной ногой при первом удобном случае. Кругом была полная темнота, и Коля уже с трудом понимал, где тут верх, а где низ. Он бы и вовсе запутался, если бы Боскан не напоминал о себе, время от времени впиваясь какими-то углами в Колино межреберье.

Коле показалось, что прошло не меньше часа, когда его окликнула Тоня:

— Коля, подожди, не спускайся!

— Что там? Ход закончился? — с надеждой спросил Коля.

— Нет, Гриша говорит, отдохнуть надо.

Отдохнуть, конечно, не мешало. Коля совсем выбился из сил. Может, не стоило им сюда забираться? Они и так были где-то под землей, а теперь спустились, наверное, еще на километр! Ну ладно, пусть не километр, пусть сколько-то метров, все равно — зачем? Им надо наверх, к свету и воздуху!

Тоня крикнула снизу, чтобы он спускался дальше, и странное путешествие продолжилось. Путешествие к центру Земли, подумал Коля.

На этот раз прошел не час, а целая вечность, когда его снова позвала Тоня.

— Осторожно, — крикнула она, — тут как бы ступенька и совсем узко, а дальше…

Он не расслышал, что там дальше, потому что Тоня ойкнула и замолчала.

— Что? Что такое? Тоня, ты цела? — заволновался Коля.

— Ага, — донесся до него голос Гриши. — Давай к нам, тут совсем свободно!

Коля заторопился из последних сил, передвинув Боскана под мышку, чтобы он не вздумал лягаться на ступеньке. Своды пролаза стиснули бока, но Коля не испугался, помня о предупреждении Тони. В ту же секунду он почувствовал, что ноги повисли в воздухе.

— Слезай, не бойся! — сказал совсем близко Гришин голос, а потом Колю ухватили за ноги и выдернули из пролаза, как пробку из узкого горлышка бутылки.

Было по-прежнему темно, но Коля догадался, что они снова оказались в пещере, на этот раз совсем небольшой. Он глубоко вздохнул и расправил плечи.

— Ну, отдохнули? — спросил Гриша через минуту. — Надо дальше. Там вроде нормальный ход теперь, я уже посмотрел… ну, нащупал его.

— Наверх? — с надеждой спросил Коля.

— Вниз.

Они помолчали. Коля вдруг понял, что ему все равно. Он слишком устал и упал духом, он слишком отчетливо ощущал над головой тонны сплошного холодного камня, которые навсегда — теперь Коля в этом не сомневался — отделили их от внешнего мира. Он будет делать так, как скажет Гриша. А когда сил не останется, ляжет прямо на камни и не будет больше шевелиться, пусть хоть ногами его бьют.

— Все, пошли, — сказал Гриша. — Я впереди.

— Давайте держаться за руки, — предложила Тоня, — чтобы не потеряться. Ничего же не видно, а вдруг там лабиринт?

Коля взял ее за руку и вздрогнул: пальцы у Тони были совсем холодные.

— Ох, вы же раздетые! — спохватился он. — Тут ведь холодрыга. Я сейчас тебе свое пальто дам!

— Да ну, ерунда, — отмахнулась Тоня. — Мне не холодно. А тебе, Гриша?

— И мне тоже.

Коля внимательно присмотрелся к ним: если не мерзнут, может, волшебство снова вступило в силу? Тогда они должны стать прозрачными и немножко светиться, как раньше. Но ни Тони, ни Гриши он в темноте не разглядел.

— Пошли, — поторопил Гриша.

Коля снова сжал Тонины пальцы и послушно двинулся следом за ней.

Дальше они шли по узкому, хотя довольно высокому коридору — по крайней мере, Коля не стукался о потолок головой, да и Гриша вроде бы тоже. Несмотря на усталость, идти было легче, чем ползти, но этот проход, как и прежний, неумолимо вел их вниз.

Пол был неровный, приходилось переступать через камни, и Коля поминутно спотыкался. Гриша вдруг остановился:

— А ну-ка, постойте. Тут ступеньки какие-то, как будто лестница. Я пройду чуток вперед.

Коля услышал, как он сделал несколько осторожных шагов.

— Ага, лестница! Только разрушенная немного, так что шагайте потише.

Коля нашарил ногой, где начинаются ступеньки, и стал спускаться. Держаться за руки теперь было неудобно, и они шли по одному. Гриша намного опередил их, чтобы разведать путь: его силуэт маячил далеко внизу.

Силуэт?! Коля остановился. Как же так? Ведь здесь кромешная тьма, ведь он только что ничего не видел! Он закрыл глаза, подождал немного, открыл их снова… точно, так и есть! Где-то впереди слабый свет, и Гришина фигура выделяется темным контуром.

— Тоня! Смотри! Эй, Гриша, что это такое светится?

— Подождите, — крикнул Гриша, — я сейчас гляну, стойте там пока!

Следующая минута тянулась для Коли едва ли не дольше, чем все их бесконечное путешествие в темноте.

— Есть! — донесся звонкий Гришин голос. — Идите!

Коля заторопился, стараясь не наступать Тоне на пятки и боясь надеяться… на что? Он и сам не знал.

Вскоре они снова увидели Гришин силуэт — отчетливый на фоне просвета между камнями. А за ним — белый снег, посеребренный лунным светом.

Они выбежали под открытое небо, не веря своим глазам: над головой луна и звезды, под ногами снег, кругом кусты и деревья.

— Ура! Ура-а-а! — завопил Коля и бросился обнимать друзей.

Гриша на радостях хлопнул его по спине так, что чуть не опрокинул в сугроб, а Тоня расцеловала их обоих. Коля вздрогнул: губы у нее были как ледышки. Он оглянулся на Гришу: тот с удивленным видом растирал щеки и нос.

— Холодно, — растерянно сказал он. — Тонь, ты не мерзнешь?

— Ой… — Тоня обхватила себя руками, — еще как мерзну!

— Вот и кончилось волшебство, — сказал Коля, расстегивая пальто. — Лучше бы оно еще немножко подержалось, пока добежим до лагеря.

Он отдал пальто Тоне, оставшись в свитере. Шапку и шарф протянул Грише и виновато вздохнул:

— У меня больше и нет ничего.

— Маловато на троих, — согласился Гриша. — Говоришь, лагерь рядом? Знаешь, куда идти?

Коля огляделся: они стояли на вершине поросшего лесом холма, откуда вся местность была как на ладони. Вон там начинается овраг, дальше — пруд. А с другой стороны должен быть лагерь. Не так уж близко.

— Придется поднажать, — сказал он. — Чтобы не замерзнуть. На бегу согреемся, а дома горячий чай!

— Я только не поняла, — сказала Тоня, застегивая пальто непослушными пальцами, — как же так? Мы все время спускались, всю дорогу, а вышли на вершину холма!

— Да, странно, — согласился Коля, пряча Боскана под свитер. — Но по сравнению со всем, что сегодня случилось, сущие пустяки. Ну, двинули?

Бежать у них, конечно, не получилось, пришлось ковылять по сугробам. Легче всех было Тоне: она почти не проваливалась в снег, как и Мыша. «И это хорошо, — подумал Коля, — мы хотя бы в штанах, а у нее ноги голые. Вот бы пригодились сейчас теплые Мышины колготки!»

— Пошли через лес, — сказал он, — срежем немного.

— А не заблудимся? — опасливо спросила Тоня.

— Да не! Это так, перелесок, вон сквозь него поле видно, не промахнемся.

Он решительно шагнул к деревьям, как вдруг сугроб у опушки шевельнулся и из-под снега поднялось что-то огромное, черное и лохматое.

«Медведь!» — промелькнуло в голове у Коли. Тоня завизжала, Гриша, кажется, потащил ее назад, прикрывая собой. И только Коля стоял не шевелясь. Не то чтобы он понимал, что от медведя им не убежать, он просто не мог двинуться с места. Медведь встал на задние лапы и вдруг посмотрел на Колю осмысленным взглядом. В глазах у него зажглись красные искры, и Коля, прощаясь с жизнью, успел подумать, что он уже видел что-то подобное, и удивиться.

Медведь снова опустился на четыре лапы и в один прыжок оказался рядом. От него пахнуло теплом, как от печки. Огромная лохматая голова оказалась на уровне Колиной головы. Коля зажмурился и почувствовал, как плеча коснулось что-то мягкое. Прошла секунда, другая… Медведь не торопился хватать его зубами и рвать когтями. Коля открыл глаза: мохнатое чудовище стояло в двух шагах от него, скосив красноватый глаз. Как во сне, Коля выдернул из снега ногу, потом вторую, подошел к страшному зверю, протянул руку и погладил его по спине, как собаку. Очень большую, прямо гигантскую собаку, куда там Баскервильской! Потом оглянулся: Гриша и Тоня смотрели на них во все глаза.

— Ты кто? — спросил Коля.

Чудовище не ответило, только неопределенно мотнуло головой. Возле него было тепло, и озноб от страха и холода у Коли тут же прошел. Странный медведь вдруг подогнул лапы и лег на снег, словно подставляя им спину, чтобы садились.

— Он прокатить тебя хочет, — с трудом выговорила Тоня.

— Я сяду, да? — нерешительно уточнил Коля.

Чудовище опять промолчало.

— Я за тебя подержусь, ладно? — на всякий случай сказал Коля.

Забраться на спину чудовищу оказалось легче, чем он ожидал. Медведь довольно фыркнул, но не двинулся с места.

— Он хочет, чтобы мы все сели! — догадался Коля.

Тоня и Гриша тоже залезли на мохнатую спину, которая свободно вместила бы еще пару пассажиров.

Медведь снова фыркнул, поднялся на ноги и легко побежал по снегу в сторону лагеря. Коля крепко вцепился в жесткую шерсть на его боках. В спину ему сопела Тоня.

— Он теплый такой, — сказала она. — Красота! Как в автобусе едем!

«Только бы он не передумал на полпути к лагерю!» — подумал Коля.

Но удивительный зверь уверенно трусил в нужном направлении, и Коля немного успокоился. Удивляться он уже не мог.

Через несколько минут их мохнатый автобус вдруг замедлил бег, оглянулся, принюхался, шевеля блестящим черным носом, и впервые за все время глухо зарычал.

— Чего это он? — спросил Коля и завертелся, пытаясь рассмотреть, что происходит. — Гриш, ты сзади сидишь, тебе видно?

— Видно, — тут же отозвался Гриша. — Это они!

— Кто?

— Ну, эти самые… Догоняют нас, сволочи!

— Хотят вернуть, — прошептала Тоня. — Дружок, миленький, не отдавай нас!

Коля не сразу понял, что она обращается к зверю. Зато зверь понял и припустил вперед, взметая снежные вихри. Коля прижался к его спине: не хватало еще свалиться на полном ходу! И тогда уже точно достаться… этим!

— Догоняют! — крикнул из-за спины Гриша. — Окружили, гады! А я вам не дамся теперь! Слышите?! И Тоньку не отдам!

Гриша кричал что-то еще, но Коля не разобрал: его голос вдруг стал далеким и тусклым, а в ушах приятно зашелестело… словно теплый ветер перебирает листву на ветвях.

— Вернитесь, — шептал ветер. — Вернитесь, вернитесь, вернитесь! Не бросайте нас! Так грустно, так пусто… Нас осталось так мало, а ведь мы когда-то владели этой землей, и все было хорошо. Мы столько знаем, столько умеем… Мы всему научим того, кто останется с нами жить… Мы были вам так рады, девочка и мальчик, и еще один мальчик… Зачем убежали? Не бросайте нас… Вернитесь, вернитесь, вернитесь! Нам плохо, плохо, плохо!

Ветер шумел, выдувая из головы мысли и слова, а потом вдруг застонал и заплакал на разные голоса. Слушать его стало совсем невыносимо, и Коля понял, что готов на все, лишь бы не скулили так пронзительно. Разжать пальцы, скатиться в снег, остаться с теми, кто плачет и зовет там, в темноте. Лететь над макушками деревьев под распахнутой во все небо зарей, купаться в потоке золотистых искр, заплетать в косы хрустальные водопады, пить сладкие весенние грозы, слушать, как звенит полная луна и шепчутся остывающие после жаркого дня камни. Ни о чем не тревожиться, ни за что не отвечать, никогда не быть виноватым… Просто разжать пальцы и упасть — не в снег, в блаженную безмятежность и безграничный простор.

Чувствуя, что сдается, он в отчаянии приник к мохнатой спине. В ребра тут же уперлось что-то твердое — Боскан! Коля встряхнулся, силясь поймать ускользающую мысль. Ага, вот оно!

— Стойте! — закричал он в снежную бурю, которую вздымали лапы волшебного медведя. — Подождите! Вам нужен один из нас, да? Чтобы навсегда остался с вами? Сейчас!

— Коля, ты что? — ахнула Тоня где-то вдалеке, хотя Коля чувствовал, что она по-прежнему сидит у него за спиной.

— Сейчас! — повторил Коля, выпрямился и достал из-под свитера Боскана. — Вот, смотрите! Возьмите его, пусть живет у вас!

— Обма-а-а-нщик! — взвизгнул ветер, ушам стало больно. — Не настоящий мальчик, игрушка, безделка, чепуха!

— Это Боскан — чепуха? Да много вы понимаете! Он пират, он испанский капитан, он герой… Он потерял глаз и ногу в сражениях! Он любил девушку и тоже ее потерял… У него теперь душевная рана, ее надо лечить! — Коля лихорадочно припоминал, что там еще насочинял Мыша. — Он помогает всем униженным и оскорбленным. Он и вам поможет, если попросите, он самый добрый и благородный! Он настоящий, он будет вам другом!

Ветер в ушах затих. Коля вдруг понял, что они не движутся: медведь замер на месте, снежные брызги улеглись. Стало совсем тихо. Тоня позади шмыгнула носом. Примут ли они, эти самые, подарок?.. Коля осторожно оглянулся, и тут же в ушах прозвучал… на этот раз не шелест, а просто голос: «Не смотри! Не смотри на них!» Коля послушно зажмурился и наугад протянул Боскана в пустоту.

Прохладные тонкие пальцы прикоснулись к его руке, соскользнули с нее и бережно взяли Боскана. Коля сидел неподвижно, не раскрывая глаз, пока Тоня не спросила робко:

— Коленька, ты что? Ты спишь?

— Они ушли? — спросил Коля.

— Ага, взяли твоего пупса и ушли.

И Коля открыл глаза. Кругом было пусто — черный лес, белый снег, а на снегу — странные следы, словно кто-то ходил по нему в одних носках.

Медведь переступил с ноги на ногу, Коля покрепче ухватился за густой мех, и они поехали дальше. Их мягко покачивало, от медведя шло ровное тепло, и Коля не заметил, как по-настоящему заснул.

Коле снилось, что он едет вместе с Мышей на поезде далеко-далеко. Вагон мерно покачивается на рельсах, звякает ложечка в стакане, Мыша смотрит в окно и грызет баранку. Сам Коля лежит на своей полке и крепко держится за подушку, ему тепло и уютно. Поезд замедляет ход и останавливается. «Приехали! — говорит Мыша. — Надо выходить, а у нас вещи не собраны! Слышишь, Коля? Приехали!» Коля все слышит, но не может пошевелиться и расстаться с подушкой. «Приехали!» — Мыша берет его за плечо и слегка трясет.

— Коля, приехали, просыпайся!

Коля разлепил веки и непонимающе уставился в темноту: голос был совсем не Мышин. И поезда никакого не было, и подушки. Он по-прежнему сидел на спине гигантского медведя, сзади его придерживала за плечо Тоня, а Гриша уже спешился и стоял рядом, разглядывая удивительного зверя в упор.

— Приехали, — повторила Тоня, — он дальше нас везти не хочет. Наверно, надо слезать.

Гриша помог им спуститься. Тоня спрыгнула легко, а Коля, который еще не до конца проснулся, подвернул ногу и плюхнулся в сугроб.

— Спасибо, — сказал Коля, поднимаясь и отряхиваясь. — Не знаю, кто ты такой, но спасибо тебе!

Они по очереди погладили зверя по теплому мохнатому боку, медведь мотнул головой — видимо, попрощался по-своему, по-медвежьи — и бесшумно затрусил прочь, в темноту.

Им все еще было тепло, но чернота вокруг сгустилась, звезды в небе казались холодными и колючими, как кристаллы льда, и Коле после хорошего и уютного сна опять стало не по себе среди безмолвной снежной равнины. Он постарался взять себя в руки, огляделся и уверенно сказал:

— Вон туда нам! Видите, огоньки горят? Это «Светлячок». Совсем чуть-чуть осталось! Он поэтому нас и высадил здесь — не хотел, чтобы его заметили. Пошли! Уже скоро утро, наверное. Мыша небось десятый сон досматривает.

Его вдруг кольнула тревога: а что, если Мыши нет на месте? Вдруг его обманом завлекли в лес, как и Колю, и он не смог убежать от тех, которые… от этих самых? Почему он так легко поверил, что все хорошо? Ох, надо скорее бежать в лагерь!

— Вы как, не замерзли еще? — спросил он у Тони с Гришей.

— Да нет, я так отогрелась, что до сих пор тепло, — сказала Тоня.

— И я, — кивнул Гриша.

— Хорошо! Но все равно давайте поскорее!

Несколько минут они шагали молча, потом Гриша вдруг остановился и прислушался.

— Ты чего? — встревожился Коля.

— Кто-то идет, слышите? Снег скрипит.

— Эти ваши, как их там... опять они? — испугался Коля.

— Нет, — ответила Тоня шепотом, пока Гриша вертел головой, пытаясь понять, где источник звука, — они ведь бесшумно ходят.

— Тише… вон они! — Гриша показал пальцем вперед.

Коля присмотрелся внимательно и тоже различил две фигуры, которые приближались к ним со стороны лагеря: одна повыше, другая совсем маленькая.

— Кто-то из наших, — сказал Коля и решительно двинулся им навстречу.

Маленькая фигурка вдруг остановилась, потом закричала:

— Коля! Коля, это ты? — и бросилась бежать, проваливаясь в снег на каждом шагу.

— Мыша! — обрадовался Коля. — Мыша-а-а!

Как ни старался Мыша бежать побыстрее, его высокий товарищ не отставал, хотя и держался чуть позади.

Коле казалось, что сегодня удивить его уже невозможно… но он ошибался. То, что он увидел, когда обе группы путников повстречались, поразило его едва ли не больше, чем прозрачная девочка или добрый медведь с красными глазами: спутником Мыши оказался не Паша, не Вася и даже не Алла Ивановна. Это был Серый.

— Коля, ну ты вообще! — пыхтел Мыша. — Ты куда ушел? Зачем? Я так испугался!

Он наконец отпустил Колю и во все глаза уставился на Тоню с Гришей.

— Ну вы вообще, — поддакнул Серый, тоже разглядывая Колиных товарищей, и стал снимать куртку. — Чокнутые все, на снегу небось спать можете, — он протянул куртку Грише. — Надевай, холодно в одной рубахе.

— А ты сам?

— А у меня свитер толстый.

— Это Тоня и Гриша, — сказал Коля, — я вам все объясню по дороге. Пошли, а то замерзнем. А сами-то вы что тут делаете?

— Как это что? — возмутился Мыша. — Тебя ищем! Я тебя потерял! А Серый вот со мной пошел.

Коля покосился на Серого. Серый смотрел себе под ноги. Мыша остановился, чтобы подтянуть штаны, потом догнал их и принялся рассказывать.

Мыша очень старался не обижаться на то, что Коля не взял его с собой на праздник для старших, но все равно немного обижался. Он не пошел вместе со всеми смотреть «Голубой огонек», а остался ждать, когда придет Коля, чтобы вместе выпить лимонаду с двумя шоколадными конфетами и мандарином из подарка, которые Мыша предусмотрительно сберег до вечера. Но Коли все не было, стрелка часов подползала к двенадцати, и Мыша решил сам пойти и посмотреть хотя бы в окошко, как там веселятся старшие и кто с кем танцует под магнитофон. Он хотел взять с собой Боскана, положил его на тумбочку, пока одевался, да так и забыл там. («Постой, постой, — перебил Коля, — а я его нашел в снегу у крыльца!» — «Угу, это я его туда зашвырнул, — сумрачно сказал Серый. — Заглянул к малявкам, а там этот одноногий на тумбочке лежит. А все ушли — веселятся, как дураки. А чего веселиться-то? Ну я, короче, разозлился и это… взял его и в окошко выбросил!»)

Мыша пришел в спортзал, потолкался там немного в толпе, но Колю так и не нашел. Спросил у Васи, Вася сказал, что видел Колю возле кухни — может, пошел принести еще лимонада или печенья. Мыша тоже пошел на кухню, но там было темно, все закрыто и никаких следов Коли. Ой, то есть следы-то как раз были, но не на кухне, а на улице. Четкие такие следы в снегу: мимо кухни, вокруг беседки — и прямиком к воротам! («Погоди, — опять встрял Коля, — так ты только мои следы видел? А свои собственные, следы от ботинок с насечками и от санок?» — «Нет, моих там не было, только твои и больше ничего…» — «У-у-у, гады!» — «Кто?» — «Потом расскажу, давай дальше!»)

У ворот следы свернули в сторону, и Мыша, шагая по ним, уперся в сетку забора. Отпечатки Колиных ног продолжались снаружи, но как он туда пробрался? Ворота заперты… Перелез через забор? Коля ловкий, он может!

— Эй, подмышка, ты чего тут вожгаешься?

Из-за беседки вышел Серый с сигаретой в зубах. Прячется, значит, тут от всех и курит тайком. Ну и пес с ним!

— Не твое дело, — огрызнулся Мыша.

Ему было не до Серого: с Колей явно случилось что-то странное или даже страшное! Зачем он один, никого не предупредив, ушел с праздника в ночь и стужу? И как перебрался через забор? Мыша подергал металлическую сетку.

— Старшим грубить нехорошо, — Серый неспешно двинулся к нему. — Ты, что ль, в лес собрался? Зачем?

— За подснежниками! — буркнул Мыша.

— Чего-о-о?

Мыша дернул сетку посильнее — она соскочила с крючков и оказалась у него в руках, открывая проход.

— Ты смотри, забор сломал! — Серый гнусно хихикнул. — Как же тебе не ай-ай-ай? Воспитательница по попе нашлепает!

Мыша, даже не оглянувшись на него, осторожно вылез через дырку в заборе наружу.

— Ты куда это навострился? — опешил Серый. — Эй ты, с тобой разговаривают!

Он в два шага оказался возле забора и ухватил Мышу за шиворот. Мыша рванулся изо всех сил, но Серый не отпускал. Что-то с треском порвалось, в снег полетела пуговица, Мыша извернулся — и оказался на свободе, а пальто осталось в руках Серого.

— А ну стой! Стоять, кому говорят! — заорал Серый.

Но Мыша уже припустил прочь от него, стараясь не терять из виду Колины следы. Коля не мог уйти далеко, зачем ему? Только бы удрать от Серого… Он оглянулся и с удовольствием увидел, что Серый, вылезая через дырку в заборе, зацепился за сетку и, ругаясь, пытается выпутаться из нее.

— Попалась рыбка на крючок! — крикнул, не удержавшись, Мыша.

Бежать по снегу было тяжело, он сбавил темп и тут же понял, что напрасно так легкомысленно расстался с пальто. Мороз немного отпустил, но холод пробирался под свитер и рубашку. Мыша натянул шапку на уши и опять прибавил шагу.

Колины следы вели в сторону оврага. Что за чудеса! На лыжах он там, что ли, собрался кататься среди ночи? Ну Мыша ему задаст, когда найдет! Это же очень опасно, там такие крутые склоны! А если он что-нибудь себе сломает? А если он что-нибудь уже сломал?..

— Коля! — позвал Мыша отчаянно. — Ко-о-оля!

За его спиной заскрипел снег, Мыша вздрогнул и отскочил в сторону… и покатился кубарем — вниз, вниз, вниз. Падение прекратилось так же внезапно, как началось. Мыша поерзал в снегу, кое-как поднялся, ощупал руки-ноги-голову — вроде целы. И тут на него обрушилось сверху что-то большое, темное и тяжелое. Мыша завопил, из последних сил брыкаясь и отбиваясь от того, кто набросился на него в темноте.

— Ты псих вообще! — обозлился Серый, отползая в сторону и потирая колено. — Как бешеный, ей-богу!

Мыша тоже поторопился отползти от него подальше.

— Ты зачем здесь? — спросил он подозрительно.

— Погулять вышел, — фыркнул Серый. — Псих чокнутый, ты бы еще в одних трусах убежал!

Он повозился в снегу и вытащил из-под себя Мышино пальтишко.

— Одевайся, короче, по-быстрому и пошли, пока я тебе не врезал, — он сердито сплюнул.

— Сам иди, — в тон ему ответил Мыша, но пальто взял. Припорошенное снегом и лишившееся пуговиц, оно все-таки прибавило ему уверенности в себе. — А я пойду Колю искать.

— Ты точно сбрендил, — восхитился Серый. — Оба вы башкой ушибленные!

Мыша ничего не сказал, только засопел, поплотнее запахнул пальто и принялся карабкаться по склону оврага. Это было нелегко: снег осыпался, и Мыша вместе с ним съезжал обратно. Серый некоторое время молча за ним наблюдал, потом спросил миролюбиво:

— Слышь, а правда, зачем ты в лес потащился?

Три неудачных попытки выбраться из оврага не улучшили Мыше настроения, и он угрюмо бросил:

— Сказано тебе, за Колей.

— С чего ты взял, что он тут?

— Следы видел. Там, у забора, и возле оврага еще.

Мыша соскользнул со склона в четвертый раз.

— Тут не получится, — сказал Серый. — Надо дальше, где подъем не такой крутой.

Он пошел, не оглядываясь, вдоль откоса. Мыша, помедлив, отправился вслед за ним. Удобное для подъема место нашлось метров через двадцать, и они довольно быстро выбрались из оврага. Мыша завертел головой:

— Ну вот… а тут Колиных следов нету. Надо вернуться туда, где они были.

— Да с чего ты взял, что это его следы?

— Я знаю, — упрямо сказал Мыша. — Его не было на танцах, и Вася видел, как он уходит. И я сам чувствую, что с ним что-то случилось. Ты иди в лагерь, я дальше сам.

— Ага, то-то волки в лесу обрадуются! Сначала один вкусный мальчик сам прибежал, потом второй.

— Тут нет волков, — голос у Мыши предательски дрогнул. — Алевтина Петровна говорила, что нет.

— Ну, тогда медведи. Медведи тут точно есть.

— А медведи спят! И вообще, какое твое дело? Пусть я уйду, и меня съедят волки, тебе-то что?!

— А ничего, — пожал плечами Серый. — Мне плевать вообще. Где ты следы-то эти видел? Тебе небось показалось!

Они принялись искать Колины следы, но безуспешно. Мыша совсем приуныл, а Серый разозлился и сказал, что хватит им обоим придуриваться и надо идти домой. И тут оба услышали, как где-то на границе поля и леса залаяла собака.

— Что это? — спросил Мыша.

— Волки, — фыркнул Серый.

— Зачем ты врешь? Волки не лают!

— А собаке там тоже нечего делать. Они все во дворах сидят.

— А может, это охотники? Пошли посмотрим, а? Вдруг они видели Колю? Или вдруг он у них! Пустили его к костру погреться, а?

Серый недоверчиво хмыкнул, но возражать не стал, и они заспешили в ту сторону, откуда доносился лай.

Никакой собаки они не нашли, зато встретили Колю, целого и невредимого, а вместе с ним еще двоих незнакомых ребят.

— Счастливчик ты, Мыша, — усмехнулся Коля. — Искал одного, а нашел троих. С тобой за грибами, наверно, хорошо ходить.

— А кто все-таки лаял? — задумался Мыша. — С вами собака была?

Коля переглянулся с Тоней и Гришей.

— Собака? Ну, разве что Баскервильская, — неопределенно сказал Коля.

— Скорее, медведь, — поправил его Гриша.

Коля никогда не видел медведей, да и Баскервильских собак тоже, поэтому не стал спорить.

— Теперь вы рассказывайте! — потребовал Мыша. — А то уже скоро придем, а мы с Серым так ничего и не знаем.

И Коля стал описывать свои приключения. Он старался говорить побыстрее, и закончил рассказ, когда они подошли к воротам лагеря.

— Слушайте, а что мы остальным скажем? — вдруг спросила Тоня. — Нам ведь не поверят. И пустят ли нас с Гришей вообще?

— Придумаем что-нибудь, — пообещал Коля. — Это не так уж важно! По сравнению с тем, что произошло.

В лагере было тихо, но в спортзале еще горели окна и доносились звуки музыки.

— Ого, до сих пор гуляют! — удивился Коля. — Это хорошо, может, в суматохе и не заметили, что нас не было.

В их корпусе тоже светилось окно, правда, только одно. Они по очереди проскользнули в теплый коридор, стараясь не слишком шуметь.

Серый подождал, пока все пройдут, и негромко сказал Мыше, который распутывал шнурок на ботинке:

— Слушай, ты это, насчет того пупса… ну, которого отдали этим самым. Не злись, короче.

— Да я не злюсь. Хорошо, что так получилось, он вон всех спас! Получается, что благодаря тебе!

— Точняк! — Серый потрясенно почесал в затылке и посветлел лицом.

Они прокрались по коридору, и Коля осторожно приоткрыл дверь в спальню младшего отряда. Там было все так же пусто, кровати заправлены, подушки белеют ровными треугольниками.

— Ничего не понимаю. Скоро уже утро должно быть, — сказал Коля. — Я ушел без чего-то там двенадцать.

— А они все еще телевизор смотрят! — догадался Мыша.

Коля осторожно приоткрыл дверь в комнату отдыха. Мыша был прав: там по-прежнему светился экран телевизора, а перед ним сидели малыши.

— Это вы, ребята? — спросила Алла Ивановна, оборачиваясь и щурясь в темноту коридора. — Заходите скорей!

В телевизоре начали бить куранты. Коля переглянулся с друзьями. Мыша дернул его за рукав:

— С Новым годом!

— С Новым годом! Ура! — закричали в комнате.

А Карлсон спросонья крикнул:

— С Днем рождения!

И все засмеялись.

Странное дело: вроде бы в лагере все дети были наперечет, вожатые каждого знали в лицо и по имени, поэтому двоих посторонних должны были сразу заметить. Тоня с Гришей ни от кого не прятались, открыто заняли кровати в спальнях, вместе со всеми ходили в столовую, кружки, лыжные походы, но никого это не удивляло и не вызывало вопросов. Поначалу их вообще как будто не видели и замечали, только если Тоня и Гриша первыми начинали разговор. Тогда воспитатели и вожатые на секунду задумывались, кто это такие и как их зовут, но тут же забывали и ни о чем не спрашивали. Ребята тоже сразу стали считать их своими. Если кого и посещало смутное недоумение, Тоня с Гришей быстро рассеивали его. В своем отряде они говорили, что перевелись сюда из четвертого корпуса. А тем, кто жил в четвертом, говорили, что они из второго, просто приехали позже остальных. Через два дня Коля и сам привык считать их совершенно обычными мальчиком и девочкой.

В новогоднюю ночь никто не простудился, только Мыша чихнул несколько раз первого января. Диана не позволила ему идти играть со всеми в снежки, зато принесла малинового варенья и меда. Мыша не возражал: после ночных приключений возней в снегу он был сыт по горло.

Друзей беспокоило лишь одно: что делать, когда каникулы закончатся? Все разъедутся по домам, Коля с Мышей сядут на поезд и отправятся в Ленинград, к маме с папой. А у Тони и Гриши нет ни дома, ни семьи.

— Ничего, не пропадем, — говорил Гриша.

— Конечно, — горячо поддерживал его Коля. — Можете с нами поехать!

— Только мы сами непонятно где жить будем, — вздыхал Мыша. — Но это ничего, мама с папой вас не прогонят, я точно говорю!

Серый сопел и хмыкал, а однажды, когда снова зашел этот разговор, сказал:

— Так это, короче, можно у меня тоже пожить. В деревне, там дом у нас пустой стоит. Хозяйничать будете. А я в детдом все равно не пойду, сбегу, приеду к вам, вместе будем.

Тоня благодарила всех, Гриша задумчиво кивал.

Про их необыкновенные приключения и общую тайну знал еще только один человек. Мыша долго упрашивал Колю, чтобы тот позволил ему рассказать все Вале.

— Она не проболтается, честно-честно! Она серьезная, как ты почти. Ну Коля, ну можно, а?

На третий день Коля не выдержал и сдался, и Мыша радостно побежал на поиски Вали. Она сначала не поверила, но Мыша ее убедил, когда сказал, что у него больше нет Боскана. Против этого аргумента Вале было нечего возразить, да она и сама понимала, что Мыша не стал бы так шутить.

Потом они вместе пошли на поиски Коли и обнаружили его в спортзале, где он и Гриша слушали, как Тоня играет на пианино.

— А как вы думаете, — волнуясь спросил Мыша, — они… ну, эти самые, которым отдали Боскана, они не будут его обижать? Валя вот тоже переживает.

Коля пожал плечами и беспомощно оглянулся на друзей: он и сам задавался вопросом о дальнейшей судьбе Боскана.

— Нет, — серьезно ответила Тоня. — Они никого не обижают. Они же, в общем, не злые. Они постараются сделать для него самое лучшее, что смогут.

— Ага, только представления о самом лучшем у них довольно-таки дикие, — вставил Коля.

У Мыши сделался несчастный вид, и Тоня поспешила добавить:

— Это они для людей могут что-то не то сделать. Не понимают они про нас. Но Боскан — он же кукла. Живой человек — это одно, а пластмассовый Боскан — совсем другое. Я уверена, что ему там будет хорошо, а уж они постараются ему помочь. Может, у него теперь снова будет две ноги и два глаза, разве плохо?

Мыша с Валей подумали и решили, что совсем не плохо, даже очень хорошо.

— Гриша, а почему ты мне сказал не смотреть на них... на этих? — спросил Коля, когда успокоенные Мыша с Валей убежали строить снежную крепость.

— Это когда же?

— Да вот когда я им Боскана отдавал.

— Не говорил я ничего такого. Это Тоня, наверное.

— Нет, мужской был голос, не Тонин.

Коля задумался и вдруг вспомнил еще кое-что:

— Ну а в стенку Мыше ты стучал?

— В стенку — это я, — признался Гриша. — Хотел хоть как-то поговорить, хоть через стенку, только чтоб с живым человеком, а не с этими.

— Эх, так я и не посмотрел на них!

— Вот и хорошо, что не смотрел, — сказала Тоня. — Когда смотришь, они околдовать могут, глаза отвести. Забудешь про все и останешься у них сам вместе с Босканом. А так все правильно получилось.

— Только непонятно, кто это меня надоумил глаза закрыть. Наверно, мы уж этого и не узнаем.

Каникулы шли своим чередом. Коля и Мыша уже чувствовали себя в лагере хозяевами и помогли Тоней с Гришей освоиться. У Коли кроме пальто была теплая курточка, которая прекрасно подошла Тоне, а Мыша с радостью отдал ей свои колготки. Они были куплены ему на вырост и доходили до подмышек, так что Тоне оказались почти впору. Серый поделился одеждой с Гришей: они носили один размер и оба были равнодушны к дыркам и заплатам.

Погода стояла отличная, у всех было хорошее настроение, только за три дня до окончания смены пришлось поволноваться — на этот раз из-за Серого.

Он пропал. Во время завтрака сидел за столом на своем обычном месте, а потом, никому ничего не сказав, просто исчез из лагеря. Он не явился ни на обед, ни на полдник.

Коля созвал друзей на тайный совет.

— Как думаете, что приключилось с Серым?

— Думаешь, что они… ну, эти, опять бузят? — серьезно спросил Гриша.

— Кто их знает. Может, тоже хотят подружиться с нашим Серым и сделать его прозрачным. А запросто!

— Надо сказать Паше, — предложила Тоня. — Сами мы его не найдем там под землей.

Сошлись на том, что сообщат Паше об исчезновении Серого, но остальное пока придержат при себе.

— Я тут поседею с вами, — сказал Паша. — Или умру от разрыва сердца во цвете лет. Или плюну на все, и пусть Серого выгоняют из лагеря и отправляют в детдом. Похоже, ему туда очень хочется!

Мыша посмотрел на него испуганно. Ему не хотелось, чтобы Паша умирал от разрыва сердца, но детдома для Серого тоже не хотелось.

К счастью, Серый скоро нашелся: Алевтина Петровна встретила его на автобусной остановке, и они вместе пришли в лагерь. Паша увел беглеца в игровую комнату и долго там с ним беседовал, пока остальные ждали в коридоре под дверью. Воспитателям Паша ничего не сказал.

— Нет, серьезно, а где ты был? — спросил потом Коля у Серого.

— Где был, там уже нет, — отрезал Серый и не стал больше разговаривать на эту тему.

Коля и Мыша уезжали из лагеря первыми: их ждал самый далекий путь до дома.

— Я попрошу Пашу, чтобы купил вам билеты до Ленинграда, — сказал Коля Грише с Тоней, — родители ему деньги по почте вышлют. Если что, поживете пока у Серого немного.

— У бабушки тоже можно, — сказала Валя. — Она добрая, ничего не скажет.

Гриша сосредоточенно слушал, Тоня теребила галстук.

Но этот план им не пригодился: события приняли неожиданный оборот. В день отъезда, когда Коля с Мышей укладывали последние вещи при деятельной помощи остальных, в палату вошли двое взрослых: Алла Ивановна и какой-то мужчина в пальто с барашковым воротником, в очках и с бородой.

— А вот и они, — весело сказал бородач, и Коля с изумлением понял, что это тот самый человек, с которым они ехали в поезде и который угостил его волшебными леденцами. — Гриша, Тоня, а ну-ка покажитесь! Гриша, я погляжу, в весе чуток прибавил. А Антошка такая же худенькая, вот что ты будешь делать!

Гриша посмотрел на Тоню, а Тоня, приоткрыв рот, уставилась на бородача.

— Меня так мама в детстве называла… Антошкой, — наконец проговорила она.

— Ага, называла, а тебе не нравилось. Ты говорила, так только мальчишек зовут, помнишь?

Тоня беспомощно перевела взгляд на Колю. Бородач снял очки и тоже посмотрел на него, и тут Коля вспомнил. Незнакомец в поезде, угостивший их леденцами, стоял тогда у вагона и курил. Коле еще показалось странным, что у него огонек от сигареты как будто отражается в глазах и в них горят красные искры. Такие же глаза были у того волшебного медведя, который не дал им замерзнуть в лесу.

— Ну что, — сказала Алла Ивановна, — Гриша, Тоня, придется вам тоже сегодня уезжать, раз ваш дядя уже билеты купил.

— Ага, — бородач улыбнулся Коле, — вместе и поедем, на одном поезде. Доверили мне племянников отвезти в Ленинград к родителям.

— Вы, ребята, собирайте вещи, а мы с Филиппом Николаевичем подождем.

Когда они вышли, Коля возбужденно зашептал:

— Видали, да? Филипп Николаевич! Дядя ваш…

— Он мне не дядя, — сказала Тоня, — да и мы с Гришей не родня. И откуда он знает, как меня мама называла? Я никому не рассказывала. А этого Филиппа Николаевича вообще впервые вижу!

— А вот и не впервые, — засмеялся Коля. — Только в прошлый раз он был побольше и помохнатее!

И рассказал, как Филипп Николаевич, или как его там по-настоящему, подарил ему ту самую коробочку монпансье и как он похож на того гигантского медведя в лесу.

— Он вас не обидит, — заключил Коля. — Да и вообще, если все вместе поедем, бояться нечего!

Вещей у Гриши с Тоней было всего ничего, так что через пятнадцать минут вся компания дружно шагала к автобусной остановке. С товарищами по отряду они попрощались еще раньше, но Серый, Катя, Валя и Диана пошли их проводить. Паша сегодня был занят на лыжных соревнованиях, поэтому Коля еще с утра разыскал его, чтобы сказать спасибо.

— За что? — удивился Паша.

— Так… вообще, — Коля пожал плечами. — Я думал, это будут грустные каникулы. А они были очень хорошие!

— Тогда приезжай к нам еще! — весело сказал Паша.

Когда они шли к остановке, Мыша подергал брата за рукав и спросил громким шепотом:

— А они поженятся?

— Кто? — рассеянно уточнил Коля.

— Паша и Диана!

— Чего? — Коля засмеялся. — Это уж я не знаю!

— Ты, что ли, не спросил у него? — Мыша осуждающе покачал головой.

— Нет, не спросил. Сам спрашивай, если тебе так интересно!

— Так Паша — твой вожатый.

— А Диана — твоя вожатая! Вот и спроси у нее.

Мыша только вздохнул.

Филипп Николаевич помог им поднять чемоданы в автобус, а потом отошел в сторонку и заговорил с водителем, чтобы не мешать прощанию.

Все шмыгали носами, то ли от холода, то ли от избытка чувств. Серый каждого ткнул в плечо:

— Колян, Миха, Гришка… ну, короче, это, давайте! Тонька, ты тоже там… Миха, отойдем на два слова.

Воровато озираясь, Серый сунул Мыше бумажный сверток, перевязанный бечевкой:

— На, это тебе. Подарок, короче.

— Спасибо… — растерялся Мыша. — А что это?

— В поезде посмотришь. Сядете пить чай, ну и откроешь тогда.

Мыша повертел подарок в руках: там было что-то твердое.

— Пряники, да? — обрадовался Мыша. — Мятные или шоколадные?

— Ага, пряники. Ну все, иди давай. Вам пора уж, а то девчонки реветь начнут. Мне больно надо им потом сопли вытирать!

Они должны были ехать в соседних вагонах, но Филипп Николаевич договорился с соседями поменяться местами, и в результате Коля с Мышей и Гриша с Тоней оказались все вместе в одном купе. Сам Филипп Николаевич остался в своем вагоне, но скоро пришел к ним пить чай.

Они жевали печенье и бутерброды, смеялись, вспоминали, как Гришу завалила рухнувшая снежная крепость и как его потом откапывали до самого обеда, как Тоня победила на музыкальном конкурсе, а Коля и Катя заняли второе место на танцевальном. О том, что произошло в новогоднюю ночь, по молчаливому общему согласию никто не заговаривал.

Когда сели пить чай по второму кругу, Коля вспомнил, что Алевтина Петровна испекла им в дорогу пирог с капустой, а Мыша хлопнул себя по лбу:

— У меня же пряники есть! Серый принес, представляете? Откуда только взял, непонятно, к нему в родительский день никто не приходил. Может, он за ними в город ездил — ну, помните, когда мы его потеряли?

Не переставая болтать, Мыша развязал бечевку, развернул грубую серую бумагу и замолчал. Коля через его плечо взглянул на подарок и присвистнул:

— Вот так пряник!

В обертке лежал целлулоидный пупс в ситцевом комбинезоне и вязаных носочках. Руки-ноги у него были на месте, бледно-голубые глаза строго смотрели на Мышу: кто такой? не обидит ли?

— Ну точно, — сказал Гриша, — он за ним, видать, мотался домой. Это ж не в магазине куплено, он потертый уже и на носу ссадина. Это он тебе вместо Боскана.

Мыша осторожно потрогал кукольный нос и оглянулся на брата:

— Коля, ты дашь ему имя? Это ведь не Боскан, это уже другой кто-то.

— Конечно, — согласился Коля, — имя придумаем. И это будет уже совсем другая история.

Вечером легли поздно. Коля дождался, пока все заснут, тихонько выбрался из-под одеяла, накинул пальто и пошел в соседний вагон. Ему надо было поговорить с Филиппом Николаевичем. Только там, наверное, тоже все уже улеглись, как бы не разбудить…

К счастью, ему не пришлось никого тревожить: Филипп Николаевич курил в тамбуре между вагонами.

— Никто ничего не говорит, — сказал Коля, — ну и я молчал. А хотел сказать спасибо за те конфеты, ну и вообще… за все.

— На здоровье, — кивнул Филипп Николаевич. — Я тоже хотел с тобой поговорить. Ты присмотри за Тоней и Гришей, ладно?

— Как это? — не понял Коля. — Ведь это вы за ними присматриваете?

— А я утром сойду на станции, в шесть двадцать. Мне дальше ехать нельзя. Тут моя земля, я редко выхожу за ее пределы.

Коля помолчал.

— А вы, получается, заранее знали, что с нами все это произойдет? Конфетами меня угостили, потом в сугробе поджидали.

— Да, знал. Я с вами пройти туда не мог, для меня этот путь закрыт, так что вот… сделал все, что было в моих силах.

— И еще потом мне подсказали, чтобы я на этих… ну, тех, которые… чтобы я на них не смотрел, да?

— Да.

— А конфеты были волшебные? — спросил Коля и тут же смутился, потому что Филипп Николаевич был не волшебный, а самый обычный и настоящий, и даже в глазах у него теперь ничего не светилось.

— Нет, конфеты не волшебные, я их просто на станции купил. Понимаешь, когда кто-то вот так становится прозрачным, он немного забывает себя и свою прежнюю жизнь. Надо дать ему человечьей еды, он тогда все вспомнит и сможет вернуться.

— А если бы… если бы вы ошиблись? Если бы все произошло совсем не так и кончилось для нас плохо? А у нас только и было — какие-то леденцы.

— Я не мог ошибиться, — сказал Филипп Николаевич тихо, и глаза у него стали грустные. — Я никогда не ошибаюсь и все знаю, потому что уж такой я есть. Ошибаться — это только люди могут.

Коля нахмурился, подумал немного и сказал:

— А вы вот тоже ошибаетесь! Вы хотите на станции сойти в шесть двадцать и не знаете, что поезд опаздывает и остановка будет в шесть пятьдесят! Я слышал, проводница сказала.

— Серьезно? — удивился Филипп Николаевич и как будто немного повеселел.

— Но если вы и правда все знаете, посоветуйте, как мне быть.

— Я попробую. Выкладывай!

— Что сделать, чтобы мама с папой не разводились?

— Ничего не надо делать. Пусть сами решают, как будет лучше. Здесь ты за них не в ответе.

Коля кивнул, потом почесал переносицу, вздохнул поглубже и все-таки спросил:

— Мы с Мышей будем жить вместе? А то, может, они нас поделят. Еще поссорятся небось, каждый захочет, чтобы Мыша оставался с ним.

— Ну вот еще! Конечно вы будете вместе. И ты им нужен не меньше, чем Мыша. Ни тебя, ни его родители не оставят.

Тут Коля вспомнил еще кое-что:

— А Серый? Его правда отправят в детдом?

На этот раз Филипп Николаевич долго молчал. Громко стучали колеса, по ногам тянуло сквозняком. Коля поправил на плечах сползающее пальто, и Филипп Николаевич словно очнулся:

— А ты напиши ему письмо и сам спроси, как он там.

— Да ну, чего я ему напишу…

— Что хочешь! Хоть таблицу умножения. Он поймет.

— У меня адреса нету, — спохватился Коля.

— Записывай!

Коля похлопал себя по карманам в поисках чего-нибудь, чем и на чем можно написать. Филипп Николаевич потушил окурок, сам достал огрызок карандаша и нацарапал адрес на картонке от сигарет.

— А теперь топай спать! Холодно тут, еще простуду схватишь.

Рано утром Филипп Иванович вышел на тихой занесенной снегом станции с крохотным деревянным домиком вместо вокзала, и дальше они поехали одни.

Коля, не откладывая, сел сочинять письмо Серому и писал его всю дорогу, то и дело спрашивая совета у остальных.

— В Ленинграде сразу отправлю, — сказал он, пряча в сумку пухлую стопку исписанной бумаги.

— Странно, да? — сказал Мыша, когда поезд медленно подползал к знакомому вокзалу. — Всего две недели прошло, а как будто целая жизнь.

Коля кивал, но слушал невнимательно. Он размышлял о том, как представить маме с папой Тоню и Гришу и где они теперь все вместе будут жить.

За окном уже тянулся перрон, Мыша прижался носом к стеклу, отыскивая родителей среди встречающих.

— Ленинград, — прошептала Тоня, — я так давно его не видела.

Серого не отдали в детдом. Он получил Колино письмо и весной приехал на каникулы в Ленинград. Там он ходил с друзьями в Эрмитаж и кондитерскую «Север», а летом Коля с Мышей отправились к нему в гости и впервые в жизни были на настоящей рыбалке.

Тоня нашла в Ленинграде своих родственников, которые почему-то совсем не удивились незнакомой девочке, а взяли ее и Гришу к себе жить.

Паша и Диана поженились, но до этого еще несколько раз приезжали в «Светлячок» вожатыми. Валя узнала про их свадьбу от бабушки, а уже от Вали эту новость услышали Коля с Мышей. И Мыша сказал: «А я так и знал!»

И все было хорошо, если не считать того, что Мыше время от времени приходилось надевать теплые колготки.

На этом я, дорогой читатель, прощаюсь с тобой, потому что меня ждут важные дела. Мой добрый друг Мигель де Унамуно прислал письмо, и я плыву к нему в гости на своем корабле «Ля Аллегра Фамилия».

Горизонт чист и ясен, и мои верные матросы поют свою любимую песню:

Капитан Хуан Боскан,

Йо-хо-хо!

Наливай полней стакан,

Йо-хо-хо!

Прогоняет ураган,

Непогоду и туман

Наш бесстрашный капитан,

Йо-хо-хо!