Наблюдая любовь (гет)

Гарри сначала чувствовал вину за то, что оставил жену и ребенка на полдня, но Джинни настояла, чтобы он воспользовался хорошей погодой и полетал. Гарри подозревал, что она просто хочет спровадить его, чтобы выспаться с Джеймсом. Бедняжка, она совсем изнемождена. Но это не ее вина. Джеймсу не было и года, как они узнали, что Джинни вновь беременна. Гарри хотел остаться — вдруг ей что-нибудь понадобится, но она назвала его наседкой и настояла, чтобы он проветрился с Роном, если тот свободен.

— Уверена, Гермиона будет рада отдохнуть от этого придурка немного, — предположила она.

Почему-то я сомневаюсь в этом, — подумал Гарри. С тех пор, как Гермиона объявила о своей беременности несколько месяцев назад, они с Роном стали еще ближе. Эту пару окружало таинственное спокойствие, даже безмятежность, так не свойственная им. Насколько он знал, такое поведение не было типичным для Рона и Гермионы. Когда они выделись по выходным в Норе, Гермиона всегда тихо сидела рядом Роном. Даже когда они начинали спорить, Рон всегда уступал первым, чтобы не тревожить ее.

Гарри подозревал, что эта беременность не была первой для них. За несколько месяцев до того, как Джинни узнала, что беременна Джеймсом, Рон был без ума от счастья, намекая на секреты и планы. Наконец однажды в пятницу Рон поделился, что они с Гермионой сделают важное объявление на воскресном обеде. Но когда воскресенье наступило, ни Рон, ни Гермиона в Норе не появились, лишь прислав записку, что не смогут прийти. Рон отсутствовал на работе неделю, объяснив это неожиданным отпуском. Гарри слишком хорошо знал своего друга, чтобы понять — это ложь, но не стал на него давить.

Он обнаружил еще одну догадку о их проблеме в тот день, когда Джинни рассказала семье о беременности. Гермиона и Рон были искренне рады за них, но Гарри чувствовал печаль за их улыбками. Это подтвердилось, когда он наткнулся на Гермиону, которая плакала в объятиях Рона, утешающего ее. «Наше время еще придет», — успокаивал он жену, поглаживая по волосам, и Гарри почувствовал, как его сердце сжалось от понимания причины их боли. Понятное дело, он не был удивлен, когда Рон и Гермиона повременили с объявлением этой беременности. Джинни думала, что это какие-то маггловские суеверия, но Гарри подозревал: они просто хотели убедиться, что все в порядке — Гермиона не совсем доверяла волшебным диагностическим заклинаниям.

Рон, конечно же, был в полном восторге, как только они поделились новостями. Гарри даже стало интересно, переставал ли друг улыбаться хоть иногда. Рон, очевидно, наслаждался изменениями в теле Гермионы, рассказав Гарри за бокалом, что не может налюбоваться своей беременной женой.

— Она такая сексуальная, — поделился Рон после нескольких огневиски. — Она так возбуждает. Это будто смотреть, как наша любовь растет прямо внутри нее, понимаешь?

Гарри понимал, очень даже хорошо понимал. Но каким бы понимающим другом ни был Рон, Гарри был уверен, что тот не захочет слышать подобное о своей сестре.

Гарри был очень рад за своих лучших друзей, у которых вскоре будет полноценная семья, которая у него уже была. Он знал, что обязан своим счастьем Рону и Гермионе, любви, которую они разделили с ним. Он был уверен, что без тех слов, сказанных Роном в хеллоуинскую ночь, он не смог бы встретиться с Джинни после разрыва. Благодаря объяснениям Рона он решился поговорить и, что более важно, выслушать Джинни. К Рождеству они уже могли находиться в одной комнате без напряжения, а к свадьбе Рона и Гермионы летом они уже целовались и обжимались. Сейчас они были счастливы в браке, растили сына и ждали еще одного ребенка!

Гарри испытывал облегчение от того, что отношения с Джинни были единственным изменением после той ночи на Хеллоуин. Узы, которые соединяли их троих, были очень крепкими, чтобы их разорвать — с годами они лишь укреплялись. Больше всего Гарри беспокоила реакция Рона. Он знал, что будет смущаться перед Гермионой, но понял, что она не потерпит неловкости. А вот на счет Рона у него были сомнения. Гарри не хотел, чтобы Рон думал, будто у него есть романтические или сексуальные чувства к нему, или, не дай Мерлин, к Гермионе. Но Рон успокоил его, когда они встретились на кухне тем утром. Он хлопнул его по плечу, улыбаясь:

— Приятель, у тебя самое смешное секс-лицо, которое я когда-либо видел, — Рон скорчил гримасу, изображая лицо Гарри во время оргазма. — Слава Мерлину, мне больше никогда не придется это видеть! — и он вернулся к приготовлению завтрака.

Тогда они в последний раз упомянули тот инцидент.

* * *

Гарри приземлился в саду Рона и Гермионы с легким хлопком и поднялся на крыльцо,намереваясь зайти как обычно. Его рука застыла возле двери, когда он заглянул в окно. Рон стоял посреди кухни в одних пижамных штанах, что само по себе было странным, ведь Рон редко одевался до обеда на выходных, если в этом не было необходимости. Проблема была в том, что он был не один: Гермиона сидела на кухонном столе, раздвинув ноги, пока ее муж ласкал ее грудь. Вот дерьмо! Снова? Эти двое не могут заняться сексом в спальне, как нормальные люди?

Рон отступил назад, сказав что-то Гермионе, от чего она рассмеялась. Гарри заметил, что на ней были лишь трусики и расстегнутая рубашка Рона, открывающая один из темных сосков. Взглянув на ее круглый живот, Гарри вспомнил, что она где-то на шестом месяце беременности. Ах, да, похотливая фаза. Хорошо это помню. Учитывая, какими ненасытными они были раньше, даже не представляю, что с ними творится сейчас.

Гарри смотрел, как Гермиона провела руками по голым плечам Рона, от чего тот рассмеялся, отшатнувшись. Наверно, щекотно. Смех прекратился, когда она запустила руки в штаны Рона, обхватив его задницу. Рон медленно опустился на колени перед Гермионой, лаская ее округлившийся живот. Гарри не нужно было слышать, чтобы понимать: Рон говорил слова любви своей жене и нерожденному ребенку. Это казалось гипнотическим. Гермиона выглядела такой умиротворенной, а Рон — счастливым и удивленным. Он выглядел как мужчина, который получил все, что хотел. Когда его руки потянулись к трусикам Гермионы, чтобы спустить их вниз, Гарри развернулся и ушел. Больше не было зависти, возбуждения или обиды, только благодарность и облегчение за то, что у них есть будущее, за которое они долго боролись и могли потерять.

Гарри аппарировал прямо к себе домой. Он тихо поднялся вверх по лестнице, чтобы не потревожить жену и сына. Когда он зашел в их с Джинни спальню, его сердце застряло у него в горле: Джинни спала, прижимая к себе Джеймса; его маленькие ручки запутались в ее шелковых волосах. Гарри тихо снял обувь и аккуратно прилег рядом с Джинни, обнимая ее и сына, крепко прижимая к себе все, о чем он когда-либо мечтал. Любовь.