Подполковник Снейп (гет)

Подвал усадьбы Малфоев.

Те же эльфы, Добби и Арахна.

Отмотаем послушное воображению время назад, к тому моменту, когда Палыч, не ведавший, что сошелся в поединке с наисильнейшим из наитемнейших магов Британии, сразил его, как простого овцеё... Все же уточню, чтобы снять тему Марти Сью: афганских душманов натаскивали американцы, затратив на подготовку каждого — каждого из ста тысяч — от тридцати до двухсот тысяч долларов. А так-то да, штатные враги Палыча были простые средневековые пейзане. По-сельски привычные резать глотки, чтобы приготовить плов. А человеческие глотки резать вообще одно удовольствие: и шерсть не мешает, и платят неплохо. Другое удовольствие — сложить пирамиду из отрезанных голов. Ну и так далее, веду к тому, что рукопашка со змеемордым была не самой трудной в жизни подполковника. И покрупней видали лилипутов.

Сопровождавший гибель Водеморта чудовищный выброс темной магии, по счастью, не нанес вреда людям. Привитые лордовым клеймом Гвардейцы Смерти неосознанно поежились, единственный не меченый человек в особняке, Нарцисса Малфой, отделалась мгновением испуга, когда в ее покоях взорвался защитный амулет, и недолгой мигренью.

А домовиков накрыло, как финалистов международного конкурса имени Петра Ильича Чайковского светошумовой гранатой. Кто без сознания, кто за уши держится, кто орет для проверки слуха (уже не абсолютного — дай бог, чтоб какой-нибудь остался). Только эльфам повредило не барабанные перепонки, а магическую чуйку, которой и названия нет в человеческих языках. Такой кошмар.

Среди всеобщего разброда упрямо завозились двое лакеев. Цепляются друг за друга, встают, падают, снова поднимаются с трясущимися поджилками, и ясно, что услышали Зов. Значит, не испортилась чуйка! Выпрямились, встряхнулись и пропали. Живем, братцы! Зов это не вроде колокольчика для прислуги, как считают люди. Зов — самое большое чудо волшебного мира, барьеров для него нет. Были случаи, когда эльфы аппарировали к хозяину с жертвенного алтаря, с пробитым сердцем... Если Зов работает, то и магия попроще восстановится.

Встрепенулся дворецкий Фелодеспот, прислушиваясь к магии мэнора: показалось или?.. Да!!! Змей умер! ...Ого, и Нагайна его... И Крыс! Два гостя съехали, а в покоях не прибрано! Столько работы! Столько работы!

— Не сидим, девчонки! Белье с-под покойничков замо-очить! В комнатах у-убрать!

— Кого хоть убили? — с надеждой спросила Магнолия (Мими), поглаживая ухо с едва зажившим ожогом от печной дверцы. После удачного бегства Добби она обслуживала молодого хозяина Драко.

— Не твоего, — разочаровал ее Фелодеспот. — Но можешь убраться в комнатах Крысы. Деньги, артефакты в корзину и за дверь — может, хозяин возжелает посмотреть, но сама не лезь к нему с барахлом. Нижнее белье на тряпки, одежду и обувь почистить и в гардеробную, да не в хозяйскую, а в ту, что для господ Гвардейцев.

— А я начищу краны и дверные ручки! — вызвался безымянный домовичок. Его готовили на смену Добби, но еще не показывали хозяевам, стало быть, и нужды в человеческом имени не возникало. Эльфийское он, конечно, получил при рождении — не зверь же лесной. Мелодичное имя и популярное благодаря легкому душку диссидентства: До-ре-ми До-ре-до, переводится как Гордец. А что люди могли бы счесть его обидным,(1) не проблема, они ж не слышат ультразвуков. (Да, да, читатель! Большие уши, писклявые голоса, ошибки в английском — все указывает на то, что между собой эльфы говорят на своем языке, неслышно для хозяев, как и положено благовоспитанным слугам).

— Шишку свою начищай! Рашпилем до стачивания заподлицо! Ишь, komsomoletz-dobrovoletz! — возмутился лакей гостевых покоев Квазимодо. В последнее время он прислуживал Долохову и совершенно забурел на этой почве. Одевался в наволочки, собственноручно раскрашенные черной спиртовой тушью в камуфляж «береза», ругался непонятно и требовал, чтобы его звали Kozolup, как русского атамана, имевшего, со слов Долохова, огромную сноровку и пятизарядную винтовку.

Наивные ушастики не ощущали срыва стоп-кранов, коих у каждого благовоспитанного домового эльфа больше, чем в Хогвартс-экспрессе. А просто Kozolup, дав отповедь сопляку, достал припрятанную за стеллажом ржавую подкову и стал начищать ее суконкой, подозрительно напоминавшей кусок зимней портянки Долохова. А Фелодеспот, отчего-то не удивившись, что домовик работает без приказа, предложил отметить избавление от Змея. Инициативу патриарха горячо поддержали и собрались тотчас же предаться самому разнузданному труду до упада, как в единственный отмечаемый эльфами праздник — День Родного Дома. Фелодеспот, однако, высказал опасение, что вторая оргия за год притупит остроту ощущений. Тогда смотритель винных погребов Перигрин (Пири) вбросил идею погулять по-людски. И выкатил бочонок подкисшего эля, который все равно нельзя было подавать к хозяйскому столу.

В культуре трудоголиков нет понятий «расслабиться» и тем более «напиться», спиртное не запрещено, а просто не вызывает интереса. Из любопытства каждый хоть раз да слизывал капельку со дна хозяйского бокала, но и только. Домовики набросились на кислятину с пузыриками, довольные уже тем, что пьют совершенно как люди. Быстро поднабравшийся Фелодеспот — гулять так гулять! — щедро оделил подопечных ящиком ржавых гвоздей, и тогда-то пошло настоящее веселье! Сравнительно ясный рассудок сохранял лишь Перигрин, натренировавший печень дегустациями.

В разгар трудовой оргии заглянул в гости Добби, щеголявший грязной наволочкой с гербом Хогвартса и разноцветными носками, прихваченными у паха резинками. Первый вольный эльф магической Британии хвастался, что зарыл в землю уже два больших узелка с накопившейся зарплатой и весело проводит свои законные выходные, начищая гуталином кеды самого Гарри Поттера, сэра.

Наливать малохольному побоялись. Фелодеспот дипломатично сбагрил его присматривать за камином в зале приемов, где бодрствовал хозяин Люциус. Само собой разумелось, что камин в присмотре не нуждался — дворецкий обновил на нем чары и подбросил дров не далее как утром. Однако сейчас он испытывал смутные опасения, это ж Добби. С другой стороны, еще хуже было бы прогонять и тем более поить элем неуправляемого вольняшку, которого по загадочным причинам не замечает охранная система мэнора.

Эльфийские мужики между тем увлеченно надраивали гвозди. То ли по капризу, то ли по ошибке неведомого древнего создателя их расы возвратно-поступательные движения при шлифовке-полировке приводят домовиков в экстаз. Юный Гордец сидел как долбанутый ступефаем, капая слюнями на отчищенный едва наполовину гвоздь, мужики поопытней поймали фазу плато и не торопясь возюкали шкуркой, растягивая полет в нирване.

Фелодеспот степенно беседовал с Перигрином, скрывая за плавностью речи свое потрясение магией нового Милорда. У Палыча она менялась поминутно! Сначала магия отдавала снейповской сладостью аконита. И вдруг как будто гноя плеснули: Метка наказала непослушного раба. Фелодеспот уже наблюдал такое — давно, в первое пришествие Змея. Собственная магия в мгновение ока становится чужой, предает, отравляет, грызет волшебника изнутри и стекает в ауру повелителя. Может долго течь, тут смотря сколько было и какая «труба». Тот волшебник обмер от ужаса и уже не пришел в себя. (Фелодеспот так и не узнал, кто это был, он же не глазами наблюдал). А новый Милорд возьми да убей Змея! Непостижимое колдунство. Мало того, он и магию змейскую присвоил, добавив к гнили аммиачный запах страха и животной ненависти. В тот момент Фелодеспот потерял сознание, а когда очнулся, вся дрянь испарилась в яростном жаре расплавленной стали! Нечто подобное он помнил только у старого сэра Иннокентиуса. Да и тот, если продолжать сравнение с металлами, носил в душе кипящую бронзу, а не легированную сталь, как новый Милорд.

Пири хоть и был способным мальчонкой, однако не разменял и девятого десятка лет и по незрелости психики воспринимал магию людей в координатах «сильная — слабая» и «полезная — вредная». Попытки Фелодеспота облечь в слова то, что надо ощущать, он воспринял как стариковскую болтовню и поддакивал, чтобы не вступать в пустой спор. Сошлись на том, что Милорд — победитель Змея не станет попусту обижать хозяев, а стало быть, и у слуг жизнь будет получше, потому что хуже, чем было, просто некуда.

— Сэр Иннокентиус, вот тот был Х’зяин! — сохраняя благочиние на мордочке, пьяно всхлипнул Фелодеспот. — Собс’нною ручкою изволил драть мне ухи за потерянный трензель!

— А это что за штука?

— Трензель, что ли? А ты не знаешь?.. Вот! — Фелодеспот назидательно воздел палец. — Ты не знаешь, а мне за него целый лорд драл ухи. Что подтверждает мою мысль: измельчал народ!

— Какой?

— Народ-то? А весь! Безызъянно! И мы, и маги… Русалки — сарказм природы. Сиськи с арбуз, а присунуть некуда! Они, вишь ты, икру мечут!.. Вейлы не бабы, а с-су…повой набор! Кентаф-фры — судебный казус: то ли ошибка селекции, то ли плод беспорядочных половых связей.

— Ты видел кентавров?!

— Ха, видел! А не хошь — семь лет на ножах с этими кобыла… кобылями?! Я ж прислуживал хозяину Иннокентиусу в Хоге, при директоре Диппете это дозволялось и приветстф-фофалось… Ух, как я их гонял! Как гонял!

— Кентавров?!

— А то ж! Бывало, подкрадешься, аппарируешь ему на спину да как гаркнешь в ухо: «Колись, лошадь, где трензель(2) хозяйский?!»… Так и не отдали, — понурился Фелодеспот. — Но хоть шороху я навел!

— Может, огденского? — понизив голос, предложил Пири, давно выжидавший момента, чтобы сунуть взятку патриарху. — За старые времена?

— Огденского?! — набычился Фелодеспот. — Ты, смотритель подвалов, предлагаешь мне хозяйский виски?!

— Из уважения, — уточнил Перигрин. — Я его по службе пробую, а уж лицу ваших достоинств и заслуг перед Домом Малфой тем более положено.

— А давай! Раз положено! — Фелодеспот широко махнул лапкой, потерял равновесие, аппарировал из немыслимой для человека позы и материализовался уже твердо сидя на прежнем месте.

Пири, как никто знакомый с воздействием алкоголя на ушастые организмы, оценил состояние патриарха и решил, что парой ржавых гвоздей тот не отдарится. Три это минимум! Из сегодняшнего ящика Пири успел умыкнуть аж пять штук, однако не спешил присоединяться к оргии. Чай, не мальчик. Он дождется, когда хозяева уедут в особняк на Французской Ривьере, и будет наяривать свою прелесть в полном покое, растягивая удовольствие, пока гвозди не сточатся в иголочки.

В общем, все как у людей, не хватало только неадекватного гостя. Эту вакансию заполнил, конечно, Добби.

* * *

Читатель, представь амбициозного молодого специалиста, готового трудиться без сна и отдыха, заряженного знаниями, но, увы, не имеющего опыта работы. Приходит он к леди-боссу и слышит:

— Отлично, я вас заждалась, сломайте тут все и постройте мне кондитерский цех и литейку.

— Литейку чего?

— Чугунолитейку.

— Где?

— Здесь!

— А кондитерский цех где?

— Да здесь же! Я же вам пальцем показываю: зы-десь. У вас плохо со зрением или со слухом?!

— Скорее с воображением. Мэм, я не могу представить кондитерскую чугунолитейку.

— Не надо ничего представлять! Делайте, как я говорю, я же вам разжевала, остается только построить. И попрошу без отсебятины!

Молодой находит решение. Чугун льется, раскаленный воздух идет в духовку на выпечку тортов, которыми кормят дракона, чтобы тот подогревал чугун. Леди-босс впечатлена. Единственное замечание — заменить дракона на пушистика. Как хотите, вы специалист, вам и карты в руки...

Молодой оклеивает дракона жаростойким пухом и, выполняя следующее пожелание леди, придает его мурлу гламурное выражение.

Леди наколдовывает зеркало, чтобы дракон восхитился своей внешностью, а он почему-то дохнет от обширного инфаркта.

Молодой изобретает кондитерский чугун, цех выходит на проектную мощность, залежи чугунных тортов не убираются «эванеско», и непонятно, что с ними делать. Устав спотыкаться, затейница объявляет, что с этим рукожопом все равно толку не добьешься и требует вернуть все как было.

Но как было, рукожоп особо не приглядывался. Он тогда ломал, а не изучал. «Ничего страшного, — думает он, — я знаю, что здесь была баня, и построю баню, исходя из соображений удобства и целесообразности». Тут и выясняется, что работа над безумными проектами фатально изменила его представления об удобстве и целесообразности, а также о путях их достижения и даже о добре и зле.

Такова вкратце история творческого дебюта Добби. Двадцать лет назад (а как вчера!) юная Нарцисса, вырвавшись из-под тяжкой длани Блэков, устанавливала в Малфой-мэноре свои порядки. Что она там городила, за давностью лет позабылось, да и какая разница? Главное было поставить себя, пользуясь безотказностью очарованного молодожена. В помощь леди был дан юный домовик тщедушного даже по меркам эльфов телосложения, за что и получил прозвище Добби.(3) Увы, увы, первое в его жизни самостоятельное дело под руководством взбалмошной дамочки необратимо сбило базовые настройки в неокрепшем мозгу, и Добби встал на тернистый путь балбеса и никчемы.

А ты думал, почему он так оригинально защищал Гарри от опасностей Хогвартса? Добби отнюдь не имбецил и не малфойский диверсант, как считают некоторые фикрайтеры. Он альтернативно мыслящий. Ничуть не хуже Дамблдора, который готовил Гарри к решающей битве с Темным Лордом, показывая киношку в думосборе. (Нет, парень, гранату я тебе не дам. Лучше посмотри, какой гад будет сидеть за рулем «Тигра»).

* * *

Отправленный приглядывать за камином в зале приемов, Добби наметанным взглядом определил узкие места, немедля приступил к оптимизации процесса и в рекордный срок обрушил дрова в топке, едва не подпалив брюки сэру Люциусу. В миг, когда облачко пепла с искрами вырвалось из-за каминной решетки, Добби забыл, что он первый вольный эльф магической Британии и сам Гарри Поттер, сэр, называет его другом, забыл, что трудился под невидимостью и ничто не мешает ему смыться неузнанным. Остался лишь ужас перед Хозяином. (Кстати, иррациональный. Люциус считал ниже своего достоинства собственноручно драть уши слугам, как делал его темпераментный дед. С другой стороны, нельзя заставлять провинившихся наказывать самих себя или поручать эту обязанность другим эльфам. Где хозяин дернет, там эльф оторвет. Они же, поганцы, перфекционисты. Не сумев разрешить эту дилемму, Люциус однажды сообщил залетчикам, что в следующий раз будет драть розгами и показал прут из метлы, вскоре бесследно исчезнувший. Это всё! Впрочем, под дурное настроение мог пнуть подвернувшегося засранца. А боялись, как Волдеморта).

Ударившись в панику, Добби аппарировал к своей старой лежке на чердаке, автоматически разогнал щелчком пальчиков поселившееся там семейство крыс и забился под изгрызенное вонючее одеяло.

Время шло. Хозяйский Зов не бил в голову, вызывая преступника на правеж. Добби вспомнил, что унижающей его эльфийское достоинство связи с хозяином больше нет. Почему-то стало грустно.

Из жизни пропала четкость, вот что. Раньше ведь как? Готовились всей общиной к большому приему, как по нотам разыгрывали перемену блюд, мгновенно убирали разбитое и разлитое, и это был оркестр! У тебя своя партия, у меня своя, а вместе мы музыка!.. Потом провожали пьяненьких магов, прибирались и, наконец, устраивали свой прием. Еда господская (готовили — себя не забывали), фарфор господский, да еще по приколу поставишь гостевую табличку с господского стола, подшаманив надпись: «М-р Добиус, эсквайр». Девчонки хихикают, жеманницы, глядь, а уж ножка шаловливая залезла тебе под наволочку, и не поймешь, чья, их двое напротив... Заработал — получай награду, а уж если не справился — сам виноват...

А сейчас? В Хогвартской общине Добби чужой. За стол посадят, но вот, к примеру, гербовую наволочку пришлось взять из корзины с грязным бельем. Не имеет Добби права на герб. Другие школьные, он вольный... Заглянул в родной дом — и здесь чужой. Дед Фили к нему всей душой, поручил камин в зале приемов. Налажал мистер Добиус. Бывает. Но больше, чем ошибка, сосет душу то, что ЕМУ. ЗА ЭТО. НИЧЕГО! НЕ БЫЛО!!!

Добби частенько наказывали без вины (по крайней мере, он так считал). Однако вина без наказания оказалась хуже, чем хозяйская несправедливость. Как будто его вовсе нет на свете.

Нет! Добби горд! Добби не позволит себя игнорировать! За очевидной виной воспоследует неотвратимое наказание, и он сам исполнит его и сам понесет!

Добби представил, как будет потрясен сэр Люциус его гордостью, и прямой честью, и в особенности разноцветными носками. Йесс!

Увы, сэр Люциус не останется навечно потрясенным. Очухается когда-нибудь. И спросит у старейшины общины, что делал чужой домовик у парадного камина и кто вообще пустил его в мэнор. А вот это уже ноу и даже фак.

Далее Добби занесло в этические дебри, кои я не берусь воспроизвести, поскольку давно обменял амбиции на соцпакет. Факт тот, что свидетелем своего наказания он выбрал леди Нарциссу. Может быть, ему просто хотелось покрасоваться в разноцветных носках перед великолепнейшей из блондинок. (Что заставляет снова вспомнить Дамблдора с его мечтой получить в подарок шерстяные носки. Яркие умы порой имеют сходные слабости). Не мне судить о мотивах Добби. Его шоу, ему и выбирать зрителя.

Великолепнейшая из блондинок спала, разметавшись, в рубашечке самого тонкого из шести видов акромантулового шелка, как будто облитая просвечивающим серебром.

Не подумай лишнего, читатель, люди сексуально привлекательны для эльфов не более, чем эльфы для людей. Однако любовь — понятие широкое и непрозрачное, как Янцзы. Я, например, люблю фотографировать ночной город. Но всегда получается дерьмо. Не хочу топить тебя в подробностях — шевеленка, шумы, козел, заглянувший в объектив на длительной выдержке, технически удачный, но банальный кадр. Дерьмо. Вот птички-белочки выходят на загляденье, и сердце к ним остыло. Удачный кадр не радует, поскольку стал нормой, и тем сильнее огорчает неудачный. А ночной город остается недосягаемым, и я люблю его фотографировать. А Добби любил Нарси. Мало того, он был способен с чисто эстетических позиций оценить прелести великолепнейшей. Он возблагоговел, как лягушонок перед Ниагарой.

Не меньше получаса Добби простоял в молитвенном экстазе, стесняясь побеспокоить свое божество. Наконец, решился. В свое время Гарри Поттер, сэр, запретил ему гладить руки утюгом и прищемлять уши печной дверцей. Оставалось убиться об стену.

Держа глазами выбранную на стене точку у изголовья прелестницы, вольный эльф попятился для разбега, подтянул резинки носков, разгладил ворованный герб и ринулся вперед с неотвратимостью скачущего в атаку тяжелого конника. Нарцисса...

А Нарцисса проснулась от крика: «Прости, любимая-я-а-а!».

Шлеп!

Леди... Я к вам обращаюсь. К вам, к вам, не оглядывайтесь. Да, именно... Приятно? Нет, ну приятно же, пускай даже влюбленный не совпадает с вашим идеалом на девяносто девять процентов. Процентик-то есть: он влюблен! А та рыжая, которая врет, что ей неприятно, вольна идти сама знает, к какой маме. Она ей нарисует свадьбу с Гарри Поттером.

— Добби, — томным голосом сказала великолепнейшая из блондинок. — Переставь комод!

Добби сполз по стене, отлип и переставил.

— Не туда, дурачок! Там он затруднит подход к трельяжу.

Первый вольный эльф магической Британии взрыднул от счастья. Труд. Труд вдохновенный — вот лучшее поощрение для трудоголика!

* * *

Добби вернулся к домовикам, потрясенный великодушием бывшей хозяйки. В экстазе разбил лоб о бочонок с остатками эля и разрыдался на чьих-то с готовностью предоставленных грудях.

— Арахна, — представилась незнакомка и немедля запустила руку молодцу под наволочку.

Добби умиротворенно вздохнул.

Арахна вздохнула разочарованно. Слуги похожи на хозяев, а Добби как-никак вырос у Малфоев. Когда мужчины в семье метросексуалы, не приходится ждать брутальности от домовика. Впрочем, слишком хорошо — тоже нехорошо, рассудила Арахна. Сейчас ее больше интересовало другое достоинство вольного эльфа: тот мог работать без хозяйского приказа. Например, по просьбе дамы, которой надо обворовать полицейский участок. Правда, все, что Арахна слышала о Добби (а поминали его в общине часто), сводилось к двум словам: ничего хорошего. Но перебирать варианты было некогда. Хозяйка приказала охранять Милорда победителя Змея и выполнять все его пожелания. Арахна оставила Милорда в ванной, однако после столь бурной ночи тот неизбежно захочет есть и начнет поиски с зала приемов, поскольку других мест просто не знает. А в зале Малфой, которому Арахна не доверила бы жизнь золотушного книзла.

Итак, решено: она берет на себя охрану, а Добби выполнит пожелание Милорда. Надо только его проинструктировать. Подробно и доходчиво.

— Есть работа, — вкрадчиво шепнула Арахна, для доходчивости теребя прутик эльфийского метросексуала.

Подуставшие домовики вяло надрачивали гвозди, Фелодеспот бубнил очередной панегирик лорду Иннокентиусу, пройдоха Перигрин поддакивал, баюкая завернутый в подол наволочки стыренный гвоздик. И все, буквально все при слове «работа» насторожили уши. Арахна не усмотрела в этом ничего особенного. На то и эльфы, чтобы работу любить.

(1) Если нанятые вами музыканты сыграют эту мелодию, знайте, что вас послали.

(2)Трензель — лошадиный руль, материализованная угроза «Пасть порву!». Железка (грызло), которая вставляется в пасть лошади, с двумя кольцами по краям для крепления ремней. Очевидно, что претензии домовика беспочвенны и оскорбительны для кентавров.

(3) Добби — имхо, тут анаграмма body. Исхожу из того, что в каноне много говорящих имен и названий. (Русские переводы коих, кстати, вызывают порой уважение, как Лютный переулок, порой недоумение. Хедвиг — Букля вообще диверсия против канона).