Тот новый квартал за углом (гет)

Немой и не мой — два разных слова, но есть в них и общее — отчуждение.

Автор неизвестен

Из папки «Черновики» в ящике: Джонни-Фэлл@почта.страна

«Дорогая Кристина. Открывая папку «Черновики» и перечитывая неотправленные письма, понимаю, сколь жёсткой цензуре подвергаю то, что по-хорошему и рассказать бы не помешало. Чтобы услышать мудрый совет, попросить оценить беспристрастным взглядом… но потом я понимаю, что тебе на таком сроке волноваться, вроде как, уже и нельзя. В папке «Отправленные» черновики превращаются в гладко расчёсанные заметки о жизни, о детях, о проблемах поверхностно. А хочется немного фактов. Знаешь ли ты, что из ста наркоманов, тридцать — инъекционные? То есть, из десяти «сферических коней» — Леа Фэлл попала в тройку самых несчастных. Но если допустить, что официальные данные далеки от реальных, всё будет выглядеть ещё печальнее. Сколько «леофэллов» не попадало под учёт, не зарегистрировано? Ещё один страшный факт: статистика говорит, что один наркоман привлекает к употреблению ещё пятнадцать человек, и здесь любого «леофэлла» будет очень сложно оправдать. Слишком уж этот абстрактный человек легко говорит и думает о наркотиках. Да, я понимаю, что в любом случае, в каждой из судеб этих людей окно Овертона смещалось постепенно, но это не оправдание, а сухая констатация факта.

А знаешь, Крис, давай ещё немного о цифрах? Когда я думаю об этом, становится как-то легче. Кажется уже, что это осознанный её выбор, и жалость растворяется в раздражении. Я интересовался статистикой излечения среди обратившихся за помощью наркоманов и натыкался на цифры в пятнадцать, и даже в обнадёживающие сорок процентов. Но отдельных данных по инъекционным нет, поэтому нет и оснований полагать, что Леа Фэлл окажется в числе тех полутора счастливчиков на десять человек.

Пришло время отвлечься от Леа и её проблем, и приступить к другим нерешаемым. В учебное время в МКТ произошёл инцидент, невольным участником которого я стал. Одна из студенток, курируемой мною группы, по имени Тайра Майер выпала из окна третьего этажа. Когда мне сообщили об инциденте (а это случилось во время лекции), я чуть было не ляпнул, что это не моя студентка. Но потом вспомнил. Знаешь, бывают на свете серые люди. Они живут в каком-то своём, подчас даже удивительном мире, но в реальности они остаются незамеченными. Это как ребята из школьного альбома, имён которых ты не можешь вспомнить через пару лет, это как старенькая соседка, ежедневно выносящая мусор, здоровающаяся с тобой, но ты никогда не спросишь как её зовут и едва ли узнаешь в ярком платье. Она существует для тебя только в параллельной вселенной. В бигуди, клетчатом платье и с чёрным мусорным пакетом.

Так вот Тайра — это как раз такой человек. Серая как пыль, прячущая лицо за занавесом из волос. Кажется, даже её монологи — театр теней без зрителей и всегда хорошо заученная роль, нежели импровизация.

После беготни, заполнения всевозможных формуляров и отчётов о несчастном случае, я узнал, что ничего особенно страшного не произошло — третий этаж, а она отделалась сложным переломом шейки бедра (хотя могла сломать и шею). В больницу, в МКТ и даже ко мне приходили полицейские. Это не попытка суицида. Тайра Майер сказала: «Я просто хотела глотнуть свежего воздуха».

Глотнула.

Кристина, после того как поздним вечером я закончил всю бумажную волокиту, связанную с инцидентом, всё думал зайти к ней в больницу. Не поверишь, благородные помыслы рассеивались под тяжестью неотложных дел и даже отчётов, написание которых я откладывал уже долгое время. А потом стало понятно: я искал причину, чтобы не идти к ней. Что-то в этой Тайре неуловимо отталкивает. Но, признавшись себе, что задерживаюсь на работе только потому что не хочу идти в больницу, не нахожу слов поддержки для Майер, я рассердился сам на себя. Как педагог, как человек, позиционирующий себя учителем, я не должен относиться к студентам по-разному, опираясь только на собственные симпатии-антипатии.

Я попытался представить на её месте Леа Фэлл и понял — несмотря на злость, которую я чувствую по отношению к ней после прогулки и признания, я бы не пошёл, а побежал к ней в больницу, сломай она себе что-нибудь.

Что касается самой Леа, она будто бы чувствует изменения, произошедшие во мне, те эмоции, с которыми сложно бороться. В понедельник, сразу после нашей встречи, она появилась, и в глазах её, по ощущениям, таилась надежда. Я не смог справиться с собой. «Иногда я сосу на панели». Знаешь, к такому признанию привыкнуть сразу нельзя.

Отчуждение. Дистанция. Холод.

Меня впервые посещают мысли, что надо уволиться и уехать отсюда ко всем чертям.

Джонни».

Из тетради в потёртом синем переплёте

«Дневничок-дневничок, а знаешь, есть у меня любимый книжный герой. И он, как это бывает в жизни, вовсе не выходит на первый план в канве основных событий. Он присутствует фоново, эпизодически, как случайный взгляд в метро, чашка в момент падения, как переворачиваемая в данный момент страница.

Джозеф Фероне из произведения Бэлл Кауфман «Вверх, по лестнице, ведущей вниз». Человек, проронивший за двести с лишним страниц всего несколько фраз, одна из которых стала для меня девизом по жизни: «О, если бы я мог вам верить».

Если бы я могла. И каждый раз, только погружая душу в сосуд выбранного «верного» образа, я получаю одобрение. Стоит мне начать говорить правду, людей начинает тошнить. Да, пожалуй, стоит согласиться и я… несколько на дне, ну, недалеко от него. Но зачем же было пытаться извлечь из меня признания, описание окружающего пейзажа? Что за картину маслом он искал? В полном дерьме и художества получаются монохромными, объемными только потому, что написаны этим самым дерьмом.

И в то же время короткий период общения с Джонни Фэллом дал мне кое-что. Этот человек позволил мне почувствовать себя полным ничтожеством. Что ж, это верный подход к наркоману, потому что, чтобы захотеть бросить, торчок должен света белого невзвидеть, должен ощутить полное одиночество, изоляцию или даже непонимание и ненависть со стороны самых близких.

В общем, Джонни Фэлл открыл для меня Америку, с той самой неприглядной стороны, когда было обещано чудо, а под павлиньим хвостом оказалась обыкновенная куриная жопа, заставившая, однако, задуматься.

В тот день я не пошла на занятия и не отправилась на Янг-стрит. Я проснулась от того, что дома было как-то уж неправдоподобно тихо. Мама находилась в отпуске, поэтому странно, что из её комнаты не доносилось ни звука. Мне стало страшно. С колотящимся под подбородком сердцем, я на цыпочках, будто это что-то решало, подкралась к дверям.

Было незаперто и сквозь щель в холл поникала траурная полоса серого дневного света.

Мама сидела на краю кровати, нечёсаная, в одной сорочке, и её худые ступни стояли уголком, как у школьницы. Она рассматривала альбом. Тот самый, который доставала с полки в кладовке только в исключительных случаях. Тот самый фотоальбом, который хранил ещё воспоминания о папе. В нём был случайный набор не самых удачных фото, но мы с мамой любили его больше всех остальных.

Фотографии в альбоме были на редкость дурацкими и… настоящими. На первом же снимке отец показывал семимесячной мне, как складывать пирамидку. В момент съёмки он моргнул, а ещё половину этого снимка занимает мамин палец, случайно лёгший на объектив. Вся семья в сборе.

Помню, что тихо подошла и обняла её за плечи. Мама, не говоря ничего, положила руку мне на предплечье.

Много новых седых волосков, я глотала слёзы, когда считала:

— Как я могла забыть, что сегодня шестнадцатое? — тихо спросила я у самой себя, но на мой вопрос ответила мама.

— Всё нормально, ребёнок. Всё хорошо.

— Где Лео? — спросила я, терзаемая смутными предчувствиями.

— Всё в порядке, — повторила мама.

— Ты… мама… знай, что я всегда и в любом случае тебя люблю. Что бы ни случилось, что бы ты ни открыла для себя в этой жизни.

Когда я уходила, мама всё ещё листала альбом. Серая, бестелесная, как октябрь.

Кажется, ещё одна страница перевёрнута. Я слишком много думаю обо всякой фигне.

— Ты вернёшься к ужину?

— Я не знаю, но очень хочу, — она не могла знать почему я так говорю. Она думала, что у меня есть парень. Легенда о нём существовала, чтобы прикрывать почти еженощное отсутствие.

Что я ещё могла придумать?»