Дамы семьи Блэк (гет)

Гарри потянулся к сдобным булочкам на столе и не глядя взял одну, откусил, не чувствуя вкуса. Он внимательно наблюдал за сидевшей напротив Панси: что-то в ней было странным, не таким, как обычно, — но вот что именно? Может, глаза? Они были красными, как у вампира, и под ними опять залегли густые тени, но за последние месяцы Гарри уже привык видеть ее такой, хотя его по-прежнему тревожило то, как мало подруга спит из-за своих пророческих снов. Нет, смущало его не это… но тогда что?

— Ты не замечаешь за Панси никаких странностей? — тихо, одними губами, спросил он у сидевшего слева Драко, откладывая булочку в сторону. Приятель оторвался от яичницы с беконом, бегло окинул Панси взглядом и едва заметно мотнул светловолосой головой.

— Вроде все как всегда, — безмятежно шепнул Драко в ответ. — А что не так?

Гарри передернул плечами и промолчал: знай он, что не так, то уж не стал бы спрашивать у Малфоя! Он вернулся было к завтраку, но что-то все равно болезненно царапало изнутри. Гарри резким жестом отложил в сторону звякнувшую вилку, поставил локти на стол, положил подбородок на руки и снова присмотрелся к Панси. Подруга подняла на него глаза и улыбнулась.

— Ты во мне дырку проглядишь, — беззлобно фыркнула она. — Я измазалась в джеме?

Она отложила вилку и потянулась за салфеткой левой рукой.

— Да нет, — досадливо протянул Гарри. — Но что-то в тебе изменилось.

Панси удивленно подняла брови и переглянулась с недоумевающим Драко.

— Вроде бы все по-прежнему, — сказала она и, откинув салфетку, сладко зевнула, прикрываясь левой ладонью. — Из-за этих дурацких снов никак не могу выспаться, только и всего.

— А твоя преподавательница что говорит? — хмуро поинтересовался Гарри. Его раздражало то, что он никак не мог поймать за хвост свои смутные подозрения. — Она вроде разбирается в прорицании, почему же тебе помочь не может?

Панси нарочито равнодушно пожала плечами, но Гарри отчетливо видел, что она смертельно устала. И кожа у нее стала еще бледнее, а на виске проступила упруго бьющаяся синяя венка.

— Мадам Кассандра шлет мне задания, — сухо сказала подруга, — я их добросовестно выполняю и шлю в ответ отчеты. И, раз тебя так интересуют мои результаты, сообщаю: пока что у меня не получается вообще ничего. Карты не складываются в пасьянсы, и шар ничего не показывает. Я в упор не вижу будущего, Гарри, ни в пламени, ни в воде. Мадам Кассандра не говорит, но я думаю, у меня нет ни крошки дара.

— Откуда тогда твои кошмары? — мягко спросил Гарри. — Ты пьешь зелье без сновидений?

— Оно не помогает, — Панси скрипнула зубами и отвела взгляд. — Пожалуйста, не надо считать меня глупее себя.

— Я совсем не это имел в виду, — опешил Гарри, но подруга резко встала и, подхватив сумку левой рукой, быстрым шагом покинула Большой зал. Гарри проводил ее фигуру взглядом и внезапно понял, что было не так. Все это время Панси не выпускала из правой руки свою новую белую палочку.

* * *

— Что мы знаем о Лорде как о человеке? — спросил Люциус в пустоту и отпил коньяка. Маячившая у камина Поликсена пожала плечами, Патрокл, сидевший в кресле напротив нога за ногу, усмехнулся, но ответила ему замершая у окна Нарси:

— Нам с Энди родители мало рассказывали, — задумчиво сказала она, невидяще глядя наружу, на внутренний дворик с увитыми розами стенами и небольшим прудиком с зеркальными карпами. В последнее время Нарси вообще была сама не своя, и Люциус поедом ел себя за то, что вовлек жену в эту канитель. — Сейчас я думаю, что они пытались уберечь хотя бы нас… Скрывать его прошлое было не так уж сложно: Лорд и сам старательно поддерживал ореол таинственности вокруг своей личности. Знаю только, что он был ровесником тети Вал и учился на Слизерине. Ну и настоящее имя слышала — Том.

— Том Риддл, — хрипловатым голосом уточнила Поликсена. В пламени камина ее распущенные каштановые волосы золотились, и она была похожа на грозную древнюю пифию. — Полукровка.

— Полукровка и самоназначенный наследник Слизерина, — поправил Патрокл и налил себе еще вина из графина. На сестру он старательно не смотрел, и Люциус нутром чуял за этим внутрисемейную размолвку. Разузнать бы, что за кошка между ними пробежала — информация лишней не бывает, — но Паркинсонам повезло: сейчас ему было совершенно не до их личной драмы. — Люци, хватит темнить: уверен, что Абраксас посвятил своего наследника в детали, равно как и мой отец — меня. Так что не прикидывайся невинной ромашкой и выкладывай все, что знаешь. В конце концов, мы в одной лодке.

Люциус поморщился: все-таки школьный друг знал его слишком хорошо. Он и не собирался сознательно выведывать у союзников информацию — просто эта полезная привычка давно въелась в кровь и плоть, стала второй натурой.

— Том Марволо Риддл, — медленно произнес он вслух, баюкая в ладонях бокал с белым вином. — Papa⁽¹⁾ учился с ним на одном курсе, говорил: мальчика Тома с маггловской фамилией на Слизерине травили ровно один день. Ночью после распределения всем обидчикам приснились кошмары с обилием змей, и утром Том занял особое место на факультете — с тех пор все старались держаться от него подальше.

— А Лорд умел себя поставить, — хмыкнула Поликсена и подбоченилась. — Ну что вы так на меня смотрите? Я во многом не согласна с его идеями, но такая дерзость лично меня восхищает. Ай, вы просто не бойцы, вам не понять.

Она махнула рукой и опять прикипела взглядом к старинным напольным часам. Сегодня сестра Патрокла была как на иголках, и Люциус удивился тому, что кроме него этого никто не замечает.

— Отец говорил, он был гением, — собравшись с мыслями, продолжил он. — Исключительно талантлив во всем, за что бы ни брался. Курсе на третьем Риддл решил, что от любви факультета ему будет больше пользы, чем от боязливого уважения, и включил обаяние на полную. К пятому курсу вокруг него сплотились наследники старых родов: Лестрейндж, мой отец, Эйвери… Papa звал их старой гвардией.

— И Приам Паркинсон в эту самую гвардию не входил, — вклинился Патрокл. — В Хогвартсе он Риддла не застал, был старше того на десяток лет и потому позже относился к Лорду очень прохладно. И это было взаимно: Лорд никогда не подпускал Паркинсонов слишком близко, он не доверял нам так, как другим семьям, прошедшим с ним весь путь.

— Приам не прогадал, — скрипнул зубами Люциус — признавать семейные ошибки было неприятно. — Он сумел пройти по тонкой грани между лояльностью и настоящей преданностью — видимо, именно поэтому Лорд отдал крестраж мне, а не тебе… Впрочем, под конец отец тоже разочаровался в Лорде. Он не делился подробностями, но для меня перемена в его отношении была очевидна. Он почти перестал бывать в Ставке и сблизился с лордом Приамом и леди Вальбургой.

— Мне отец говорил, что они все просчитались, — задумчиво добавил Патрокл, понизив голос, будто вспоминал долгие разговоры с главой рода Паркинсон.

Люциус всегда сочувствовал другу: Приам погиб слишком рано. Тот же Абраксас редко появлялся в Британии, но по крайней мере, он был жив, здоров и деятелен, и в глубине души Люций до сих пор, несмотря на собственные возраст и опыт, лелеял смешную детскую веру: случись настоящая беда, отец вернется и подставит плечо. Подхватит, как в детстве, когда подкидывал смеющегося сына высоко в воздух, и у маленького Люци дух захватывало от ощущения полета и от безграничного счастья: отец рядом, отец не уронит…

Патрокл продолжил:

— Они думали, что поставили на темную лошадку, а оказалось, что на огнедышащего дракона. Старые семьи искали лидера, способного изменить баланс сил, объединить общество, стать своим и для чистокровных, и для магглокровок — полукровного, харизматичного, одаренного. Том Риддл подходил идеально и до поры до времени играл по их правилам, но потом все изменилось.

— Вся эта подковерная возня прошлых лет крайне интересна, — скептически скривилась Поликсена, то и дело поглядывая на напольные часы и выстукивая пальцами по каминной полке раздражающий рваный ритм. Сестра друга частенько напоминала Люциусу норовистую каурую лошадь, готовую сорваться с места в карьер, вот и сейчас едва не била копытом. — Однако я предлагаю перейти к конкретной задаче. Места, где Лорд мог спрятать крестражи, и люди, которым он мог их доверить.

— Ликси, ты не права, — поворачиваясь к ним, отозвалась Нарцисса. Между ее бровей пролегла тонкая ломкая морщинка, и у Малфоя внутри что-то дрогнуло, захотелось стереть ее, чтобы Нарси никогда больше не хмурилась. — Лорд выбрал Люциуса — а значит, он мог довериться еще кому-то из своих школьных друзей или их детей. И мне на ум приходят Лестрейнджи. Люци, Натаниэль ведь входил в его старую гвардию, что если какой-то из крестражей был доверен именно им?

— Тогда уж не самим Лестрейнджам, а лично Белле, — резонно заметил Патрокл, отставляя бокал. — Твоя сестра перегрызла бы глотку любому за такую высокую честь.

Жена болезненно поморщилась, как всегда, когда речь заходила о ее сумасшедшей сестрице, и Люциус поспешно встал из кресла.

— Предлагаю начать с них, — подытожил он. — Имущество семьи в Гринготтсе опечатано, но у Нарциссы есть доступ в Лестрейндж-парк. Мы с ней наведаемся туда завтра — может, нам повезет, и грабить банк не придется.

— Грабить банк? — с нездоровым оживлением переспросила Поликсена, и Люциус закатил глаза: эти ее шуточки… Он подошел к Нарциссе и бережно взял ее тонкие руки в свои — холодные, как лед. Тревожно присмотрелся к искусанным губам, к выбившимся из прически светлым прядям, к опущенным ресницам: что-то беспокоило его жену, что-то, чем она пока не готова была поделиться даже с ним.

— Объявляю собрание оконченным, — сказал он, не отрываясь взглядом от Нарси, и услышал, как встает из кресла Патрокл, как быстрым шагом покидает гостиную Поликсена — будто очень куда-то спешит. Любопытство лениво шевельнулось в груди, но в кои-то веки Люциусу было наплевать на чужие тайны.

* * *

Снейп стоял торжественный и мрачный, как на эшафоте. За все время, которое они провели в подготовке к ритуалу, он не произнес ни слова.

— По чему поминки, Север? По моей беззаботной девичьей вольнице? — неловко пошутила Поликсена, устраивая мужское обручальное кольцо рядом с гримуаром на небольшом столике. Стена, возле которой стоял столик, была отдана под фамильный гобелен: бесчисленные лица и имена, тонкие, хрупкие линии-веточки, соединявшие мужей и жен, родителей и детей, братьев и сестер…

По правде говоря, ритуал можно было провести где угодно, хоть на кухне среди сковородок, но Поликсена хотела сделать все по правилам, чтобы комар носа не подточил. Для этой цели она даже купила платье из кремового атласа и красиво подобрала волосы: все-таки не каждый день замуж выходишь. Как и следовало ожидать, Северус стараний не оценил и полезному примеру не последовал — романтичности в нем было ни на кнат.

— Я согласился помочь и слово свое держу, — отстраненно проговорил он, с застывшим лицом смотря поверх ее головы — туда, где окна слепо глядели в беззвездную лондонскую ночь. — Но не проси изображать ликование, это выше моих сил.

Поликсена устало покачала головой и зашелестела страницами гримуара: даже несмотря на многолетние страдания Севера по Эванс, неудивительно, что он до сих пор ходит в холостяках — такого упрямца еще поискать надо.

Они по очереди произнесли слова клятвы: Поликсена — машинально, словно во сне, до конца не веря в происходящее, Северус — кривя губы, будто обеты от лица ненавистного Блэка причиняли ему почти физическую боль. Когда они закончили, Поликсена опустила взгляд на перстень на безымянном пальце и с облегчением улыбнулась: камень стремительно посветлел, а потом налился сочным багровым цветом, превращаясь из помолвочного оникса в супружеский гранат.

Она взяла со столика мужское обручальное кольцо и надела его на изукрашенное резьбой навершие топора. Север держал рукоятку осторожно и крепко, двумя руками, словно древний топор мог обернуться ядовитой змеей и впиться ему в горло. Когда ритуал был завершен, друг отложил реликвию в сторону с отчетливым облегчением, и топор звякнул, будто осуждая неуместную поспешность.

— Ну все, теперь я замужняя дама, — недоверчиво хмыкнула Поликсена, придирчиво рассматривая кровавые блики граната в перстне. — Удивительно: столько лет от этого бегала — и вот сама сделала шаг навстречу. Не зря леди Вал оценила иронию.

— Я заметил, как высоко она ее оценила, просто слов не могла подобрать от радости, — ядовито сказал Северус, отходя в сторону и с интересом рассматривая батальный гобелен в пол-стены, на котором многие столетия неутомимо длилась битва при Гастингсе⁽²⁾: вставали на дыбы и молотили копытами по воздуху вышитые кони, взлетали перед сокрушительным ударом топоры и мечи, выпадали из ослабевших рук длинные остроконечные щиты…

Поликсена никогда не понимала, зачем Блэки повесили здесь, в сердце главного дома, именно это полотно — в той далекой битве они держали руку короля Гарольда Годвинсона и с треском проиграли, наравне с коренным населением потеряв власть над Британией, обширные земли и многовековые традиции. В отличие от многих других англосаксонских родов, Блэки вскоре вернули себе прежний вес при дворе, но нанесенную обиду не забыли и по привычке недолюбливали Малфоев и Ноттов, чьи предки, рыцари-маги Вильгельма Завоевателя, в той далекой битве сражались по другую сторону баррикад.

Тем удивительнее была свадьба Нарциссы и Люциуса, связавшая семьи старинных неприятелей, — и тем страннее было видеть здесь этот огромный гобелен, памятник сокрушительному поражению, а не громкой победе. Все-таки она никогда не понимала Блэков.

Чуть раньше леди Вал тоже поставила ее в тупик. Когда Поликсена ввела Севера в дом за руку, воровато оглядываясь, словно подросток, тайком пригласивший в гости «неподходящее знакомство», Вальбурга только прищурилась и поджала губы.

— И кто же это должен быть? — манерно осведомилась она, обмахиваясь пышным веером из белого страусового пера. — Поликсена, где твои манеры? Ты крадешься как тать в ночи, изволь представить нас друг другу.

Поликсена вздохнула, отпуская ладонь приятеля, и защитным жестом скрестила руки на груди. Ее планы не включали расшаркивание с мертвой свекровью и разговор на отвлеченные темы. Надо было сначала войти одной и наложить на портрет силенцио, но у нее не поднялась рука: Вальбурга на картине была как живая, а Поликсена, что бы там ни твердил Кричер, пока не чувствовала себя в этом доме хозяйкой — ни молодой, ни какой-либо еще. Изменится ли это положение вещей после сегодняшней ночи? Поликсена сомневалась: может, стены и перестанут давить на нее, и сам дом покорится ее воле, но перешагнуть через собственные, внутренние барьеры будет не так-то просто.

— Мой школьный друг, Северус Снейп, — скупо промолвила она. — Моя будущая свекровь, леди Вальбурга Блэк.

Поликсена покосилась на Севера — тот коротко, но вежливо кивнул, не торопясь кланяться. Леди Вал понимающе усмехнулась и резко закрыла веер.

— Гордый, — в ее голосе прозвучала сложная смесь неприязни и уважительного одобрения. — И что же школьный друг Северус Снейп забыл в доме Блэков? Поликсена, находиться наедине с чужим мужчиной — моветон, Кассиопея дурно тебя воспитала.

— Он будет мне ассистировать, — обтекаемо сказала Поликсена и не удержалась, отвела глаза.

Леди Вал замерла, впилась в нее взглядом, изучая лицо и наряд, а потом внезапно расхохоталась. Она смеялась и смеялась взахлеб, глядя на них двоих, и смех ее напоминал рыдания, а из глаз текли слезы. Под конец она даже закашлялась. Поликсена и Северус застыли на месте — настолько жутким было это зрелище, особенно для Поликсены, хорошо знавшей леди Вал при жизни: рассмешить свекровь было нетривиальной задачей, а уж чтобы до слез…

— Неужто свадьба с топором? — наконец отсмеявшись, промолвила Вальбурга, и от ее улыбки сводило скулы. Слезы в уголках глаз нисколько не смягчали их леденящего выражения. — Салазар, столько сил… Столько стараний, столько жертв — и вот ты наконец готова стать следующей леди Блэк, но не вовремя, совсем не вовремя. Скажи мне, Поликсена: что стоило тебе сделать этот шаг раньше, скажем, лет тринадцать назад? Совершенно все пошло бы иначе…

Поликсена передернула плечами и инстинктивно оглянулась на Севера в поисках моральной поддержки. Тот стоял у подножия лестницы как статуя самому себе, скрестив руки на груди, но взглядом неотрывно и цепко следил за леди Вал, ловя каждый ее жест, каждое слово.

— Тринадцать лет назад сам Сириус не горел желанием жениться, — процедила Поликсена, поворачиваясь обратно к портрету. — Он отказался от этой высокой чести и даже ушел из дома — лишь бы не вести меня под венец. Если кого и вините, так своего ненаглядного сыночка и то, как он расставил жизненные приоритеты.

— О да, — горько сказала леди Вал, утирая слезы кружевным платком и изредка тихо хихикая, как сумасшедшая, — впрочем, она ведь сошла с ума в конце жизни, кто знает, как это могло отразиться на портрете?

Прежде Поликсена не замечала за свекровью странностей, но ее вынужденные визиты в дом на Гриммо можно было пересчитать по пальцам: кто знает, о чем Вальбурга думала и говорила, оставаясь в одиночестве, всеми забытая и покинутая?

— Мой старший сын, моя звезда на небосклоне, мой наследник, на которого я возлагала такие надежды, хлопнул дверью и убежал под крылышко к Дорее — как щенок за хозяйской лаской. Возможно, стоило рассказать тебе сразу, ты бы повлияла на него, ты чтила свой долг… — задумчиво сказала Вальбурга, поднимая сосредоточенный взгляд к золоченой раме, но затем поникла и устало покачала головой. — Впрочем, нет. Вы с Сириусом всегда были как хворост и пламя. Нет, нет! Надо было с самого начала договариваться с Регулусом — Реджи бы все понял, он был послушным мальчиком, он бы сделал все, как надо…

Она шептала и шептала себе под нос, убеждала себя, спорила с собой, забыв о собеседниках, на глазах погружаясь в мрачные глубины собственного сознания, и Поликсена отчаянно замахала на Северуса, подгоняя его наверх. Они поднялись по лестнице друг за другом, ступая тихо и мягко, чтобы не привлечь внимание Вальбурги, а вслед им летел неразборчивый шепот, от которого мурашки бежали по хребту, и только имена выделялись из этого мерного гула, словно всплески большой рыбины в шуме волн: Сириус, Регулус, Поликсена, Пандора, Дорея…

— Ну что, приступаем к заключительной части церемонии, — нарочито весело заявила Поликсена, возвращаясь в настоящее: к изменчивому свету свечей в старинных канделябрах, к изломанным теням на стенах с бледно-зелеными шелковыми шпалерами и к Северу, даже в такой знаменательный день не изменившему черному цвету — спасибо хоть явился в приличном костюме, а не в набившем оскомину сюртуке. — Здешний домовик отчитался, что уже приготовил спальню. Надеюсь, обойдется, и брачное ложе не будет устлано розовыми лепестками.

— Какое еще ложе? — насторожился Северус и подозрительно прищурился. — Поликсена?

— Расслабься, никто не собирается тебя совращать, — фыркнула она и, подойдя к столу, бережно закрыла гримуар. Пробежалась по обложке пальцами, подняла книгу, затем почти сразу же положила обратно. Чуть передвинула топор и снова обернулась к другу. — Это обязательная часть ритуала: вроде как консуммация, но все понарошку. Спим в одной постели, одетыми, а между нами лежит топор. Так что можешь не переживать, твоя честь не пострадает — так еще рыцари делали, проверенный временем метод.

Северус покатал желваки, усилием воли сдерживая отповедь, и Поликсена неожиданно вспомнила дуэльный зал в Паркинсон-мэноре и то, как легко он уходил от ее атак — и как стремительно атаковал в ответ. Она поморщилась: не лучший момент для таких воспоминаний, впрочем, конкретно для этого воспоминания никогда не бывало подходящего часа. Забыть бы его навсегда… может, все-таки попросить Севера стереть ей память?

— С тобой никогда не бывает просто, правда? — внезапно спросил друг с неожиданным смирением, будто сдавался после неравной борьбы. — И я зря надеюсь, что однажды ты снимешь свой чертов амулет и мне все станет ясно — не станет, потому что все дело именно в тебе, в том, как ты рассуждаешь.

— Рекомендую крайне осторожно подбирать слова, — предупредила Поликсена, воинственно скрещивая руки на груди. — И как же именно я рассуждаю?

— Извилисто, — усмехнулся Снейп и отзеркалил ее позу. — Как змея в высокой траве: никогда не знаешь, откуда ждать укуса.

— Зато со мной не скучно, — парировала Поликсена, расслабляясь — они опять находились на знакомой территории: уж что-что, а перебраниваться с Севером для нее было не в новинку. — И тебя это всегда устраивало — в глубине души ты обожаешь играть с огнем.

Она осмотрелась, собираясь с мыслями, а затем решительно хлопнула себя по бедру ладонью.

— Ладно, перед смертью не надышишься. Взбодрись, Север, настало время исполнять супружеский долг!

Приятель закатил глаза и насмешливо указал рукой на дверь: после дам, дескать.

* * *

— И что теперь? — спросил Северус, когда они улеглись и потушили свечи, и скорее не услышал, а почувствовал, как Поликсена тяжело вздохнула.

— Ничего. Лежим, думаем об Англии.

Он усмехнулся — ясно, нервничает, — но сам язвить не стал. Было странным лежать рядом с ней в темноте, на одной кровати, будто весь мир вокруг растворился в полночном мраке, исчез, и остался только один островок жизни посреди чернильного моря. Текли минуты, но Северусу казалось, что прошла целая вечность, что они лежат так испокон веков и будут лежать до конца мира. Ни шороха, ни стука — только прерывистое дыхание рядом.

Северус почувствовал прикосновение и вздрогнул — Поликсена нашла его руку в темноте и переплела с ним пальцы, будто кинула якорь в это бескрайнее черное море вокруг. Пальцы были холодными — в темноте все чувства обострились, и этот холод показался ему невыносимым, опасным для здоровья.

— Укрылась бы, — проворчал Северус, но подруга только хмыкнула.

— Не переживай, новобрачный. Мне не холодно. Мне тревожно.

— Тебе — и вдруг тревожно? — усомнился Северус, поворачивая голову к ней. Он с трудом различил профиль Поликсены, бледный и заострившийся, словно восковой. Ассоциация ему не понравилась — но что поделать, если они и впрямь как в гробу? И эта оглушительная, неестественная тишина старого негостеприимного дома вокруг… — Ты же пери, дева огня, ты ничего не боишься.

— Боюсь, — возразила Поликсена, но он почувствовал в ее голосе благодарную улыбку. — Просто против моих страхов не выступишь с палочкой или мечом — к сожалению.

— И чего ты боишься? — помедлив, осторожно спросил Северус. Этот вопрос показался ему намного важнее и глубже всего произошедшего раньше, и он оглянулся назад, на тот путь, который они прошли за год, от почти незнакомых друг другу людей к этой странной, фантасмагорической ночи.

— Нууу, — задумчиво протянула Поликсена: видимо, выбирала, чем именно может с ним поделиться. — Например, того, что Панси узнает о причинах смерти Каро, и в наших отношениях все изменится. Я смертельно этого боюсь, Север.

— Так может, и не надо поднимать эту тему? — цинично предложил он.

— Надо, Север, надо, — вздохнула Поликсена и завозилась, устраиваясь поудобнее. Руку она при этом не выпустила. — Рано или поздно, но Панси узнает и, чем больше я тяну с откровениями, тем больше вопросов ко мне потом будет.

Она помолчала, будто собираясь с силами, а потом добавила ломким голосом:

— Я поговорю с ней летом. Панси исполнится тринадцать — в этом возрасте уже можно понять полутона… Мерлин, тринадцать! Как же быстро они растут, я и представить себе не могла. Неужели мы тоже так быстро выросли?

Северус хмыкнул: по долгу службы он наблюдал этот феномен постоянно. Маленькие и большеглазые, глядящие на все с открытым ртом, в какой-то неуловимый момент дети внезапно шли в рост, вытягивались вверх, их черты лица плавились, менялись, и за подростковой угловатостью начинал проглядывать будущий взрослый. Он должен был привыкнуть — но так и не привык, каждый год заново этому удивляясь.

— Не могу поверить, что еще несколько лет — и Панси пойдет под венец, — сказала Поликсена, и в ее голосе прозвучали странные нотки: и светлая грусть, и тоска, и любовь. Северус заметил, что завидует маленькой Паркинсон (о нем никто из взрослых так не переживал!), но тут же одернул себя. Теперь взрослый — он, и нечего скрипеть зубами, сожалея о несбывшемся. — Надо будет хорошенько присмотреться к Драко.

— Что там присматриваться, — ревниво проворчал Северус и перекривил ее давнишние слова: — Отличный мальчишка, твоей племяннице очень повезло.

Поликсена фыркнула.

— Мы с тобой — как пара престарелых сводников, — припечатала она и добавила упавшим голосом: — Мерлин, как быстро прошло время. Как будто вчера выпустились — и куда только подевался десяток лет?

Северус поймал себя на том, что судорожно, до боли, сжал ее пальцы, но Поликсена даже не ойкнула.

Десяток лет. Десяток лет в беспамятстве, преследуя чужие цели, гоняясь за миражами, навязанными обливиэйтом. Если бы он мог, то запретил бы это чертово заклинание, приравнял бы его к Непростительным. У него нагло украли десяток лет!

— Ты так скрипишь зубами, что хочется взять палочку боевым хватом, — заявила Поликсена и, вытащив пальцы, накрыла его кулак ладонью, поддерживая и успокаивая. — Север… Если это Дамблдор — ты же не собираешься мстить ему, правда?

Он промолчал. Он и сам не знал. Северус не хотел об этом думать, он упрямо гнал эти мысли, потому что вопрос то и дело вставал перед ним в полный рост: что, что же именно он станет делать? Дуэль с победителем Гриндевальда, со всенародным любимцем? Нет, он не рыцарь в сияющих доспехах и не сумасшедший. Но и подло травить директора не хотелось, что-то внутри сопротивлялось такому циничному, но действенному решению.

— Я не знаю, — прокаркал Северус, чувствуя, как ком в горле мешает ему говорить. — Не спрашивай.

— Не буду, — на удивление покладисто согласилась Поликсена и замолчала. Лежать в тишине почему-то стало еще тоскливее, чем было в начале, и он поднял новую тему:

— Ты обещала рассказать о причинах своего брака. Причинах, которые мне якобы еще рано знать.

— Тебе по-прежнему рано их знать, — отрезала Поликсена и вздохнула: — Север, я все расскажу — но позже, когда хоть немного встану на ноги в новой роли, пообвыкнусь. Доверься мне.

Северус пожал плечами и, спохватившись, что подруга не заметит его жеста в темноте, сказал вслух:

— Как знаешь.

— Прежний ты ни за что с меня не слез бы, — весело заметила Поликсена. — Всю бы кровь у меня выпил, но дознался бы.

— Ты по нему скучаешь? — помолчав, спросил Северус и замер в ожидании ответа.

— По кому? — удивилась Поликсена.

— По мне прежнему. Я был другим, — с горечью выплюнул он и почувствовал, как ее рука напряглась.

— Ты дурак, — прошипела Поликсена и убрала ладонь. Затем, подумав, вернула ее обратно. — Слушай меня внимательно, друг: это как времена года. Они сменяются, и мир меняется вместе с ними, но если тебе нравятся… ну, к примеру, яблони… то они тебе нравятся всегда, независимо от того, цветут они сейчас или нет. Понял?

— Это меня ты сравнила с яблоней? — усмехнулся Северус, чувствуя, как внезапно стало легче дышать. Он и не замечал, как сильно давит на него груз сомнений, эта ревность к самому себе — к тому, каким он когда-то был. — Очень поэтично, не ожидал.

— Это аллегория, — Поликсена резко взмахнула левой рукой, будто отмахивалась от мухи. — И вообще, у тебя есть претензии?

— Нет, — поспешно сказал Северус, улыбаясь краем губ и надеясь, что в темноте она не замечает его улыбки.

— Вот и отлично, — проворчала Поликсена и, убрав ладонь, перевернулась на левый бок, свернулась калачиком, как кошка. — Теперь спим.

Он кивнул, но спать совсем не хотелось. Северус закинул руки за голову и уставился в почти неразличимый высокий потолок. Что будет с ним, когда он дойдет до конца, заново соберет мозаику собственной памяти? Каким он станет? Что будет ценить, а что — ненавидеть?

И станет ли он — будущий — мстить?

— Ты слишком громко думаешь, — недовольно сказала Поликсена и, завозившись, села, оперлась спиной о подушки и обхватила колени руками.

— Ты не легиллимент, откуда тебе знать? — возразил Северус, но она упрямо покачала головой — он заметил, глаза потихоньку привыкали к темноте.

— Когда ты усердно думаешь и не ходишь по комнате, то замираешь, — нравоучительным тоном заявила подруга. — И почти не дышишь, словно не хочешь, чтобы кто-то заметил, что ты задумался.

Северус прочистил горло. Было странно, неловко и одновременно удивительно приятно знать, что кто-то другой так хорошо его изучил.

— Думала ли ты, что твоя первая брачная ночь пройдет именно так? — полушутливо спросил он, переводя тему, и Поликсена пожала плечами.

— Я старалась вообще о ней не думать, — призналась она. — Но нет, я никогда не представляла, что после свадьбы буду секретничать со своим школьным приятелем, а между нами будет лежать блэковский топор.

— И знаешь что, — с вызовом добавила Поликсена, и он понял, что вызов предназначен совсем не ему. — Такое времяпровождение устраивает меня больше любого другого.

— Я рад, что сумел тебе угодить, — бархатисто промурлыкал Северус и тут же одернул себя: поддержит ли она двусмысленную шутку? В любой шутке есть доля правды, а обстановка вокруг была слишком интимной, искажала изначальный замысел. Но Поликсена не подвела:

— О, ты был великолепен, — с придыханием сказала она, заломив руки. — Мой герой.

— Теперь точно спим, — перебил Северус и под ее смешок отвернулся сам. Он был уверен, что уснуть не удастся (он редко засыпал сразу), но сон пришел удивительно быстро и был он крепким и спокойным, таким, каким не был и в самом далеком безмятежном детстве.

Примечания:

1. Как вы могли заметить, я черпаю вдохновение из реальной истории Британии, и обойти вниманием битву при Гастингсе невозможно. Я считаю, что до принятия Статута маги наверняка вмешивались в маггловскую политику, причем не особо скрываясь: отсюда легенды о придворных магах, например, о Мерлине.

Гобелен, посвященный битве, вдохновлен реальным Гобеленом из Байе — огромным ковром, на котором выткана сама битва и ее причины.

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/9/96/Bayeux_Tapestry_WillelmDux.jpg

2. Поликсена не лукавит: в нашей истории бывали случаи, когда между женихом и невестой клали что-то острое. Прекрасный пример: "в 1490 году Максимилиан Габсбург (будущий император Священной Римской империи Максимилиан I) женился по доверенности на Анне Бретонской, и на свадьбе его представлял Вольфганг фон Польхейм. Как часть символизма свадьбы по доверенности, в брачную ночь фон Польхейм лег в одну постель с Анной, но был одет при этом в полный доспех, кроме правой ноги и руки. Между ними в постели лежал меч".

Порадуемся же за Севера — по крайней мере, доспех надевать не пришлось :)

Иллюстрация к главе: https://ibb.co/zFfQVBc

1) фр. папа

Вернуться к тексту

2) «Сражение между англосаксонской армией короля Гарольда Годвинсона и войсками нормандского герцога Вильгельма. Битва длилась более десяти часов, что было достаточно редким явлением для Средневековья. Армия короля Гарольда была полностью разгромлена: на поле боя остались лежать несколько тысяч отборных английских воинов, был убит сам король, а также два его брата.» Гарольд Годвинсон был последним англосаксонским королем — после него престол перешел к Вильгельму Завоевателю (Бастарду). При дворе Вильгельма все изменилось: другой язык, другие люди, другие традиции. Англия стала феодальной монархией с сильной централизованной властью.

Вернуться к тексту