Дамы семьи Блэк (гет)

Примечания:

Ура, мы начинаем второй том! Надеюсь, он понравится вам не меньше первого :)

Как всегда, буду рада комментариям, я соскучилась по вам :)

Если закрыть глаза и перестать принюхиваться, можно представить, что сидишь в подвале дома на Гриммо 12, скорчившись в три погибели между бочонком виски и кругами сыра, пока надоедливый плакса Реджи упорно ищет тебя на первом этаже, размазывая кулаками слезы по щекам. И воет, воет во весь голос, как баньши… Да, точно, это Реджи, его глупый, доверчивый, идеальный младший брат, а не колючий, пронизывающий до глубины души северный ветер за зарешеченным окном…

— Реджи, — зовет Бродяга хрипло, горло дерет, как наждаком, — давно не говорил, да и воду видел в последний раз когда? Он смутно припоминает, как жадно слизывал влагу с каменных стен, чтобы промочить губы. — Реджи, где ты?

Он медленно, как столетний старец, встает и ковыляет к решетке, протягивает сквозь нее руки, пытаясь захватить в горсть темноту коридора. Темнота ускользает, хохочет грудным смехом Беллы:

— Ре-е-е-джи-и-и! Регулус Блэ-эк! Ау-у, где ты?

Бродяга вздергивает верхнюю губу и беззвучно рычит в никуда. Отходит от решетки, оборачивается и скручивается калачиком в дальнем углу камеры, грея себя своим же теплом. Хорошо быть псом — можно не думать. Мысли текут вяло, будто кто-то переливает из миски в миску тягучий гной бубонтюбера, — кажется, проходят века, пока Бродяга размышляет, сколько же прошло времени с последнего пайка, и приходит к выводу, что возмутительно много. Надо потребовать у Кричера поздний ужин и наказать его за пренебрежение обязанностями! Он хочет позвать домовика, но вместо слов из груди вырывается сдавленный скулеж, и Белла тут же отзывается:

— Апорт, песик! Хочешь сахарную косточку? Принеси мне мою чашу, я хочу выпить из нее бургундского! И твоей крови, да! Кровь нужна, куда же без нее?

Беллатрикс окончательно слетела с катушек, — грустно думает Бродяга, пряча нос под лапу и уныло поскуливая. — Интересно, каково Руди с ней в одной камере — и жив ли он еще, давно не подавал голос…

— Скажи мне, кузен, — великосветски цедит Белла или то, что от нее осталось. — Не мучают ли тебя блохи? А муки совести?

Бродяга прижимает к голове уши и закрывает глаза. Белла что-то еще бормочет, и он может легко представить себе, как она кружится по камере, будто огромная летучая мышь, беспокойно молотит своими руками-крыльями по спертому воздуху. Ветряные мельницы… Он сражался с такими когда-то: с долгом перед семьей, с правилами приличия, с ожиданиями и требованиями. Если он здесь — значит, в итоге проиграл?

Почему он здесь? Где он вообще?

— Ты должен был остаться, — говорит темнота голосом Регулуса, холодным и ясным, как утренний мороз, как звездный свет. — Ты должен был взять на себя ответственность, Сириус.

Бродяга мотает головой и, садясь, остервенело чешет уши задней лапой, по очереди, чтобы избавиться от этих въевшихся в память слов, будто от клещей.

— Ты сходишь с ума, — шепчет Питер, глядя на него из темноты своими проницательными крысиными глазками. Жаль, что Бродяга не замечал раньше, насколько они проницательные… — Ты уже почти труп, Сири. Как хорошо, как прекрасно это знать…

Бродяга с отчаянием скалится в его сторону, но Питера больше нет — да и был ли он вообще? Был ли Регулус, была ли Белла, есть ли он сам? Он чувствует озноб, поднимающий шерсть на хребте, заставляющий тело подобраться, а потом слышит, как захлебывается бормотанием Белла и сипит сдавленным горлом: кого-то о чем-то просит, кого-то чем-то заклинает. Тьма пришла из коридора — как прежде, как всегда; тьма голодна и желает отобедать.

Он хотел бы заплакать, но псы не плачут.

* * *

По здравому размышлению профессор Люпин скорее нравился Гарри, чем наоборот. По сравнению с Квирреллом он был просто образцом адекватности и профессионализма, да и вообще выглядел нормальным человеком, а не зомби из низкопробного ужастика. Но было кое-что, что заставляло Гарри быстрее собирать вещи после урока и избегать консультаций у профессора, которые тот щедро предлагал всем ученикам с первого курса по седьмой включительно.

Люпин следил за ним.

Ничего такого, конечно, никаких засад в кустах и шагов за спиной, но Гарри откуда-то точно знал, что профессор пытливо следит за ним взглядом, когда ему кажется, что Гарри не видит. Он даже спросил Панси и Драко, замечали ли они что-то подобное, но друзья только удивились.

Гарри не нравился этот интерес. Он успел привыкнуть к тому, что в магическом мире всем от него что-то нужно: гриффиндорцам — расплывчатая «борьба со злом», поклонникам с других факультетов — доброта и обаяние, благородство и жертвенность. Дамблдору зачем-то было нужно, чтобы он дружил с конкретными людьми, МакГонагалл — чтобы играл в квиддич и был похож на отца, Хагриду — чтобы сидел у него в избушке по вечерам и выслушивал жалобы на кусачую капусту и воспоминания о том, какой красивой была мама Гарри на выпускном.

Что нужно было профессору ЗОТИ пока оставалось загадкой, и Гарри не спешил искать на нее ответ.

Вообще сентябрь и октябрь прошли неожиданно спокойно и мирно, и он позволил себе немного расслабиться: много гулял по окрестностям Хогвартса вместе с друзьями, спарринговался с Драко (хоть и проигрывал чаще, чем побеждал) и даже сдружился с ужом, жившим в камышах на берегу Черного озера. Уж был смешной, с желтыми пятнышками на шее и любознательным характером: он был очень рад общению и впитывал знания, как губка, а узнав, что студенты Слизерина носят нашивки с изображением змеи, совсем заважничал.

Омрачало эту идиллию только две вещи: нездоровое внимание Люпина к Гарри, а Джинни Уизли — к ее прекрасному принцу.

Они как раз спускались с холма, густо поросшего вереском, в небольшое ущелье с ручейком, как Драко вдруг встрепенулся и оглянулся назад, приложив руку козырьком к глазам. Гарри оглянулся вслед за ним и недовольно поджал губы: на фоне синего неба с росчерками перистых облаков отчетливо виднелась невысокая рыжеволосая фигурка. Заметив интерес к себе, девочка попятилась и быстрым шагом скрылась из виду.

— Это какой-то кошмар, — пожаловался Драко, передергивая плечами, и, повернувшись обратно, ускорил шаг. Под его ногами зашуршали мелкие камушки, катясь вниз по крутой тропинке. — Хорошо хоть мы на разных курсах, иначе еще и на уроках от нее спасу бы не было.

Гарри сочувственно покивал, а Панси хмыкнула. Она отвлеченно рассматривала букетик из полевых цветов, которые собирала на ходу, пока они гуляли: солнечно-желтые веточки дрока, отцветающие пурпурные метелки вереска, трогательные и хрупкие голубые колокольчики.

— Мне на ум пришла пара идей, — сказала она. — Будь с ней совершенно невыносимым, и тогда она в тебе разочаруется.

Драко скептически фыркнул, но задумался и с раздражением пнул один из камней побольше. Подпрыгивая на кочках, тот стремительно полетел вниз.

— Ну или обеспечь ей лучшую кандидатуру для воздыханий, — рассудительно продолжила Панси, наклоняясь за очередным стебельком вереска. — Например, обрати ее внимание на Седрика Диггори — писаный красавец, добряк, квиддичный капитан. Самое то для нежной девы.

— А Диггори я как уговорю?

Панси улыбнулась краешком губ. Гарри, воспользовавшись паузой, подал ей сорванный заранее колокольчик, который до этого бездумно крутил в руках, и подруга, благодарно кивнув, добавила его в свой букет.

— Чтоб ты знал, наследник Малфой, — пояснила она. — Хаффлпаффцы не выносят обижать людей. Седрик — воплощение рыцарства, он не рискнет оттолкнуть Джиневру, разбив ей своим отказом сердце. Нет, Диггори будет тихо страдать, пытаться мягко с ней объясниться, возможно, намекнет на то, что «обстоятельства сильнее», но на открытую конфронтацию не пойдет. Идеальный вариант для твоей интриги.

— А если Джинни не заинтересуется Седриком? — с любопытством спросил Гарри. Все эти изощренные хитрости были ему не слишком по душе, но Драко было жаль; к тому же Гарри прекрасно помнил, что изначально мисс Уизли вздыхала именно по нему самому, и его пробирала дрожь при мысли, что на месте Малфоя мог оказаться именно он. Джинни была неутомима: она поджидала Драко у спуска с мальчишеской лестницы по утрам, норовила сесть рядом с ним в Большом зале, устраивалась поблизости в библиотеке — и следила, следила за ним жадным взглядом неотрывно и неотступно. Брррр, врагу не пожелаешь.

— Джиневра — романтичная натура, — тем временем покачала головой Панси — не неодобрительно, а скорее сочувственно. — И переменчивая: она сумела излечиться от влюбленности в тебя за какие-то пару недель в обществе Драко. Так что вполне вероятно, что если Седрик затмит нашего друга, следующим прекрасным принцем Джиневры станет именно он. Сочувствую ему, но Драко мне дороже.

— Как это по-слизерински, — поддел подругу Гарри и легко увернулся от шутливого шлепка букетом по плечу. — Все-все, сдаюсь.

— Можно подумать, гриффиндорцы не интригуют, — пожал плечами Драко, идущий впереди них. — Просто «львы» делают все так топорно, что то, что у них получается в итоге, язык не повернется назвать интригой.

— Сноб, — радостно парировал Гарри. Сегодня у него было отличное настроение: полдень воскресенья — уроки уже сделаны, а времени еще куча, — и солнце грело не по-осеннему. Воздух сладко пах медом, и казалось, что этот день будет длиться вечность. — Скажи лучше, почему не стал пробоваться в команду? Я думал, ты только и ждешь второго курса, чтобы показать всем настоящий малфоевский класс.

— Вот еще, — высокомерно вздернул подбородок Драко. — Стану я приближать победу Гриффиндора! Разумеется, выступай я за «змей», я бы обеспечил Слизерину должные славу и почет…

Панси легонько пихнула Гарри локтем, указала взглядом на Драко и закатила глаза, и Гарри прыснул. Драко тут же обернулся, подозрительно прищурившись, но только рукой махнул:

— Что с вас взять, бескрылые обыватели. Панси вообще от метлы шарахается, а тебя, Гарри, на матч даже зрителем не заманишь. Что вы понимаете в благородной игре, схватке воль, сопряжении умов?

Гарри рассмеялся уже в голос, и Драко хитро усмехнулся.

— Спорим, я первый добегу до ручья?

Он, не дожидаясь ответа, рванул вниз по склону, и Гарри, замешкавшись на мгновение от такого коварства, припустил за ним. Ну и жук этот Малфой!

* * *

Антиликантропное Северус в конце концов сварил.

Дамблдор не подбирал слов: припомнил и темное прошлое Северуса, и Метку на предплечье, и вольную от Азкабана, и погубившее Лили пророчество… Северус хотел было огрызнуться, что судьба Лили Эванс больше не вызывает у него желания затянуть на шее петлю потуже, но вовремя прикусил себя за язык: он пока так и не разобрался, чьего авторства был судьбоносный Обливиейт, не хватало еще сдуру выдать себя перед Дамблдором.

Люпин тоже не стал крутить носом — только попросил подтвердить под клятву, что сваренное Северусом зелье является именно антиликантропным. Люпин вообще вел себя на удивление адекватно и мирно: учил детей на совесть, послушно исчезал в полнолуния и ни словом не обмолвился о своих школьных приятелях и их бывшей вражде. Скрепя сердце, Северус готов был признать, что Люпин — Ремус! — не так уж и плох. Он все еще считал назначение оборотня профессором ЗОТИ ужасной идеей, но пока что план директора работал как часы.

В эти месяцы, изучая воспоминания Поликсены и свои, заново появившиеся, Северус много думал о своей жизни, о выборе друзей и врагов и о том, чего он хотел бы для себя в будущем. С неприятным холодком в животе он вспоминал унылые, беспросветные годы, когда был уверен: со смертью Лили в его жизни настала вечная дождливая осень. Тридцать два года — для волшебника не возраст: скажи Северус тому же Абраксасу Малфою, что всерьез считал свою жизнь законченной, тот бы только посмеялся.

У него еще может быть и семья, и карьера, и путешествия куда-нибудь за горизонт. Зачем вообще сидеть в скованной условностями, как цепями, Британии, словно в банке с огнекрабами, если можно взять и уехать куда-нибудь на тропические острова, насовсем? Варить зелья на продажу и ром для личного употребления, встречать живописные закаты на берегу, смело закатывать рукава рубашки, подставляя руки солнцу и зная, что никто не ужаснется при виде черепа со змеей? От таких мыслей сдавливало горло и внезапно становилось нечем дышать: неужели он все-таки может быть счастлив, просто так, потому что заслуживает этого?

Северус никогда не мечтал об этом. Он вообще, пожалуй, никогда не мечтал, и теперь эти сладкие, несбыточные картины приятно его будоражили. Он даже разок позволил себе улыбнуться на уроках, задумавшись о пейзажах Кюрасао, чем порядочно испугал второкурсников Гриффиндора. Следующий раз, когда воспоминание застало его врасплох на уроке, чуть не окончился катастрофой — хорошо что шестой курс знал, как ликвидировать последствия неудачного зелья, и принял прострацию Северуса за педагогический прием, развивающий их самостоятельность как зельеваров.

Он тренируется снова и снова, до упаду, пока тело не откажется шевелиться. Он должен отомстить, он не позволит так с собой обращаться!

— Ты уморишь себя, — говорит Эйлин с крыльца, выходящего на узкую полоску заднего двора. — Прекращай.

Северус молча отмахивается и начинает связку снова, чтобы отработать ее до автоматизма. Мать качает головой и уходит в дом, шелестя подолом серого ситцевого платья. Северус чувствует, как внутри вздыбливается горячая волна гнева: на нее, на Тобиаса, на эту хибару и на Мародеров, которые выставили его на посмешище после экзаменов. Вчетвером на одного — велика победа! Им не хватило мозгов даже придумать собственные заклинания, они одержали победу исключительно благодаря его, Северуса, разработке…

Спасибо Эванс, — с усмешкой думает он, перебрасывая палочку из руки в руку. Кто бы мог подумать, что Лили — Лили! — умудрится плести интриги у него за спиной… Он не ожидал от нее такого коварства.

Он разваливает трансфигурированный манекен фирменной Сектумсемпрой и садится прямо на каменистую землю, убирает дрожащими пальцами прилипшую ко лбу прядь волос. Мародеров ждут славные денечки, когда он вернется.

— Лили просила передать тебе привет, — говорит мать, опять появляясь на крыльце и принося с собой запахи чистящего средства и кислой капусты. — Ей что-то передать в ответ? Вы поссорились? Северус?

— Оставь это, — огрызается Северус. Эйлин не понимает, как больно она делает ему этой игрой в заботливую мать и почтительного сына. Слишком поздно она спохватилась и начала принимать участие в его жизни: он успел привыкнуть к тому, что не нужен ей, что он один — против всех. — Займись лучше готовкой — Тобиас скоро вернется и потребует обед.

Мать неодобрительно молчит, и Северус ложится на землю, пристально глядя в высокое белесое небо: ни облачка. Он лежит так еще пару минут, пытаясь очистить сознание, но Эйлин снова настырно врывается в его мир, и ее хриплый голос странно дрожит:

— Мне нужно кое-что рассказать тебе, Северус. Пойдем на кухню. Поговорим…

* * *

— Я думаю, это крестраж, — хмуро подытожил Люциус, будто это что-то проясняло, и отвернулся к окну. Патрокл удивленно поднял брови и, встав из гостевого кресла, подошел к столу, на котором лежала неприметная черная тетрадь. Обычный маггловский ежедневник, таких в любом канцелярском магазине по ту сторону Барьера полным-полно.

Патрокл вздохнул и, взяв тетрадь в руки, внимательно пролистал ее от корешка до корешка: пуста. Увидев имя на форзаце, он прикрыл глаза и почувствовал, как отчаяние липкой волной затапливает его с головой. Люциус обычно не бросал слов на ветер, к его мнению стоило прислушаться. Если друг считает эту безделушку опасной, велика вероятность, что он прав.

И как отец справлялся с этим столько лет: с этим постоянным шквалом плохих новостей, когда только-только перевел дух, решил, что жизнь начала налаживаться, — и снова попал под «пращи и стрелы яростного рока»⁽¹⁾?

Патрокл вернулся в кресло, сел, заложив ногу за ногу, и нетерпеливо защелкал пальцами, вызывая домовика. Сигара и виски — а потом можно и начать разбираться с темнейшими искусствами и связью Лорда с оными.

Когда стакан опустел, а сигара перестала доставлять удовольствие, Патрокл с силой вмял окурок в хрустальную пепельницу с узором из тюльпанов и заговорил:

— Нарциссе показывал?

— И не раз, она ничего не нашла, — досадливо отмахнулся Люциус, так и сидя вполоборота к окну и неотрывно глядя на свой засыпающий в преддверии зимы парк — так, словно в любой момент свечки кипарисов, зеленые лужайки и роскошные розовые кусты могли исчезнуть в языках пламени. — Я бы не стал хранить эту дрянь столько лет, если бы не был уверен в том, что она безопасна. Но, как оказалось, мы с Нарси не учли одну вещь: все это время мы не пытались уничтожить тетрадь. Когда я решил от нее избавиться, она… я знаю, что это прозвучит странно, но она заставила меня вытащить ее из огня.

Патрокл задумался, покачивая в руке пустой стакан. Крестраж, крестраж… сказать по правде, он плохо разбирался во всей этой эзотерике. В отличие от того же Лорда, Патроклу было достаточно один раз услышать, что что-то лучше не трогать, чтобы поставить у себя в уме пометку «Опасно» и навсегда забыть об этом. Лорд презирал его и ему подобных за узколобость — но Лорд все-таки доигрался, а значит, Патрокл был прав.

Крестраж… Смутно вспоминалось что-то про сумасшедшего древнегреческого мага, что-то, связанное с душой — или с душами?

— Судя по твоей нездоровой бледности, ты готов поделиться со мной леденящими кровь подробностями, — предположил Патрокл. — Что эта штука делает? Высасывает души?

Люциус покачал головой и развернулся к нему лицом. Он сел очень прямо, будто проглотил шест, и положил руки на стол ладонями вниз. Патрокл насторожился — обычно Люций так делал, когда собирался выложить какую-то особенно неприятную правду. Раньше это было признание в том, что он положил глаз на понравившуюся Патроклу девушку, или в том, что победил Патрокла на отборочных в команду Слизерина… Но они выросли, а вместе с ними выросли и ставки.

— Изначально я думал, что это просто очередной сумасшедший эксперимент Лорда — ты же помнишь, как он все время пытался шагнуть все дальше и дальше, чем бы ни занимался… Но потом наткнулся на упоминание о крестражах у Годелота⁽²⁾ — в нашей библиотеке есть экземпляр, — и меня осенило, что это может быть именно крестраж. Годелот отказался давать подробности, и только в примечаниях я нашел отсылку к другому автору, а потом добыл через «Боргин и Берк» его труд⁽³⁾…

Патрокл уважительно покивал, не позволяя себе ностальгически улыбнуться: он отлично помнил эту манеру Люция подводить аудиторию через напряжение к торжественной кульминации.

— И что же написано в этом труде? — небрежно спросил он, подыгрывая другу.

— Оул Буллок утверждает, что волшебник может принести кровавую жертву и заключить часть себя в некий предмет, именуемый крестражем. Затем, когда волшебник умрет, крестраж попытается возродить его, — торжественно заключил Люций и насупился.

— Каким образом? — подобрался Патрокл и отставил стакан на кофейный столик рядом с креслом.

— Этого Буллок не посчитал нужным уточнить, — огрызнулся Люциус и нервно потер виски. — Предположу, что в тетради нужно писать, но я не рискнул этим заниматься. Можно было бы приказать домовику, но… — он запнулся и отвел глаза.

— Но тебе их жаль, — понимающе закончил за него Патрокл. — Ничего-то не меняется, Люций, ты всегда жалел их, признайся.

— Как будто ты смог бы заставить своего камердинера писать в проклятой тетради, — вскинулся Люциус, как от удара, и Патрокл понял, что недооценил уровень его взвинченности. Надо тоже почитать этого Буллока, чтобы понять, с чем они могли столкнуться. Люций-Люций, зачем ты только взял на хранение эту мордредову тетрадь… — досадливо подумал он, но вслух сказал мягко:

— Спокойно, Люци. Лорд погиб много лет назад, и за все это время тетрадь никак себя не проявила. Если она — действительно крестраж и если Буллок прав, то Лорд должен был возродиться давным-давно. Мы бы знали, он наверняка призвал бы нас к себе.

— Я держал ее в тайнике вне мэнора, — покачал головой Люциус. — В зачарованной на крови шкатулке. Мордред знает, как это могло повлиять на ее действие. Может, она активировалась только сейчас. К тому же, Метки… они ведь так и не исчезли за все это время. Никто точно не знал принцип их действия, мы все просто посчитали, что так и должно быть: из них ведь ушла жизнь, что с того, что сам рисунок остался? Но что если мы все ошибались? Что если с гибелью Лорда Метка должна была исчезнуть полностью?

Патрокл поймал себя на том, что трет уродливую татуировку прямо через рукав рубашки. Он отдернул руку, как от огня, и поморщился.

— Тогда почему крестраж не сработал еще в восемьдесят первом? — напомнил он. — Да, Метка не исчезла — но и не ожила ведь. Если Буллок прав…

— Слишком много «если», — перебил его Люциус. — Мне все это не нравится. Ты представляешь себе, что будет, если это все-таки крестраж? Если Лорд сумеет возродиться и узнает о том, что наши дети дружат с его погубителем, а мы это всячески поощряем…

Он встал и заходил вдоль окна, заложив руки за спину. Патрокл устало потер лоб. Он выждал десять лет, прежде чем сменить сторону, — этого перерыва должно было быть более чем достаточно, чтобы Лорд, если он все же сумел выжить в тот октябрьский вечер, вернулся и снова заявил свои права на магическую Британию. И что теперь? Одно дело — сдружить детей с Героем (бывшие соратники поймут и даже позавидуют), но совсем другое — держать в руках ключ к воскрешению Лорда и не воспользоваться им. Или даже уничтожить его с концами…

— Коней на переправе не меняют, — наконец веско сказал Патрокл, прихлопнув ладонью по подлокотнику кресла. — Мы поставили на Гарри Поттера и не можем допустить возрождения Лорда ни в какой форме. Тетрадь, крестраж она или нет, нужно уничтожить любой ценой.

Люциус остановился и взглянул на него с жалостью, как на идиота.

— Огонь ее не берет, — желчно напомнил он. — Я пробовал резать ее, разбирать по листам, топить, трансфигурировать и заливать кислотой. С жерлом вулкана, правда, еще не экспериментировал, но мне хватило камина — прыгать за ней в вулкан под этим странным гипнозом я не хочу.

— Буллок, разумеется, не описывает, как ее уничтожить? — предположил Патрокл. — Я припоминаю крестраж у кого-то из древних в Греции, посмотрю наши архивы — все-таки Полипорт, наш прародитель, вел свой род с Итаки, он мог знать об этом больше, чем остальные.

— Герпий Злостный, — буркнул Люциус и качнулся на носках домашних туфель. — Ищи это имя, именно Герпий создал эту дрянь первым.

— У древних эллинов было слишком много свободного времени на руках, — процедил Патрокл. — Казалось бы: вино, оливки, приятный климат, красивые женщины… Нет, надо было влезть в кровавые жертвы, как свинья в болото. Все-таки мои предки были сумасшедшими.

— Может, Герпию настолько нравилась его жизнь в окружении садов, храмов и гетер, что он мечтал продлить это блаженство вечно, — хмыкнул Люциус, и Патрокл с удовлетворением отметил, что друга немного отпустило. — Я хочу рассказать Нарциссе, нам нужен доступ на Гриммо 12.

— Дом не пустит ее, — с сожалением покачал головой Патрокл. Ему не хотелось вовлекать в это сестру, но без нее тут, увы, никак не обойтись. — Поликсене придется провести ее туда. А еще лучше — всех нас.

— С Розабеллой поделишься новостями? — прищурился Люциус, и Патрокл, подумав, покачал головой.

— Ей не нужно это знать.

— Не доверяешь?

— Мы еще притираемся друг к другу, — дипломатично ответил Патрокл и удивился тому, что идея не вызвала у него совсем уж сильного отторжения.

Вообще пока что новообретенная супружеская жизнь вполне его устраивала: Розабелла умело избегала расспросов о своей предшественнице, занималась упрочением связей с другими семьями, приводила в порядок мэнор и устраивала судьбу своего обожаемого сына. Помимо этого, Патрокл был очень рад тому, что новобрачная была совершенно не похожа на Каролину — наверное, он сошел бы с ума, если бы между ними было хоть какое-то сходство.

Но вот доверять… у Патрокла вообще было не очень-то хорошо с доверием, и один только факт брака не являлся для него достаточным поводом подпускать Розабеллу слишком близко. Он продолжил рассудительным тоном:

— К тому же, я не хочу подвергать ее опасности, даже незначительной. Чем дальше она будет держаться от этой тетради — тем лучше для нас всех.

Люциус кивнул. Он принялся со всеми предосторожностями убирать блокнот в шкатулку, а шкатулку — в сейф, а Патрокл все прокручивал в голове визит Сметвика и его выводы о болезни Гарри. Мог ли крестраж — если это действительно он — прийти в действие из-за окончательного слияния Поттера и того осколка души, который пристал к нему в раннем детстве? Сестра не сказала напрямую, чей осколок это был, но вывод напрашивался сам собой…

* * *

Если долго смотреть на звезды на потолке гостиной Когтеврана, можно увидеть знакомые названия. Луна любила астрономию, а еще она любила лежать на полу (так все казалось другим, необычным, будто она попала в параллельный мир, где люди ходят по потолку), а самым любимым ее времяпровождением было объединять эти два занятия вместе.

Когтевранцы — уж на что они были умными — почему-то не понимали этих простых удовольствий. Луна предлагала им попробовать, но они только носом крутили. Луна не обижалась: она тоже не понимала, в чем прелесть сравнения средневековых инкунабул разных редакций и зазубривания наизусть двенадцати способов применения драконьей крови. Драконы вообще ценны далеко не своей кровью…

Она хотела бы полетать на драконе — хоть разочек. Лучше всего на украинском железнобрюхе — он самый большой. Иногда Луна представляла себе, как летит на нем, и его крылья накрывают огромной тенью дома и луга далеко внизу. Тогда она махала руками, как крыльями, и чувствовала, как воздух упруго пружинит под ними. Над ней смеялись.

Шляпа хотела отправить ее на уютный Хаффлпафф, но Луна к тому моменту успела разузнать про знаменитый звездный купол в вороньей башне и отказалась наотрез. Она даже ухватила Шляпу за поля руками и натянула ее пониже, чтобы та не вздумала слететь с головы до правильного распределения. Шляпа прониклась ее рвением к знаниям — и так Луна Лавгуд стала вороном. Не настоящим, конечно, но все ведь с чего-то начинают.

Хогвартс Луне понравился, особенно утренний туман. Если укутаться в туманы, как в шаль, то можно представить себя призраком или богиней зари, розовоперстой Эос. Луне нравилась мифология: ее саму назвали в честь двух римских божеств, луны и солнца⁽⁴⁾, а маму — в честь самой первой смертной женщины. Та, древнегреческая, Пандора открыла ящик с несчастьями, а мама… Луне не нравилось об этом думать.

Доктор Тики говорил, что мама не хотела бы, чтобы Луна о ней забывала. Доктор Тики был добрым, но он не понимал, что Луна вовсе не забыла маму — она просто хотела помнить о ней только хорошее. Как они катались вместе на садовых качелях, как делали ароматические свечи и кружились в танце по гостиной… Остальное Луна просто спрятала в свой собственный ящик Пандоры, глубоко внутри, и строго-настрого велела себе никогда его не открывать.

Луна хорошо помнила день поминок и женщину, пришедшую в траурной вуали, женщину, которая обладала властью забрать Луну из дома, но пожалела и решила не забирать. Луна слышала, как она разговаривала с папой, и помнила, как страшно ей было от мысли о том, что все может измениться еще сильнее, что ее может подхватить, будто северным ветром, и унести куда-то далеко-далеко, где папа ее никогда не разыщет. Но Женщина в Вуали ушла, и Луна осталась дома.

Папа потом рассказал ей, что это была старшая сестра мамы, леди Поликсена Паркинсон. Так Луна узнала историю любви своих родителей, а еще — что в Хогвартсе учится ее кузина, Персефона. Луна уже нашла ее взглядом в Большом зале, это было просто: девочка-львица была очень похожа на Женщину в Вуали. Луне она понравилась.

Можно было бы познакомиться с ней, но Луна не знала наверняка, нравятся ли Персефоне звезды и драконы, а еще — не пожелает ли кузина, подружившись, попросить свою тетю все-таки забрать Луну в Паркинсон-мэнор. Луне этого не хотелось бы.

Поэтому она наблюдала за кузиной издалека: как та поправляет волосы, попавшие под шарф, как склоняет голову набок, будто смешная желтоглазая сова, как внимательно смотрит вокруг, будто каждую секунду анализирует происходящее. Иногда они встречались взглядом, и Луна улыбалась своей лучшей улыбкой. Персефона обычно улыбалась в ответ.

Иногда, особенно по выходным, Луне хотелось подойти к кузине и попросить взять ее с собой: гулять по вересковым холмам или сидеть на пледе у берега Черного озера и пить чай из термоса. Но Луна не хотела показаться навязчивой, как та, другая, девочка, и поэтому она не торопила события. Когда-то папа рассказал ей, как приручают клубкопухов: нужно просто сидеть рядом и не шевелиться, и тогда клубкопух привыкнет и перестанет бояться. Конечно, кузина Персефона отличалась от клубкопуха (хотя бы размерами), но не настолько, чтобы это хоть немножко да не сработало.

Луна лежала на полу и смотрела на звездный купол гостиной Когтеврана, улыбаясь своей лучшей улыбкой, а звезды на куполе подмигивали ей в ответ.

Примечания:

PayPal, чтобы "Дамы" росли большими и кушали много каши: ossaya.art@gmail.com

Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️

Моя Луна:

https://ibb.co/YXRcgC7

Ужик: https://web-zoopark.ru/wp-content/uploads/2018/06/2-429.jpg

Дрок: https://s9.stc.all.kpcdn.net/family/wp-content/uploads/2022/01/drok-960x540.jpg

Вереск: https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/9/97/Heather_%28Highlands%29.jpg

Колокольчики: https://gamerwall.pro/uploads/posts/2022-06/1654072723_1-gamerwall-pro-p-golubie-kolokolchiki-tsveti-tsveti-krasivo-1.jpg

Пейзажи Кюрасао: https://chance4traveller.com/wp-content/uploads/2018/12/62.jpg

1) Отсылка к монологу Гамлета: "Быть иль не быть — вот в этом

вопрос; что лучше для души — терпеть

пращи и стрелы яростного рока

или, на море бедствий ополчившись,

покончить с ними?"

Вернуться к тексту

2) «Волхование всех презлейшее» Годелота

Вернуться к тексту

3) «Тайны наитемнейшего искусства» Оула Буллока

Вернуться к тексту

4) Luna — богиня Луны у римлян, Sol — бог солнца; второе имя у моей Луны — Соль

Вернуться к тексту