Сын вьюги (джен)

Ручей обманчиво тонким ужиком полз на восток, прятался под полёгшей выгоревшей травой: то тут болотина, то там кочка хлюпает. Куда ни глянь, во все стороны раскинулась зелёно-золотая равнина, только далеко-далеко на севере холмы кверху подымались. Глубоко на этот раз забрался — почти на самый северо-восток Ирго. И толку от того?

Лэдд шумно страдальчески вздохнул и ткнул шестом очередную кочку. Та сердито булькнула и расплылась коричневыми комьями вперемешку с осокой. Не угадал. Следующая кочка оказалась твёрже, и Лэдд переступил на неё. Ледяной мостик, что ли, навести? Бессмысленно — он ведь не менее скользким получится, чем надручейные кочки. Да и блуждает этот ручей, словно бы каждый день основное русло перекладывает, а на старом месте кочки наставляет. Помнит, пакость, что в весеннее половодье он аж целая гордая река!

Замаби здешних, небось, сам и унёс куда-нибудь, а Лэдду теперь ищи! Лэдд с неделю назад встретил оленных хенгиль, которые весной выше по течению кочевали. Они и рассказали, что какая-то нежить вдоль Ужиного ручья бродит. По описанию — воины в волчьих плащах, невнятное бормотание и невыносимый смрад — нежить походила на замаби. Разумеется, Лэдд поехал их разыскивать.

Уже пятьдесят три года в свободное время, то есть когда угодно, кроме сбора урожая и других поручений Троелуния, Лэдд занимался неопознанными мертвяками. Первые, из Креша, оказались не единственными. В начале лета 4 531 года одно из племён Вара-йиль кочевало по полуострову У́млэ и нашло на берегу очередной могильник. Видимо, во время шторма берег обвалился, и открылась неизвестная пещера. Там замаби, к счастью, не было — мертвецы не встали. Но происшествие поставило перед Троелунием тревожный вопрос: а сколько вообще маэрденских мертвецов и вероятных замаби лежит в землях Хенгиль?

Разумеется, ахэвэ спрашивал об этом санварского императора, но тот лишь обещал разобраться. Мертвецы были древними и формально, как он изволил заметить, к Санварской империи никакого отношения не имели. Поэтому ими с подачи Тогрейна, который по поручению отца ведал всем государственно-колдовским взаимодействием, занимался первый, кто выкопал замаби из-под земли. Лэдд Оннаксыр, тринадцатый, а с 4 569 года и двенадцатый колдун Троелуния.

Он путешествовал по Вара-йиль: зимой на нартах, летом верхом на олене — и всюду собирал слухи, преданья и жизненные невзгоды. Маэрденские мертвецы лежали в земле многие тысячи лет и наверняка поднимались и раньше. Пятнадцать раз Лэдду рассказывали, что было такое в незапамятные времена: с дедом, с прадедом, с основателем рода… Волчьи плащи считались кощунством, а потому запоминались на многие поколения.

Встречались слухи и про совсем недавние дни: вот здесь эти ваши замаби стойбище разорили, вон там девушку утащили, а на Талай-озере от них дух-хозяин пострадал. Чаще, впрочем, оказывалось, что в окрестностях другой лиходей промышляет. Стойбище Пог-Эке разорили разбойники, девушку лопачек похитил… А Талай, дух самого-самого глубокого озера на Ирго, просто-напросто со своим соседом, духом Коголь-чащобы, повздорил: лесные звери, мол, больно много его детей-рыб прошедшей осенью пожрали.

Духов Лэдд выслушал и рассудил: наступит когда-нибудь особо холодная зима, звери помрут — рыба обратно расплодится. Сами, что ли, за столько лет жизни этот круговорот не заметили? Духи ему в ответ степенно покивали, бороды огладили и помириться решили. Девушку от лопачка спасти было уже никак нельзя, но саму нечисть Лэдд прибил. А вот о разбойниках он сообщил Тогрейну — пусть воины их отлавливают.

Для подобных случаев у Лэдда имелся ключ, способный из любого места притянуть его к саяндыльскому призрачному камню. Сложная была работа — кусок лазурита заклясть нужным образом, но Кысэ своё дело знал. Стал Лэддов ключ в оплётке, сработанной иштами, последним его колдовством. Погиб Кысэ в 4 569 году, во время зимней поездки к границе Чарги-йиль.

За пятьдесят три года, что Лэдд был колдуном, Троелуние потеряло четверых. Почтенный Унгла скончался от старости в начале лета 4 530, не дожив до дня, когда минуло бы десять лет обучения Лэдда колдовству. Акья, четвёртая колдунья, тоже от старости умерла, но она первому колдуну в силе уступала — ей едва за пятьсот перевалило. Наконец, Кысэ и жена его Ириль, восьмая колдунья, погибли вместе, защищая хенгиль от нашествия хартагг.

Хартагги вообще не ко времени взбесились. Их болезнь под Вторую или Третью луну обострялась, но в 4 569 году ни той, ни той не было. Вторая луна в 4 562 и 4 573 годах восходила, а Третья и вовсе с 4 461 не показывалась — только в 4 861 её ждать. Так отчего хартаггам в однолунные годы спокойно не сиделось?

Стражу на границе с Чарги-йиль усилили. В основном воинами и шаманами, но зимой и колдунов привлекали. Хартагги, однако, в последующие годы вели себя тихо. По слухам, а вернее, по оговоркам Тогрейна, будущей осенью охрану снова ослабят.

С Тогрейном Лэдд говорил на позапрошлой неделе. Кроме срочных сообщений и обязательных поездок на Кёвек-лах, он иногда наезжал в троелунную столицу за новыми книгами. Даже если ты живёшь на болотах, за новыми знаниями надлежит следить. Лэдд не был женат, не имел особых трат, поэтому бесстыдно спускал жалованье на книги. Многое можно было, конечно, читать бесплатно у Троелуния или в Библиотеке Дома Знаний, однако особенно Лэдд ценил то, что выписывал из-за границы. Ради них — и чтобы не слушать больше удушающее шипение Кхаера — он выучил иштинский и санварский.

Тогрейн сказал, что вместо иштинского было бы разумнее учить язык раифов, потому что на нём говорит больше уроженцев Линана. А вот санварский он всецело одобрял. Санварский был нужен для замаби. Вот, например, на позапрошлой неделе Лэдд получил посылку с трудом Таниуса Миары «История возвышения королевства Галлигвен. От короля Рога до замужества его правнучки Мельге». Марнонианский учёный в позапрошлом году заботливо выписал в отдельную книгу исторический период, который был нужен Лэдду. Больше всего он писал, конечно, про Галлигвен, но оглавление обещало и Братство Прокажённых, и Люнц-Агветар.

Но до этого ещё надо было дочитать, а пока Лэдд охотился на замаби Ужиного ручья и весь световой день тратил на брожение по болоту. Пока он узнал только, что королевство Галлигвен было основано в 3 999 году Второй эпохи Рогом Гелигом, прославленным полководцем народа гвентов, который что-то не поделил со своим правителем и ушёл с севера материка на северо-запад.

Сегодня Лэдд собирался почитать, как гвенты под предводительством Рога осваивали холодные земли на берегах Серого моря. Однако едва он устроился на нартах и поудобнее ухватил книгу, подставив её под лучи закатного солнца, как воздух возле него засветился. Травянисто-зелёный волк соткался из сотни искр и замер, вытянувшись в наблюдательном положении. Лэдд повернул голову.

— Ну ты и забрался на этот раз! — фыркнул вестник голосом Тогрейна.

— И заберусь ещё дальше — работа такая.

Лэдд со вздохом отложил книгу и сел. Тогрейн явно не просто так явился — привычки заглядывать для праздных бесед волчьим вестником за ним никогда не водилось.

— Что от меня нужно?

— Шаман из Илданмары жалуется, что вокруг селения дрянь какая-то ходит, а он её выловить не может.

Илданмары… Последний раз Лэдд слышал о нём в тридцатых, когда гномий корабль прислал ему письмо от Оннакса. «Всё у нас хорошо. Я стар и болен, пёс мой издох семь лет назад, Ирмаска живёт своей жизнью — не трогай её». Он и не трогал.

— У меня замаби не выловлены, — сказал Лэдд.

Не то чтобы он возражал против поездки на родину, но бросать одно дело на полпути ради другого считал неправильным.

Волчий вестник закатил глаза. Про Ирмаску Тогрейн наверняка прекрасно помнил.

— Уко отправлю… с кем-нибудь — пусть в поле побегает.

Уко звали нынешнего тринадцатого колдуна. Он был проводником — будто Луны его намеренно послали ровно за одиннадцать лет до гибели Кысэ. И почему бы не свалить на проводника поиск замаби непонятно где? Навсегда эту работу ему не отдадут — проводник в других местах нужен. Но разок-то можно!

— До восхода Второй луны бы управиться, — добавил Тогрейн.

— Хорошо. Пусть готовит мне дверь к Машраву — завтра утром буду в Саяндыли.

Волчий вестник одобрительно кивнул и с шипением рассыпался искрами, а Лэдд откинулся на спину и уставился в расшитое звёздным бисером небо. Спустя много лет он вернётся домой… Есть ли там ещё Ирмаска?

Не будь она инаисью, Лэдд бы даже в этом не сомневался, но если ей отведено всего сто лет, большая часть из которых уже в прошлом… Лэдд представил себе Ирмаску, какой она может быть сейчас. Чья-то жена и, вероятно, мать, она всё равно предстала перед ним такой, какой он видел её вживую. Бойкая, высокая, с двумя толстыми светлыми косами и прекрасными голубыми глазами. Не та молодая женщина, которую он видел сквозь ворожбу, а девушка, с которой он спускался к Сярморю по руслу Гарталгы.

Действительность, разумеется, воображаемому облику не соответствовала.

Вечером, когда Лэдд добрался до Илданмары от входа в Машрав, ближайшей точки, куда его мог переместить Уко, даже новенький, едва поставленный частокол будто бы говорил ему: прошлого не вернёшь. Но Лэдд смотрел на суетившихся в огородиках молодых женщин, которых когда-то знал волчатками-подростками, и в его душе зрела наивная, напрасная надежда. Эта надежда цвела, несмотря ни на что, даже когда Лэдд подошёл к дому старосты, чьё местоположение так и не изменилось, а Ирмаска вышла ему навстречу и проскрипела: «Здравствуй!» В ней всё изменилось невообразимо, необратимо, до неузнаваемости. Только глаза оставались те же — ярко-голубые.

Увяла надежда лишь во второй половине ночи, когда Лэдд, отогнув край полога, смотрел на спящую Ирмаску. Когда её глаза были закрыты, ничто не напоминало о той, прошлой Ирмаске. И что бы там ни показывало Лэдду его воображение, действительность была неумолима.

Вечером, провожая солнце на покой, говорить о деле было не принято. Ирмаска Лэдду травяного сбора налила, ужином его накормила, а расспрашивала исключительно о дальних странах.

— Помнишь, ты всё боялся, что тебя в Линанскую пустыню пошлют? — вспоминала она.

— И послали! — смеялся Лэдд. — Сразу, как учиться закончил. Кажется, я там с тех пор бываю чаще, чем в своей келье у Троелуния.

Приврал, конечно. Но своего серого колдуна у хенгиль уже несколько столетий не было, так что все обнаруженные замаби отправлялись к Кхаеру. Ишт постоянно ворчал на следы топорика, но упокаиваться по правилам, что Лэддовым способом, что надлежащим, замаби не желали.

О деле заговорили наутро, после того же сбора и хлеба с медвежатиной.

— Нам шаман жаловался, что вокруг Илданмары ходит кто-то непонятный, — начал Лэдд, встав из-за стола.

Ирмаска осталась сидеть, сложив руки на коленях, а ему вдруг стало трудно удержаться на месте. За будничным разговором Лэдд легко обманывал себя, будто он вернулся домой, к старой подруге. При деле он был здесь чужим — заезжим столичным колдуном. Ирмаска об этом ни слова не сказала, но сам он не мог не думать.

— Ходит, — подтвердила Ирмаска. — Охотники сперва на медведя думали, но Наларга считает, что нечисть это. Ты к нему сходи — он всяко лучше объяснит.

— Где его искать?

Если Лэдд правильного Наларгу подозревал, то жить он мог либо в доме своего отца Элэмэ, либо в новом, собственном, доме, либо всё-таки…

— В бывшем жилище Оннакса.

Наларга был лет на двадцать пять младше Лэдда — во всяком случае, когда Лэдд покидал селение, ему ещё не исполнилось четырёх. Значит, Оннакс взял его в ученики почти сразу, года через три… В горле застряла беспричинная обида. Обижаться было совершенно не на что: Лэдду-то Оннакс не только наставником был, но и отцом почти, полное имя вот ему в честь старого шамана присвоили. И всё же… чудилось, будто известие о новом шамане Лэдда совсем из жизни Илданмары вычеркнуло, словно не было его тут никогда.

Чувство это, однако, оказалось заблуждением. Едва Лэдд вышел из дома старосты, как его тут же обступили жители. Кто старше, кто немного младше — всех их он помнил по своей юности. «Смотри-ка, кто вернулся! Эй, Лэдд, как там, в троелунной столице? А расскажи про белородных дочерей Троелуния! Нет, лучше про воинов-колдунов!» Путь к жилищу шамана, стоявшему через шесть дворов от дома старосты, затянулся почти на четверть часа. Извиваясь сквозь толпу и отвечая всем и никому, Лэдд чуть не врезался в столб с огневолком и волчицей-шаманкой. К счастью, лунный цветок рос с другой стороны. Лэдд успел заметить, что он по-прежнему поблёскивает у подножья столба, хотя и почти не виден в гуще летней травы.

Молодой шаман был дома — заготавливал запасы на зиму: раскладывал травы по пучкам для засушивания, толок в каменной ступке берёзовую кору, отчего по дому плыл сильный древесный запах. Впрочем, его распространяли и свежевыструганные деревянные фигурки, которыми оказалась отделана брошенная на лежанку накидка — волчьи и заячьи головы, украшавшие подол, должны были греметь при ходьбе, отгоняя злых духов и придавая владельцу скорость и, судя по всему, внушительность. Хотя сказать наверняка, что вкладывал в свои поделки тот или иной шаман, было довольно трудно.

На стене над лежанкой висел самодельный троелунный календарь, который было бы уместнее назвать двулунным: Бейеса восходила раз в четыреста лет, и Наларга, видимо, счёл, что никогда её не увидит, а значит, и учитывать её незачем. Зато месячные обороты Бейры и одиннадцатилетние — Бейсорэ он зарисовал со всей возможной тщательностью.

— Доброго утра, Наларга, сын Элэмэ и второй ученик Оннакса!

— С чего бы это второй? — Шаман отставил ступку и воинственно обернулся, но тут же скис. — А… Доброго дня! Какие волки к нам, зайцам, пожвловали!

— Заяц — зверь боевой, иногда страшнее волка бывает, — усмехнулся Лэдд, прислонившись к косяку. К шаману просто так входить не принято, но у Наларги дверь была нараспашку — почти приглашение.

— Ты сюда на побывку пожаловал или навсегда? — спросил Наларга.

— По твоей просьбе. Что у вас тут творится?

— Хартаггу подозреваю. — Шаман неприязненно поджал губы. — А через ночь — Вторая луна. Камлать пришлось, чтобы в Саяндыли услышали, три ночи!

То ли Ветреная гора особой силой обладала из-за Иръе, то ли плохо камлал — другим шаманам одной ночи хватало, чтобы до колдунов Троелуния дозваться. Мысли Лэдд, разумеется, удержал при себе, а вместо — спросил:

— Почему именно хартаггу?

Выбраться из Чарги-йиль трудно, но можно, иначе хартагги бы оттуда не вылезали, а Кысэ, Ириль и многие другие остались бы живы. Однако она отсюда далеко, если только по Гарталгы плыть… Своими силами — невозможно, а лодку или плот хартагга не построит. Они неразумны. По крайней мере, иное до сих пор не доказано.

Хартаггами издревле звали тех, кто заражался лунной болезнью. На языке одного из народов-предков хенгиль так называли медведя и любое другое большое шерстистое чудище. Это вполне отражало суть хартагг. Науке пока не удалось выяснить, как происходило заражение. Однако в восход Второй луны — или Третьей, если тело и дух достаточно крепкие, — заражённый впадал в неописуемое буйство и становился опасен для окружающих. Когда луна заходила, он буйствовать прекращал, но никогда не возвращал себе рассудок.

После первой вспышки хартагги делились на две части: тех, кто сохранил человеческий облик, оставив лишь жёлтые глаза, и тех, кому не повезло. Первых тихо и мирно запирали в душелечебницах, вторых высылали в Чарги-йиль, если не удавалось уничтожить их на месте вспышки. Это было жестоко и никем не одобрялось, но лекарства от лунной болезни, к сожалению, не существовало.

— Это огромный зверь, ходящий на задних лапах. — Наларга поднял руки с растопыренными пальцами, показывая, насколько точно огромен зверь. — Стало быть, либо дух-хозяин, либо хартагга. Духи на Ветреную гору отродясь не совались — хозяйка их сюда не пускает. Да и незачем им кругами за частоколом бродить.

Или в Илданмары мог заявиться лот, или тилот, или одинокий замаби… Или ещё десяток разных тварей со всех четырёх материков. Однако, тут Наларга прав, хартагга наиболее вероятен.

— Что он делает? — спросил Лэдд.

— Просто бродит. Мечется. Рычит нечленораздельно. На забор кидается — разломал бы, если б я недавно обереги не обновил! — Наларга гордо улыбнулся.

Лэдд лишь кивнул. Его Оннакс чертить обереги научить не успел — Лэдд сам этому учился, пока путешествовал по Вара-йиль и останавливался на ночь в пустых степях и незнакомых чащах.

— Под утро уходит, — продолжил Наларга, не дождавшись отклика. — На север обычно. Не всегда, но этой ночью тоже.

— Поищу, пока светло, — решил Лэдд и, махнув шаману, покинул его жилище. Наларга, к счастью, следом за ним не пошёл.

На новом, ещё даже пахнущем трудом частоколе висели на все стороны света новенькие обереги — круглые плоские деревяшки, выпиленные из одного полена и подвешенные на чёрных верёвках, каждая со своим колдовским знаком. Наларга явно создавал их так же старательно, как и двулунный календарь: вырезал-выцарапывал нужное, втирал в углубления ягодную краску, кое-где и иглы втыкал — по самое основание, чтобы только точечка виднелась. Если достаточно намерения вложить, эти иглы ох как сильно врага колоть будут!.. А вот троелунные круги он зря намалевал: Бейра-то сбережёт, даже Бейеса, пожалуй, поможет — при огневолке-то, знаке войны! А вот Бейсорэ только всякую гадость притягивать будет. Не стоит её оберегом в такой глухомани вешать. Если бы тут хоть путь торговый пролегал или ещё что похожее… Но в Илданмары дороги могут только заканчиваться.

На северной стороне Илданмары Лэдд нашёл доказательство этой мысли. За один из оберегов зацепился, плотно застряв между корой на его боку и верёвкой, клочок ткани. Натянув на всякий случай тонкие кожаные перчатки, Лэдд осторожно вытащил его и присмотрелся внимательнее. Связан из некрашеной шерсти, в тёмно-зелёную крапинку. С ладонь размером, треугольный, но две стороны рваные, а между ними, параллельно единственной ровной, проходит полоса, за которой меняется узор. Похоже на обрывок рукава вязаницы. Стало быть, незваный гость человеческий облик принимает? И ходит в человеческой одежде. Значит, или действительно хартагга, или лот. Хотя Лэдд ни разу не слышал, чтоб хартагги по желанию человеческий облик принимали…

Он спрятал обрывок в мешочек из заколдованной Сыргой змеиной кожи и развернулся к лесу. Туда вела, петляя между приручёнными кустами малины, хорошо вытоптанная тропинка. С северной стороны селения ворот не делали — по преданиям, чтобы зима пореже в гости приходила, — поэтому тропинка огибала частокол от западных ворот. В малине кто-то недавно лазил: не бережно и почтительно, как местные девушки, заботам которых кусты обычно поручались, а напористо, яростно, словно с боем прорывался. Что тебе малина сделала, изверг?

Проходя сквозь заросли, Лэдд стянул перчатки и отщипнул приглянувшуюся ягоду. Малине на Ветреной горе было малость холодновато — не так, как яблоням, но всё же достаточно, чтобы ягода нарождалась исключительно мелкая и кислая. В настои травяные хорошо шла, особенно свежесваренные, от простуды и прочих хворей.

За малиной мелькала, как солнечный луч в фергеле, поросшая травой опушка, а дальше начинался лес. Высокие, ровные сосны взбирались вверх по склону. Раньше Лэдд сравнивал их с великанским частоколом, но теперь на ум приходили каменные колоннады, которыми богатые хенгильские торговцы и надземные гномы любили украшать фасады своих домов. Подлесок, ниже по склонам густой и непролазный, постепенно уменьшался, скукоживался, превращался из разлапистых кустов в мелкий сизый хвойник, больше похожий на опавшие сосновые ветви. Ещё выше, дня через два пути, в землях вечной стужи, он совсем исчезнет, и его сменят морозные кусты. Лэдд видел их когда-то: чёрные, обманчиво похожие на обычное дерево, с белыми инеистыми листьями, словно паутинное кружево, которое даже не каждая белородная дочь Троелуния может себе позволить. Ещё день пути сквозь вечную стужу — и откроется совсем уж неописуемая красота… только не каждый, кто её увидит, сможет обратно спуститься. Наверное. Преданий про оставшихся среди лунных цветов навечно в Илданмары, как ни странно, не ходило.

Шаманку Лэдд заметил издалека. Её зелёная накидка, расшитая пёстрыми листьями-заплатками, оказалась чересчур зелёной. Она могла скрыть владелицу в иссиня-тёмных равнинных лесах, но не в желтоватых горах Лэлэ-йиль.

Из-под накидки виднелась коричневая юбка с зацепками от враждебных кустов и коряг и даже кое-где со впутавшейся в лохмотья корой. Сапоги были сшиты из хорошей кожи, но уже истоптаны почти до дыр. Над откинутым капюшоном торчал воротник вязаницы из некрашеной шерсти в зелёную крапинку. Его почти полностью скрывали пушистые каштановые волосы, но Лэдд знал, что искать.

Шаманка бодро вышагивала вниз по склону, петляя между деревьями, постукивая в маленький, чуть больше её кистей, алый бубен и что-то бормоча. Она не могла не заметить Лэдда, который в сине-голубой одежде ледяного колдуна был, раз на то пошло, ещё заметнее неё, но всё равно продолжала двигаться так, будто оставалась в этом лесу единственным человеком.

Так они и шли: Лэдд прямо к шаманке, а шаманка вокруг деревьев. Долго шли. «Обойди, не заметь, проходи, не смотри…» — доносил ветер. Увы, её целенаправленно искали.

— Ку-ку! — наконец сказал Лэдд, когда расстояние между ними сократилось всего до трёх сосен и десяти шагов.

— И тебе, колдун, чик-чирик от всего моего сердца! — Шаманка улыбнулась во весь большой рот, обнажив крепкие ровные жёлтые зубы. Глаза у неё тоже оказались большие и жёлтые — цвета, простительного майтле и иштам, но у всех остальных принадлежащего лишь поражённым лунной болезнью.

— Куда идёшь, о чём колдуешь?

Она вновь отклонилась в сторону, и Лэдду тоже пришлось обогнуть дерево, чтобы не потерять её из виду. Шаг, другой — и они оказались ровно друг напротив друга.

— Иръе ищу! — с вызовом ответила шаманка, наконец перестав стучать и спрятав бубен в складках юбки.

Иръе, значит? В Илданмары хозяйку лунных цветов по имени старались лишний раз не звать, а лучше и вовсе не упоминать без особого повода. Даже Лэдд, хоть и жил много лет вдали от Ветреной горы, старался вспоминать про неё пореже.

— К ней просто так не ходят.

— Мне нужна помощь… самого могущественного духа! — заявила шаманка, повернув голову в сторону вершины горы. — Племя моё спасти хочу.

Лэдд тоже посмотрел на вершину, скорее угадывавшуюся, чем видимую в туманной зелени сосен. Иръе ведь слышит не только тех, кто крадёт у неё цветы? Шаманка явно думает именно так и, похоже, пытается Иръе задобрить. Лэдд подобное предположение ни подтвердить, ни опровергнуть не мог. Однако цель шаманки давала ему возможность увести её от Илданмары подальше и хотя бы выиграть время для раздумий.

— Выше по склону она живёт, — сказал Лэдд и сам неспеша направился вверх. Шаманка последовала за ним, посвёркивая глазами из-под длинной чёлки. — Через два дня пути дойдёшь до её владений, где вечно зима. Ещё один день по ним пойдёшь… Но не могу сказать, встретишь ли ты её и поможет ли она тебе.

В любом случае, если шаманка пойдёт во владения Иръе и хотя бы дойдёт до их границы, ко Второй луне она в Илданмары не появится. Она ведь не поскачет вперёд без устали, не делая привала ни на час? Хотя и так, пожалуй, ко Второй луне она лишь часть пути обратно преодолеет…

Некоторое время они шли молча, думая каждый о своём. Шаманка глубоко вдыхала запах сосен, нагретых слабым, но уж хоть каким-то иргийским солнцем, будто он был ей непривычен и в то же время изумительно приятен. Лэдд не мог отделаться от назойливой мысли о карте. К северу Ирго, ближе к границе Вара-йиль и Чарги-йиль, леса исчезали, переходили в холодные степи. Так есть ли леса в тёмной земле или там лежит такая же пустыня, как Зурфан, только изо льда? Нечисти тепло без надобности, но те же хартагги — живые создания…

Впереди, за оплетённой древесными корнями каменной кручей, показался овраг. Лэдд помнил, как упал здесь, пробираясь сквозь вьюгу, и потерял… лыжи? Или рукавицы? Но точно не сознание, его он терял много ниже по склону. Шаманка легко перемахнула на другую сторону и приземлилась по-звериному, на четвереньки. Непринуждённо выпрямилась и обернулась.

— Скажи, зачем ты в селение лезешь? — спросил Лэдд, достав обрывок её рукава.

Шаманка вздохнула и снова достала бубен.

— Луна моя меня туда тянет. Будто Иръе там живёт… или уж кто-то другой, кто поможет.

Лунный цветок чует? Или не чует, а при камлании увидела? Или вовсе не лунный цветок, а огневолка? Он слабее дара Иръе будет, всё же человеком создан, однако тоже силён.

— Спасибо тебе, колдун, от всего моего сердца! — Шаманка снова улыбнулась — если б не жёлтые глаза, то и не подумаешь, что хартагга. Вдруг её улыбка искривилась, заимев солнечную лукавинку, и шаманка сообщила: — Меня Хёрга Ённэне́н зовут. Может, увидимся ещё когда-нибудь… Ну, и племя моё тебе всегда радо будет. Зуб даю!

— Удачи тебе, Хёрга Ённэнен! — улыбнулся Лэдд.

Он помахал ей на прощание, и шаманка, резко развернувшись, решительно зашагала прочь. Среди сосен вновь застучал маленький алый бубен.

Размеренные, но быстрые, как стук сердца, удары стихли вдали. Зелёная накидка исчезла в золотистом тумане солнечного света и того раньше. Лэдд на пару мгновений прикрыл глаза и направился обратно в Илданмары. Он сделал всё, что мог и считал нужным.

Хёрга и есть зверь, мечущийся в ночи вокруг селения. Она хартагга? С одной стороны, у неё жёлтые глаза, с другой — днём Хёрга точно в своём уме. Шаман просто так тревогу бы не поднял, значит, ночью вокруг Илданмары действительно ходит опасность. Огромный зверь на задних лапах… Оставляющий обрывки от вязаницы. Нет, сомневаться в Хёрге не приходилось — она сама подтвердила, что именно её в Илданмары и видели. Не сходилось тут что-то иное.

Ладно, об этом ещё есть время поразмыслить. Ко Второй луне Хёрга вернуться не успеет, а если вдруг ей это всё же удастся, у Лэдда и Илданмары есть целых два дня на подготовку. В маловероятном случае, если чудовище не Хёрга, эти два дня тоже никуда не деваются.

Илданмары никогда и ни от кого не приходилось держать оборону — сказывалась удалённость селения ото всех, кроме Машрава, которому нападать было незачем. Наибольшую опасность всегда представляли холод, волки и несколько горных медведей, которых зимой мог пригнать голод. Хартагга — с некоторым допущением тот же медведь, просто в данном случае разумный и одарённый. Пожалуй, правила противостояния лотам вполне подойдут.

Тогрейн иногда делился с Лэддом книгами из своих, вождеских запасов. Однажды среди них затесался сверхмонументальный труд «Битие именованных лотов воинством и в одиночку, имевшее место в истории от Падения Ориама и поныне дополняемое Домом Когтистых Птиц». Состояло это чудовище книжного мира из описания всех когда-либо существовавших лотов, разного рода тварей, порождённых, согласно преданиям, какой-то злой тисинской богиней, и из способов этих лотов убить или хотя бы обезвредить. Нет, целиком его Лэдд — да и Тогрейн, вероятно, тоже — никогда не читал, но Келласам, видимо, не было чуждо сострадание, так что вместо переписывания, а с начала Седьмой эпохи перепечатывания своего чудовищного творения, они собрали краткие справки о способах борьбы с лотами в толстенький, но всё же однотомник.

Лоты подразделялись в основном по среде обитания (ходячие, плавающие, летучие) и по внешнему облику. Шерстистые редко, но попадались. Начинать полагалось в зависимости от обстановки либо с подготовки стен, либо с подкрадывания. Первые удары, как при охоте на медведя, в глаза. Затем — перебить конечности. И только потом, когда лот потеряет способность двигаться, можно подойти ближе и с силой пробить его длинным клинком. Впрочем, если в отряде имелся колдун, то способы остановки чудовища могли существенно различаться.

Лэдд мог выиграть время, заменив все удары наколдованным льдом. Мешало то, что шаманка могла от этого защититься. Собственно, ранее Лэдд не слышал о хартаггах-наисах. Отличались ли они от обычных хартагг? Если да, то какими неприятностями это грозило?

Вернувшись в Илданмары, Лэдд созвал охотников, выдал указания им и Наларге и до конца дня ходил по селению, наколдовывая хозяйкам лёд в кладовках, потому что Трагра жена послала просьбу колдуну передать, а остальным вдруг тоже стало надо. В оплату — как вообще можно со своих что-то брать? — Лэдд затребовал по одному пирожку ко дню, когда обратно соберётся. Будет ему в Вара-йиль надолго запас вкусностей из родного селения.

Весь следующий день Лэдд сидел на лавке возле дома Ирмаски и наконец-то читал про королевство Галлигвен. Его основатель, Рог Гелиг, пришёл на ничейные земли и провёл остаток жизни, строя там поселения, возделывая неблагодатные поля и время от времени воюя со своим бывшим господином Товергом Эстийским. Его старший сын Эрменгир продолжил дело отца, но, видимо, его величия не затмил, так как вошёл в историю лишь тем, что построил крепость Кей-Гелиг, которая, впрочем, была разрушена уже при его внуке.

Тидол Гелиг, сын Эрменгира, много воевал против колдунов: разрушил город Дунгеле и сжёг в белом пламени его правителя чародея Кадуса Флейтиста, вступил в войну с Братством Прокажённых и чуть ли не лично приволок на костёр Чёрную Ассиль. Вот только королевство Галлигвен пострадало от войны с колдунами сильнее прочих, и гвенты спустя несколько лет попытались этим воспользоваться. Чтобы сохранить наследие деда, Тидол Гелиг был вынужден отправиться на остров Дольмар, ныне — остров Святого Эсара, где обитал последний из Прокажённых, и молить о помощи своего злейшего врага. Таниус Миара, автор книги, в этом месте не поскупился на цитирование безымянного очевидца:

«Вошёл Тидол Гелиг, правитель Галлигвена, в залу, убранную чёрными полотнами и перевёрнутыми клинками по числу поверженных благородных воинов, и предстал перед ним чёрный чародей Эсар Кай с тёмным ликом и волосами, точно омытыми свежей кровью. Ни слова приветствия не произнёс чародей, и пришлось гостю самому говорить. Преклонил он колено пред злейшим врагом своим и молвил: „Я один из тех, кто повинен в смерти жены твоей. Отдам я тебе за неё единственную дочь мою и что хочешь, помимо неё, только помоги мне королевство отбить!“ Ничего ему не ответил Эсар Кай, извечно был он страшен своим молчанием».

«Общеизвестно, — писал автор, — что сын Эсара Кая носил родовое имя Гелигов. Вероятно, именно в этом и заключался их окончательный договор с королём Тидолом. Эсар Кай, однако, никогда не претендовал на само королевство».

История Маэрдена всегда вызывала у Лэдда гнетущее чувство: она казалась вопиюще неправильной. Разумеется, войны существовали всегда, на всех материках, но никто нигде и никогда не объявлял колдунов врагами по праву рождения, а на северо-западе Маэрдена сделали именно это. И преследование колдунов на землях, где когда-то находилось королевство Галлигвен, продолжалось до сих пор.

Впрочем, под конец книги Лэдду вдруг стало не до осуждения колдуноненавистников. Он зацепился за имена. Эсар Кай, город Дунгеле… Раньше Лэдд считал, что Дунгеле — это какое-то место в государстве Хенгиль. Возможно, давно переименованное или уже не существующее, но оно должно было находиться на Ирго. Потому что основатель Илданмары, Илдан Дунгелен, был родом из Дунгеле! Однако за все эти годы Лэдду не удалось найти упоминаний Дунгеле ни в хенгильской истории, ни в литературе. А оно вот оно! И даже подтверждается: то самое, потому что любой волчатка в Илданмары знает, что охотник Илдан служил чародею Эсару Каю и даже получил от него в дар огневолка. Просто там никто не знает, кем был сам Эсар Кай.

Вечер перед восходом Второй луны Лэдд встретил в смятении. Остаток дня он смотрел на огневолка, алеющего на чернокаменном столбе. В какой-то миг смотреть на него с лавки показалось недостаточно, и Лэдд подошёл поближе, встав под столбом, но сбоку, так, чтобы на лунный цветок не наступить.

— С тех пор, как ты его принёс, — поведала Ирмаска, неслышно подойдя сзади, — у нас никто от холода не умер. Даже самые страшные фергельские морозы все всегда переживают.

— Это хорошо… — пробормотал Лэдд, даже не взглянув на цветок.

— Чего нам ожидать сегодня?

Лэдд повернулся к Ирмаске. Она смотрела на него серьёзно и спокойно, словно подготовилась к худшему и собиралась принять это худшее смиренно и достойно. А Лэдд ведь с ней толком о хартагге и не говорил… Вчера он вернулся, когда Ирмаска уже спала. Сегодня она, наоборот, встала раньше него и ушла с другими женщинами собирать лесные ягоды. Лето коротко — к зиме с первого дня готовиться начинают. Однако, несмотря на собственные дела и заботы, Ирмаска ранним утром нашла время приготовить своему гостю завтрак — кашу всё с теми же лесными ягодами. Лэдд умел готовить, но, набегавшись по полям, разве захочешь лишний раз греметь котелками? Он обычно чем-то попроще перебивался и по домашней еде, честно сказать, соскучился.

— Если повезёт, ничего. Вторая луна взойдёт, посветит своим унылым сиреневым светом и уйдёт обратно.

Лэдд дождётся утра, вернётся в Саяндыль, а там уже Уко отыщет Хёргу по обрывку вязаницы, и Троелуние совместными усилиями разберётся, кто она и как помочь её племени.

— А если нет? — засомневалась Ирмаска. — Ты ведь к бою готовишься…

— Так на всякий случай же! — Лэдд бережно взял её за руку, холодную и сухую, и как можно более ободряюще улыбнулся. — Если вдруг явится, то Илданмары будет готов к обороне.

— Я могу чем-то помочь?

Решительность в Ирмаске совсем не изменилась! Лэдд отвёл взгляд — почему-то ему стало неловко смотреть на неё с той нежностью, которую вызвал её вопрос. Ирмаска… Ирмаска-Ирмаска…

— Проверь, все ли жители в пределах селения, и накажи всем по домам сидеть.

— А если захотят на колдуна в деле посмотреть? — лукаво усмехнулась Ирмаска.

— Самолично проклятье нашлю! Потом им что-нибудь наколдую, сейчас по домам пусть сидят.

Помнил Лэдд несчастных гномов-замаби и гнома задверного…

Ирмаска фыркнула и поковыляла прочь, опираясь на клюку и припадая на одну ногу. Попросить бы у Дагны зелий каких, да ведь не помогут!..

К ночи все жители Илданмары сидели по домам. Снаружи остались лишь Лэдд, Наларга и охотники — одиннадцать метких стрелков под началом Трагра. По двое они сторожили южную, западную и восточную стороны селения, а пятеро встали с северной под прикрытием частокола. Лэдд хотел бы, чтобы они там и оставались, при необходимости прикрыв Наларгу, однако Трагр прикатил несколько бочек, и теперь охотники возвышались над частоколом, если вставали в полный рост.

— Нехорошо это, тебе одному за забором стоять, — пояснил Трагр.

Лэдд по-прежнему надеялся, что перестраховывается напрасно. Не придёт Хёрга. Не придёт. Вот уже и Бейсорэ над лесом показалась, бледная, едва различимая, как большая, но далёкая звезда. Бейры сегодня не было — не судьба им в этом году встретиться. Вот Бейсорэ в полный свет вошла, засверкала крупным самоцветом. Застучали сами собой обереги, на которых сиреневый круг был начертан, заколотили по частоколу. Потускнели звёзды, будто весь мир вдруг ступил на призрачный камень, а место назначения загадать забыл.

Но вот в лесной темноте, много выше по склону, не то грозный рык раздался, не то вопль отчаяния. Сложно было сказать, где кончается один и начинается другой. Вот послышался вдали треск ломающегося хвойника. Вот за деревьями огромная тёмная тень показалась.

Лэдд коротко свистнул и прислонился спиной к частоколу. Не повезло. Будет бой. В ответ на свист сзади донеслись три резких удара в бубен, которые быстро сменились более тихими, размеренными. Они мешались с низким, из самой глубины горла, бормотанием. «Колья, станьте выше. Колья, станьте острее. Стрелы, бейте зверя. Стрелы, бейте точнее. Колья, станьте выше…» Лэдд вздохнул. Кольям от заговоров Наларги ничего не будет, а вот напавшему на эти колья…

Тень приблизилась. От Лэдда её отделяли кусты малины и последний ряд деревьев. Она обрела более чёткие очертания: выше человеческого роста, с мощными плечами и густой серой гривой, с коричневым телом на волчьих ногах и с человеческими, но покрытыми шерстью когтистыми руками. Морда — тоже волчья, но слишком длинная и узкая; ушей не видно, зато глаза огромные жёлтые и клыки из пасти торчат, блестя капельками слюны. Сзади, кажется, виден хвост, лохматый, как старая мочалка. На плечах висят обрывки зелёной накидки с заплатками-листьями. Хартагга. Хёрга.

Она видела Лэдда, присматривалась, поводила носом. Не двигалась. Вторую луну вдруг закрыло лёгкое туманистое облачко.

— Не стрелять, — негромко, но отчётливо произнёс Лэдд в тишине, нарушаемой лишь заговором Наларги.

Подул ветер. Облачко шмыгнуло прочь. Хартагга пригнулась, готовясь к прыжку. Коснулась руками земли. Качнулась. Толчок — рывок — прыжок!

Вмиг по земле от частокола до малины растянулась блестящая ледяная гладь. Хартагга приземлилась ровненько в её середину и растянулась ногами-руками в стороны, как корни от ствола. Лэдд махнул руками, сжав кулаки, — поднялся лёд вверх, цепляясь за шерсть, и сковал хартаггу. Сколько продержится? Раз, два, три… Зверь дёрнулся — тонкая ледяная корка пошла трещинами и раскололась, осталась висеть-звенеть на густой гриве.

Хартагга подтянула себя вперёд, цепляясь за ледяной настил когтями. Страшные когти, даже длиннее пальцев! Ну и что с того? Новый взмах руками — и более толстый слой льда нашёл на хартаггу. Лэдд заговорил:

— Здравствуй, Хёрга! Всё-таки успела вернуться?

Хартагга взревела и вновь принялась ломать лёд. Она поводила плечами, подтягивала себя руками, крушила когтями лёд под собой. Он трескался, расползался лужами на тёплой земле. Двигалась хартагга очень ловко и быстро, словно была юркой лисицей, а не неуклюжей громадиной, скованной льдом.

— И чего тебе на месте не сидится? — спросил Лэдд, отойдя немного вбок, чтоб не оказаться в западне под частоколом. — Ты ж вроде разумная, когда Второй луны нету!

Хартагга рычала и не сводила с него жёлтых глаз. Вряд ли голос доходил до сознания — не было в этих глазах ни искры разума, даже зрачков почти не было — потонули под белёсой поволокой, только красные нити венок из-под неё проглядывали.

Взмах руками, другой, третий — хартагга оказалась уже не просто скована льдом, а вморожена в собственную маленькую гору. Однако даже это едва ли остановит её надолго. Мышцы бугрились, перекатывались шарами — и по ледяной горе бежали трещины. Тонкие сначала, они росли, ширились… Выламывались куски льда, крупные и кривые. Вот освободилась кисть, вот вторая, руки по локоть, стопа…

Если бы Лэдд сражался с хартаггой где-нибудь в необжитых местах, то плясал бы вокруг неё до утра, замораживая и замораживая, пока Бейсорэ не утонет за краем материка. Но за спиной Лэдда поднимался частокол селения, его родного селения.

— Прости, Хёрга.

Не будет тут ударов в глаза и ломания конечностей, как положено лотам. Хартагга, может, к ним и относится, хотя Келласы ничего подобного не писали… Но Лэдд знал её — Хёргу Ённэнен — лично.

— Остынь. Промёрзни. Сгинь.

Ему уже давно не было нужно проговаривать свои действия. Хартагге без проблеска разума это тоже едва ли требовалось. Но Лэдд должен был обозначить приговор. Для себя.

Тело хартагги под слоем разрушающегося льда засияло, как первый снег под солнцем — переливами из белого в розовый и сквозь сиреневый в голубой. Чужое колдовство бежало по венам, обращая кровь в чистый лёд. Быстро, как можно быстрее, быстрее. Лэдд знал это чувство: как холод проникает в тело, пожирает плоть, ломает кости… как становится нестерпимо жарко…

Когда сияние погасло, Лэдд отпустил бесполезный теперь лёд. Пусть течёт прочь, к горным ручьям и не трогает малину. Заморозка на хартаггу подействовала — когда Лэдд приблизился, она не дышала. От тела колко веяло холодом.

— Всё! — крикнул Лэдд в сторону частокола.

Бубен мгновенно стих, зато послышались голоса охотников. Уже скоро они стояли рядом с Лэддом.

— И зачем тебе мы? — вопросил Трагр, будто бы даже разочарованно. — Сам шутя справился!

Лэдд усмехнулся и спрятал трясущиеся руки в карманы.

— На всякий случай. Всегда должно быть несколько линий обороны. Если бы она оказалась сильнее меня, то пригодились бы и вы, и заговорённый Наларгой частокол.

— Ты там, в Саяндыли, ещё и воинскому делу, что ль, выучился? — не унимался охотник.

Лэдд неопределённо качнул головой. Про оборону крепостей и городов он тоже читал у Тогрейна, но сам прежде никогда ею не занимался.

— Что нам делать с телом? — вступил Наларга, взволнованно вертя в руках бубен. — Дух не поднимется?

— Нет. — Лэдд покачал головой. — Нужно похоронить по правилам — человек всё-таки был.

Про оборотней писали, что после смерти они принимают человеческий облик, так как именно он первичен. С хартаггами, видимо, дело обстояло по-иному: Хёрга Ённэнен сохранила облик чудовища, и только рваный плащ позволял её узнать.

— Утром всё приготовим, — сказал Наларга. — Точно же не встанет?

— Точно, — подтвердил Лэдд и направился в дом старосты.

Несмотря на позднее время, Ирмаска не спала — сидела у стола и смотрела на дверь. Она бы, наверное, и в окно смотрела, но из единственного её окна нельзя было разглядеть ничего, кроме драгоценных яблонь. Они, кстати, после известий о Дунгеле обрели смысл.

— Всё хорошо? — спросила Ирмаска, вскочив со стула.

— Да. Даже охотников не пришлось привлекать.

— Неужто один справился? — фыркнула она.

— Почему один-то? Они грозно позади стояли! А Наларга в бубен бил!

— Уж Наларгу-то я слышала! — скрипуче засмеялась Ирмаска.

Ополоснув лицо и руки холодной водой, Лэдд лёг спать. Колдовство давно уже давалось ему намного легче, чем когда-то в Креше, но хартагга крепким противником оказалась. Сквозь дрёму, ещё не переступив по-настоящему порога сна, Лэдд чувствовал, что Ирмаска сидит рядом с ним и смотрит. Однако вскоре она ушла, и Лэдд внезапно оказался вне её дома.

…Вокруг, куда хватит взгляда, тянулся голый горный склон, поросший невысокой коричневатой травой. Высоко на севере белел заснеженный лес, который можно было лишь вообразить, но не разглядеть. Совсем рядом высился одинокий чёрный столб, на вершину которого кто-то взгромоздил волчью голову, вырезанную из блестящего красного камня.

Кроме Лэдда, здесь находился лишь один человек. На вид совсем молодой, с длинным бледным лицом, в чёрной одежде и плаще из шкуры белого волка, со светлыми, мягкими, будто льняными кудрями, которые трепал несуществующий ветер. Его тёмная кольчуга проржавела, но кое-где ещё поблёскивала. Воин был без меча, но при луке и с колчаном, правда, совсем пустым.

— Илдан из Дунгеле? — предположил Лэдд, учтиво поклонившись.

— Пусть будет Илдан, сын Кадуса, — медленно ответил воин, глядя куда-то в неизвестность. Там плыли в выцветшем небе еле заметные облака, похожие на следы от мела. — Не дело прятаться от потомков.

— Так уж и потомков?..

— В каждом в этом месте хоть капля моей крови есть. Больше всех, конечно, в женщине, в чьём доме ты живёшь, — с сожалением произнёс Илдан.

В Ирмаске? А ведь прервётся на ней его род… Зачем он вообще вернулся в мир живых? Сидел бы себе там, где-то, и ничего не видел.

— Мы клятву нашему господину принесли, что поднимемся в последний бой, что бы с нами ни стало, — пояснил Илдан, будто услышав мысли Лэдда. — Да только не пришлось на мою долю последнего боя — меня и пятьдесят шесть моих воинов, оставшихся от трёх сотен, неведомая сила сюда перенесла. Бесславно я умер — от холода.

— И теперь ты всё время здесь сидишь? — Лэдд посмотрел на подножие столба, словно Илдан действительно проводил свои бесконечные дни, сидя именно здесь.

— Нет! — Илдан рассмеялся, запрокинув голову, но смех вышел странный, бездыханный, такой же медленный, как речь воина. — Мертвецам положено спать. Меня грядущая битва пробудила.

— Грядущая?!

— Та наись не дошла до цели — Лунная госпожа её дорогу обратно повернула. Выскочила к вам наись как раз в полнолуние. За победу над ней — мой тебе почёт.

— Благодарю, — сказал Лэдд. Он понятия не имел, как нужно отвечать на такие слова от древних воинов.

— Прощай, колдун Лэдд. — Илдан впервые за весь разговор посмотрел на него. Глаза у воина оказались по-маэрденски огромные и отчего-то почти прозрачные. — Когда мой господин вернётся и созовёт нас в последний бой, я хотел бы сражаться с тобой в одном строю… или сойтись в честном поединке — куда уж пути приведут.

— Я бы хотел, чтобы ты нашёл покой, — тихо отозвался Лэдд.

Илдан, сын Кадуса, ничего ему не ответил.

Проснулся Лэдд с ощущением надвигающейся грозы. Конечно, желания древнего воина породили его собственные мечты или надежды — всё-таки он много тысяч лет не знал покоя после бесславной смерти. Однако… вдруг его мысли о возвращении Эсара Кая имеют под собой какие-то более существенные основания? Впрочем, пришествие чёрного чародея — дело небыстрое, да и коснётся в первую очередь Маэрдена. У Лэдда есть пара более важных дел.

Хёргу, как полагалось по обычаю, сожгли, положив к ней на костёр яблоко для предков, деревянную чашу для неё и беличий череп для колдовства. Пепел развеяли над безымянным лесным ручьём.

Настала пора уходить. Лэдда ждали замаби Ужиного ручья и все прочие — благодаря Илдану, он наконец узнал их примерное количество. Собираться было недолго — закинуть на спину заплечный мешок, взять увесистую корзину с пирожковой данью… однако Лэдд медлил. Он стоял возле стола, держа за лямки мешок, который скорее стоял на стуле, чем висел в руках, и смотрел в окно. Ирмаска сидела рядом и тоже молчала.

— Тебе, может, по хозяйству чем помочь? — наконец спросил Лэдд.

Ирмаска всплеснула руками.

— Лэдд, да я ж староста! Мне и так помогут!

Это хорошо.

— И всё-таки?

— Нет, ничего не нужно. Спасибо.

— Я ведь теперь навсегда уйду. Уж точно…

— …для меня навсегда? Я знаю. — Ирмаска поднялась, опираясь рукой о стол, и подошла почти вплотную. — Сама же письма твои в шкатулку складывала и ни на одно не отвечала. Оннакс только незадолго до смерти весточку послал, хотя и его просила…

«Но зачем?» — хотел спросить Лэдд, однако первая его ночь в этом доме всё уже по местам расставила. Что больнее: расстаться, пока оба молоды, или жить, когда один — колдун, а другая не по дням, а по часам стареет?

— Знаешь, больно скажу и зря… Я ведь замуж так и не вышла. Будто всю жизнь тебя ждала. А то придёшь ты однажды, а у меня дома чужой мужчина, дети, внуки…

— А я однажды колдовал, чтобы тебя сквозь расстояние увидеть, — признался Лэдд. — Ну и увидел. За вышивкой свадебного покрывала. Дурак был.

— Точно дурак! Я ж ещё при тебе здесь всегда всех подружек к свадьбе обшивала! — Ирмаска с улыбкой покачала головой и спросила на вид смеха ради, а не из серьёзного волнения: — Ты сам-то? Нашёл девушку по душе?

Лэдд был колдуном, а девушкам колдуны не меньше воинов нравились. Так что девушку он себе всегда найдёт, если вдруг жениться надумает. Только вот зачем оно надо?

— Такую, как ты, я нигде не найду.

— Уж точно! — фыркнула Ирмаска, тряхнув косами и словно враз помолодев. Тут же она, правда, схватилась за спину — не ко времени дёрнулась.

— Да не про инаись я… — вздохнул Лэдд.

Он бережно привлёк Ирмаску к себе и коротко коснулся губами её макушки. Действительно ведь уйдёт и не вернётся.

— Прощай, моя Ирмаска.

— Прощай.

Провожать Лэдда до ворот она не пошла. По пути ему помахали руками несколько человек, кого он знал в их юности. Когда он выйдет за ворота, они вернутся к своей обычной жизни и про колдуна будут вспоминать, как сказку рассказывать. Колдуны долго живут. Умрёт Ирмаска, сменятся поколения, и будет помнить Лэдда только Илдан, сын Кадуса, ждущий своего последнего боя.