Цена чести (джен)

Он починил клинок. Делал это с тем же автоматическим, выверенным мастерством, с каким дышал. Руки помнили каждое движение, но душа была пуста. Когда он закалял сталь, пар шипел, словно возмущаясь его покорностью.

Бандит пришёл ровно тогда, когда сказал. Его появление в дверном проёме было теперь не просто вторжением, а напоминанием о новом порядке вещей. Он молча протянул руку, и кузнец молча вложил в неё отремонтированный меч. Металл вернулся к своему хозяину, замкнув порочный круг.

Но на этот раз кузнец не выдержал. Тишина, которую ему навязывали, стала невыносимой. Прежде чем незваный гость развернулся, чтобы уйти, вопрос, копившийся днями, вырвался наружу, сорвавшись на хрипоте:

—Кто ты для Эрланда? Один из его псов?

Бандит медленно обернулся. На его лице не было ни злобы, ни удивления — лишь плоская, безразличная уверенность.

—А тебе обещали, вродь, ответить? — его голос скрипел, как ржавая проволока. — Куда твои клинки идут?

Кузнец кивнул, сжимая кулаки так, что кости белели под застывшей в прожилках грязью.

—Ну так слушай. — Бандит небрежно ткнул большим пальцем себя в грудь. — Для таких, как я. Для чистеньких, как тот твой Хьялмар. Для купцов, что возят его товары. Для всех, чьи руки вершат его волю. Его дела. Кому-то нужен меч, чтобы грабить на дорогах. Кому-то — чтобы эти дороги охранять. Ему-то какая разница? Ему нужно, чтобы дело делалось.

Он сделал шаг вперёд, и воздух в кузнице вдруг стал густым и тяжёлым.

—А если хочешь, чтобы твоя девочка и дальше в тепле спала, а жена в шёлках ходила… — он наклонился чуть ближе, и кузнец почувствовал запах дешёвого табака и пота. — …то тебе надо быстрее научиться глотать свои вопросы. И не давиться. Твоя задача — ковать. Наша — решать, куда это годится. И всем от этого хорошо. Особенно тебе.

Он отступил, его глаза скользнули по кузнице с таким видом, будто он уже считал её своей собственностью.

—Клиент доволен — кошелёк полон. А кто клиент и что он делает с товаром — не твоя печаль, кузнец. Твоя печаль — бить молотом, пока он платит. Всё остальное — лишнее.

Он развернулся и ушёл, оставив за собой не просто тишину, а вакуум, в котором глохли все мысли, кроме одной.

Они не просто угрожают. Они предлагают сделку. Сделку, в которой у меня нет права голоса. Где я сам — всего лишь инструмент.

Он посмотрел на свои руки. Они могли выковать меч, который защитит целый город. Или тот, что убьёт невинного. Отныне это был один и тот же меч. И его руки были всего лишь инструментом в чужих руках. Инструмент не задаёт вопросов. Он просто работает.

И впервые за много лет огонь в горне показался ему не живым, а погребальным.

* * *

Вечер опустился на Рифтен, окрашивая стены домов в густые синие тона. В доме пахло тушёной дичью и свежим хлебом. Ингрид, вытирая руки о фартук, разливала ужин по мискам, а Сигрид, устроившись на полу, бормотала себе под нос, укачивая своего снежного медвежонка.

Он стоял в дверях, наблюдая за этой идиллией, и чувствовал, как стены его собственного дома смыкаются вокруг него. Каждый удар сердца отдавался глухим предостережением. Воздух, которым он дышал, казался густым от невысказанных слов.

— Ингрид, — его голос прозвучал чуть хриплее обычного.

Она обернулась,и на её лице сразу же появилась лёгкая тень. Она знала каждую его интонацию. Она видела напряжение в его широких плечах, в том, как он слишком старался казаться спокойным.

—Выйдем завтра на озеро, — сказал он, не дожидаясь вопроса. — С утра. Надолго.

Ингрид на мгновение замерла с глиняной миской в руках. Они нечасто выбирались вместе, просто так, особенно с тех пор, как работа поглотила его целиком.

—А Сигрид? — спросила она, кивнув на дочь.

—Только мы, — твёрдо ответил он. Его взгляд был серьёзным и прямым. Он подошёл ближе, понизив голос, чтобы его не слышал ребёнок. — Мне нужно… мне нужно поговорить с тобой. Так, чтобы никто не мешал. Без лишних глаз. И ушей.

Последние слова он произнёс с особой весомостью, и Ингрид всё поняла. Это была не просьба о романтической прогулке. Это было необходимость. Её глаза, обычно такие ясные и спокойные, расширились от тревоги. Она положила миску на стол и вытерла руки, не сводя с него взгляда.

— Что случилось? — прошептала она, уже зная, что он не ответит сейчас, здесь, где их может услышать даже ветер за окном.

—Не здесь, — так же тихо ответил он, и его большая, грубая рука легла на её плечо, сжимая его с непривычной нежностью, в которой читалась вся его тревога. — Там. У воды. Я расскажу тебе всё. Обещаю.

Она молча кивнула, положив свою ладонь поверх его руки. В её глазах читалось не только беспокойство, но и решимость. Она видела тяжесть, которую он нёс, и была готова разделить её. Даже не зная, что это за груз. Особенно не зная.

— Хорошо, — просто сказала Ингрид. — Только мы.

Он кивнул, и в его взгляде на мгновение мелькнула благодарность. Завтра у озера, под открытым небом, вдали от чужих стен, ему придётся разбить тот идеальный мир, который он для неё выстроил. И он видел, что она готова его принять.

* * *

Утро над озером было тихим и ясным. Вода, неподвижная и тёмная, отражала свинцовое небо. Они сидели на большом валуне, и он, наконец, перестал скрывать тяжесть в своих глазах.

Он говорил. Медленно, обрывисто. Рассказал ей всё. О первом визите бандита. О сломанном мече, который он узнал. О птичке, которую тот вложил ему в руку. О том, что их благополучие оплачено молчаливым соучастием.

Ингрид слушала, не перебивая. Лицо её постепенно бледнело, но взгляд оставался ясным. Когда он замолчал, наступила тишина, нарушаемая лишь плеском воды.

— Значит, так, — тихо произнесла Ингрид, глядя на озерную гладь. Потом перевела на него взгляд. — Ты не можешь продолжать.

Он кивнул.

—Я знаю. Но они пришли к нашему порогу. Если я откажусь…

—Они сделают хуже, — закончила она за него. Её голос был ровным. — Мы понимаем, на что идём.

Она взяла его руку в свою, обхватив его израненные пальцы своей маленькой ладонью.

—Ты прав. Честь — это не просто красивое слово. Это стержень. Если мы его сломаем, то всё, что у нас есть, превратится в прах. Лучше есть чёрствый хлеб, чем пировать, зная, что каждый кусок оплачен чужой болью.

Он смотрел на неё, и в его глазах появилась надежда.

—Мы можем всё потерять, — прошептал он.

—Мы не теряем, — поправила его Ингрид. — Мы выбираем. Мы выбираем твой покой. Мы выбираем, чтобы наша дочь росла, глядя на отца, который не боится смотреть в глаза своему отражению. — Она обвела рукой озеро. — А не на человека, которому стыдно за свою работу.

Она выдержала паузу.

—Если они опустились до угроз, значит, здесь оставаться нельзя. Мы уедем. В Драконий Мост, в Вайтран… Куда угодно. Твои руки нас прокормят.

Он глубоко вздохнул, и с его души будто свалилась наковальня, которую он таскал на себе все эти дни. Он пришёл сюда, подсознательно ожидая страха и непонимания, а нашёл союзника.

— Я боюсь за вас, — признался он.

— Но ты недооцениваешь нас, — ответила Ингрид, вставая и протягивая ему руку. — Вместе мы справимся. Идём домой. Собирать вещи.

Он взял её руку и поднялся. Они стояли у озера, два человека против надвигающейся тучи, но теперь они были единым целым. И первый камень для нового фундамента их жизни был заложен именно здесь.