Жена в конце тоннеля (гет)

— Второй раз терять тебя я не собиралась, и уж прости, Северус, — Розмерта повернулась к нему и глаза ее лукаво блеснули, — но некоторые поклонницы исчезли с твоего горизонта не без моего скромного участия.

Северус молчал, не зная, что сказать. Тот факт, что он, мизантроп и отшельник, послужил причиной женских «разборок», в голове укладываться принципиально не желал.

— Ты представляешь, у одной из них даже хватило наглости явиться ко мне за приворотным зельем для тебя, «только настоящим французским, чтобы этот милый мальчик ничего не заподозрил»...— Розмерта мастерски изобразила отрывистую манеру речи, в которой Северус с удивлением опознал знакомые нотки.

— Конечно же, я не смогла ей отказать. Зелье было настоящее, французское, и ты ничего не заподозрил. Правда, оно было не совсем приворотное... вернее, совсем не приворотное. Надеюсь, ты не в претензии?

Северус кисло скривился. Теперь ему стало ясно, почему «неистовая Роланда», как называли не в меру активную преподавательницу полетов хогвартские дамы, так быстро потеряла к нему интерес. А он-то, болван, самонадеянно считал, что это было результатом его блистательного отпора...

Вспомнилось ему и еще кое-что. Эйвери часто говорил, что Розмерта использует в своих рецептах запрещенные ингредиенты — дескать, невозможно из обычных продуктов создавать такие кулинарные шедевры, которыми потчевали посетителей в «Трех метлах». Высокий конус из малюсеньких пирожных, наполненных горячим шоколадом и ледяным мороженым, обвитый разноцветными карамельными нитями, обсыпанный засахаренными цветами, орехами, кусочками фруктов назывался неудобопроизносимым словом «крокенбуш», но Эйвери упорно именовал это сооружение «сладкой смертью»: «После того, как человек отведает кусочек этой амброзии, — разглагольствовал он, жмурясь от удовольствия и ревностно защищая свою долю от посягательств собратьев, — он понимает, что познал вершину блаженства и ему остается только умереть». Соответственно, Розмерта, как автор этого невероятного для английских студентов произведения, именовалась у него не иначе как «ласковый убийца».

«Подкрадывающийся как тать в нощи», неизменно добавлял угрюмый Антонин, которого хозяйка «Трех метел» чем-то раздражала до зубовного скрежета. Северус догадывался, что могло послужить тому причиной, но ни Антонин, ни Розмерта никогда об этом не упоминали, а допытываться было не в его привычках. Но однажды...

Это было за несколько дней до четвертьвекового юбилея Северуса. Уцелевшие члены временно развалившейся организации и просто старые знакомые уже давно намекали ему на необходимость хорошенько обмыть это дело. Погоняемый и понукаемый дружеским долгом юбиляр начал задумываться над тем, где бы и когда провести такое мероприятие без лишних глаз и ушей. Пригласить друзей к себе в подземелья он, естественно, не мог, да и самому вырваться из Хогвартса в самом начале семестра было нереально. Поэтому было решено, наплевав на маггловские суеверия, поздравить именинника на несколько дней раньше, в первую пятницу января — чтобы упомянутый именинник мог в субботу отоспаться, отлежаться, поправить здоровье, если потребуется, а в воскресенье был бы готов явиться пред светлы очи Альбуса Дамблдора и принять посильное участие в подготовке школы к приему детей. Только вот где будет удобнее принимать эти поздравления?

Паучий тупик отпадал сразу — отцовский дом просто не мог вместить такую ораву, да и праздновать что-нибудь в этих стенах Северусу не хотелось. «Из соображений безопасности» — уговаривал он себя, но если честно, то Северус просто жутко стеснялся убогой обстановки и не желал видеть унизительную жалость в глазах гостей.

«Дырявый котел» тоже не годился: хоть охота на соратников Лорда и громкие процессы начала 80-х ушли в прошлое, и аврорат снова начал заниматься мелкими жуликами, но в баре старого Тома, который раньше служил своеобразной базой для юной пожирательской поросли, патрули появлялись с той же частотой, что и в прежние времена. Остальные лондонские заведения такого толка были Северусу практически неизвестны, а просить кого-нибудь организовать его праздник имениннику претило — маленький он, что ли?

Можно было бы пригласить гостей в Хогсмид, но «Кабанью голову» его компания не признавала категорически — чистюля Люциус еще в бытность свою третьекурсником неосторожно зашел туда выпить сливочного пива, а потом долго зеленел при одном упоминании этого бара с его теоретически вымытой посудой. У Северуса же с «Кабаньей головой» были связаны другие, но не менее неприятные воспоминания, поэтому он забраковал и этот вариант.

Но ведь в Хогсмиде были еще и «Три метлы»...

Северусу нравилась приветливая жизнерадостная хозяйка, которая не замечала его неловкости, не боялась его резкости, и готовила умопомрачительный кофе, приправленный мимолетной, но теплой и очень уютной улыбкой. Он довольно часто бывал с друзьями в «Трех метлах» и видел, как раздражают мадам Розмерту заигрывания молодых балбесов, потому и не хотел устраивать, скажем прямо, попойку именно там. Но другого выхода не было — не вести же друзей в «Сладкое королевство» или в кафе мадам Паддифут?

Розмерта, впрочем, с ходу ухватилась за его идею, стоило Северусу только заикнуться об именинах. Словно прочитав его мысли, она пообещала, что чужих в помещении бара не будет, что высокоградусные напитки она подаст в минимуме, а медовухи, наоборот, предложит чуть ли не две дюжины сортов, что закуска будет жирной и обильной, как и полагается в январские морозы, а кофе она приготовит целую бочку. Так что пусть именинник не волнуется и отдыхает с легким сердцем — никаких инцидентов при таком раскладе быть не должно...

Розмерта щебетала, перечисляя лучшие блюда французской кухни, достойные занять место на праздничном столе, а Северус смотрел на длинные пальцы, держащие острозаточенное перо, на тонкую золотую полоску, охватившую один из них, и думал вовсе не о говядине под голландским соусом, и не о баранине в белом вине, а о том, что эта женщина смогла бы его понять, как никто другой. У нее был ушедший в неизвестность муж, у него — тоже ушедшая, но уже в небытие, Лили...

— Господин декан! Вы меня слышите?

Северус очнулся от своих мыслей и смущенно моргнул: похоже, он пропустил мимо ушей чуть ли не половину обсуждаемого списка. Ну и Мерлин с ним.

Теплая компания собралась в «Трех метлах» аккурат к назначенному часу. Сидели тихо, гуляли чинно — то есть, оборотку в открытую не пили, к хозяйке не приставали, редких посетителей, пытающихся просочиться сквозь закрытую дверь с табличкой «Частное обслуживание», — не круциатили. Вечер близился к завершению, многие гости уже откланялись. Непривычно довольный, разомлевший от здравиц и вкусностей и даже снявший сюртук Северус уже мысленно возносил хвалу Мерлину и Розмерте за чудесный вечер, как вдруг...

Дверь с грохотом распахнулась и в проеме нарисовалась высокая сутулая фигура, на первый взгляд, незнакомая. Но когда непрошенный гость, шатаясь и расшвыривая попавшиеся на пути стулья, приблизился к сдвинутым в центр зала столам и заявил, что не мог убраться из Англии, не поздравив «мальчонку», Северус похолодел. «Мальчонкой» его осмеливался называть только один человек, колдографии которого уже несколько лет лежали в кармане у каждого аврора и красовались чуть ли не на каждом столбе. Моментально протрезвевший Люциус, пока никто ничего не понял, попытался утянуть новоприбывшего на улицу. Но тот оттолкнул его, добрался до именинника, ухватил его в медвежьи объятия и, дыша в лицо густым винным духом, громогласно потребовал всеобщего внимания, потому как у него есть замечательный тост.

Тоста Северус почти не слышал — его внимание приковало к себе бледное лицо застывшей за стойкой Розмерты. Та явно узнала посетителя, несмотря на чужую личину, и теперь мучительно размышляла, как правильно поступить.

— Где эта змея в юбке? — рявкнул Антонин, осушив стакан с медовухой и поворачиваясь к стойке. — Пусть ползет сюда, принесет нам нормальной выпивки, а эту пчелиную отраву пусть для муженька своего прибережет, авось тот объявится, когда нагуляется всласть.

— Тебе уже, пожалуй, хватит на сегодня, — мягко сказал Люциус, положив руку ему на плечо. Оставшиеся гости тем временем поспешно прощались с именинником и по одному исчезали в ночи.

— Да я еще толком и не начинал, — отмахнулся от него Долохов и стукнул кулаком по столу. — Я сказал, водки давай!

Розмерта вышла из-за стойки, неся на подносе хрустальный графин, несколько рюмок и блюдце с оливками. В наступившей тишине было хорошо слышно, как стучат каблучки по каменному полу, пару лет назад сменившему прогнившие доски времен основателей.

Антонин, с трудом сфокусировав разъезжающиеся глаза, удивленно прислушался, затем процедил сквозь зубы что-то о хорошо подкованных лошадях, и с размаху хлопнул наклонившуюся к столу Розмерту, как он сам выразился, «по крутому крупу».

Озверевшего Антонина, получившего в ответ тяжелым подносом по голове от Розмерты, и в челюсть от не ожидающего такого от самого себя Северуса, с трудом выволокли на улицу, и Снейп с огромным удовольствием принял участие в его вразумлении. Утихомирить разъяренного Долохова даже с помощью Люциуса и Эйвери оказалось не так просто, тем более что участники потасовки почему-то все как один позабыли о палочках и с удовольствием приняли посильное участие в старинной английской забаве.

Когда Люциус, рассыпаясь в извинениях перед разгневанной Розмертой, наконец утащил скрученного и ругающегося на все лады Долохова в аппарационный вихрь, Северус огляделся вокруг и возблагодарил Мерлина и всех, кого знал, за вовремя посланные каникулы: неизвестно, как отреагировали бы ученики, увидев своего уважаемого «господина декана» с разбитой губой, оторванным воротником и, вдобавок, хорошенько вывалянного в снегу пополам с мерзлой землей. С таким трудом завоеванная репутация стопроцентно полетела бы в тартарары, и на карьере можно было бы поставить большой жирный крест. Да Мордред бы с ними, с карьерой и репутацией — для талантливого зельевара и десяток кабацких драк погоды не сделают, и школа тоже не предел мечтаний, но... Снейп зажмурился и услышал слаженный дуэт до боли знакомых голосов, укоризненно произносящих в унисон: «Северус, как ты мог...»

Во рту стало кисло, в ушах противно засвистело, и Снейп поспешно открыл глаза... чтобы оказаться нос к носу с нахмурившейся хозяйкой разгромленного паба. Активные участники недавних событий, как оказалось, благоразумно испарились все до единого, и Северус понял, что устранять последствия учиненного безобразия придется ему одному. Обреченно вздохнув, он переступил порог и под строгим взглядом Розмерты принялся поднимать поваленные стулья и двигать тяжелые дубовые столы, восстанавливая привычный глазу порядок. Хозяйка тем временем, взобравшись прямо на стойку, принялась дирижировать невидимым оркестром. Повинуясь взмахам ее палочки, лужи испарялись, большая миска ловко маневрировала по залу, собирая остатки еды, а разбитая посуда собиралась, словно мозаика, и ровным клином летела в подсобку, откуда уже пахло крепким раствором мыльного корня. Залитые скатерти тяжело подымались в воздух, и одна за другой исчезали в двери черного хода, чтобы через несколько глухих хлопков вернуться, освободившись от крошек, и, сложившись еще за дверью в несколько раз, чинно проследовать все в ту же пышущую клубами пара подсобку. Несколько осколков со свистом пролетели мимо головы Северуса. Он непроизвольно втянул голову в плечи, но это его не спасло — острый край расколотого стакана вжикнул по щеке, на щедро украшенную красными разводами рубашку снова закапало. Он припомнил некоторые классические сюжеты и с легкой обидой посмотрел на сосредоточенную Розмерту: в подобных историях благородные защитники всегда могли рассчитывать на заслуженную благодарность от прекрасной дамы — если не на нежный поцелуй, то хотя бы на холодные примочки к разбитым костяшкам, до сих пор кровоточащей губе и прочим пострадавшим частям тела.

Но вот последняя вымытая рюмка заняла свое место в шкафу, отстиранные скатерти белыми птицами улетели во двор, три знаменитые метлы уступили место огромной швабре, и только теперь сосредоточенный взгляд хозяйки переместился на давно управившегося со своей частью работы «благородного защитника». Северус поежился: таким взглядом он сам смотрел на свежую тушку крильмара, прикидывая, как бы ее поаккуратнее расчленить, чтобы не повредить нежный пузырь с ядом.

Крильмару, как выяснилось, повезло намного больше: его не вертели как куклу, не били по рукам, не промывали многочисленные ссадины подозрительными растворами, не мешали исследовать пузырьки и коробочки, приговаривая: «Сиди, не вертись, а то шрам останется!»... Правда, прикосновения самозваной медиведьмы оказались очень нежными и бережными, если не сказать, ласковыми, взгляд потеплел, и в нем кроме внимания и сострадания появилось что-то настолько непонятное, что вогнало Северуса в дрожь и заставило нервно заерзать на стуле. Спокойствия не добавляла и манера Розмерты по-детски дуть на обработанную жгучим зельем рану, приближая ярко накрашенные губы чуть ли не вплотную к пострадавшему месту.

Закончив с порезом на щеке и разбитой губой, Розмерта ловко промыла его сбитые костяшки, уже привычно подула на них, залила каким-то аналогом экстракта бадьяна и выжидательно уставилась на Северуса. Тот сразу не понял, чего от него хотят, но когда Розмерта потянулась к уцелевшим пуговицам на его рубашке, взвился со стула и заторопился домой, приговаривая, что, дескать, спасибо, но дальше он сам, и вообще, уже поздно, и пусть хозяйка простит за произошедший инцидент, больше такое не повторится...

— Но вы не можете уйти из моего заведения в таком виде, господин декан, — чарующе улыбнулась Розмерта, и Северус почувствовал, как у него ослабли колени.

— Ваша рубашка... — она подошла ближе, и Северус пожалел, до сих пор и не удосужился надеть ни сюртук, ни мантию, сброшенные перед самым появлением Долохова.

— Ничего страшного, — отмахнулся он, постепенно продвигаясь к двери, — очистительные и восстановительные заклинания известны даже первокурсникам, а я, как-никак, их давно перерос.

И вот тут-то все и началось...

С негодованием отвергнув свойственное только неряхам «Эванеско» и ехидно напомнив, что «Репаро» для починки одежды не применяется, Розмерта потребовала от Северуса отдать ей рубашку, чтобы замыть кровь и пришить оторвавшийся в битве воротник. Северус сначала протестовал, но затем был вынужден перейти к активной обороне, поскольку Розмерта уступать не собиралась и вознамерилась снять с него эту «грязную тряпку», как она выразилась, самолично. Северус цеплялся за рубашку, словно Адам за фиговый листок, но остатки пуговиц подло предали его, дружно раскатившись по полу, и Розмерта каким-то неуловимым движением ловко ухитрилась стащить ее, не разорвав еще больше. Смущенный и разозленный Северус, оказавшись перед красивой молодой женщиной в полуобнаженном виде, так сильно дернул свою законную собственность, что через мгновение в его руках оказалась не только любимая рубашка, но и запыхавшаяся Розмерта, не пожелавшая выпустить из цепких пальцев свою добычу: как оказалось, свежевымытый каменный пол не способствует устойчивости молодых особ, которые даже среди зимы предпочитают носить изящные туфельки на высоких, подбитых железом каблучках.

И, то ли лечебные зелья, которыми хозяйка паба лечила боевые раны своего защитника, имели какой-то побочный эффект, то ли виной был окутавший Снейпа аромат внезапно притихшей в его объятиях «хогсмидской недотроги», то ли опьяненный победой мозг потребовал новых героических свершений, но свою неожиданную добычу Северус тоже не пожелал отпустить. Просто не смог. И о существовании идиота, который додумался через год после свадьбы покинуть такое сокровище, он той ночью больше не вспоминал...