ILY (гет)

Я оставляю Сэма таять в солнечном свете, а сама бреду в нашу пещеру. Там меня встречают взволнованные ребята.

— Мы слышали пушку, что там у вас... — Начинает Рэд.

— Где Сэм? — Прерывает его Дин, отставив другого парня в сторону.

Я ничего не говорю. Иду вперед с опущенной головой и плотно сжатыми губами. Иду прямо на Дина, врезаюсь в него, замираю, но вдруг обхватываю его руками и изнутри вырывается всхлип-вздох. Дин каменеет. Приподнимает руки и, прямо как его брат пару дней назад, обнимает меня за плечи. Так мы и стоим, я рыдаю Дину в рубашку, а Дина трясет от горя. Мы оба понимаем, что Сэм не умер. Но даже одна мысль о том, что твой брат или любимый умер, вызывает дрожь и слезы в глазах. Что говорить обо мне, целующей мертвые и холодные губы Сэма? Что говорить о Дине, находящемся в таком месте, где каждый день слышишь грохот пушки, где ты видел смерть своих друзей, где приходится держаться непринужденно, будто ты на отдыхе на пляже, чтобы поддерживать дух остальных? Олив прерывисто вздыхает, а Рэд прикрывает глаза. Перри, до этого не слышавшая разговор из-за пребывания в царстве Морфея, выходит на свет, отчаянно зевая.

— Что вы здесь обжимаетесь? А как же Сэм? Что, надоел уже? — Беззлобно спрашивает Перри, явно ее замечая моего состояния. Я, уже было чуть притихшая, еще сильнее сжимаю куртку на спине Дина и сдавленно рыдаю. Последний тоже конвульсивно дергается, зарываясь носом в мои волосы, пока я глажу его по спине, успокаивая.

— Только не говорите мне, что... — Перри ошарашенно наблюдает за этим, рот ее кривится от горечи и она, как будто оглушенная, отступает.

Мы стоим. Группка подростков, притихшая, создавшая такую тишину в заливаемой солнцем пещере, что, кажется, она давит на виски. И тишину эту разрезают только судорожные вздохи русоволосой девушки и редкие, но глухие и полные боли рыдания высокого парня. Впервые за время после "оживления" Сэма я пугаюсь, что моя теория может быть не верна. Что мы действительно умираем. Что мы можем смеяться, болтать, шутить, немо изливая весть о трепетной любви и преданной дружбе, а в следующую секунду ничего. Ты уже стоишь на Страшном суде, жалея о том, что не успел сделать. Вдруг, я уже не увижу Сэма, его тонкие пальцы, сжимающие шлейку рюкзака на плече, его большие светло-зеленые глаза, постоянную, как будто легкомысленную улыбку на лице?..

Я поднимаю глаза. А как же они?! Олив и Перри, которые всегда рядом, Рэд, простодушный, улыбчивый и добрый парень, Дин, кареглазый вихрь, сеющий смех в школьных коридорах... Даже недовольный и саркастичный Мэтт, так не любящий, но спасший меня. А я? Меня больше не будет... Что же скажут родители...

— Где он? — Глухой голос Дина совсем не похож на тот задорный, приятный слуху звон. Невольно возникают ассоциации с шелестом сухой травы и сосновых иголок на кладбище.

Я беру Дина за руку и веду его на то место. Но... Сэма там нет. Ни следа. Я падаю на колени, слепо шаря по траве руками, будто Сэм спрятался в густой буйно растущей траве. Но нет. Нет, нет и нет... Я остаюсь на земле. Глаза с такой силой впиваются вниз, что скоро начинают болеть. Я была права. Я была права... Мы не умираем. Мы, каким-то невероятным способом переносимся обратно. Целые и живые... Сэм ждет Дина. Ждет нас. Ждет меня.

Я встаю как в полусне. Провожу рукой по волосам Дина.

— Мне нужно идти. Скоро увидимся, Дин Бенджамен Уайт.

Дин наклоняет голову на бок и мелко и часто кивает сам себе.

— Да...

— Он ждет нас.

Я поджимаю губы и разворачиваюсь. Иду, слепо натыкаясь на корни могучих деревьев, надеясь, что меня подстрелят, как Сэма, без предупреждения. Но, как назло, мне никто не попадается.

Я дохожу до скалистых холмов, груды острых камней, торчащих из земли, нависающих над черной водой озера. Дохожу до края, обрыва и сажусь, свесив ноги вниз. Солнце уже должно быть высоко. Но все небо застилают ровным слоем светло-серые, неизвестно откуда взявшиеся тучи, лишь на том месте, где сейчас дневное светило, тучи грязно-белые, светящиеся изнутри. Я сижу так пять минут, а может и час. Шлейки рюкзака обнимают плечи, в рюкзаке мое оружие, которым мне не удалось воспользоваться. Школьная одежда — грязная рубашка, мятый испачканный джемпер, узкие черные брюки, порванные на колене — все безнадежно испорчено. Русые волосы, обычно уложенные в аккуратную косу, растрепаны. Ботинки заляпаны грязью и мокры внутри. Я ужасно выгляжу, но никогда, еще никогда я не чувствовала себя настолько живой. И настолько мертвой. Я встаю. Поворачиваюсь спиной к озеру, опасно балансируя на остром крае камня. И делаю шаг назад.

Вода вокруг, везде, в ботинках, в одежде, в моей голове, крови, мыслях. Они тяжелеют, тонут вместе с моим телом. Я уже готовлюсь принять неизбежное, воздух жемчужными ниточками пузырей уходит из легких, заливаемых водой, глаза закрываются.

"Я иду к вам..."

Но вдруг ужасная догадка пронзает меня. Тела не было не потому, что оно исчезло само, а потому, что его забирает планолет, чтобы трибуты не натыкались на трупов на каждом шагу! Я действительно могу умереть, и, о Господи, я это уже делаю!

Пытаюсь барахтаться, выплыть на поверхность, но уже поздно. Движения мои слабы, мысли спутаны. Собираю остаток воли и мысленно кричу, обращаясь к тому, кто умер немногим раньше меня:

"Заставь, заставь меня жить! Заставь! Меня! ЖИТЬ!!!"

Чернота застилает глаза. Легкие горят от недостатка кислорода. Я теряю сознание и умираю, оставляя за собой ниточку кислорода, вьющуюся из моего рта, как путеводная нить.

Я не справилась, Сэм Уйат.

Твоя очередь прощать меня.