Беллатрикс (джен)

Так пусть идет дождь, пусть горит снег,

Когда пройдет боль.

Борис Гребенщиков

Люпин оказался клиническим простаком, что даже подозрительно. Гарри практически каждый вечер восторженно нашептывал мне про азы самообороны, которым он только что научился. Надо отдать Люпину должное, над образованием Гарри он трудился не за страх, а за совесть, и проявил волчью хитрость – выбор заклятий и рекомендаций по их применению вполне подходящий для желторотика, которому надо спасти свою жизнь. Я бы разбавила черной магией, потому что она эффективнее, но слишком многого от Светлого требовать нельзя.

Со стороны мы с Гарри наверняка смотрелись как влюбленная парочка, как я ни пыталась его осаживать. Уизлик ревновал и смотрел на нас Отеллой, но Гарри так вскружили голову новая Гермиона и боевые заклятия, что он ничего не замечал. Зато я придумала, как я его накажу. Особенно за приглашение в Выручай-комнату, которое слышали еще несколько человек. Правда, потом оказалось, что этот наивный юноша имел в виду попрактиковаться в боевых заклятиях. Меня, даже без подготовки, он посчитал подходящим спарринг-партнером. Чутье его, конечно, не обмануло, но я отказалась. Поддаваться я не буду, выдавать себя – пока тоже.

Сириус ждал встречи с крестником как ребенок Рождества. Появлялся каждую ночь у меня под окном в виде огромного черного пса и мелодично выл. Приходилось выходить к нему из замка и рассказывать, как идет подготовка. На третий день он меня развеселил – сварил какое-то зелье и научился говорить в собачьем обличьи. Смотрелись мы с ним, наверно, как в детской сказке.

За неделю до встречи с крестником Сириус начал гонять ко мне Кричера – в ту неделю меня постоянно видели беседующей с домовым эльфом. Шутки ради распустила про Грейнджер слух, что она собирается освобождать домовых эльфов. Вообще ей от меня достанется прекрасное наследство: влюбленный Гарри, шантажируемый Снейп, испуганный Драко, репутация защитницы домовых эльфов… Всего и не упомнишь. Интересно было бы посмотреть, как она со всем этим справится.

Однажды я вышла к Сириусу с Косолапусом на руках – бандит любил гулять по вечерам и, по-видимому, завел шашни с миссис Норрис и толстой теткой на портрете, потому что обычно он покидал гриффиндорскую гостиную среди ночи и с утра беспрепятственно возвращался обратно. Сириус скроил из собачьей морды настоящую человеческую усмешку и сообщил мне, что в виде девочки с пушистым котом на руках я очень мило выгляжу. Я цинично рассмеялась и даже хотела шокировать Сириуса палаческой шуточкой от лица милейшей госпожи Лестранж, хозяйки кота Круциатуса и ненавистницы магглов, когда Косолапус меня оцарапал. Похоже, опасная близость большой собаки его совсем не волновала – он за что-то фыркнул на меня, спрыгнул с моих рук и величественно удалился в темноту.

— Волшебного кота купила, Белка, — сказал Сириус. – Книзла.

Чертова грязная кровь! В своем теле наверняка бы почувствовала.

— Хочешь, гадость скажу? – Сириусу было явно весело. – Он знает о том, что крыса – это Петтигрю, а ты – Белла Лестранж. Наверняка он даже знает, кто ты такая, хотя мне он в этом не признавался. Мы иногда с ним беседуем, когда я становлюсь собакой.

— Черт тебя тут носит, — проворчала я, наверно, слишком мягко, потому что Сириус улыбнулся еще шире.

— Я спросил его, не входит ли в обычаи книзлов разоблачение злоумышленников, но он только фыркнул и сказал, что тебя не выдаст. «Это потому, что она твоя хозяйка?» — спросил я его. «У нас нет хозяев, — ответил мне этот рыжий разбойник и даже оскорбленно зашипел. Потом он молчал так долго, что я забыл о своем вопросе, и наконец сказал: — Она не заслужила того, чтобы ее предавали.»

Либо отдам чертова кота на психфак, для опытов… над студентами, либо возьму с собой. Не решила пока.

Вечером перед семейной встречей, о которой мы условились с Сириусом, пришло время со всеми рассчитаться. Сначала с Гарри, чтобы впредь думал, в кого влюбляется.

— Гарри, — как только мы зашли в безлюдный коридор, я обняла его за шею и прижалась к нему, — мне нужна крыса Рона.

— Зачем? – похоже, соображать он был уже не в состоянии.

— Да хотя бы и коту скормить. Сделаешь это для меня? Пожалуйста, Гарри…

Ах, как приятно побыть гадиной и стервой, даже если для этого приходится обниматься с тринадцатилетним мальчишкой! Уже через пятнадцать минут крыса была у меня в руках. Гарри тяжело дышал и был бледен – все-таки первый раз воровал, да еще у лучшего друга. Вперед дураку наука – не смей влюбляться в сильных и злых женщин, пока не научишься с ними справляться. А целоваться с тобой я не обещала. Вали отсюда, нахал. Теперь очередь Питера Петтигрю.

— Здравствуй, Питер, — зло прошептала я, подняв крысу за шкирку. – Не ожидал увидеть Беллатрикс Лестранж в таком виде?

Крыса запищала, а потом начала выгибаться дугой. Круцио! Посадил моего брата, думал, ничего тебе за это не будет? Петрификус Тоталус!

— Это только начало, мой дорогой. Просто поздоровались.

Следующим утром Уизлик ходил как в воду опущенный – наверняка убивался по своей крысе. И тебе по заслугам, рыжий. Намозолил за эти два месяца глаза хуже дементора. Учись чуткости – не попадешь под горячую руку.

— Гарри просил передать, — шепнула я Уизлику после последнего урока, — что твоя крыса была прекрасной живой мишенью. Только Ступефаи ее добили. Мой кот был очень рад.

Ударишь меня? Или за палочку схватишься? Давай, попробуй, предатель крови. Невербалка, знаешь ли, великая вещь.

Эх, тряпка, даже не жалко тебя. Вот Гарри и этой Гермионе я своим рассказиком, может, и излишние неприятности организовала. Но потом сами же спасибо скажут, что устроила их жизнь как надо.

Сириус в обличьи пса ждал меня за воротами замка.

— Назначила твоему крестнику свидание, — насколько я разбираюсь в собачьей мимике, Сириусу моя улыбочка не понравилась. – Как он появится, тащи меня, как договаривались. Только не по грязи, а то шкуру с тебя спущу.

— Я бы мог и его друга Уизли потаскать, — ответил черный пес. – Тебе бы пачкаться не пришлось.

— Только предателей крови в наших семейных разборках не хватало. Прячься, что ли.

— Крыса у тебя?

— У меня.

Как только я помахала рукой Гарри, Сириус набросился на меня, схватил за шкирку и потащил к Дракучей Иве. Гарри не растерялся и ударил по Сириусу боевыми заклятиями. Пожалуй, парень он действительно очень достойный – в бою у него холодная голова и твердая рука. И не испугался попасть в меня. Если бы он всегда так жестко себя вел, и с крысой бы не влип. Ничего, с годами выправится, если Светлые не задурят ему башку.

В Визжащей хижине я положила окаменевшую крысу на стол. Сириус мгновенно превратился в человека. Не слишком приятное зрелище, хотя лучше превращения оборотня.

— Экспеллиармус! – крикнул Гарри от двери и поймал палочку Сириуса левой рукой. У парня отменная реакция. Соображает он быстро, а подходит неслышно. Когда вернусь, мы, пожалуй, еще не раз с ним встретимся. Отдавать Светлым такой талант нельзя.

— Хочешь убить меня, Гарри? – с вызовом спросил Сириус.

Ай да брат! Не знаю из каких побуждений, но действует он правильно. Гарри замер. Я на всякий случай положила руку на палочку.

— Ты знаешь заклинание, Гарри, — подсказала я ему.

Гарри навел на Сириуса палочку. Я незаметно следила за его сознанием. Да у парня есть характер! Экспеллиармус!

— Давайте поговорим без палочек, — предложила я, кладя все три палочки на стол рядом с крысой. Сириус недоверчиво взглянул на меня. Ну да, братишка, у меня-то есть вторая палочка. – Говори, Сириус.

Сириус рассказал свою историю быстро и без лишнего самобичевания, которое могло бы стоить ему по меньшей мере яростной драки – Гарри был на него зол, как я на дементоров.

— Покажись, Питер Петтигрю, — приказала я, когда Гарри задумался и перестал смотреть на Сириуса ненавидящими глазами. – Релашио! Круцио!

— Не смотри, Гарри, — велел Сириус.

— Ну почему же, Сириус. Он уже взрослый парень. Превращайся, тварь!

В этот момент Гарри прыгнул на меня и ударил меня кулаком в щеку. Крыса очнулась и тяжело свалилась со стола. Ступефай! Инкарсирус!

— Белла, что ты делаешь! – крикнул мне Сириус, кидаясь к потерявшему сознание Гарри.

— Исправляю свои ошибки. Он подумал, что я убила его подружку. Но ты все равно не хотел, чтобы он смотрел, как я занимаюсь крысой.

Развязанная крыса выдержала еще три подхода, и когда я подняла палочку в четвертый раз, на полу уже лежал задыхающийся одутловатый мужик с крысиным выражением лица. Сириус очень вовремя привел Гарри в чувство.

Красная вспышка снова ударила в Питера Петтигрю. Он дико закричал и свернулся на полу в комок. Изо рта у него струилась кровь. Я рассмеялась торжествующим ледяным смехом. Человек, предавший своих лучших друзей и отправивший моего брата в Азкабан, извивался у моих ног.

— Сестра! – Сириус схватил меня за руку. – Перестань, сестра! Не надо!

Я отвела палочку в сторону и вдохнула сквозь зубы. Нет, Сириус, я полностью владела собой и сделала это в здравом уме и твердой памяти. Жаль, что ты помешал.

— Питер Петтигрю, твоя смерть не стоит пятна на имени моего брата. Ты свяжешь себя Нерушимой Клятвой признаться во всем перед Визенгамотом и аврорами. Ты отправишься в Азкабан – или сдохнешь здесь под Круциатусом.

Петтигрю мелко закивал. Я схватила его за руку. Сириус поднял свою палочку.

— Гермиона сейчас у меня, Гарри, — сказал он, прежде чем начался обряд. – Белла моя двоюродная сестра. Она очень благородный и очень опасный человек. Отведите Петтигрю к Дамблдору, а потом аппарируйте ко мне домой. Питер, на твоем месте я бы не пытался от них сбежать.

Ну что же, посмотри мне в глаза, Гарри Поттер. Тебе выпала честь увидеть самую кровавую ведьму наших дней и даже счастье уйти от нее живым. Не говоря об остальном, о чем ты, может быть, будешь вспоминать с содроганием. Возможно, ты будешь даже бояться своей подружки, когда она вернется в свое тело. Или в кошмарных снах тебе будет сниться, что я лежу у тебя на плече. Ты бросишься мириться со своим рыжим дружком и будешь стараться меня забыть, не правда ли, Гарри?

Когда обряд закончился и я встала с колен, Гарри протянул мне руку.

Так вот как я, значит, выгляжу со стороны. Сильно я постарела в тюрьме, как ни неприятно это признавать. Ладно, солдат должен внушать врагу ужас одним своим видом. А брюки я никогда не носила, откуда она их только взяла… Если трансфигурация, то работа очень чистая. Да, и такого выражения лица у меня никогда не было, даже в школе.

— Беллатрикс!

— Твоя палочка…

Черт, как же ее теперь называть? «Грязнокровка» — не хочется, «Гермиона» — я ей не подружка. На вы, что ли, обратно перейти… На войне было проще: со всеми на ты, если чужой – то добавляешь «Круцио».

— Я так понимаю, Сириус одарил тебя моей памятью. Как живется в чужой шкуре?

На уроках она ответ куда быстрее выпаливает. А сейчас молчит. Что делает честь ее уму.

— Не волнуйся, после обратного ритуала ты ничего не будешь помнить. Хотя от воспоминаний о том, что я делала в твоем теле, я тебя избавлять не буду. Только часть потру – личное и самое жестокое.

— Пожалуйста, Беллатрикс, — она наконец подняла на меня глаза, — я хочу помнить все. Даже о вас.

— Не геройствуй, дура! – было бы проще, если бы она вела себя как в прошлый раз. – Давай, вспомни! Судьбу Лонгботтомов. Драку с дементором. Ночной бой в Челси. Хочешь с этим жить? Встречаться каждый день с сыном Алисы и Фрэнка?

И тут эта чертова Грейнджер взрывается и прижимает меня к косяку, пользуясь тем, что в моем теле она выше и сильней. И я вижу как в зеркале свое лицо, искаженное уже ее болью и злобой, и слышу ее – свой – сорванный голос, кричащий о моих сестрах, о великих родах, из которых уже очень давно по капле вытекает жизнь, о Томе и о его судьбе, которую я собирала воедино по крупицам отрывочных сведений, о семьях, разрубленных пополам линией фронта, и о потоках древней чистой крови, пролитых на этой проклятой войне. Она плачет, и она задыхается, и мне кажется, что она сошла с ума, потому что никто никогда не плакал надо мной, даже когда я корчилась на холодных камнях в Азкабане или когда Рабастан принес меня домой, а я уже видела, как моя душа уходит из истерзанного тела прямиком в ад. И уж точно никто, даже я, не плакал о моем выпускном платье, которое сгорело вместе с домом, когда на нас после Лонгботтомов навалился весь аврорат, и о медальоне с колдографиями Андромеды и Нарциссы, который я потеряла при Челси, и об обручальном кольце, которое содрали с моего пальца, прежде чем впихнуть меня в камеру.

— Успокоилась? – спрашиваю я, когда она падает на пол, и я чуть не падаю вместе с ней.

— Пожалуйста, Беллатрикс, — повторяет она, уже владея собой, — оставьте мне хотя бы это. Я не хочу помнить вас такой, какой вас рисуют газеты.

И когда я снова приставляю свою палочку к ее виску, как два месяца назад, она больше не боится и даже наклоняет к палочке голову. Сердце дракона… То, что никогда не меняется.

В промежутках между войнами иногда собираются вместе разбитые войной семьи и даже просто люди, и тогда бывает, что Беллатрикс Лестранж садится за стол с грязнокровкой и с заклятым врагом своего возлюбленного. В промежутках между войнами на полях бывших и будущих сражений цветут, как сумасшедшие, цветы, и счастлив тот, кто успеет влюбиться в бывшего врага, помириться с братом и по-глупому погибнуть до начала новой войны.

Мы с Сириусом пили вино и смотрели на болтающих за столом детей. Я улыбалась краем рта, Сириус хитро на меня посматривал. Мне, конечно, не идет роль легкомысленной шекспировской шалуньи, но некоторые воспоминания я специально подправила. Кажется, она его приревновала, а потом все-таки вслушалась в его тогдашние слова о том, что он влюбился в нее чуть ли не с первой минуты, и вот теперь нам с Сириусом забава.

— Ты не вернешься к нему, сестра, — вдруг прошептал мне Сириус и пронзительно на меня посмотрел.

— А если я его люблю, Сириус?

Сириус грустно покачал головой, а потом подмигнул детям.

Когда обед закончился, я накинула дорожную мантию, проверила палочку и кошелек, после Расширительного Заклятия изнутри похожий на мешок черного Санты.

— Будет новая война, дети, — предсказала я держащимся за руки Гарри и Гермионе. – Если мы окажемся по разные стороны и встретимся в бою, не дурите и постарайтесь меня убить. Тебя, Сириус, это тоже касается.

Прощай, брат. Прощайте, дети. Прощай, старый дом. Я постараюсь вернуться. А сейчас надо вытащить из Азкабана мужа и деверя, вернуть к жизни Тома, встретиться с сестрами. Племянница уже совсем взрослая, наверное. Хорошо бы еще к Олливандеру зайти. Он прав: и мне, и ему больше не с кем поговорить о своих ошибках. Но сначала – к Тому. Если мы поймем друг друга, все остальное будет намного проще. А если нет – не дай ему Бог испугаться моей палочки!

Холодный дуврский ветер хлестнул мне в лицо.