Сад голубых пионов (гет)

Впервые Пиона показывает Гарри врачу в начале нового года, когда снег мелкими хлопьями ложится на землю, укрывая следы от шагов. Признаться, она сомневается, что маггловский логопед может чем-то помочь, но все равно хватается за эту соломинку, даже выспрашивает у надоедливой Мэри адрес лучшей и единственной в городе клиники. Пиона прикрывает витиеватый, похожий на разветвленную молнию шрам у Гарри на лбу черной челкой, набрасывает на всякий случай несколько защищающих заклинаний и оглядывается вокруг подозрительно.

Пиона, честно признаться, чувствует себя сумасшедшей, выглядывает незнакомых прохожих и шарахается от каждого громкого звука. Собственные шрамы она прячет за высоким воротником и отросшими волосами, иногда просыпается по ночам и не может понять, кто кричит — она сама или Гарри.

Нелепые манипуляции и особенно последнее заявление, что Пионе и самой неплохо бы показаться психологу, выводят ее из себя куда больше, чем упрямое молчание Гарри. Пиона выходит, хлопая дверью, успокаивает начавшего хныкать Гарри и решает, что разберется со всем сама.

Ночью Пионе снова снится кошмар, только теперь она представляет себя на месте Лили. Пиона — мать, которой она никогда не хотела бы быть, и ребенок на ее руках умирает, и яркая зеленая вспышка слепит ее, заставляя проснуться. Это дурацкий, по-настоящему нелепый кошмар, который снится ей снова и снова, пока ужас наконец не проходит по телу волной, заставляя подскочить и броситься проверять чужого ребенка. Во сне Гарри тянет к ней руки, и Пиона прижимает его к себе изо всех сил, но все равно не может спасти. Во сне Пиона теряет этот маленький глупый комок простыней и остается совершенно одна, и океан снова подбрасывает ее на волнах и заливает соленой водой глаза, уши и рот.

В реальности Пиона врывается в детскую быстрее, чем успевает подумать, бросается к кроватке и застывает, будто натыкается на преграду. Маленький Гарри спит как ни в чем не бывало, только сбитое вбок одеяло подсказывает, что ему тоже снятся кошмары. Пиона не уверена, могут ли двухлетние дети вообще видеть сны, но отчего-то легко представляет, будто Гарри чудятся Лили и Джеймс, не сумевшие его защитить.

Пиона повторяет себе, что это не она виновата — Лили мертвая, а значит это сестра не справляется с поставленной задачей. Лили проигрывает, Лили лежит, раскинув в стороны руки, будто до последнего защищает дитя, и это ее глаза пусто смотрят в обугленный потолок.

Спящий Гарри причмокивает, переворачивается на другой бок и прижимает к себе краешек одеяла, и Пиона выходит из комнаты, не успев заметить, как приоткрываются его глазки.

Пиона повторяет себе, что не обязана его защищать, твердит это снова и снова, а затем покупает детские книги и сама пытается научить племянника говорить. Мальчишка смотрит на нее завороженно, будто Пиона в самом деле учит его колдовать, а вовсе не говорить, и Пиона, фыркнув себе под нос, гасит свет и создает летающих по комнате магических светлячков.

Пиона повторяет себе, что не любит этого ребенка никакой, даже самой извращенной любовью, просыпается однажды от липкого горячего прикосновения и думает вдруг вовсе не о собственном ужасе. Сердце подскакивает к горлу, и Пиона зажигает свет взмахом волшебной палочки, вытягивает Гарри из-под одеяла за шкирку, словно маленькую собачонку, и усаживает его рядом с собой. Пиона ловит себя на мысли, что оглядывает маленькое детское тельце на предмет новых шрамов, кусает губу до крови и треплет его по черным вихрам волос.

— Зачем ты меня разбудил? — серьезно спрашивает Пиона, но привычного раздражения в ее голосе нет ни на грош.

Ей вовсе не интересно, как Гарри выбирается из детской кроватки, не интересен нынешний час, замерший где-то между полуночью и рассветом. Взгляд Пионы приковывают мокрые пятна на одеяле, и она смотрит на свою собственную липкую от детских рыданий ладонь. Сердце ее сжимается от странного страха, такого же липкого, как слезы мальчишки, и Пиона тянется вперед, резким движением прижимая его к себе.

— Только не подумай, что это что-то между нами меняет, — бурчит Пиона, прижимаясь губами к чернявой макушке.

Маленькие детские ручки обхватывают ее за шею, мокрое лицо прижимается к подбородку, и Пиона вздрагивает. Гарри повисает на ней, точно маленькая обезьянка, обхватывает ногами бока и прижимается изо всех сил. Слезы его продолжают пропитывать ночную рубашку Пионы, и она со вздохом принимается гладить его по спине. Дурацкая песенка, подхваченная у Лили, сама собой вырывается из горла, и теперь уже горячие слезы собираются в уголках ее глаз.

— Мама, — всхлипывает Гарри, прижимаясь к ее плечу, — мама, мама.

Он повторяет это слово снова и снова, будто ничего другого больше не знает, и Пиона чувствует, как лопается давно натянутая в горле струна. Слезы текут по ее щекам горячими каплями, всхлипы гаснут в макушке мальчишки, и они теперь оба ревут, словно малые дети.

— Мамочка, — повторяет Гарри, уже засыпая, и только сведенное от слез горло мешает Пиона сказать, что он ошибается.