Нетерпение сердца (гет)

Мэри

Морозное утро заставляет ее проснуться, пока она идет по улицам Хогсмида. Еще совсем рано, и из труб все еще поднимается дымок. Мэри задумчиво засовывает руки в карманы и шагает вперед по мерзлой земле.

Очередной день с множеством забот. Сначала — помочь бабушке умыться и одеться, позавтракать, прочесть утренний «Пророк» и посмотреть на реакцию: понимает ли она, что ей читают? Мэри не может определиться: иногда бабушка кивает, словно все осознает, иногда — мотает головой. Приступы ярости и безумия потихоньку становятся все менее продолжительными, но оставлять ее одну надолго все равно нельзя.

Напевая незатейливую мелодию, подслушанную в «Сладком королевстве», Мэри проходит мимо хижины Хагрида к загончику с лунными тельцами. С прошлой недели телята уже подросли и теперь радостно бегут к ней навстречу.

— Профессор Кеттлберн снова уехал, — голос Хагрида раздается из-за спины. — Боюсь, ему нужно прекращать заниматься животными, на нем живого места нет.

— Снова занимались саламандрами? — Мэри вежливо улыбается. Ей кажется, что сам Хагрид и подталкивает Кеттлберна к безумным экспериментам, сам того не замечая.

— Мы взвешивали все возможные последствия, — Хагрид отвечает уклончиво, но в глазах мелькает лукавство. — Как думаешь, если Кеттлберн уйдет, Дамблдор поставит вместо него Граббли-Дерг?

Мэри пожимает плечами, хмурясь.

— А что, Кеттлберн собирается увольняться?

— Ну, рано или поздно ему придется, ты сама понимаешь, — Хагрид разводит руками. — Слишком много травм. Он на ногах больше часа не держится. Я бы не хотел его отпускать, но вчера он сам заикнулся, что, мол, не пора ли ему уходить.

— Этого еще не хватало, — бормочет Мэри и, взяв ведро с мокрицами, идет к лукотрусам, похлопав Хагрида по предплечью. Выше ей не дотянуться.

Если профессор действительно уйдет, то безумная старушенция точно займет его место, потому что больше работать все равно некому. Что же, может, это и к лучшему. Мэри протягивает мокрицу одному из самых застенчивых лукотрусов и грустно улыбается, вспоминая профессора Саламандера. Жизнь выглядит проще, когда знаешь, чего хочешь добиться. Она все еще не знает ничего о себе.

На обед она приходит уставшей, но пирог с почками и тушеное мясо как обычно улучшают настроение. Храни Мерлин школьных домовиков: лучше них почти никто не готовит.

Северуса на обеде нет, но кресло МакГонагалл тоже пустует — и Мэри складывает факты в голове, усмехаясь. Бедный Северус, его никак не могут оставить в покое! Еще хорошо, что в свое время его не выбрали старостой, иначе Дамблдор точно не смог бы уговорить его здесь работать.

Перекинувшись парой слов с Флитвиком, Мэри выходит из Большого зала и неторопливо идет в библиотеку. Школьники обтекают ее шумным потоком, спеша по своим делам, и Мэри им немножко завидует. Для нее учебные годы были самыми счастливыми в жизни.

Расположившись за последним столом, Мэри придвигает к себе книги о волшебниках и, подумав, берет в руки самый толстый том.

Родословные с именами, вписанными в овальные медальоны, мелькают от страницы к странице, фамилии сменяют друг друга, и Мэри удерживается от соблазна найти свою собственную. Зачем? Родственники никогда ею не интересовались, да и ей самой не хотелось бы с ними встречаться.

У семьи Принц совсем не ветвистое дерево: у Эйлин был только старший брат, но год смерти вполне четко написан: 1978. Два года назад. Мэри вглядывается в цифры: но мать еще жива. Кажется, больше никого и нет.

— Семьей интересуетесь? — мадам Пинс дружелюбно улыбается. — Я помню вашего отца, Мэри, если хотите — могу рассказать. Он был…

— Потом, — Мэри старается говорить вежливо. — Я сейчас тороплюсь, а то все мокрицы разбегутся.

В галерее ужасно холодно после натопленной библиотеки, и Мэри дует на замерзшие ладони. Лучше ничего не знать, чтобы не было больно. Отца она помнит совсем смутно: худое лицо с колючей щетиной, палочка из светлого дерева и ласковые руки. Вместе с этим всегда вспоминается мамин смех, а потом — черная пустота. Почему люди уходят, когда они так нужны?

Мэри никогда не спрашивала, почему отец исчез, просто поняла, что он не вернется. И решила для себя, что он ушел в счастливую жизнь, а мама и она сама счастливыми его не делали. Возможно, все было совершенно не так, но в правде разбираться не хотелось и не хочется.

Когда Северус открывает ей дверь кабинета, Мэри устало зевает. Часы бьют восемь вечера, и у нее остается час, прежде чем придется возвращаться в Хогсмид.

— Успешно? — вырывается у Северуса неуклюже.

— Да, — Мэри кладет плащ на стул возле камина и протягивает руки к огню. — Замерзла страшно. Есть огневиски? Боюсь заболеть.

— Есть чай, — Северус кивает на поднос на столе. — Я просил домовиков принести ужин сюда, потому что Минерва не выпускала меня с обсуждения учебных вопросов с самого обеда. Чертово деканство, нужно держать в голове кучу дурацких дел. Например, что по контрольным работам нужно отчитываться.

Мэри наливает чай им обоим и долго греет пальцы о горячий фарфор. Северус смотрит на нее, стоя у камина, и его лицо привычно непроницаемо. Она бы хотела ему нравиться. В нем нет ничего похожего ни на Сириуса, ни на Джеймса, ни, наверное, на ее отца.

— Если я все правильно поняла, то у тебя есть бабушка. Ее зовут Присцилла, Присцилла Принц. Кажется, ей под семьдесят, но точные годы жизни я не помню.

— А где она живет — ты запомнила? — он отворачивается к камину, чтобы скрыть волнение.

— Да.

Северус долго молчит и едва заметно раскачивается из стороны в сторону. Потом, не оборачиваясь, спрашивает, словно не верит, что поступает правильно:

— Пойдешь туда со мной?

Регулус

Ему снится Марлин, улыбающаяся кровавой улыбкой. Она что-то говорит, но по губам не разобрать. Регулус протягивает руку, но Марлин исчезает, а сам он снова оказывается посреди темной пещеры. Он уверен, что это сон — вот только как проснуться?

— Эй, — незнакомый шепот вырывает его из скользких рук инферналов. — Эй, проснись.

Регулус щурится, разглядывая в сумраке круглое лицо в обрамлении длинных рыжих волос.

Лили.

— Который час? — спрашивает он шепотом.

— Три, — Лили отодвигается от кровати, и Регулус садится, опуская босые ноги на доски пола.

Ему выделили под спальню бывшую кладовую, чуть расширив ее магически. Сюда влезла кровать, шкаф и стул, а больше ему и не нужно. С тех пор, как он оказался здесь, прошло два дня, и в эти два дня ему не хватало Сириуса. После смерти Марлин на него словно навалились все эти годы молчания и презрения. Но брат остается у Аберфорта, а он теперь живет в этом старом тесном доме, даже не зная, что с матерью и Кричером.

Лили выходит из его комнатки, прикрыв дверь, и Регулус, подумав с минуту, одевается и выскальзывает вслед за ней. На полутемной кухне горит подсвечник, и убогое помещение выглядит почти уютным. У Мэри было уютнее, конечно.

— Не спится? — Регулус садится напротив Лили, которая медленно разрезает яблоко на две части.

— Я часто не сплю, — Лили предлагает ему одну половинку, но он отрицательно качает головой. — Просыпаюсь от кошмаров, как ты сейчас, иногда до утра не могу заснуть. Вспоминаю, как еще недавно была счастлива.

— Сочувствую.

Осознание, что и он причастен к ее горю, прожигает молнией. Бессмысленно прожитое время, как тебя наверстать? И он внимательно наблюдает за усталым лицом Лили. В отличие от Мэри, в ней есть что-то неуловимо жесткое и потерянное.

— Северус часто навещает мать? — Регулус специально меняет тему, чтобы отвлечь ее от неприятных мыслей. — Она так со мной и не заговорила.

Лили рассерженно дергает плечом, но голос звучит виновато:

— Я… наложила на нее Империо, чтобы она достала нужную мне книгу из Лютного переулка, так что она и со мной не особенно разговаривает. Конечно, Северуса это задело — я понимаю. Учитывая их отношения, ее замкнутость и мое заточение тут. Оно проходит не так, как Северусу бы хотелось.

Регулус вспоминает восторженный взгляд Северуса, которым он провожал Лили в школе в Большом зале.

— Вы были друзьями.

— Вы с Сириусом были врагами, — замечает Лили холодно. — Времена меняются, и мы с тобой сидим за одним столом. Все, что существовало раньше, исчезло. Приходится писать историю заново, и в этот раз я ее напишу не своей кровью.

Регулус с сомнением качает головой. И ему тоже хочется, чтобы Лорд исчез, но сначала нужно понять, как до него добраться. Лили — что раскаленный уголь, ему придется ее остудить, придется рассказать про медальон. Воспоминание о медальоне вызывает у него странное, неприятное ощущение, и на секунду все вокруг его раздражает: самоуверенная Лили, старая кухня, пропахшая пряностями, его дурацкое положение, смерть Марлин — все.

— Ты ведь хочешь, чтобы я помог тебе его уничтожить? — спрашивает он шепотом, и Лили поднимает глаза. — Ты понимаешь, что это практически невозможно?

— Практически, — подмечает Лили ядовито. — Значит, шанс все-таки есть. Я только боюсь, что если умру, то Гарри попадет к Петунии, я бы ни за что не отдала ей ребенка. Она… деревянная. Никогда не умела понимать чувства других.

Регулус задумчиво постукивает пальцами по столу. Он и сам совсем недавно начал смотреть на мир со стороны других людей. В этот момент у него появляется мечта: чтобы мать и Сириус хоть однажды улыбнулись друг другу.

Северус

Он шагает по замерзшей грязи в тусклом свете утра. Субботнее утро — самое тихое в окрестностях Хогвартса, даже над хижиной Хагрида еще не вьется дымок, хотя на часах почти восемь утра. Северус привык вставать рано, хотя ложится после полуночи: так легче думается.

Правильно ли он поступает, вороша прошлое, да еще без разрешения матери? И втягивает в это Мэри. Но ему нужно чем-то занять голову, чтобы не думать о Лили — о той Лили, которую он видит перед собой. Все его нутро еще отрицает, что она может быть такой отчаянной и непримиримой.

Мэри, закутанная в теплый плащ с капюшоном, ждет его в стороне от «Сладкого королевства», в начале маленькой улочки. Северус едва заметно кивает, не подавая вида, что узнает ее, и они оба тут же трансгрессируют в Лондон.

— Час пик, — Мэри скидывает капюшон, натянуто улыбаясь. — Как хорошо, что нам не нужно каждый день ездить через полгорода на работу.

Северус усмехается. Ему вообще не нужно никуда ехать, так что работа в школе имеет свои маленькие преимущества. Он смотрит на Мэри искоса: ее волосы рассыпаны по плечам, губы плотно сжаты. Зачем она идет вместе с ним? И он снова вспоминает слова Лили о том, что когда-то нравился Мэри. Непонятно, хочется ли ему нравиться ей сейчас. Нет, не так: может ли он сейчас хоть кому-то нравиться?

— Интересный дом, — произносит шепотом Мэри, когда они заворачивают на нужную улицу и останавливаются напротив нужных ворот.

Северус молча рассматривает здание: двухэтажное, выкрашенное темно-синей краской, облупившейся на всех углах, с бело-серым крыльцом и с большими окнами на первом этаже. Ничего примечательного, но значительно лучше и точно больше, чем домик-заморыш в Паучьем Тупике. Кроме того, вокруг дома разбит сад: почти погибший, со скрюченными яблонями и травой по колено, но все-таки сад. В Паучьем Тупике у них никакого сада и быть не могло.

Северус отчего-то ясно представляет себе мать на этом крыльце: нерешительную, ненужную, далекую от всех. И он уверенно толкает калитку от себя. Мэри идет следом, засунув руку в карман, где точно лежит палочка: на всякий случай.

Они поднимаются по ступеням и касаются двери: та открывается легко — обычной «Алохоморой», и они оба, войдя в холл, вдыхают запах старого дерева, пыли и книг.

— Может быть, она все-таки умерла? — шепчет Мэри за его спиной, и Северусу вдруг хочется сказать ей спасибо за то, что она сейчас здесь. — А книга старая и неисправленная.

— Книги по родословным зачарованы специальной магией, — отзывается он. — Мне рассказывал Лорд, еще очень давно. В книгах сразу появляется вся информация, о смерти или о рождении. Так что ошибки быть не может.

Дверь из холла ведет в большую гостиную с поблескивающими обоями, в которой, в свою очередь, есть две двери, ведущие в разные стороны анфилады комнат. Северус решает повернуть направо, и они оказываются в гостиной поменьше, с камином и потемневшими картинами на стенах. Мэри рассматривает их очень внимательно.

— Твоя мама, — шепчет она, указывая на одну из картин.

Северус разглядывает бледное вытянутое лицо девушки на портрете и черные волосы, зачесанные назад в низкий пучок. Глаза ее смотрят холодно и несколько надменно, но совсем мертво, без желания жить, хотя на вид девушке лет шестнадцать, не больше. Рядом висят другие портреты, не менее холодные и чопорные, за ними — другие.

Мэри тянет его за рукав и ведет вперед, в узкую галерею, стены которой до половины обиты дубовыми панелями, а наверху — еще портреты. Не выдержав, Северус останавливается посередине.

— Тысяча шестьсот пятый, — произносит он негромко. — Это шутка какая-то?

Мэри пожимает плечами, и они оба выходят в маленькую комнату, из которой наверх ведет лестница с толстыми перилами.

— Марта? — спрашивает скрипучий голос, как только они оказываются на верхнем пролете.

Мэри входит в комнату первая, Северус чуть отстает, касаясь груди рукой. Сердце бьется сильно и тяжело, и на мгновение у него кружится голова. Да, сейчас бы Темный Лорд вытащил из него любую информацию: он чувствует, что не в силах закрываться, что вся его душа открылась и ждет чего-то, чего и он сам не знает.

— Меня зовут Мэри. Мэри Макдональд. А это Северус.

Женщина, сидящая в кресле у окна, затянутого тюлем, с трудом поворачивается к ним, и кресло поворачивается вместе с ней. Северус сразу понимает: она не может ходить. Вот зачем ей загадочная Марта. Он жадно рассматривает ее высохшее желтоватое лицо, напоминающее материнское: те же поджатые губы, как и у мамы, как и у него самого, те же черные ледяные глаза. Она одета просто и строго: белая блузка с кружевным воротником, украшенным зеленой брошью, и темная свободная юбка.

И женщина, кажется, тоже видит в нем частицу себя, отчего ее лицо покрывается красными пятнами.

— Северус Снейп, я полагаю. Или Северус Принц?

— Снейп, — отвечает он дерзко, краем глаза замечая, что Мэри отходит в сторону к шкафчику с какими-то тарелками, не влезая в разговор. — Вас, кажется, зовут Присцилла.

— Глупый мальчишка, — отвечает женщина холодно, не сводя с него глаз. — Ты все делаешь неправильно. Ты видел дом изнутри, когда поднимался сюда? Эйлин всегда было наплевать, Джозефу — подавно. Мой муж умер, не выдержав забвения, а я осталась тут, посреди разрушения. Но ты, мальчишка, ты мог все исправить. Ты вступил в ряды людей, которые могли напомнить магическому обществу, что Принцы еще живы, но потом свернул с пути. Поэтому я не хотела тебя знать ни тогда, ни потом. Впрочем, может быть, еще не слишком поздно?

Северус оглядывается на Мэри, и та, не отрываясь от блюдец с узорами, делает круглые глаза. Ему почему-то хочется засмеяться. Изо всех сил. На весь дом.

— О чем вы говорите?

Присцилла еще сильней поджимает губы.

— Принцы — английский род волшебников. Мы, так скажем, никогда не были особенно богаты или известны, но топчем землю давно. До Блэков, Малфоев, Лестрейнджей нам далеко, мы изначально застряли посередине, не двигаясь ни наверх, ни вниз. Главное, что у нас было — чистота крови. Теперь и этого не осталось, потому что Эйлин сбежала отсюда с каким-то магглом, которого даже не любила. Ты полукровка, и это унизительно. Впрочем, опять — середина…

Она начинает кашлять — так сильно, что ему становится страшно. Мэри быстро наклоняется к ней, и Присцилла дрожащими пальцами указывает на флакон из темного стекла, стоящий на подоконнике.

— Медленно умираю, — сообщает Присцилла равнодушно, расправляя старческие плечи.

— Откуда вы знаете, что моя мать не любила отца? — у Северуса холодеют кончики пальцев.

— О, она никого особенно не любила. Только свое одиночество и независимость, — Присцилла трогает горло рукой. — Знаю, что у нее жизнь не сложилась — я этому рада, хотя ты и не поймешь. Если ты в нее — никогда не поймешь. Себя мне жаль — умираю в умирающем доме.

Северус продолжает ее разглядывать: властная, жесткая женщина, помешанная на имени и чистоте крови. Но есть в ней что-то ускользающее, что-то неуловимое, что хочется узнать. Не все так просто, каким кажется на первый взгляд — этот урок он давно усвоил.

— Вы сломали матери жизнь, — начинает он негромко, но Присцилла морщится.

— Она сама сломала ее, — заявляет она спокойно. — Ты мальчишка еще и ничего не понимаешь. Если ты собираешься выговаривать мне за мать — можешь убираться, я и так не долго протяну.

Северус пожимает плечами и поворачивается к дверям. Мэри, сложив руки за спину, повторяет его движение. Уже у самых лакированных створок скрипучий голос догоняет их, как волна прилива:

— Ты больше похож на меня, мальчишка. Захочешь вернуться — пришли сову. Твой Темный Лорд одобрит возвращение к чистым корням, можешь не бояться.

Ни Северус, ни Мэри не оборачиваются. Они торопливо спускаются по лестнице, проходят сквозь анфиладу и с наслаждением вдыхают свежий лондонский ветер, оказавшись на крыльце.

Регулус

Лили, с забранными в хвост волосами, устраивается напротив него и достает самую первую книгу из стопки «Темные искусства».

— Не пригодится, это школьный уровень, — замечает Регулус, и огонек в глазах Лили быстро гаснет. — Даже в Запретной секции не такие уж серьезные книги, хотя кое-что интересное там было.

— Как думаешь, почему Дамблдор расправился с Гриндевальдом, но не может покончить с Реддлом? — Лили проводит пальцем по золотому корешку. — У меня подозрение, что он кое-что знает.

Регулус достает из кармана медальон и молча протягивает Лили, потом рассказывает ей все, что случилось в пещере. Она слушает жадно, вертя медальон в руках, и пытается открыть.

— Он не открывается, — произносит Регулус немножко нервно, и ему неприятно, что пальцы Лили касаются золотой поверхности. — Я пробовал. Он словно намертво запечатан, даже не Коллопортусом, а не знаю, чем. Темной магией, скорее всего.

Лили кладет медальон на стол и задумчиво кусает губы.

— Зачем ему понадобился медальон? Что в нем может быть спрятано?

— Возможно, в нем спрятана какая-то сила, которая освобождается при произнесении нужного заклинания? — Регулус кладет медальон в центр стола. — Что-то вроде запасного оружия, если начинаешь проигрывать. Но тогда непонятно, зачем прятать его в пещере под охраной инферналов. Нет, я уверен, что это личное.

Лили щурится, пристально глядя на медальон.

— Нам нужно его открыть.

— Нет, — мягко отрицает Регулус. — Сначала нам нужно понять, что может быть внутри. Вдруг это проклятие? Ты же не хочешь, чтобы Гарри отправился к Петунии.

Лили сердито поджимает губы, но не возражает, и Регулус тихонечко выдыхает, отвернувшись. Ребенок — единственное, что сдерживает безудержное желание Лили выйти против Лорда один на один.

— Все твои книги никуда не годятся, — Регулус пробегает глазами по корешкам. — Кроме «Истории Темных искусств», там можно почитать о попытках разных магов экспериментировать с магией, но большего там не найти. Энциклопедия по травам не пригодится. Можно посмотреть справочник всех темномагических заклинаний, но ведь Лорд мог изобрести и свое.

— Как Северус, — бормочет себе под нос Лили и заправляет прядь волос за ухо. — Он тоже выдумывал в школе. Одно — смертельное.

— Сектумсемпра, я знаю. Его фирменное заклинание, — Регулус вспоминает мертвую крысу, исполосованную глубокими порезами. — Даже Лорд был впечатлен. Правда, на людях это заклинание так никто и не попробовал.

Лили смотрит на него недоверчиво и одновременно с подозрением.

— Хочешь сказать, что Северус никогда не убивал?

— Кажется, нет, но я могу ошибаться. Еще в самом начале он участвовал в нападениях на магглов, но почти сразу же нашел свое место у Лорда: он шпионил. Собственно, он делает это и сейчас, теперь на две стороны, и делает превосходно, хотя и сражается он отлично, если верить Пожирателям.

Регулус не придает значения, что глаза Лили темнеют и загораются гневом. Она быстро отворачивается и нетерпеливо переспрашивает:

— Шпионил?

— Да, собирал информацию, — Регулус кивает, еще раз пробегая стопку учебников глазами. — У него всегда это получалось хорошо, и Лорд был доволен подробными новостями. Северус не пропускал ни одного слуха, и Лорд был и остается в курсе дел. Правда, наверное, сейчас он знает не все… Слушай, давай начнем с перечня волшебников и списка заклинаний. Но этого будет недостаточно, нам нужны серьезные книги. Мэри согласилась помочь?

Лили отвечает не сразу. В горле у нее словно что-то булькает и хрипит, а потом облекается в слова:

— Она не откажет, я уверена. Мэри слишком добра, чтобы отказаться спасать мир.

Мэри

Северус сидит за круглым кухонным столом с каменным выражением лица, потом закрывает его руками. Мэри возится с чайником и чашками, убирает тарелки с сушилки в шкаф и старается дышать тихонько.

— Сядь, — тихо произносит он наконец, придвигая к себе чашку, и Мэри садится напротив. — Чай мятный?

— Да.

— Хорошо. Можно было бы еще добавить ромашки или зверобоя. Я потом принесу, — голос у него слегка вибрирует. — Дьявольская штука жизнь, конечно. Думаешь, ты знаешь человека, а потом все идет мантикоре под хвост.

Мэри понимающе усмехается. Она тоже считала, что влюбилась взаимно и знала человека, который смотрел на нее по утрам с восхищением. Она таскала завтраки в кровать, отдавала всю себя, а потом, однажды, просто обнаружила пустую квартиру.

Можно оставаться спокойной, можно держать себя в руках, улыбаться, но довериться еще раз — очень сложно.

И она сочувствующе, не думая, кладет ладонь поверх его руки. Северус переводит на нее тяжелый взгляд, но не отнимает руку.

— Странно, — произносит он тихо. — Не думал, что кто-нибудь пойдет со мной туда.

Мэри дергает плечом и тянется к печенью.

— Хочешь увидеть ее еще раз?

— Не знаю, — видно, что ему хочется сказать что-то еще, но он не привык делиться. — Я не умею разговаривать на личные темы, Мэри. Привык, что это опасно. А сейчас я плохо представляю, что нужно делать дальше.

— Ничего. Пока — ничего, — произносит она задумчиво. — Просто обдумай это, пропусти через себя. Я когда-то поняла, что правда других людей может идти вразрез с моей, но не быть от этого неправильной. Не самое приятное ощущение, потому что всегда хочется, чтобы ты был прав, а другие — не правы. Но так только в детстве бывает, когда отбирают конфеты.

Северус молча выпивает чай. Конечно, он ничего не расскажет — она не Лили, а так, случайный спутник и нежелательный свидетель такой откровенной сцены. Теперь, наверное, он будет ее избегать.

В комнате бабушки раздается грохот и стук, и Мэри устало трет виски. Опять приступ агрессии! Мунго не шевелится, чтобы выдавать лекарство чаще, выплаты за несчастный случай задерживаются, а от зарплаты осталось совсем немного. Нужно как-то дотянуть до конца месяца.

— Прости, но мне нужно к ней, — Мэри поднимается и достает с полки пузырек с лекарством. — Завтра увидимся, ладно?

Северус тоже поднимается, смотря на нее нерешительно.

— Я могу помочь.

И тогда у нее сдавливает сердце. Помочь! Он просто хочет отдать долг за то, что она побывала с ним в том заброшенном доме. И потом — увидеть бабушку в таком состоянии, беспомощную, агрессивную и одновременно напуганную, хотя она была в свое время одной из лучших в отделе ликвидации?

— Спасибо, я справлюсь, — она отвечает более резко, чем нужно. — До завтра.

У всех у них — у нее, у Лили, у Северуса — нетерпеливые раненые сердца. И каждый пытается справиться с нетерпением.

Взяв палочку и пузырек с лекарством, Мэри пересекает гостиную и подходит к спальне бабушки. Снова вспоминаются уютные вечера на кухоньке и разговоры по душам. А еще есть мама, которая последний раз присылала сову только на Рождество. Везет людям вроде нее и Кеттлберна, которые умеют быть счастливы даже с драконами.

Северус

Он сидит на корточках перед камином и ворошит красноватые угли. У каждого своя правда? Может быть, лет в сорок он научится воспринимать мир иначе. В двадцать один кажется, что он стоит в толпе, и каждый из этой толпы ему чужой. Мать всегда была рядом, и он чувствовал, что она понимает его. Он же не всегда понимал ее: отношения с отцом, ее смирение в скандалах, терпение, полунищая жизнь и нежелание из нее выбраться — но все же мать была на его стороне.

Теперь и это рухнуло. Должно было рухнуть раньше, если бы он только начал разбираться раньше в истории семьи.

Лицо той женщины с седыми волосами — Присциллы — всплывает перед глазами. Да, у них есть общее. Северус ворошит угли — и они на мгновение вспыхивают красным светом. О, он мог бы заставить всех помнить о Принцах, если бы встретился с этой безумной старухой лет на пять раньше. Он бы стал чем-нибудь вроде Беллатрисы, поселился бы в том доме и даже купил бы себе домового эльфа. Убивал бы магглов. Его бы, того Северуса, ничуть не тронула бы ни смерть Лили, ни смерть Гарри.

На секунду он представляет себе такого себя: высокого, в черном плаще с серебряной брошью, обязательно красивого, гордого и безжалостного.

А потом в дверь раздается тихий стук, и на пороге появляется Мэри.

— Ты разве не занята? — спрашивает он холодно, и за этот холод ему тут же становится стыдно. Она не обязана просить его помощи.

Щеки Мэри едва заметно бледнеют, и Северус мысленно чертыхается, впуская ее в кабинет. Она снимает мантию и вешает ее на ближайший стул, потом наклоняется к углям.

— Прохладно, — говорит она невозмутимо и взмахом палочки отправляет несколько поленьев в камин. — Если не возражаешь. На улице дурацкая метель.

Северус садится рядом с ней на жесткий ковер у решетки и шумно выдыхает. Лицо Мэри задумчиво — и свежо. В школе она казалась ему то слишком обычной, то слишком загадочной, а теперь выглядит как маяк в виде цветка на далеком острове, а его несет куда-то вперед в холодной воде.

— Нужно было принять твою помощь, — произносит она после долгого молчания. — Я тебя обидела?

— Нет.

— Я думала, ты предлагаешь помощь взамен одолженной.

— Нет.

Разгораясь, огонь все ярче выхватывает лицо и волосы Мэри из сумрака кабинета. И в ее болотных глазах — отчаяние. Прежде он его не видел.

— Наши жизни похожи, — говорит она торопливо, словно боясь остановиться. — Думаю, будет правильней держаться вместе. Я тоже потеряна в этой жизни, Северус. Иногда мне кажется, что я стою одна посреди толпы, и все смотрят мимо меня.

И она склоняет голову, как поникший гиацинт. На болоте такие цветут — водные гиацинты.

— Держаться вместе только потому, что похожи? — Северус приподнимает брови. — Знаешь, так и у Лорда могут найтись сочувствующие. Приютский ребенок, жестокий отец и прочая ерунда. Похожесть — плохое притяжение.

Мэри обхватывает колени руками.

— Тогда что?

— Лили сказала мне, что когда-то тебе был симпатичен мальчишка с растрепанными волосами, — Северус отправляет в огонь еще одно полено. — Вот это вполне бы сгодилось для сегодняшнего вечера.

Мэри вздрагивает, словно от холода, потом поворачивает к нему лицо.

— Может быть, поэтому я и хотела, чтобы ты ушел? Больно открывать свои слабые места перед людьми, на которых не плевать. Мне была неприятна мысль, что ты увидишь близкого мне человека вот таким — беспомощным.

— Может быть, — Северус повторяет ее жест, обхватывая колени руками. — Отвратительно, что теперь ничего нельзя сказать наверняка. У меня в голове маггловская карусель с одной черной лошадью, все крутится и крутится, и не остановить.

Мэри тихонечко смеется.

— А можно прокатиться?

— Пожалуйста, — отвечает он насмешливо.

И они остаются сидеть у горящего камина, почти касаясь рукавами друг друга.