Лед и Пламень (гет)

Винтерфелл — ДЖОН​

Джон вышел из Большого зала одним из последних. Никого не замечая, он прошел до самого входа в крипту, но у стороживших ее каменных волков замер. Он хотел хоть ненадолго остаться наедине со своими мыслями, но сообразил, что в тишине подземелий будет думать вовсе не о том, о чем следовало.

Потоптавшись на месте, Джон направился в богорощу.

— …даже если не хотят, — услышал он голос Сансы.

Не удержавшись, Джон улыбнулся, взглянув на огненно-рыжие волосы сестры. Сейчас сестра чувствовала себя в своей стихии, и мужчина в который раз подивился тому, как сильно переменилась девушка.

«И не переменилась вовсе, — поправил он себя. — Повзрослела».

Девочка из его воспоминаний растеряла защищавшие ее иллюзии, через многое прошла, но все равно в чем-то осталась той самой Сансой, которую он помнил. Джон не спрашивал, как она жила эти годы, зная, что сестре будет больно говорить об этом, но видел, что время оставило свой отпечаток.

Еще раз взглянув на сестру, Джон пошел дальше. Сейчас ему требовалось немного покоя, а заботы на себя возьмут другие.

То ли из-за прибывших жриц, то ли просто давая обитателям Винтерфелла передышку, но метель утихла. Снег продолжал падать, но теперь хотя бы это не мешало людям довершать последние приготовления.

В отдалении слышался мерный стук — это топоры раз за разом впивались в стволы деревьев в Волчьем лесу. Поредел лес и с северной стороны Винтерфелла. Теперь вдоль Королевского тракта из снега торчали лишь пеньки. Ланшафт менялся.

— Если бы отца не казнили, и он вернулся бы сейчас домой, то не узнал бы Север, не узнал бы Винтерфелл, — с грустью сказал сам себе Джон.

Не переменилась лишь богороща, пусть землю, пруд, кроны страж-деревьев и даже сердцедерева укрывал снег. Последний раз Джон был здесь перед отъездом на Стену, хотя в мыслях никогда не забывал о богах. Его богах. Богах его предков.

Пройдет день или два, и им всем, всем живым предстоит столкнуться с армией мертвых. И теперь на стороне этой армии есть еще и дракон, который смог разрушить Стену.

Особенно беспокоил Джона именно дракон. И именно о нем мужчине предстояло говорить со своими союзниками и вассалами на, возможно, последнем совете.

Узнав новости, постепенно крепость покидали те, кто мог лишь мешать во время битвы: старики, маленькие дети. Но ни у кого и в мыслях не было предложения отступать на юг, будто все понимали — падет Винтерфелл, падет Север. Если Север не выдержит, если армия мертвых пройдет дальше, то уже никто ее не остановит.

— Мы — щит, что охраняет царство людей, — прошептал Джон, стряхивая с ветки комок снега.

Именно так.

Не стало Стены. И Ночной Дозор более не существует. И он не дозорный. Но Север — его дом. И он не может отступить. Как не могут отступить и другие.

Джон смело признался себе в страхе. Но не перед смертью. Не она его страшила. Однажды он уже умирал. Нет. Он боялся вновь совершить ошибку и подвести других.

— Как бы поступил отец? — спросил он себя.

Джон вздохнул. Он сделал нелегкий выбор. И отступать уже поздно. Он не может подвести свой народ. Не может подвести предков.

«Ты не носишь моего имени, но в тебе моя кровь», — сказал ему отец, когда они виделись в последний раз.

Старки. Старки защищали эти земли тысячелетиями.

Но…

Как же давно Джон сам себя приучил к тому, что он не Старк, хотя всегда хотел носить эту фамилию.

Его народ доверил Джону вести их. И он не мог отступить.

А ведь, казалось бы, всего несколько лет назад он был совсем мальчишкой…

Глупым парнишкой, вступившим в Дозор, мечтавшим о славе и подвигах во благо Семи Королевств.

Все эти годы он провел в сражениях. Он бился, когтями и зубами вырывая свою жизнь и жизнь других из лап смерти. И вырвался даже после того, как холодная сталь остановила биение сердца.

— Возможно, в этот раз мне не уйти от смерти, — спокойно признался Джон. Умирать не страшно, страшно жить. Жить, боясь за других. Переживая за неверно принятые решения. Жить и ждать…

Под чардревом в кресле замер Бран. Сэм с книгой пристроился на свернутом куске меха на одном из камней у корней дерева.

— Джон, — повернув голову, бесцветным голосом поприветствовал его брат.

Сэм улыбнулся и перевернул страницу книги. В последние дни Сэм все время был при Бране, но Джону не хватало времени, чтобы поговорить с другом.

— Мне нужно поговорить с тобой, — все так же бесцветно сказал Бран, глядя на Джона.

Джон на миг перевел взгляд на Сэма, а после спросил брата:

— О чем?

— Я постараюсь помочь вам, — тихо и очень спокойно произнес Бран. — С драконом. Но вряд ли я смогу дать тебе более одного шанса, поэтому не упусти его.

— О чем ты? — нахмурился Джон.

— Я давно это понял, — отрешенно признался юноша. — Не сразу, но понял. Знаешь, как Ходор стал таким, каким мы все его помнили?

Джон не ответил, но Бран и не ждал этого:

— Мы были за Стеной, за нами пришел Король Ночи, а я находился в видении... Я видел Винтерфелл тех времен, когда отец был еще ребенком. И твоя мать... Тетя Лианна прискакала во двор на коне... Нам угрожала опасность, а я застрял в видении. Я смог вселиться в Ходора… Уиллиса… тогда он был еще Уиллисом… чтобы помочь нам выжить в настоящем, и так изменил одного человека. Свел его с ума в прошлом… На миг дав ему увидеть мир глазами Ходора из настоящего... — Бран говорил тихо и отрешенно, глядя на чардрево. — Я... Трехглазый Ворон говорил мне, что чернила высохли. Что все события уже произошли и повлиять можно лишь на настоящее, на историю, которая пишется прямо сейчас.

— Ты собираешься… вселиться в Короля Ночи? — понял Джон.

Бран кивнул.

— У меня еще не так много сил, мне постоянно не хватает времени, но ничего не поделаешь. — Он печально улыбнулся. — Я должен это сделать, чтобы через него подчинить дракона.

— В чем дело? — спросил Джон, заметив печаль в глазах брата.

— А ты еще не понял? — спросил юноша. — Я не могу не попытаться подчинить себе сознание Короля Ночи, чтобы вы могли победить в нынешней войне. Я знаю, что должен это сделать.

— Почему?

— Потому что прошлое уже свершилось, — ответил Бран. — Потому что я знаю, что уже сделал это.

Джон на миг нахмурился, а потом, заглянув в глаза брата, с ужасом осознал то, о чем говорил Бран.

— Иных создали Дети Леса, чтобы бороться против Первых Людей, — прошептал Бран. — Они пронзили сердце человека осколком драконьего стекла, поэтому Короля Ночи не так просто убить. Нужно разрушить камень в его груди. Огонь и драконье стекло против него бессильны. Но первый Иной был совсем не таким, каким мы знаем Иных. Совсем не таким, каким его описывала старая Нэн в своих историях. Если бы не я, Иные так и остались бы верными воинами Детям Леса. Король Ночи не сошел бы с ума, не стал бы создавать других Иных, таких же безумных, как он сам, а те не стали бы убивать своих создателей, не стали бы убивать всех людей... не случилось бы Долгой Ночи, не гибли бы тысячи людей... Не было бы нужды возводить Стену, и люди к северу от Стены были бы частью народа и не терпели бы презрительного именования одичалыми. Не было бы Белых Ходоков, готовых убивать все и вся. И нынешней войны не было бы, Джон.

Мужчина сглотнул, осознавая слова брата.

— Ничего этого не было бы, — прошептал Бран и посмотрел в глаза собеседнику.

— Бран...

— Изменить прошлое нельзя, — продолжил юноша. — Все то, что случилось, уже есть и таковым останется. Ты должен использовать этот шанс, Джон. Сэмвелл.

Сэм виновато взглянул на друга, встал, зажал книгу под мышкой и, ухватившись за спинку кресла Брана, начал толкать его прочь.

— Почему вы не рассказали ему всего? — спросил Сэм, когда они оказались на достаточно большом расстоянии, и Джон не мог их услышать.

— Ему не стоит знать, — признался Бран. — У Джона должна быть решимость и его не должны отвлекать сомнения. Изо дня в день я заглядывал в прошлое, я смотрел его десятки раз, я учился и учил, показывал, смотрел тысячью глаз и одним, готовясь к этому бою, но Король Ночи очень силен. Я сделал все, что только мог, чтобы нынешние события сложились именно так, как сейчас. Я свел все к этому мигу, пытаясь расплатиться за то, чего еще не совершил. И второго шанса не будет. Ни у кого из нас.

Винтерфелл — ТИРИОН И ДАВОС​

— Вы были контрабандистом, Давос, — обратился к собеседнику Тирион, глядя, как небо становится все темнее и темнее, хотя снег перестал посыпать Винтерфелл с обычной северной злобностью. Плащ из медвежьей шкуры не оставлял лазейки холоду, но давил на плечи карлика почти также, как предчувствие беды. — Потом стали рыцарем и верным советником Станниса. А теперь служите Джону Сноу. Почему?

Сир Давос на миг оторвал взгляд от постройки помоста из дров и хвороста. Этот приказ Сиворт отдал сам, не дожидаясь слова от Короля.

— Когда-то я выбрал служение Станнису, потому что видел в нем благородного и верного своему слову лидера, — признался мужчина, пристраивая короткопалую руку на рукоять кинжала. — Тогда я был уверен, что нет никого честнее и справедливее. И так было. Все, что я имел, я получил от него. И я верил в него… Я не виню кого-либо, но тогда, при штурме, в Черноводной, я потерял сына. — Тирион взглянул на собеседника, но тот предпочитал смотреть на будущий костер. — Я никого не винил и не виню за это. Теперь… Тогда я считал виноватой Красную Жрицу. Но не Станниса. Он был хороший, умный. Благодаря Станнису мой сын получил все то, чего не имел я. Мой сын мог стать настоящим рыцарем однажды. Но он был в чем-то схож со Станнисом. Упрям. И, как Станнис, не хотел признавать ошибки. Не видел их.

Сир Давос помолчал.

— Но Станнис перестал быть моим Королем не тогда, а в тот миг, когда предал свою дочь огню, — с горечью произнес мужчина. — Я верил в него. Я верил в то, что он — истинный Король. Но разве таков истинный Король? Принцесса Ширен была милым несчастным ребенком…

Тирион вздохнул, улавливая недосказанное.

«Мы все здесь… Все мы в чем-то или ком-то разочарованные люди, — подумал он. — Одиночки».

Десница Королевы вздохнул и взглянул на небо.

«Для меня все началось здесь, и здесь может закончится».

За эти годы многое переменилось, сам Винтерфелл успел на время сменить владельцев, в итоге вернувшись к Старкам, но сам дух этого места остался прежним. Не повлиял на него ни огонь, ни чужаки. Вернувшись сюда теперь, Тирион чувствовал себя в этой крепости так же, как и в первый раз.

А ведь и сам Тирион изменился…

Когда-то он отправился на Север лишь потому, что привык смело смотреть в глаза тем, кто его ненавидит. Он знал, что сестра его терпеть не может, что Старки его недолюбливают. И что все кругом смотрят на него одинаково. Он карлик. И Ланнистер. Ланнистер на Севере.

Тирион ехал в Винтерфелл, заранее готовясь к волнам презрения. Он знал каждую из пород людей, которую ему предстояло встретить. Знать, что будет презирать его, но не скажет и слова… Челядь, что будет посмеиваться за его спиной… Шлюх, что увидят лишь его золото… Всюду все было одинаково, разве что на Севере Ланнистеров ненавидели куда больше, чем в иных землях.

Думая о том времени, Тирион мог честно признать, что, случись ему шанс все изменить, повторил бы ту поездку. Пусть бы ему и пришлось вновь побыть в плену у Лизы Аррен.

«Из-за Старков, — решил Тирион, но тут же изменил свое мнение: — Из-за людей, которых я встретил в доме Старков».

Впервые столкнувшись с Джоном Сноу и узнав, кто он такой, Тирион решил сознательно его спровоцировать. Уж ему-то было известно, как людей задевает, если их ткнуть в самое больное место. Они отвечают. Всегда отвечают. Оскаливаются, как волчата, не осознавая, что их дразнят.

Тирион надеялся так подзадорить себя. Он знал все шутки о карликах, ведь слушал их всю свою жизнь, но ему требовалось подготовить себя к целой ночи с почти врагами.

Но Джон Сноу не оскалился. Обиделся, но не ответил.

Теперь Тирион не мог не вспоминать те несколько минут с благодарностью. В конце концов, он встречал не так много людей, кто не презирал его за то, что Тирион не мог изменить.

Дорога до Стены и время на Стене Тирион так же вспоминал с долей благодарности. Пусть случайно, но в его жизни появился почти друг. Кто-то, кто видел в нем не только карлика и Ланнистера. Таких людей всегда было мало…

С тех пор все, что Тирион делал для Старков, — на сколько это было возможно по отношению к врагам, — десница рассматривал с точки зрения того, что эта семья — семья его друга. Пусть и не осознанно, но где-то на задворках разума всегда маячил образ мальчишки в черном.

Был бы он так добр к Сансе Старк и рассмотрел бы в ней сильную личность, если бы не знакомство с одним Старком, который его не презирал? Уважал бы он память Нэда Старка, если бы тот не был отцом мальчишки? Испытывал бы Тирион уважение к Роббу Старку, как к противнику, если бы не его брат?

Эта семья была великой, древней, но могла остаться всего лишь одной семьей из многих в глазах Тириона.

«И вот теперь я снова здесь, — подумал карлик, высматривая далеко, на другой стороне огромного поля, в паре миль от крепости невысокий заслон из поваленных деревьев, тянувшийся с запада на восток насколько хватало глаз. — И завершиться для меня все тоже может здесь…»

Тирион помнил, что правление Роберта повисло на волоске в тот миг, когда Джон Аррен обнаружил происхождение Джоффри и был отравлен, чтобы скрыть это. Но сам Тирион осознал, что в Семи Королевствах что-то назревает не в столице, а уже в Винтерфелле. Он почувствовал это, узнав о падении Брандона Старка. Будто что-то кольнуло тогда Тириона, но он привычно отмахнулся от тревожной мысли. Теперь тот миг казался ему переломным.

— Переживем ли мы эту зиму? — спросил он сира Давоса.

— Кто знает? — пожал плечами Луковый Рыцарь. — Но бежать некуда. От этой зимы не убежать.

С этим Тирион не мог не согласиться.

Винтерфелл — ДЕЙНЕРИС​

— Это довольно холодная страна, — с дипломатичной улыбкой прошептала Миссандея, помогая Дейнерис сменить наряд на более теплый.

— Верно, — с нервной улыбкой отозвалась Дени и на миг замерла, пытаясь разобраться в непривычных ощущениях. То ли сшитый еще на Драконьем Камне наряд сидел плохо, то ли с ее телом произошли какие-то изменения?

Первое же и самое логичное объяснение Дейнерис отмела, как невозможное и сама же над собой с грустью посмеялась.

«Это невозможно, — подумала она с горечью. — Я хочу этого, но такого просто не может быть».

За дверью послышались громкие голоса дотракийцев, охранявших покой Королевы. Удивившись, Дени выглянула из покоев и обнаружила, что ее люди пытаются преградить дорогу огромному белому лютоволку.

— Ой, — выдохнула позади Миссандея, рассматривая зверя так близко.

— Все нормально, — предупредила Дени кровников и приблизилась к зверю, полностью уверенная, что Призрак ее не тронет.

Лютоволк долго смотрел ей в глаза, а потом потянулся и обнюхал протянутую к нему ладонь.

— Про лютоволков говорили тоже самое, что и про драконов, — прошептала Миссандея. — Говорили, что эти звери исчезли много сотен лет назад.

Дени улыбнулась и осторожно погладила густую белую шерсть на шее волка, отмечая, что тот следит за ней с почти человеческим интересом. Внезапно зверь развернулся и отправился прочь, но у лестницы остановился и повернул голову, будто приглашая девушку следовать за собой.

— Миссандея, принеси мой плащ, — велела Дейнерис.

— Ваше величество, — пробормотала советница, но принесла требуемое.

— Все будет хорошо, — убежденно сказала ей Дени и не велела дотракийцам следовать за собой. — Рядом с таким зверем мне не грозит опасность.

Во дворе Дейнерис нагнала волка и хотела было пойти рядом, но лютоволк увернулся из-под ее руки и потрусил вперед.

Через некоторое время Дени сообразила, что волк ведет ее в богорощу, и на несколько секунд замерла, раздумывая над тем, стоит ли ей входить под кроны старых дубов, елей, страж-деревьев и приближаться к чардреву.

Она видела его крону издали, но с момента прибытия в Винтерфелл не задумывалась над тем, чтобы взглянуть на дерево ближе.

Секунду посомневавшись, Дени вошла в огороженную каменными стенами богорощу. Она шла медленно, разглядывая кряжистые старые деревья, нетронутый снег и кое-где выступающие из-под снега камни.

Снегопад окончательно стих, успев замести любые следы, так что в ускользающем свете дня Дени могла отчетливо различить отпечатки крупных волчьих лап. Следуя за волком, девушка наконец увидела его — чардрево.

Массивное, разлапистое, оно возвышалось над всеми деревьями, а его ветви раздвигали себе место среди других крон. Белоснежный ствол сиял под корочкой снега, а красные, как кровь, листья едва шевелились от легкого ветерка, наполняя воздух тихим шепотом.

Как и все Таргариены до нее, Дени получила имя в свете Семерых, но, как и ее предки, не особо цеплялась за религию, спокойно вознося свои просьбы и одному из ликов Семи, и лошадиному богу дотракийцев. Но о Старых Богах она знала совсем немного.

Подойдя ближе, Дени с опаской взглянула на вырезанный на стволе лик, из закрытых глазниц которого спускались капельки застывшего красного сока. Спустя секунду ей почудилось, что она видит и второе лицо, но со вздохом сообразила, что смотрит на Джона.

Мужчина прислонился к широким ветвям, снег припорошил его одежду сделав черный плащ и темный мех не такими приметными, прикрыл снежинками волосы и осел на ресницах.

Шагнув ближе, Дени осторожно протянула руку и кончиками пальцев тронула щеку Джона. Он открыл глаза и невидяще взглянул на нее, но потом пришел в себя и чуть улыбнулся. Но улыбка вышла вымученной и ненастоящей.

«Он встревожен не меньше меня», — сообразила Дени.

Джон встряхнулся, избавляясь от налипшего снега, но так и остался стоять под деревом.

— Я никогда не видела чардрев, — призналась Дейнерис. — Живых чардеревьев.

— Здесь их осталось немного, — ответил Джон. — На Севере у каждого замка есть своя богороща с сердцедеревом, но на юге все деревья давно вырубили в угоду Семерым.

«Как странно, — положив ладонь на ствол, подумала девушка. — Дерево не такое холодное. Почти теплое…»

Она подняла голову, всматриваясь в красные листья. Те ответили ей тихим шелестом.

— Почему в вере в Старых Богов нет служителей? — спросила Дени. — У веры в Семерых есть септоны, септы, а молитвы произносят в каменных и деревянных септах.

— Потому что Старым Богам это не нужно, — ответил Джон. — Пред ликом чардрева нельзя солгать.

Он произнес это тихо-тихо, но по коже Дени пробежали мурашки. На миг она ощутила всю силу этого места, почувствовав себя почти так же, как тогда, в пещерах на Драконьем Камне. Не описать словами, но сила, прикоснувшаяся к ней, не вызывала сомнений.

Внезапно Джон притянул ее к себе и обнял. Дейнерис замерла, осознавая то, что он сделал. Но после отбросила все раздумья и обняла его в ответ.

Они стояли близко-близко. И на миг всем своим сердцем Дени ощутила ту щемящую нежность и любовь, которую испытывал к ней Джон. Он обнимал ее крепко, но бережно, ни единым жестом не делая из этих, почти братских объятий объятия возлюбленного, и в этом Дени ощущала так много всего, что не могла не улыбнуться. Ее сердце замирало от такой же нежности и потребности в нем, что девушка не нашла бы слов, способных описать ее чувства.

Безумная страсть согревает, но этот огонь недолог. Любовь же горит ровно и постоянно, даря тепло каждой косточке тела и давая ощущение покоя.

«Всю свою жизнь я куда-то бежала, — подумала Дейнерис. — Даже в чреве матери. Меня увезли на Драконий Камень, а оттуда в Эссос. Я скиталась по свету. И искала дом, в который хотела бы вернуться. Но дом ли я искала? Я просто всегда была одна. Последняя из моего рода. Что может быть ужаснее, чем быть последней?»

«Ты не одна теперь», — будто шепнул ей кто-то, и Дени поверила.

Она не одна. Все верно.

Она прижалась плотнее и вдохнула такой привычный запах кожи, шерсти, железа.

«Так спокойно», — подумала она.

Впереди их всех ждала опасность, но сейчас Дени чувствовала себя чуть увереннее, будто через эти объятия впитывая силы бороться дальше.

Только теперь Дени осознала, что в Вестерос она ехала с совсем иным настроем. Всходя на корабль, девушка знала лишь одно: она одна. Сколько бы у нее ни было друзей, советников, верных солдат и драконов, она одна. Последняя Таргариен. У нее может быть муж, может быть любовь, но не будет детей и ее род некому продолжить. Это злило ее, и на этой злости Дени сделала очень многое.

Сейчас же внезапно оказалось, что она не одинока. И ей есть за что сражаться.

Она не могла найти толковых объяснений этому ощущению, но постепенно то напряжение, которое Дейнерис в себе постоянно поддерживала, ушло.

«Если бы у меня был брат… Если бы у меня был хоть один родич, — подумала Дени. — Если бы Рейгар был жив…»

Она не желала вернуть Визериса, хотя и тосковала по нему. По тому мальчику, каким он был, пока они не повзрослели.

Она помнила, что ей рассказывали о старшем брате, и Дени чудилось, что будь он жив, он бы обнял ее вот так, как Джон, и она могла бы разделить с ним всю тяжесть своей жизни. Они бы вместе несли имя рода, держались бы друг за друга, боролись бы плечо к плечу. И никто бы их не победил.

«У меня нет брата, — с печалью подумала Дени. — Но я нашла того, кто похож на него…»