Братья (гет)

Мистик-Фоллс-Запад

Дом выглядел как обычно. Газета валялась на лужайке, шторы задернуты, гараж закрыт. Серо-пористое небо расчерчено на квадраты облаками. Задрав голову, я вдохнул влажный после дождя воздух, скинул куртку, перекинул ее через плечо и открыл дверь.

Темнота бросилась на меня из коридора и проглотила одним махом. Словно огромная ступня размазала по полу и закатала в персидский ковер, мой любимый ковер.

— Не жалей свечи, Стеф, — пробормотал я и подошел к камину.

Дерево с треском превращалось в угли, я машинально потер кольцо, блестевшее в свете пламени. Ощущение, что кто-то наблюдает за мной, меня не покидало, и я украдкой огляделся, заметил рамки с ветхими фотками, портреты давно умерших Сальваторе, пыльные бутылки бурбона, наш старый диван, купленный, если память мне не изменяет, в начале двадцатых на каком-то аукционе. Бывшие хозяева этой развалюхи разорились в начале Первой мировой, и имущество пустили с молотка.

Но я точно помню, что в пятьдесят третьем я сам вынес его на помойку, а Стефан потом притащил откуда-то новый.

Куда, кстати, делся Стефан?

— Сте-е-ефан. Опять колдуешь над прической? Брось, брат, у тебя есть проблемы посерьезнее. Например, я.

— Ты вернулся, Деймон.

Наверху лестницы, ведущей на второй этаж, стояла…

— Ты чего так вырядилась? Кэролайн устраивает очередную вечеринку в стиле джаз?

— Какой ты грубый, Деймон.

Она медленно шла по ступеням на высоких каблуках, в коротком платье, какие Елена никогда не носила. Она подошла ко мне вплотную и провела ладонью по груди.

— Кэтрин, — протянул я, начиная понимать, что происходит.

— Где ты был, Деймон? Развлекался с шлюшками на Бурбон-стрит? — она демонстративно надула губы.

— Какого черта ты тут делаешь? — я схватил ее за руку и не позволил дотронуться до меня еще раз. Кэтрин вывернулась из захвата и прижалась ко мне.

— Ты знаешь. Ну же, Деймон, поцелуй меня. Или — хочешь? — я сама поцелую. Столько времени прошло, а ты будто и не скучал. А я скучала.

Я через силу ухмыльнулся.

— Какого черта ты тут делаешь, Кэтрин? Ты должна быть…

А правда — где?

Наши губы соприкоснулись, и шепот: «Боже, каким ты стал сексуальным» рассыпался в темноте коридора. Кэтрин порвала на мне футболку и расстегнула ремень, но я вовремя взял себя в руки.

Что-то здесь не так, эта сучка не Кэтрин. Во-первых, Кэтрин нет в Мистик-Фоллс. Во-вторых, она мертва. Совсем.

— Какой сейчас год? — громко спросил я, силясь перекричать шум в башке.

— Мы ждали тебя, брат.

Стефан спустился из спальни следом за Кэтрин. Одетый по моде двадцатых, он на ходу закатывал рукава и вытирал рот. Похоже, обедал кем-то живым.

— Привет, брат, — натянуто ответил я, рассматривая его. Вполне себе настоящий такой Стефан. — Классная прическа.

И тут Стеф крепко обнял меня, похлопал по спине и счастливо рассмеялся — кажется, искренне. С такой улыбкой он встречал меня в детстве.

— Наконец-то ты приехал. Где ты пропадал, Дей? — Стефан тряханул меня за плечи, вытащил откуда-то — может, из-за пазухи — бутылку бурбона, разлил и сунул мне один стакан. — В Мистик-Фоллс нынче скука, разве что бар построили. Ты мое спасение, брат.

Стефан расправил скомканный листок, валявшийся на столике, и показал мне. Нарисованный мужик и его саксофон намекали, что зрителя ожидает приторно-классический и душераздирающе-предсказуемый джазовый концерт, ради которого придется переться через полстраны.

— Чикаго, Деймон. Мы обязаны там побывать.

— Мы были там раз десять, Стеф, — я прополоскал рот выпивкой и выплеснул остатки в камин. — А этот Армстронг, — ткнул пальцем в афишу, — жутко фальшивит.

— Деймон не в настроении, — прокомментировала Кэтрин и медленно, как по подиуму, прошествовала на своих длиннющих ногах мимо нас и замерла в картинной позе у стены.

Я, как был, в разорванной футболке, отобрал у брата бутылку, выхлебал половину, вытер рот ладонью, развернулся:

— Ну? Какие планы? Кроме Чикаго, без обид, Стеф. Вечеринка втроем? Невинные жертвы? Пойдем в бар или закажем доставку на дом? Какой сейчас год? Где я, черт возьми, — расхохотался я под конец, глядя на рожу брата.

— Ты в порядке, Деймон?

— Он в порядке, — опередила меня Кэтрин, — просто отключил эмоции. — Она снова двинулась ко мне и заглянула в глаза. — Зачем? Мой сладкий, бе-едный Деймон. Хотя таким ты мне больше нравишься. Такой сильный.

— Не твое дело. Кэтрин.

— Я не понимаю, — встрял Стефан. — Почему ты исчез? И почему отключил чувства? Ты ведь никогда этого не делал.

— Зато ты преуспел в этом деле. Я… потерял кое-кого.

Кэтрин хмыкнула, по-моему, ревниво.

— Брось, Деймон, тебе никто не нужен, кроме меня, помнишь?

— Брось, Кэтрин, я вампир, и внушение на меня больше не действует.

— Я никогда не внушала тебе, Деймон, но ты всегда возвращался ко мне. Ты умолял обратить тебя, умолял дать тебе своей крови; отключил ты эмоции или нет, прошлого не изменить, вы со Стефаном умерли, чтобы быть со мною вечность. И теперь у меня снова есть вы оба, чтобы развлекать меня, — Кэтрин встала между нами. — Братья Сальваторе, мои верные друзья и страстные любовники.

— Все, как ты желала, Кэтрин, — Стеф отсалютовал стаканом. — Ты, я и Деймон.

Кэтрин закурила и, поведя бровью, отобрала у Стефана выпивку. Он ухмыльнулся и ослабил шейный платок.

— «Я проснулся в незнакомом месте, в крови девушек, которых не знаю. Я не помню, какой сегодня день, я постоянно голоден», — процитировал я старую запись из дневника Стефа двадцатых годов. — И я не помыл руки перед едой, — добавил я от себя, кривляясь, — простите меня, святой отец, ибо я согрешил.

Стефан отвлекся от голых сисек Кэтрин и обернулся.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю что?

— Откуда ты знаешь, о чем я писал в дневнике неделю назад?

Мы уставились друг на друга — Стефан в ожидании ответа, я в недоумении. Я запутался во временах, как иностранец в английской грамматике, хотя там все проще простого.

Кэтрин не отводила взгляда от моего лица, как будто видела насквозь. Как будто знала меня наизусть. Наверное, так и было в этом странном мире.

— Разве неделю? По-моему, гораздо раньше, Стеф.

— Неделю, — перебила Кэтрин, склонив голову набок и ухмыльнувшись уголком рта. Так издевательски и в то же время снисходительно удавалось улыбаться только ей. Примерно так же, как мне — закатывать глаза. — Я нашла его в Нью-Йорке в компании какой-то разукрашенной дуры.

— Дура, я полагаю, уже на дне канавы?

Кэтрин самодовольно фыркнула, села обратно на диван, скрестила ноги и налила себе еще выпить.

— А ты по какому поводу отключал чувства, брат? Сейчас-то ты в полном порядке, такой же скучный и невыносимо-правильный, как обычно.

— Откуда ты знаешь, о чем я писал в дневнике?

— Если я скажу правду, ты не поверишь. Точно не поверишь. Поэтому я скажу, что просто коварно пробрался в дом и прочел твои лирические словоизвержения. Пришлось взломать четыре замка! Ну, вы тут развлекайтесь, а я пошел…

Что-то казалось мне пластилиновым: то ли тяжелые шторы, то ли подсвечник на стене, то ли воздух вокруг. И никакого экскурсовода. Как будто он появлялся и исчезал по щелчку, но щелкал явно не я. Дом сжимался, потолком давя на плечи, дышать становилось сложнее, по спине стекал пот. Я чуял, что нужно убираться отсюда.

Кэтрин в долю секунды оказалась рядом и толкнула меня в грудь с такой силой, что я отлетел к камину.

— Я соскучилась, Деймон. И ты никуда не пойдешь.

— Ты больше не можешь внушать мне, Кэтрин, — грубо отрезал я, отнимая от себя ее цепкие пальцы.

— Наконец-то.

— М?

— Наконец-то ты избавился от одержимости. Твоя одержимость и навязчивость утомляли. А сейчас — то, что нужно, Деймон. Пожалуй, теперь ты будешь любимым братом.

— Эй, я все еще здесь.

— Человечность — отстой. — Ни я, ни Кэтрин не отреагировали на замечание Стефа. — Когда человечность при тебе, ты жалок. Ты зависим от эмоций: если хреново, слетаешь с катушек, если влюбляешься — становишься идиотом с единорогом на поводке, если теряешь кого-то, неделями латаешь дыру в легком, или в сердце, или в печени. И самое паршивое — тебя интересует мнение окружающих. Окружающие делают из тебя чучело и наряжают по своему подобию. Это стремно.

Кэтрин даже приоткрыла рот, пока я говорил, и смотрела вроде бы с восторгом. Никогда Кэтрин не смотрела на меня с восторгом. Она провела пальцем по моей щеке, подбородку и притянула к себе. Стефан выглядел недовольным. В кои-то веки Кэтрин предпочла меня. Будь у меня чувства, я бы испытал эйфорию.

Слишком часто мы получаем желаемое сразу после того, как перестаем желать.

— Так-то лучше, — прошептала Кэтрин, подставляя шею под поцелуи. Ей всегда нравилось, когда я целовал ее в шею. А я просто любил шеи. — Сними уже эти тряпки.

Порванную футболку я бросил на ковер, Кэтрин откинула обрывки в сторону носком туфли.

Подтолкнув ее к лестнице, я оглянулся:

— Ты идешь, Стеф?

Кажется, это в порядке вещей здесь, в полупластилиновом мире, где очень трудно дышать.

Стефан прищурился, но после нескольких секунд борьбы с собой двинулся вперед.

— Правильный выбор, брат.

Кэтрин откровенно наслаждалась тем, что мы оба рядом, что мы возбуждены и влюблены в нее. Ну, по крайней мере, один из нас точно влюблен. Она льнула то к Стефу, то ко мне, извивалась между нами, как делала это все время, начиная с шестьдесят четвертого, пока я не прижал ее к кровати.

— Сегодня я первый, — выдохнул я, ощущая, как стучит в висках кровь.

— Обычно так и есть, — пробормотал Стефан.

— Да, Деймон. — Ее глаза блестели, отчего казались черными. — Старший бра-ат, — простонала Кэтрин, обвивая меня ногами. — Мой милый, бесчеловечный Деймон.

Стеф, пока я трахал ее, запустил руку в длинные темные волосы. Наверное, даже в двадцатые, когда мир сошел с ума, и девушки предпочитали короткие стрижки, Кэтрин не расставалась со своими потрясающими патлами.

Он медленно целовал ее руку, милостиво протянутую на другую сторон кровати, точно готовился укусить. Но, когда я закончил, всего лишь схватил за запястье и дернул Кэтрин на себя. Та послушно перекатилась на бок, в объятия Стефана.

Я, заложив руки за голову, вытянулся в полный рост и стал пялиться в потолок под аккомпанемент дурацкого пыхтения и театральных стонов.

— Оплата за очередной месяц бессмертия принята. — Кэтрин вновь улеглась между нами, и я сымитировал механический голос терминала на парковке. — Ты ведь для этого нас обратила, Кэтрин.

— Не будь жестоким, Деймон. Я обратила вас, потому что не могла представить, что когда-нибудь вы состаритесь, станете дряхлыми и достанетесь червям. Бессмертие прекрасно хотя бы тем, что сохраняет в неизменном виде ваши шикарные тела. Останься вы людьми, не видать нам вечности.

Я фыркнул.

Стефан приподнялся на локте.

— Мы уже обсуждали это, брат. Кэтрин права. Быть вампиром лучше, чем умереть безымянным солдатом в бою.

— Сколько тебе сейчас было бы, Деймон? — Кэтрин приняла ту же позу, что Стеф.

— Восемьдесят три, — тихо подсказал Стефан.

— Восемьдесят три, — она словно попробовала цифры на вкус. Цифры были кислыми. — Представь, что ты человек. Твой век подходит к концу. Ты знаешь это, и знают твои внуки, они уже потирают руки в ожидании наследства, твоя жена, скорее всего, умерла несколько лет назад, тебя мучает бессонница, больная спина, ноги отказывают, волосы выпали еще в восьмидесятые…

— А еще у тебя есть семидесятипятилетний брат, — хохотнул Стефан.

— …ты помнишь, Деймон, как ты был красив, как был обаятелен, как тебя обожали женщины, как ты пил до утра в баре, как танцевал на балах, но все это в прошлом, потому что ты человек. Ты слаб и никому не нужен.

Меня почти не трогали их слова. Я все это прекрасно знаю. Мне нравится быть вампиром. Я люблю себя такого, люблю скорость, силу, люблю неуязвимость. Люблю бесконечность бытия.

Люблю бессмертие.

Ровно до тех пор, пока оно не становится бессмысленным. Пока существование не теряет вкус.

— Значит, на дворе двадцать второй год? — вслух сказал я.

— Ты обижен, что я обратила и Стефана тоже, я знаю, — едва слышно шепнула Кэтрин мне на ухо. — Но друг без друга вы — тени. Я люблю вас, когда вы вместе. Я люблю вас обоих.

— Деймон, — позвал Стефан, но я не мог оторвать взгляда от Кэтрин. — Деймон!

— Ну хватит, Деймон, — послышался новый, смутно знакомый голос, — доза вербены была не так уж велика.

— Серьезно, Ли-и-из? — протянул я, пытаясь прийти в себя. Сколько я проспал? — К чему все эти предосторожности? Думаешь, я наброшусь на тебя? Мы же друзья.

— Только я вампир без эмоций, — передразнил меня Стефан, — поэтому никто не знает, что мне взбредет в голову в следующую секунду. А еще я отрезал своему другу язык, чтобы тот не рассказал, как убивал по моей прихоти. Серьезно, Деймон, в какую игру ты играешь? Ты отключил эмоции, и тебе скучно, я понимаю, но будь добр — не втягивай в нее нас.

— Остынь, — я переорал Стефана. Мать когда-то говорила, что младенцем я кричал так, что Локвуды слышали, а Стеф, я сам помню, получился тихим. С детства зануда. — Если я играю, остаются трупы, а сейчас о трупах речь не идет. Ты первый, брат. Рассказывай про несанкционированные экскурсии в наш дом, и тогда я подумаю, посвятить ли вас в подробности своей истории.

Стефан глубоко вздохнул и зачем-то посмотрел на побелевшие костяшки своих пальцев.

— Я видел наш дом, но нас там не было. Зато появились незнакомые люди, по виду туристы…

— С фотоаппаратами и в дурацких шапочках?

— …во главе с экскурсоводом. Он рассказывал им о нашей семье, о поместье, о пансионате… и о нас с тобой, Деймон.

— Ну-ка, ну-ка, люблю слушать про себя.

— Сначала он рассказывал о том, что было на самом деле…

Угу, так и есть.

— …но в какой-то момент начал нести полную ерунду. По его версии в шестьдесят четвертом братья Сальваторе были ранены в битве при Уиллоу-Крик, но выжил только один.

— Я.

— Я, — хором сказали мы и уставились друг на друга. Я даже башку свернул. — Я вернулся домой и продолжил жить с отцом, — осторожно проговорил Стефан. Мне почудилось, что он отодвинулся подальше, насколько возможно. — Но спустя пятнадцать лет, после смерти отца, покинул Мистик-Фоллс. Поместье существовало как пансионат, пока не появился мой внук, которого тоже звали Стефан, якобы в честь меня…

— Ты типа стал вампиром, мы не тупые, давай дальше.

— Еще экскурсовод упомянул Кэтрин, ее имя значилось в списках жертв среди гражданских в битве при Уиллоу-Крик.

— Та-а-ак. Что-нибудь еще?

— Ну, мой внук женился на девушке из семьи Гилберт. Пожалуй, все.

— Хм. Твоя версия больше мне нравится, — протянул я, побарабанив пальцами по приборной панели. — Ты обратился, я нет, и в конце ты и Елена жили долго и счастливо. Красота.

— А твоя версия какая? — полюбопытствовала Барби, вытянув шею. Я и не заметил, что она все еще здесь.

— Тебя это не касается, — отрезал я и отвернулся от них. Из головы не шел красочный сон, такой объемный, что, казалось, можно потрогать руками. Похоже, кто-то ответственный за сценарии жизни решил разгрести старые черновики.

— Так не пойдет, Деймон. Я рассказал, твоя очередь.

— А я отключил человечность, мне насрать на тебя. Я не помню, что такое благородство и честь. Что теперь, Лиз? В камеру? Наручники прихватила?

— Нет.

— Тогда я пошел. Есть дела поважнее.

— Ты никуда не пойдешь, — Лиз нацелила на меня пушку, заряженную вербеной.

— Ну что еще? — я поморщился и демонстративно зевнул. Достали. — Прям жить без меня не можете.

— Да нахер ты нам сдался, говнюк. — Рик вошел без стука и швырнул на стол увесистый том. — Вот, откопал в библиотеке Уитмора. Все хуже, чем мы думали, Лиз, — сообщил он и кивнул на книгу: — Но выход есть. Осталось вытрясти из этого мудака Сальваторе правду.

— Слыш, Стеф, сейчас тебя будут трясти, — я обернулся через плечо к брату.

— Клоун, — сплюнул Рик.

Я усмехнулся.

Люблю бесить людей.