Те времена (джен)

Мелисса никому ничего не сказала.

Королю она улыбалась, когда нужно, и морщила носик — тоже когда нужно, а на всех прочих вовсе не смотрела.

Мелисса прекрасно знала, что весь этот шум — не её печали.

— Мама, почитай, — серьезная Гвенис совала ей книгу, и Мелисса улыбалась ей так же мягко, как её отцу.

— Конечно, милая. Что на этот раз?

— Не знаю…

— Я читала детям Семиконечную звезду этим вечером, — негромко произнесла королева Нейрис, не поднимаясь с кресла. Мелисса повернула к ней голову с тревогой. — Девочкам будет это полезно.

— Безусловно, Ваше Величество.

Их дочери и правда подружились, как и желала того королева, но Мелиссу занимало не это. Этим вечером свечи горели ярко, и затмевали собой само присутствие королевы.

— Оставь своё вежество, Мелисса, — негромко попросила Нейрис, и её темные глаза нашли Мелиссу в кресле напротив. — Пусть хотя бы твои дети знают богов.

Четырёхлетняя Гвенис посмотрела сначала на королеву, потом на мать, будто ожидая одобрения. Мелисса улыбнулась так тепло, как могла.

— Я никогда не посмела бы оскорбить богов, Ваша Милость.

Королева не ответила.

— Мама, почитай, пожалуйста, — снова попыталась Гвенис. Здесь не ответила уже Мелисса.

Мелисса никогда не читала Семиконечную звезду от начала до конца, даже из любопытства, но за эти годы, кажется, выучила её наизусть.

«Жизнь наша как пламя свечи», говорилось в ней. «Дунет ветер, и нет её».

Ветер задул пламя Её Величества неделю назад, погасив не того её брата.

* * *

Красный замок был полон погашенных свечей, как кабинет мейстера поутру.

Мелисса была исключением — она и не горела, чтобы тухнуть.

— Мисси, радость моя. — Эйгон нечасто теперь навещал её по ночам, но в ту ночь пришёл, и Мелисса встретила его готовой. — Любишь ли ты своего короля?

— Если я скажу Вам, Ваша милость, что «всем сердцем», насколько избито это прозвучит? — Мелисса мурлыкала, расчесывая волосы у своего туалетного столика. Она больше не рисковала быть при Эйгоне без одежды дольше нужного; ей не было и двадцати, но живот её был дрябл и покрыт березкой растяжек, а грудь не так упруга, как раньше.

— И насколько лживо. — Эйгон не был в плохом настроении, напротив, он усмехался и смотрел в потолок. Не одна Мелисса уже была не та — но если огонь Нейрис погас, то пламя Эйгона горело жарче нужного и заставляло его самого оплывать, как воск свечи.

Что слепить из этого воска, решать уже не ей.

— Каких доказательств желает Ваша Милость? — Мелисса прищурилась, повернув к нему голову. — И неужели мои дети — не лучшее доказательство?

— Полно тебе, Мисси, — Эйгон поднялся, крякнув от усилия, и потянулся к штофу с вином. — Люби ты меня, родила бы мне сына, а у тебя то девки, то уродцы. Уж не холодна ли ты ко мне, а?

Мелисса не тухла — нечему было гореть.

— Любая женщина, что холодна к Вам, мой король, не имеет сердца.

А та, что охладеет, не имеет разума, как бедная Бетани Бракен.

Под взглядом Эйгона у Мелиссы бежали мурашки по коже, но только лишний раз доказывали ему её трепет и любовь.

* * *

Вот только Мелисса никогда не любила Бетани Бракен, и малодушно предпочла бы, чтобы от Бракенов в Красном замке не осталось и следа.

— Мама, — Мия дергала мать за юбку, и улыбка сама собой клеилась на лицо. — Эйгор опять не хочет играть. Скажи ему!

— Милая, поиграй лучше с сестрой…

— С Гвенни скучно!

— Или младшим братом. — Мелисса приложила руку к виску. В последние годы её донимала головная боль, и убежать от неё не получалось. — Нехорошо оставлять Бриндена одного, когда убегаете играть.

— С ним тоже скучно! Мама, скажи Эйгору, чтобы играл с нами!

Её старшая дочь была громкой, и Мелиссе хотелось разок дать ей по рукам, чтобы та не дергала за рукава.

— Милая, я не могу, попроси об этом отца…

— Он занят!

Новой юбкой, конечно же.

— Милая… — Мелисса улыбнулась самой нежной своей улыбкой. — Эйгор… отличается от вас троих, понимаешь? Он не мой сын, и я не могу его ни о чём попросить. Но он твой брат и сын твоего отца, поэтому обратись с этим к отцу, когда он освободится, хорошо?

То есть никогда, само собой.

И дело не только и не столько в том, что Мелисса не желала видеть сына Барбы подле своих детей. Она сказала правду: она никто, чтобы пытаться поговорить с мальчиком, тем более с таким, как этот. Ребёнок только недавно начал говорить — после казни тётки он молчал много месяцев — и никого чужого к себе близко не подпускал. Тем лучше для детей самой Мелиссы.

Мия надулась сама, почувствовав, что мать её не слышит, и Мелисса вздохнула с некоторым облегчением. Ей ещё приводить себя в порядок для Эйгона. После смерти Бетани тому сильно не хватало женской ласки.

Вечером Эйгон снова ранил её словами, сказав, что хотел бы, чтобы это бракенский мальчишка был её сыном. Мелисса на это сладко ему улыбнулась.

Она не хотела бы закончить так же, как бедная Бетани Бракен, и всё для этого делала правильно.