Компас твоей души (гет)

Примечание переводчика. Я выжила! Да, работа в лагере не для слабых душой и телом. Времени вечно не хватает, дети не слушаются, администрация постоянно ругает, но самый ад — это ночные дежурства, когда ты сначала 14 часов работаешь со своим отрядом, а потом 10 часов не спишь и следишь ночью за отрядами в назначенном тебе корпусе. Потом, конечно, отсыпной, но всего 5 часов, а дальше снова работаешь вторую половину дня, ну а потом по расписанию. Но напарница-вожатая была хорошей, с воспитательницей повезло, и несмотря на все заскоки детей, смена была хорошей. Может, в следующем году снова поеду)

* * *

Если бы ее спросили о главных событиях года той зимой, когда ей исполнилось восемнадцать, Кита, наверное, сказала бы, что это была юката с рисунком драконов с идущими к ней нижними вещами, которую ей подарил Мадара в начале лета. Что, возможно, было немного банально, но это был тяжелый год. Охабари-оба снова забеременела прямо после рождения Ясакатоне (Широнуши родился в октябре), внутриклановая политическая ситуация шла вниз по спирали к мелочным препирательствам и злой гордыне, что вредило зачинщикам точно так же, как и их целям, Мадара с Изуной оба осознали, что то, что они были полностью натренированы в надлежащем использовании Мангекьё, только замедляло ухудшение зрения, а не полностью его останавливало, и ее младший брат Дзонен убежал в лес в припадке гнева (несмотря на то, что знал, что не должен туда ходить), и его растерзал тигр. Ему повезло остаться в живых, но у шестилетнего теперь были калечащие шрамы, он потерял половину пальцев на одной руке и едва мог ходить.

Теперь он больше никогда не сможет складывать ручные печати для техник чакры. И совсем не помогало то, что это была полностью его вина, и он это знал. Мидори рассказывала ей о регулярных громких истериках и приступах апатии, но лично Кита думала, что это было частично виной мамы из-за того, что она так сильно избаловала мальчика. Ни одна из ее сестер никогда бы такого не сделала, их хорошо воспитывали, но мама всегда была мягка с Дзоненом, так что ему всегда сходило с рук намного большее.

Ну, раньше сходило с рук: все могло измениться теперь, когда и мама, и Дзонен увидели последствия такой опасной вседозволенности. Ёри сказала ей после операции, что без ее печатей (без бинтов с печатями, которые носили с собой отряды Домашней Стражи, патрулировавшие территорию из-за того, что Внешняя Стража видела помет тигра) Дзонен точно бы умер. Тигриные зубы и когти и близко не были гигиеничными, и печати для свертывания крови, которые она придумала ранней весной, помогли ему не истечь кровью.

Текари было только два, так что Кита надеялась, что мама будет с ним тверже и ему не придется страдать от такого ужасного пробуждения к реальности.

Конечно, были и другие хорошие вещи. Опытные гончары, которых убедили жить в клане Учиха, начали обучение двух подмастерьев, теперь было пять новых огненных техник специально для обжига керамики и фарфора, печати Киты для коробочек бенто тоже были модифицированы, чтобы поддерживать в печах постоянную температуру с минимальными затратами топлива (во-первых, задерживая жар в печи, а во-вторых, создавая то, что было равносильно термостату, «захватывая» избыточное тепло в пространство печати и выпуская его обратно, когда температуру в печи целенаправленно поднимали или опускали, благодаря чему фарфор обжигался эффективно и можно было создавать специфические глазури), и на рынке определенно была ниша для чайных чаш, обожженных шиноби. Вместе с самыми разными другими вещами, обжигаемыми шиноби). Обладание клановой керамикой было источником гордости — теперь все Учихи покупали и заказывали предметы в клане, а не у посторонних. Пока не все глазури постоянно получались, но им всем находили применение, и иногда случайный характер гончарного искусства не делал их менее полезными: они даже служили примером эстетики ваби-саби.

Однако Кита в основном была истощена. Она не могла сделать все, но вовлечение людей для того, чтобы им делегировать, кажется, создавало больше работы, а не меньше. Теперь у нее были ученики по печатям (два парня из Внешней Стражи), которые учились делать свой собственный уголь и чернила и работали над своей каллиграфией, чтобы она могла делегировать рисование печатей им. Она выбрала этих двоих, потому что они понимали ее мыслительный процесс и то, как работают ее печати, но Кита не была уверена, что они когда-нибудь будут достаточно креативными. Учихи часто не были, и развитие шарингана нередко останавливало дальнейшее развитие воображения. Она подозревала, что обладание идеальной памятью заставляло идею новшеств и усовершенствований казаться абсурдной: в конце концов, если ты и так уже можешь сделать это идеально и научиться за секунды, зачем менять свой метод?

Однако самой худшей вещью в этом году было то, как стратегия Сенджу полностью изменилась. Они больше не атаковали границы клана (возможно, из-за того, что печати на зданиях селения не давали Тобираме точно оценить численность), так что вместо этого они нацеливались на отряды на миссиях. Ну, в основном отряды, путешествующие обратно с миссий, вместе с возвращающимися торговыми караванами, что на самом деле было хуже. Это было возможным последствием ее действий по защите клана от диапазона сенсорства Тобирамы или из-за создания проблем между ним и его отцом той чайной церемонией. Мадара и Изуна теперь постоянно были на вызове вместе с несколькими элитными отрядами Внешней Стражи, кружащими прямо у границ клановых земель с призывателями и сенсорами, пытаясь встретить прибывающих соклановцев, чтобы отогнать Сенджу. Кита работала над печатями направленной сигнализации, но эта работа шла медленно, когда у нее фактически не было времени работать исключительно над этим проектом. Может, справочная карта поможет?

Конечно, Тобирама был во многих этих командах, нападающих из засады, и Хаширама неизбежно показывался каждый раз, когда Мадара вмешивался в сражения, так что оба сына Таджимы-сама злились из-за изменения в стратегии. Изуна в особенности громко заявлял о том, какими не заслуживающими доверия были Сенджу и как было предельно ясно, что они все хотят полностью стереть Учих с лица земли. Кита могла указать, что оба Сенджу конечно следовали приказам их отца, но она уже достаточно хорошо знала Изуну, чтобы сказать, что он жаловался, просто чтобы пожаловаться.

Но правда. Это был плохой год. А еще Сенджу очень явно не были склонны прекратить сражаться этой зимой.

* * *

Сливы снова расцвели, и Мадара хотел быть дома с Китой, сидеть тепло укутанным на энгаве и пить чай, наслаждаясь красотой цветов на фоне зимнего неба. Но вместо этого он сдерживал Хашираму своим Сусаноо, пока остальная часть его отряда собирала тела соклановцев, пойманных в засаду Сенджу на пути назад из торговой поездки на побережье. Его люди закидывали за спины все оброненные зонтичные сумки с запасами, поднимали раненых на плечи и брали под руки и бежали настолько быстро, насколько могли, чтобы убраться подальше от стремительно развивающегося боя.

Изуна был на западе, встречая торговый караван из Страны Ветра, и во Внешней Страже осталось так мало людей, что Домашняя Стража присоединялась к патрулям вокруг границ. Мадара был уверен, что клан уже посылал подкрепление и что одна из недавно сформированных медицинских команд бегом направится сюда (поэтапные сигнализационные печати Киты, привязанные к карте на стене в штаб-квартире Внешней Стражи, были манной небесной, и так было с первого дня, когда она их установила, как и встроенная система колокольчиков, которая оповещала других членов Внешней Стражи в поле, чтобы они знали, если Тобираму или Хашираму где-то видели), но это было хорошими новостями только для раненых и убегающих — ему придется спасать себя самому.

Мадара так, так злился на Сенджу за то, что те целились в гражданских членов клана. Учихи так не делали! Они не поджидали у границ территории Сенджу, ища торговцев, чтобы подстрелить! Это все было отличительными признаками плана Тобирамы, потому что Буцума не был для этого достаточно креативным!

Тобирамы здесь не было, но Хаширама был, и идиот всегда был способен справиться со всем, что бросал в него Мадара, так что он не собирался волноваться о том, что надо сдерживаться. Совсем нет.

* * *

Кита чувствовала себя абсолютно измученной бесконечными стычками. Новая стратегия Сенджу мешала их линиям снабжения, и те, кто умер в результате, были в основном теми, кто никогда не тренировался, чтобы защищать клан. Их тренировали защищать себя, да, но не для поля боя. Их обязанностью было кормить клан, снабжать клан продовольствием. А сейчас они больше не могли этого делать.

Единственной положительной стороной этого изменения было то, что теперь все Учихи носили зонтичные сумки, так что никакие деньги и товары, которые они купили, не были потеряны или повреждены. Многие умерли за это, но клан все еще был накормлен и обеспечен необходимым.

Это ни в коей мере не было равноценным или приемлемым обменом.

Слишком многие умерли. Только с Нового года прошло тридцать похорон. Торговая ветвь клана была полностью расформирована, большинство выживших членов присоединились к Внешней Страже. Внешней Страже теперь придется выставлять вооруженные команды для торговых миссий, перемешивая опытных воинов с умными переговорщиками, чтобы не быть застанными врасплох Сенджу и все еще кормить и снабжать клан.

Те, кто не хотел сражаться или был слишком молод или ранен, чтобы это делать, пытались найти для себя место в клане. Это не было легко: они перешли от того, что были кормильцами, к тому, что стали бременем, их богатство полностью испарилось менее чем за год, пока их количество уменьшилось вполовину, и у большинства из них не было престижа принадлежности к признанному роду — вот почему они изначально пошли в торговлю. Мадара потерял большую часть дальних родственников со стороны матери, и это ужасно его тяготило, не то чтобы Изуна был в лучшем положении.

Честно говоря, это больше не было просто стычками. Учихи потеряли слишком многих, в основном тех, которые, как они думали, никогда не будут так потеряны, и каждое сражение обострялось до предела, а не кто-то пытался отступить. Ну, если не было раненых, которых надо было защищать: медицинские команды Ёри каким-то образом сплагиатили способности Хаширамы к самолечению, чтобы создать технику с чакрой Инь, что дало возможность в некоторой степени быстрой регенерации тканей. Это все еще не слишком подходило для ранений живота или повреждений органов (они были слишком сложными, и никто в клане не знал достаточно о человеческом теле, чтобы правильно все лечить, даже с учетом того, что регулярный поток пациентов и смертельно раненные члены Внешней Стражи давали разрешение целителям экспериментировать на случай, если у них произойдет прорыв), но и потерю крови, и повреждения мышц теперь было легко вылечить, и сломанные кости заживали намного быстрее. Это было чакрозатратным, и людям все же иногда надо было возвращаться к целителям за лечением неожиданных побочных эффектов, но это работало. Умирало меньше людей, и члены клана искали хорошие книги по анатомии, чтобы медики могли и дальше совершенствоваться без того, чтобы рисковать для этого жизнями пациентов.

Однако Ёри ударила нескольких людей за безрассудство: просто потому что они теперь были лучше в лечении не было оправданием для суицидальных поступков!

* * *

Был июль, и мама была мертва.

Мертва.

Умерла вскоре после того, как произвела на свет двух малышек. Кита наспех создала печать, чтобы пробудить ее собственные молочные железы, без промедления взяла опеку над младенцами (у папы и бабушки было достаточно проблем с Татешиной, Накой, Дзоненом, Текари и Кину) и осознала, что была брошена в материнство с головой даже без того, чтобы сначала заняться приятной частью зачатия детей.

Кита думала, что мама умерла от чего-то, что, как она помнила, называлось эклампсией, но она ничего не могла с этим сделать. Она никогда ее не изучала, ничего не знала о ней кроме того, что это было что-то, что иногда просто случалось. Она знала достаточно, чтобы понимать, что печать для грудного молока странно повлияет на ее настроение из-за того, что она впихнула в двадцать четыре часа то, что должно было занять месяцы, но и здесь она точно не знала все как и почему. Просто что это сработает, что ей надо было это сделать и что небольшая боль и странные пристрастия того стоили.

Мидори ушла домой, чтобы помогать папе, и Нака пришла вместо нее, чтобы поддерживать Киту. Нака все еще не заработала свое мастерство в клановых плащах с композициями рисунков, так что теперь у Киты была двенадцатилетняя ученица, которую надо было учить созданию композиций рисунков и вышивке вдобавок к почти восьмилетней, которую уже учили использовать чакру и сюрикены ее старшие братья, трем ученикам по печатям (двое из которых были новыми, так как один из ее первых был мертв, как и Санносава-сенсей) и близняшкам-новорожденным.

Новорожденным, которым она все еще должна была дать имена.

Кита так, так устала.

* * *

Мадара пытался помогать Ките. Он правда так остро хотел помочь, но он был в поле почти каждый день и большинство ночей, а когда он был дома, он обычно был таким уставшим, что просто хотел спать. Что двое младенцев в главном доме клана делали очень сложным.

Кита сделала что-то странное с печатями в углу их спальни с коробкой с подкладкой, в которой спали близняшки, чтобы она была единственным человеком, который мог услышать их плач ночью, что помогало и за что он был благодарен, но все это означало, что Кита не получала достаточно сна.

Вообще, Кита так мало спала, что она становилась немного… странной. Мадара взял на себя решение передать учеников по печатям Ямизо-сенсею, преемнику Санносавы-сенсея (он достаточно знал печати Киты, чтобы их контролировать), и договориться с Чидори-оба, чтобы та присматривала за Бентен днем. Это все еще оставило Киту с двумя малышками и младшей сестрой, которую ей надо было обучить ремеслу, но это казалось более выполнимым, чем ее предыдущий объем работы. Особенно когда Нака-чан взяла на себя часть готовки.

В следующий раз, когда он был в главном доме клана (почти две неделю спустя), Кита проинформировала его, что да, он действительно помог, что также помогло Мадаре чувствовать себя лучше. Охабари-оба проинформировала его, что теперь Кита немного дремала днем, что напомнило Мадаре о ветеранах Внешней Стражи, которые так привыкли, что их могут вызвать в бой в любое время, что они всегда спали, когда не сражались или ели.

Этот график работы был изнурительным для всех. Мадара даже не знал, примирилась ли уже Кита с тем, что ее мать умерла: она определенно не плакала на похоронах шесть недель назад. Он хотел быть дома, поддерживая ее, ему надо было быть дома, поддерживая ее, но Сенджу все еще доставляли неудобства, так что ему приходилось сражаться.

Он ненавидел это. Теперь его глаза болели почти все время, и он знал, что не мог видеть так же хорошо, как раньше. Он просто хотел, чтобы Буцума умер, чтобы весь этот кошмар прекратился. В этом году он видел больше мертвых соклановцев, чем за несколько предыдущих лет вместе взятых, и он устал от этого.

* * *

У близняшек теперь были имена: с более круглым лицом была Азами, а с более длинными конечностями — Тоши. Ее чертополох и стрелолист. Имена в честь растений, но это хотя бы было не Нака. Она никогда не собиралась так назвать ребенка. У Учих и так было слишком много людей с именем Нака, так много, что многие использовали прозвища, полученные во Внешней Страже, или их идентифицировали по родителям, или по братьям и сестрам, или по супругам, что было ужасно. Быть идентифицированным по профессии было не сильно лучше: ее младшая сестра была «Портниха по плащам Нака».

Сегодня Кита поймала Сенджу, пытавшегося проникнуть в клановое селение, связала его чакру и бросила его в свинарник. Он умер крича, и все, о чем она могла думать, это «туда ему и дорога». Она знала, что это было нехорошо. Она не могла найти энергию, чтобы ее это волновало.

С другой стороны, теперь старейшины были намного более вежливыми. Может, они могли видеть, что она абсолютно на пределе.

Охабари-оба наконец-то снова взяла на себя обязанности главы Домашней Стражи: Широнуши теперь уже отлучили от груди и у старшей женщины было намного больше времени, чем у Киты. Таджима-сама был достаточно занят, так что он наверняка не заметит.

* * *

Мадара правда, правда волновался о Ките. Он мог сказать, что отец тоже волновался, что действительно было плохо, но он был вынужден быть здесь на поле боя. Был вынужден сражаться с Хаширамой, пока Изуна сражался с Тобирамой, а отец сражался с Буцумой. Он выкладывался в этих битвах на полную, но не мог победить Хашираму. Он никогда не побеждал Хашираму. Не важно, насколько сильно или насколько вяло он сражался, Хаширама всегда ему соответствовал.

Волновал ли Хашираму вообще мир? Так много Учих умерли за последние два года, намного больше, чем Сенджу, и Хаширама убил достаточное количество из них. Каждый раз, когда Мадара вступал в бой, он обнаруживал своего так называемого друга стоящим над ранеными и умирающими. Над соклановцами, задушенными досками, крушащими им ребра, пронзенными ветками сквозь жизненно важные органы, небрежно отброшенными в сторону разбивающими позвоночник ударами — никто из них не умер быстро, и он с кристальной четкостью помнил каждый последний хриплый вздох. Мадара никогда не был так жесток, когда он натыкался на патруль Сенджу — его враги умирали быстро и чисто.

Затем внезапно отец бросился на меч Буцумы, снося голову Сенджу своим танто, и Мадара бросил Хашираму, чтобы поспешить к нему.

Перемирие было неловким и скоропалительным (в словах Тобирамы, к счастью, было больше смысла, чем у Хаширамы), но Мадаре было все равно. Его отец истекал кровью у него на руках, и ему надо было попасть домой. Надо было привести всех домой.

Мадара наконец донес отца до ближайшей медицинской команды, но они ничего не могли для него сделать кроме того, чтобы заблокировать боль, так что он с Изуной провели последние минуты его отца стоя рядом с ним на коленях и вливая в него чакру, чтобы он мог участвовать в общем гендзюцу, которое позволило ему сказать намного больше, чем он когда-либо смог бы просто словами, и передать огромное количество информации о клане и Внешней Страже, часть из которой была весьма явно старше, чем он. Информации, которую ему, должно быть, передал их дедушка, или их прадедушка передал их дедушке.

Так много вещей, которые Мадаре надо будет обдумать позже, но также завершение. Его отец убрал Буцуму, так что Мадаре никогда не придется посылать кого-то, чтобы с ним сражаться, и то, что он сделает с кланом (и бесконечной войной с Сенджу), было в его руках.

В его руках и руках Хаширамы.

Его отец предостерег его, чтобы он сделал Киту своим приоритетом: было так много вариантов, как член клана Учиха мог сломаться, и его невеста опасно близко соскальзывала к этой грани. Вот почему Изуна был включен в это гендзюцу: ему придется взять на себя обязанности главы Внешней Стражи, пока Мадара будет обеспечивать то, чтобы весной у Учих все еще был мастер печатей, портниха по плащам и глава Домашней Стражи.

Лично Мадара был больше обеспокоен тем, что у него могло не оказаться невесты. Кита была ценна сама по себе, а не просто благодаря тому, что она делала для клана. Она была личностью, человеком.

Человеком, которого он любил настолько же, насколько и Изуну.

Его отец умер. Мадара оставил тело с братом и медиками, чтобы его подготовили к похоронам, и пошел домой. Он шел по дороге к главному дому клана, когда осознал, что все еще был покрыт кровью своего отца, а потом Кита спрыгнула с энгавы и босиком пересекла сад, чтобы встретить его.

— Мадара?

— Кита, — что ему сказать? — Ото-сама мертв, — она выглядела полностью сбитой с толку. Что еще ему сказать? — Сенджу Буцума тоже мертв — у нас перемирие.

Кита разрыдалась и бросилась в его объятия. Покрытый липкой кровью, обнимающий свою плачущую невесту (был ли это первый раз, когда она плакала после смерти ее матери? Он слишком давно не был дома), Мадара не знал, что делать. Так что он сел на садовую скамейку и крепко держал ее, игнорируя ржавый багрянец жизненных соков его отца повсюду. Здесь действительно нельзя было сделать ничего другого.

Эмоции изливались из нее, как гной из инфицированной раны, но это наверняка было лучше, чем пустота последних нескольких месяцев. Наверняка это более здорово. Она наконец-то скорбела, наконец-то признавала, что она потеряла.

Мадара внезапно осознал, когда ее слезы смешались с кровью его отца, что его отец был мертв. Мертв, и Мадара теперь был главой Внешней Стражи. Теперь был ответственным за обеспечение и защиту клана, как и Кита была ответственна за промышленность и благосостояние клана.

Он уткнулся лицом в макушку своей возлюбленной и позволил своим слезам присоединиться к ее.

* * *

Все болело.

Все.

Это слишком.

Мама…

Ее сердце…

Она просто убила того Сенджу самым кошмарным способом, который смогла придумать, и она все еще могла видеть его лицо, когда он осознал, что она собиралась сделать…

Мама…

Ее глаза так болели, и она не могла перестать плакать…

* * *

Похороны Таджимы-сама прошли. Перемирие продолжилось. Кита начала собирать свою жизнь по кусочкам. Она наткала шелк, который спряла. Она пригласила друзей в гости, чтобы они все могли заняться починкой вещей и написанием того, что им было надо, вместе, а не по отдельности. Она научила Наку новому стежку для вышивания и крепко обняла свою младшую сестру. Она обняла Бентен и похвалила ее улучшающуюся ловкость и навыки в обращении чакры. Она написала своим друзьям не из клана, теперь когда посылка личных писем напрямую не подвергнет риску жизнь посыльного или письмо не будет настолько задержано из-за посредников, что оно приходило через три месяца.

Она окружила заботой своих двух приемных дочек и учила Мадару, как справляться с младенцами. Теперь ее жених был дома каждый день, и он был решительно настроен на то, чтобы помогать ей во всем, в чем мог. Она подозревала, что наличие чего-то, что надо сделать, помогало ему справляться с собственным горем, так что она учила его менять пеленки и тем вещам, которые успокаивали плачущих младенцев, которые не были голодны или чувствовали себя некомфортно.

Было больно в хорошем смысле видеть, как он перекатывается с пятки на носок и мурлыкает песню для одной из близняшек, и его чакра мягко светилась заботой. Было сладко больно иметь помощь в воспитании малышки и видеть, как он зажигается, когда они приветствовали его улыбкой.

— Мадара? — сказала одна одним снежным февральским днем, когда они сидели укутанными на энгаве с малышками, наблюдая за тем, как Изуну и Хидаку абсолютно громили в битве снежками работающие вместе Хидзири, Хидака, Бентен, Мидори и Нака.

— Да, Кита?

— Я тебя люблю.

Выражение его лицо сказало о том, что она только что подарила ему лучший подарок в его жизни.

* * *

Была весна, и они не воевали. Это чувствовалось немного нереальным: такого не было с тех пор, как Мадаре было семнадцать, пять долгих лет назад. Сейчас клан был тенью того, чем являлся тогда, но он был решительно настроен помочь им снова подняться. Ну, был решительно настроен попытаться: у клана больше не было торговой ветви, так что это была еще одна обязанность, которую надо было взять на себя Внешней Страже.

Мадара делегировал эту часть своих обязанностей своему двоюродному брату Обихиро, который вместе с женой и маленьким ребенком был одним из немногих его родственников со стороны матери, которые все еще жили. За последние два года войны умерло больше сотни Учих, и большая часть из них даже не была во Внешней Страже.

Вот почему сейчас Домашняя Стража тренировала всех, вне зависимости от склонности или профессии. Женщины и дети, старики или калеки — все должны были знать, как сражаться на уровне Домашней Стражи, а не просто на уровне самозащиты.

У Мадары болело сердце, когда он видел, как Бентен целеустремленно орудует своей миниатюрной нагинатой. Прошлой осенью ей исполнилось всего лишь восемь, но она училась сражаться уже восемнадцать месяцев. Он хотел лучшего для своей семьи (мечтал о мире и о времени, когда детям не придется учиться сражаться), но в эти дни ему было тяжело это увидеть. Он точно не знал, куда исчезла его надежда. Куда-то очень-очень далеко от всех его мертвых двоюродных братьев и сестер, которых никогда не тренировали для поля боя, но которые все равно умерли там у него на руках.

Когда весна постепенно перетекала в лето и миссии продолжали удивительно не прерываться Сенджу, начались проблемы дома. Мадара признавал, что, так как он был главой Внешней Стражи, они технически не были его проблемами, но они добирались до него другими путями: через озлобленных воинов, сердитых старейшин и споры о том, куда они собираются продать что.

Укоренившаяся усталость последних двух лет наконец-то таяла, и абсолютно каждый в клане потерял минимум одного ближайшего родственника, будь это родитель, брат или сестра, или ребенок. И они все хотели отомстить Сенджу.

Мадара делал все, что в его силах, но все просто напрямую отказывались признавать, что если они нападут на Сенджу сейчас, все будет точно как в прошлом году. Только хуже, потому что в этот раз они будут теми, кто начал это, и Сенджу будут чувствовать себя оправданными.

Мадара не мог объяснить, как Хаширама превосходил его или как у Тобирамы теперь будет полная свобода действий изменить тактику Сенджу на поле боя так, как захочет. Он пытался, но никто этого не понимал. Они все были слишком полны ярости и вины, и они хотели винить Сенджу, потому что это было намного менее больно, чем винить себя.

У Мадары не было подобных иллюзий. Он знал, что был настолько же виноват в том, что эта бесконечная война затягивалась, насколько и Сенджу. Он не мог победить Хашираму, и пока он не сможет, он застрял во власти этого идиота. Это было далеко от идеала, и он делал все, что мог, но он не был богом.

Он твердо (и иногда во весь голос) всех проинформировал, что прямо сейчас клан не мог позволить себе войну. Им нужно было больше стали, им нужно было больше тренированных воинов, им нужно было больше доспехов и больше еды. Клану надо было вырасти больше, заработать больше, направить всех, кто у них остался, на работу в области ремесел, чтобы поддерживать Внешнюю Стражу, потому что война — это дорого, и когда они постоянно сражаются с Сенджу, они не могут брать так же много миссий или столько же заниматься торговлей.

Клан неохотно притих, но Мадара уже знал, что эти разговоры снова зазвучат следующей весной. Ему надо было извлечь максимальную пользу из передышки этого года.

Что означало, что ему надо было возобновить дипломатические контакты со всеми кланами, для которых отец был слишком занят, чтобы делать что-то большее, чем писать с тех пор, как они были в столице, два года и сто лет назад. Теперь все ученики Киты были способны создавать ее противопожарные печати и печати для тушения огня — может, он сможет продать их их союзникам?

* * *

Младенцы росли быстро. Тоши и Азами уже очень быстро ползали повсюду (она подправила поводковую печать, которую она сначала использовала на Наке, чтобы они не падали с краев энгавы), и им нравилось лепетать, когда им пели. Они также демонстрировали радикально разные темпераменты: Тоши будет сидеть и внимательно слушать, когда Кита играла на кото, даже полчаса подряд, но Азами подпрыгивала, пищала и крутилась под музыку некоторое время, прежде чем потерять интерес и начать пытаться привлечь внимание Киты.

Изуна наслаждался ролью «веселого дяди» и играми с Азами, которая радовалась вниманию, пока Тоши была счастлива сидеть на коленях Мадары и обниматься.

Обе девочки уже звали ее «кака» и Мадару «тото», что заставляло его чувствовать себя неловко, и Изуна дразнил, что им правда надо пожениться до того, как люди начнут говорить.

Ките не исполнится двадцать до конца этого года, и ее совершеннолетие будет в следующем январе — она надеялась, что они смогут пожениться настолько скоро после этого, насколько будет возможно. Со всей этой войной и младенцами у нее с Мадарой фактически не было ни времени, ни желания перейти на более интимные отношения друг с другом, но теперь это было чем-то, что она хотела. Девочки тоже спали всю ночь, так что у них было время и место…

Она знала, что он тоже этого хотел: это было в его взглядах на нее. Она любила его за то, что он так терпелив с ней.

Теперь, когда окончательно стало ясно, что Сенджу не собираются нападать на них из засады в любой момент, люди начали приносить свои плащи Ките на починку. Ну, они приносили свои плащи Наке: большая часть клана немного настороженно относилась к тому, чтобы подняться к главному дому клана и попросить жену во всех смыслах, кроме названия, главы Внешней Стражи починить их испачканные пахнущие плащи. Кита справилась с этой проблемой, заплатив за постройку мастерской прямо за садом главного дома (формально для ее экспериментов с печатями, чтобы дети не могли случайно в них влезть), и привлекла и Наку, и Мидори, чтобы они выполняли львиную долю непосредственной работы по переговорам лицом к лицу. Они были правы, что у нее действительно было очень мало времени на починку большего, чем плащи с композициями рисунков, которые носили главные семьи родов клана, но все в клане все равно заслуживали того, чтобы их плащи были в наилучшем состоянии, и ее двух других взрослых двоюродных сестер, которые делали обычные плащи с отпечатанными рисунками, нельзя было заставлять страдать под внезапно непосильным объемом работы.

Теперь Мидори была очень хороша в вышивании печатей на плащах, несмотря на то, что не сильно этим наслаждалась, и у Наки было много практики в отпарывании, стирке, починке, перекрашивании и перешивании — они обе успокаивались, когда у них было что-то, что можно было делать и что было необходимым, и когда они делали это где-то, где они были подальше от все еще болезненных воспоминаний о маме. Кита сидела с ними каждый день, иногда позволяя Наке взять на себя замену части рисунков или переделать декоративную вышивку части подкладки с композициями рисунков под ее присмотром, но в основном она делала эту часть работы сама.

Люди также приносили плащи мертвых, чтобы их подогнали по размеру для младших братьев или сестер или детей: большая часть ее соклановцев хотела цепляться за воспоминания о потерянных, а не носить что-то новое, так что также было множество замачивания, латания, выравнивания и осторожного складывания до нужного размера.

Мадара доверил ей плащ своего отца, чтобы она его замочила (теперь у нее были печати, которые позволяли ей убрать всю кровь с ткани, Ёри их любила) и починила. Она полностью удалила подкладку плаща с холщовой сердцевины, заменила порванные части композиции рисунков спереди и сзади и пришила ее на новую сердцевину, всю покрытую печатями. У нее никогда не было возможности поставить больше, чем абсолютный минимум печатей на плащ Таджимы-сама, но она знала, что Мадара намеревался оставить этот плащ в качестве запасного, и она хотела, чтобы он был хорошо защищен.

Новая сердцевина означала, что она могла сделать весь плащ немного побольше: Мадара был слегка шире в плечах, чем его отец, и был более крепко сложен. Это также позволило ей почувствовать, что это был новый плащ со спасенной подкладкой с композицией рисунков, а не то, что Мадара носил плащ, в котором умер его отец. Именно эту формулировку она использовала и для других членов клана. «Я спасла подкладку и пришила ее к новому плащу» было намного более приятным и позитивным, чем «я починила плащ, чтобы его мог носить кто-то другой».

Конечно, не у всех были старые плащи, которые можно было использовать повторно — в этом году было множество озлобленных, чувствующих боль подростков с недавно пробужденным шаринганом, желающих присоединиться к Внешней Страже, и большинству из них были нужны плащи. Мадара отказывался снижать возраст вступления (более того, он поднял его до шестнадцати), но все четырнадцатилетние и пятнадцатилетние все равно получали тренировки Внешней Стражи и были присоединены к местным патрулям Домашней Стражи, передавая сообщения ближайшим деревням и городам и работая на подхвате у гражданских торговцев. Несколько более умных подростков уговорили Ёри научить их базовой фармацевтике и лечению. Лекарские команды могли не быть на линии фронта в бою, но клан нуждался в каждой из них вне зависимости от возраста, и они неизбежно оказывались не слишком далеко от поля боя. Боевые действия все же иногда до них доходили, именно поэтому ученики-медики Ёри также учились на специалистов по оружию дальнего боя и на мастеров ловушек.

Было бы больше специалистов по гендзюцу, но никто из Сенджу никогда не посмотрит в глаза члену клана Учиха на поле боя. Они тренировались этого избегать. Как они это делали, было выше ее понимания, но они все же справлялись.

Всем этим подросткам были нужны и доспехи, для чего клан хотя бы обладал достаточными средствами и временем и мог это предоставить, а не бросать их, чтобы они сами себе их добывали. Или не добывали, что вполне могло быть. Элементарные регулируемые кожаные доспехи с несколькими металлическими пластинами, чтобы им не пришлось покупать новые комплекты, когда они вырастут, но это было лучше, чем ничего. Намного лучше.

Пока лето разгоралось, Мадара послал маленькую команду на север, чтобы снова купить оптом железный песок: их запасы заканчивались, и вооружение такого большого количества людей означало, что им понадобится больше стали, чтобы у всех все было. Он также слегка увеличил ежеквартальный заказ местным: не сильно, но достаточно, чтобы они не оказались вынуждены прекратить делать ножи, чтобы у всех были сюрикены.

Ее навестил папа. Сейчас Дзонен был действительно решительно настроен, чтобы стать кузнецом по проволоке и очень усердно работал, несмотря на физические сложности. Текари только недавно исполнилось четыре, и он был слишком маленьким, чтобы надолго задерживаться в кузнице, но он хвостом ходил за одним из двоюродных братьев папы, который делал сюрикены (как большие, так и стандартного размера), и папа раздумывал над ученичеством. Учитывая то, что папе помогал двоюродный брат Яэ в качестве уже мастера и он не был единственным клановым кузнецом по проволоке, Кита считала, что это умная идея. Тетя Никко не была замужем, и племянница, которую она обучала, чтобы та в конечном итоге стала ее преемницей, недавно забеременела, так что Текари сможет научиться и овладеть созданием сюрикенов, пока Наэба фокусировалась на воспитании собственных детей.

Кину все еще была маленькой, так что то, какое ремесло она выберет, было под большим вопросом. Татешине было шестнадцать, и бабушка говорила, что она почти готова к своему собственному проекту на мастерство, что было потрясающе, так как у клана будет еще одна истинная мастерица ткачиха, и это позволит им делать большее с их шелком. Некоторые члены кооператива вдов начали недавно специализироваться в покраске, а другие стали экспериментировать с сибори, так что, может быть, Учихи скоро смогут производить собственные узорчатые кимоно из касури. Это была воодушевляющая мысль.

Она бы хотела, чтобы мир продлился, но ворчания и сплетни в клане давали ясно понять, что вне зависимости от того, как сильно Мадара хотел мира, остальной клан Учиха не собирался содействовать. Они хотели мести за потерю всех тех, кого они никогда не были готовы потерять (никто не шел во Внешнюю Стражу, думая, что они доживут до выхода в отставку, разве что, возможно, с тяжелой травмой, которая сделает его или ее калекой, и все это знали), и рано или поздно кто-то сделает первый шаг, вне зависимости от приказов Мадары позволить Сенджу быть теми, кто возобновит боевые действия.

От этого было больно, но Кита подозревала, что потребуется новый виток горьких потерь, чтобы по-настоящему втолковать полную расточительность войны. Она определенно не ждала этого с нетерпением.

* * *

Июль был тяжелым для Киты, как и октябрь наверняка будет тяжелым для него — Мадаре уже знал, что ему придется несладко. Обон немного помог (после него она была менее меланхоличной), а потом погода стала чуть менее удушающе жаркой, благодаря чему стало проще спать ночью.

Ну, детям стало проще спать ночью: Мадара не спал настолько много, насколько мог, и он наслаждался каждой секундой этого, потому что когда август закончился, Кита решила, что она хочет с ним физической близости. Даже хочет, чтобы он смотрел на нее своим шаринганом, когда физически близок с ней, из-за чего ему было чрезвычайно сложно связать друг с другом две мысли, не то чтобы начать действовать.

Ну, в любом случае, первые несколько раз. Он постепенно вырабатывал к этому иммунитет, хотя он хорошо знал, что Кита по-настоящему наслаждалась тем фактом, что может превратить его в бессвязно бормочущего человека с алым лицом одним изящным развязыванием своего пояса и помещением его рук на свою кожу.

Мадара знал, что он застенчив в плане своего тела. Он был абсолютно смущен (и тайно счастлив), что Кита совсем не была. Она была рада, когда он смотрел на ее тело, когда он прикасался к ее телу, пока она смотрела на него и прикасалась к нему в ответ. Она совсем не стеснялась дать ему знать, насколько сильно ей нравится его тело, что было смущающе в совершенно другом ключе. Она взяла за привычку писать лукаво двусмысленные хайку и оставлять их на его столе, спрятанными между документами, чтобы он их находил — Изуна думал, что было уморительно, как он краснел и отказывался позволять ему их сжигать. Его ужасный младший брат даже заказал для него лакированную шкатулку, чтобы хранить их всех в ней.

Быть так желаемым было абсолютно дезориентирующе: если бы Кита была заинтересована в нем только физически, это было бы по-другому (во время его миссий самые разные люди теряли голову от его внешности, так что он привык их игнорировать), но ее влечение к нему не было по своей природе физическим: ей нравилось его тело, потому что это его тело, а не наоборот. Ее влекло к нему как к личности, ко всему, что делало его уникальным и отличающимся от всех остальных, и его тело было только единичным аспектом этого.

Мадара знал это, потому что она шептала это, когда он проводил руками по ее обнаженной коже и узнавал, как ей нравится, чтобы к ней прикасались, и он знал, что это правда, потому что Кита не могла ничего спрятать от его шарингана, и она тоже это знала. Такая открытая правдивость настолько же питала огонь под его кожей, насколько и то, как ее голос прерывался, говоря его имя, когда он находил эту сладкую точку во влажной плоти между ее бедер.

Кита была абсолютно прекрасной, и Мадара хотел ее так отчаянно, что едва мог дышать из-за этого ужасающего голода. Его желание было таким большим, что оно парализовывало его, заставляя его ползти вперед со скоростью улитки, по шагу за раз осваиваясь с этим новым аспектом их отношений и изменениями, которые он приносил.

Кита была более чем счастлива двигаться медленно, и за это Мадара любил ее еще сильнее: если бы она давила на него, он мог бы взорваться, и он боялся ей навредить. Он знал, что навредить ей было бы слишком просто, и он отказывался это делать: она была слишком драгоценной, чтобы ей рисковать.

Октябрь был тяжелым. Мадара был рад, что Кита была на его стороне, поддерживая как его, так и Изуну, настолько, насколько она могла. В октябре также всплыли некоторые вещи, которые он раньше не осознавал, но которые многое ему сказали о стиле лидерства его отца. Вещи, которые правда были совсем не хорошими.

— Кита, ты собираешься вернуться к своим обязанностям главы Домашней Стражи теперь, когда девочки подросли?

Кита подняла взгляд от пялец: она занималась плащом с композицией рисунков для старшего племянника Таки Осики, который только что вступил во Внешнюю Стражу и был ее наследником теперь, когда она ясно дала понять, что не собирается никогда выходить замуж. Его отец Омото был мертв уже больше года, одна из ранних потерь тактики Сенджу выбирать торговцев.

— Мадара, я не глава Домашней Стражи.

Мадара замер, чувствуя, как чакра Изуны дернулась, когда он развернулся лицом к ним обоим:

— Ото-сама сказал, что ты глава.

Кита прямо посмотрела ему в глаза:

— Мадара, традиция клана Учиха гласит, что глава Домашней Стражи — это старший член рода Аматерасу, кем я определенно не являюсь. Я клановый мастер печатей, что само по себе является полноценной должностью и требует от меня не оказывать предпочтение ни одной ветви клана в ущерб другой. Не говоря уже о том, что быть твоей женой — это тоже работа на полную ставку — у меня нет времени, чтобы быть еще и главой Домашней Стражи. Охабари-оба глава Домашней Стражи. Если Изуна заинтересован в этой должности, он может обучиться, чтобы стать ее преемником, но если нет, я ожидаю, что Минаката возьмет на себя эту роль.

— Тогда почему ото-сама сказал, что ты глава?

Его невеста слегка поерзала на татами, и Мадара внезапно знал, что ответ ему не понравится.

— Женившись на Хитоми-сама, Таджима-сама настоял, чтобы твой двоюродный дедушка Митама-сан отрекся в ее пользу. Он это сделал, но Хитоми-сама не была склонна стоять на пути того, что хотел твоей отец, даже когда это не приносило пользу клану в целом. Так что Митама-сан тайно обучил Ниниджи-сама и Охабари-оба, чтобы они вдвоем могли заниматься тем, чем пренебрегала Хитоми-сама. Когда Хитоми-сама умерла, Таджима-сама решил, что нет нужды назначать замену главе Домашней Стражи. Когда Митама-сан запротестовал, твой отец обвинил его в предательстве и казнил его, так что Ниниджи-сама тайно взял на себя эти обязанности вместо него. Затем Таджима-сама узнал, что Ниниджи-сама делал.

Мадара знал, что его отец сделал с их дядей, с его собственным братом. Он был там, когда отец обвинил Ниниджи-оджи в предательстве и казнил его. Это было из-за этого? Отец казнил и двоюродного дедушку Митаму, который был тем человеком, кто взял его с собой посмотреть, как двоюродный дедушка Морея пускает в полет своих ястребов? Это был не несчастный случай, как ему сказала Охабари-оба?

— Я подозреваю, что Таджима-сама знал, что Охабари-оба все равно выполняла часть этих обязанностей, но она была намного меньшей угрозой его власти, чем Ниниджи-сама, — тихо продолжила Кита, — поэтому он и приказал ей обучить меня всему, что положено знать главе Домашней Стражи, когда обручил меня с тобой. Однако, когда я в то время ясно дала понять оба-сан, что не хочу быть главой Домашней Стражи, она согласилась научить меня всему о Домашней Страже и «помочь» мне с соответствующими обязанностями с подтекстом, что я ни в какой момент не стану узурпировать ее власть.

— Значит, оба-сан глава Домашней Стражи, а ты только ее прикрывала, — сухо сказал Изуна.

— Ну, я действительно выполняла большую часть работы, когда Ясакатоне и Ширануши родились так близко друг к другу, так как у нее не было времени, но вы оба знаете, как я тогда валилась с ног.

Ну да. У нее было больше дел, чем то, с чем она могла справиться. Что было самой сутью нежелания Киты быть главой Домашней Стражи.

— Я думаю, Изуна-сан мог бы быть замечательным главой Домашней Стражи, если бы захотел, — рассудительно продолжила Кита, отрезав нить, — так как он обладает очень детальным пониманием политики и очень хорошо умеет действовать хитро. Однако я не знаю, хочет ли он этого или доверишь ли ты ему руководить кланом вместе с тобой, Мадара.

Намек, что его отец определенно не доверял своим брату и сестре этого делать. Это было ужасно грустно, правда.

— Я доверяю Изуне, — твердо сказал Мадара. — Но это его выбор.

Изуна нахмурился.

— Я подумаю об этом, нии-сан. Это может быть интересно. Хикаку фактически и так твой заместитель в вопросах Внешней Стражи, так что я сейчас все равно по сути никуда не вписываюсь, — он повернулся к Ките. — Будет ли оба-сан против, если я немного понаблюдаю за ее работой, просто чтобы посмотреть, как все устроено, прежде чем принять решение?

— Я думаю, вам стоит сначала позволить мне заверить ее, что вы оба знаете и что все в порядке, потом Мадаре стоит навестить ее и тоже заверить, что все в порядке, и предложить, чтобы Изуна узнал больше об этой роли с прицелом на то, чтобы он, возможно, стал ее преемником, — твердо сказала Кита. — Затем надо обнародовать, что ты это делаешь: пусть это звучит так, как будто ты отдаешь главенство Охабари-оба, потому что у меня слишком много других дел, а не то что мы действовали за твоей спиной, а ты это просто узакониваешь.

Мадара кивнул. Это было должным образом дипломатично и позволит ему избежать копания в болезненной семейной истории, в то же время проясняя, кто в ответе за что, чтобы ничего не осталось незамеченным.

Однако его все равно немного тошнило от подтекста. Его отец убил собственного младшего брата за попытки заботиться о клане? Мадара никогда и ни за что не смог бы этого сделать. Изуна никогда бы не попытался узурпировать его власть как главы Внешней Стражи, и хоть он иногда спорил с Мадарой, это потому что он тоже хотел лучшего для клана и думал, что некоторые вещи было бы лучше делать по-другому. Но это не угроза его власти, это попытки Изуны помочь! Отец убил дядю за попытки помочь?!

Он был благодарен Тоши-чан, когда она забралась ему на колени: это дало ему повод обнять ее, и прямо сейчас ему было нужно это объятие.

* * *

Кита была невероятно благодарна за то, что над ней больше не висела эта роль главы Домашней Стражи. Она точно не знала, возьмет ли Изуна на себя эту роль на самом деле (он наслаждался сражениями на линии фронта и у него были твердые убеждения о противостоянии Сенджу, когда это только было возможно), но даже просто то, что он наблюдал за некоторыми вещами, которые делала Охабари-оба, кажется, помогало с размолвками, и внутренние раздоры немного улеглись.

Оглядываясь назад, она могла видеть, что большая часть проблемы состояла в том, что многие из старейшин и глав родов чувствовали себя оскорбленными, что Таджима-сама дал маленькой девочке из побочной ветви менее влиятельного рода власть над всеми ними, что усилило их враждебность, когда она меняла вещи таким образом, который немедленно и лично не приносил им выгоду. Теперь, когда Охабари-оба была официально главной и Изуна учился у нее, все чувствовали себя более видимыми и признаваемыми, потому что они оба из главной семьи Аматерасу и Изуна брат Мадары.

Она надеялась, что они вдвоем смогут создать немного больше сплоченности в клане, потому что прямо сейчас все правда было в невероятном упадке.

— Всегда так много мелких препирательств? — потребовал ответа Изуна примерно через неделю после объявления Мадары, плюхнувшись на энгаву к ней лицом, когда она пряла свой мирный шелк.

— Да, — заверила его Кита. — Вообще, сейчас их наверняка меньше, чем обычно: все кажутся очень довольными, что Домашняя Стража официально вернулась под эгиду рода Аматерасу.

— И ото-сама это позволял?!

— Он это поощрял, — мягко поправила Кита. — Когда все огрызались друг на друга и препирались друг с другом, они никогда не были достаточно сплоченными, чтобы представить свои собственные идеи, чтобы противостоять его решениям или мешать ему, когда он принимал единоличные решения по вопросам Домашней Стражи.

— Но, но это плохо для клана!

Кита оглядела его.

— К этому моменту ты уже должен был заметить, что твоего отца в основном заботило его собственное видение клана, которое заключалось в том, чтобы клан был полностью под его властью, чем большинство реальных людей, которые составляют клан.

Изуна свирепо на нее посмотрел.

— Я пойду поспаррингуюсь с Мадарой, — объявил он, прежде чем уйти с топотом. О, может быть, он не замечал до этого — ей стоит извиниться. Конечно, так как он сын Таджимы-сама и, как правило, на привилегированной стороне процесса принятия решений его отцом, из этого вытекало, что он редко видел обратную сторону.

Ну, возьмет ли Изуна в конце концов на себя командование Домашней Стражей или нет, ему будет полезно расширить свои горизонты. Вернувшись к своему прядению, Кита лениво задумалась о том, повлияет ли взаимодействие с членами семьи в таком контексте на его личную философию о циклической природе реальности. В конце концов, если реальность действительно циклична, тогда эти споры тоже неизбежны и будут возникать снова, как, кажется, и война с Сенджу.

Осознавал ли вообще Изуна, что попытки разрешить споры и обеспечить гармонию в клане шли против его заявленных личных убеждений?

Скорее всего, нет.

* * *

День рождения Киты принес сладкое чувство предвкушения: теперь ей было двадцать, она была достаточно взрослой, чтобы выйти замуж, и она правда хотела выйти замуж за Мадару. Конечно, сначала ей надо было отпраздновать совершеннолетие в январе (когда она получит возможность надеть цветное фурисодэ рода Тоётама в первый и, скорее всего, последний раз), но, так как перемирие все еще продолжалось, то подготовка к свадьбе уже началась. Дата была предварительно назначена на риссюн, первый день весны четвертого февраля, и весь клан, кажется, с нетерпением этого ждал. Татешина уже ткала ей свадебное кимоно.

Свадьбы глав клана были событием раз в поколение и возможностью для всех поесть отличную еду за счет клана. Кита была бы сильнее удивлена, если бы люди не ждали этого с нетерпением.

Ее самым большим подарком на день рождения был полный набор посуды для чайной церемонии, смесь новых предметов, заказанных Мадарой, семейных реликвий, переданных бабушкой (Кита даже не знала, что у бабушки было тяки, не говоря уже о старинной фукусе), и чайной чаши, подаренной новыми гончарами Учих с прекрасным сине-черным узором масляных пятнышек в глазури. У обоих гражданских специалистов теперь были жены Учиха, так что они были действительно частью клана. Она скорее хотела пользоваться собственным набором, а не быть вынужденной использовать приборы главы Внешней Стражи, и Мадара обеспечил то, чтобы на всех лакированных шкатулках были водные драконы вдобавок к традиционным утива и пламени, чтобы было отсылкой к ее роду. Кита их обожала.

Она также обожала своих младших сестер за то, что они приготовили щедрый завтрак, а потом вытащили все свитки с рисунками для рода Тоётама и попытались исподволь сделать так, чтобы она выбрала один. Сейчас Нака была уже намного лучше в составлении композиций рисунков, и вышивание Мидори также было солидным, хоть и медленным, но вдвоем они смогут сделать хороший плащ с минимальной помощью с ее стороны. Кита притворилась, что не понимает, что они делали, и показала им свои любимые дизайны Тоётама, один из которых она сама создала для коллекции. Вообще, он был не самым сложным, но он был достаточно трудным: если они смогут его сделать, она найдет время, чтобы обдумать их личные навыки, убедиться, что Нака надлежащим образом всесторонне образованна, и определить, научились ли они всему, чему она могла их научить.

Если да, в четырнадцать Нака была достаточно взрослой, чтобы брать независимые заказы. Мидори едва было двенадцать, но теперь ее вышивка была достаточно хорошей, чтобы она могла зарабатывать на жизнь декорированием оби и украшением ткани кимоно, которую создавала Татешина, даже без ее навыков фуиндзюцу, которые были чем-то, что принесет деньги клану, как ее любимые хобби не сделают.

Кита так сильно гордилась всеми ее младшими сестрами. Малышка Кину-чан слегка неловко, но гордо пришла в главный дом клана с корзиной свежих перепелиных яиц для омлетов и чтобы сварить их для бенто в качестве ее первого задания, и Кита почти заплакала от радости. Она мало видела трехлетнюю девочку, со всем происходящим за последний год или примерно этот промежуток времени, и Кину была абсолютно умилительной, хотя Кита точно не знала, откуда ей достались эти кудряшки. У Киты были полностью прямые волосы ее бабушки, и волосы большинства других ее сестер были в разной степени по-учиховски неукротимы, включая Тоши и Азами, но настоящие кудри? Это на самом деле было довольно необычно.

Однако симпатично.

День рождения Мадары наступил и прошел, как и Новый год, а потом внезапно Киту окружили бабушка и конгломерат из женщин рода Тоётама под ее руководством (она не осознавала, что все эти женщины близкие родственницы), которые утащили ее в клановую купальню (одну из клановых купален: увеличившееся благосостояние Учих привело к тому, что была построена вторая общая купальня и несколько частных), сделали ей прическу в сложном и замысловатом стиле, раскрасили ей лицо и одели ее в поразительно великолепное светло-голубое фурисодэ, вышитое журавлями, цветами сливы, пенистыми волнами и водными драконами вместе с соснами, бамбуком и другими символическими аллюзиями на долгую жизнь и удачу. Оби повторял узор волн, они были более большими и геометрическими с извивающейся парой кои в центре каждой волны, ткань оби повторяла все цвета вышивки фурисодэ, и Кита чувствовала себя очень-очень красивой даже до того, как меховой воротник был накинут ей на плечи.

В складки ее оби были положены ароматические мешочки, ее ногти были аккуратно наманикюрены, и она едва узнавала девушку в зеркале, пока бабушка промокала глаза платком, а бабуля Фудзи широко улыбалась ей беззубой улыбкой, и ее шаринган сиял. Затем Киту поторопили в клановый храм, чтобы ее благословили, и она присоединилась ко всем, кто в этом году справлял совершеннолетие (несколько парней и девушек старшего подросткового возраста и горстка других двадцатилетних), чтобы Домашняя и Внешняя Стража могли их поздравить с достижением взрослости и официально добавить их имена в клановый реестр.

Имена детей были только в храмовом реестре, чтобы, если они умрут молодыми, они могли стать семейными духами. Взрослые члены клана, чьи имена были в реестре, могли жениться или выходить замуж, не нуждаясь в согласии родителей, начать бизнес, переехать в пустой дом и имели право лично обращаться к старейшинам и главам по поводу сложностей, которые требовали какого-либо суждения и разрешения.

Мадара пялился на нее несколько долгих секунд, потеряв дар речи, когда она вышла на переднюю линию, заставив Охабари-оба закатить глаза с теплой улыбкой и ткнуть его локтем, прежде чем он взял кисть, чтобы добавить имя Киты в реестр. Ее жених мгновенно заалел, сумел выдавить необходимые слова приветствия и признания, пока все взрослые среди зрителей знающе хохотнули от того, насколько он влюблен. Затем он стал почти фиолетовым, когда первым действием Киты в качестве официальной взрослой было подняться на носочки и легко поцеловать его в губы прямо здесь перед всем кланом.

От толпы раздался гром аплодисментов и свист, несмотря на ее внезапное нарушения должного протокола: все в клане Учиха ценили хорошую любовную историю.

Затем она направилась к тому месту, где был папа и ее приодетые сестры и братья, чтобы Мадара мог оправиться и продолжить свои обязанности без отвлекающих факторов, пока все не будут лично признаны, после чего будет шведский стол, оплачиваемый совместно близкими родственниками участников, к которому был приглашен весь клан.

Изуна мгновенно ее нашел, успешно вытащил ее из когтей ее семьи и отбуксировал ее к Мадаре.

— Вот, ты можешь присмотреть за ним, пока я приношу еду.

— Я не нуждаюсь в контролировании, Изуна! — запротестовал Мадара, но вяло, потому что он не мог оторвать от нее глаз, и его взгляд стал очень нежным. Кита осознала, что они поженятся меньше, чем через месяц, и почувствовала, как ее лицо порозовело под макияжем: восемь лет дружбы плавно перетекли в ухаживания, и это время почти подошло к концу. Скоро они будут женаты со всеми вытекающими последствиями, и они вместе вступят в новый этап жизни.

Он легко мог его читать: в мягкости взгляда появилась искра жара, и он положил ее ладонь себе на руку и наклонился, чтобы их лица были близко друг к другу.

— Ты выглядишь великолепно, — хрипло сказал ей он, и его глаза на секунду зажглись алым, когда он воспринимал каждую деталь ее наряда и внешности. Находясь так близко, Кита могла видеть след своей красной губной помады на его губах.

— Спасибо, — стеснительно сказала она, теребя веер свободной рукой.

— Просто чтобы ты знала, никто никогда не даст тебе забыть, что ты это сделала, — дразняще добавил он, и его глаза снова потухли до черного.

— Как они никогда не позволят тебе забыть, что ты потерял дар речи? — поддразнила в ответ Кита, положив голову на его плечо.

Мадара тихонько что-то проворчал, и его чакра была так же горяча, как и воздух из печи, осторожно обвиваясь вокруг ее талии и неся с собой легкое чувство самодовольства:

— Они просто завидуют, что ты выйдешь замуж за меня.

Кита не смогла сдержать вырвавшийся смешок. Факт в том, что некоторые люди наверняка действительно завидовали, хоть только и потому, что она была главным клановым специалистом по печатям и помимо этого специалистом по клановым плащам с композициями рисунков. Учиховские плащи были престижной вещью, хоть они были и у всех, и хоть Кита была фактически одна из четырех или пяти людей в роде Тоётама, кто делал обычные плащи с принтами, она была единственным человеком, кому сейчас было позволено делать и поддерживать в хорошем состоянии шелковые плащи с композициями рисунков. Нака тоже скоро до этого дорастет, но она пока еще не была на этом уровне.

Также был тот факт, что бросок лазутчика Сенджу в свинарник и бесстрастное наблюдение за тем, как его разрывали, заполучило ей россыпь одобряющих старших поклонников как в Домашней, так и во Внешней Страже, но Кита старалась об этом не думать: это был не самый ее лучший момент. Скорее наоборот.

— Изуна уже решил, съедет или нет, когда мы поженимся? — спросила она вместо этого.

— Он говорит, что останется, пока нам не понадобится его комната, чтобы заныкать в нее дополнительных детей, — сухо ответил Мадара. После смерти Таджимы-сама Мадара расчистил спальню своего отца, чтобы Мидори, Нака и Бентен могли спать там, а не в крохотной кладовке — теперь в ней жили Азами и Тоши. Ну, их в ней укладывали спать: они часто просыпались посреди ночи и ковыляли сквозь фусума, чтобы забраться в кровать к ней и Мадаре, прежде чем снова уснуть.

Мадара давно перенес все свои вещи в ее комнату — в эти дни та спальня была в полном распоряжении Изуны.

— Значит, остается.

Бывшая комната Таджимы-сама была достаточно большой, чтобы вместить еще два полноразмерных футона, и Нака, скорее всего, не останется в главном доме клана после того, как окончательно освоит ремесло: все оборудование мамы и материалы были в родном доме вместе с шелкопрядами и шелковицами. А пока Нака регулярно ходила домой, чтобы помогать Татешине присматривать за шелкопрядами, и большая часть печатания рисунков проходила в мастерской рядом с домом, а не в мастерской для печатей Киты. Так было менее грязно, учитывая то, что папин дом был на границе квартала ремесленников и фермеров напротив реки, а не в сердце жилого сектора.

Кита подозревала, что Нака унаследует этот дом, а не переедет к мужу: не то чтобы шелковицы можно было передвинуть, и Дзонену наверняка будет более комфортно в доме ближе к папиной мастерской, так как его шрамы означали, что он не мог с легкость ходить очень далеко. Учитывая то, что этот дом был бабушки и дедушки и папа переехал в него, когда женился на маме, это не будет первым разом, когда подобное произойдет.

Наследование у Учих всегда было больше о том, у кого были соответствующие навыки и кто надлежащим образом воспользуется ресурсами, а не о том, кто старший сын.

* * *

Мадара получил одну неделю безумного, сумасшедше великолепного и насыщенного счастья в браке, прежде чем все снова покатилось по наклонной. Одну неделю. Он так, так злился за это на Учиху Комаки.

— Ты нарушил перемирие.

Комаки пытался казаться дерзким, но по большей части он выглядел до ужаса испуганным. Мадара знал, что он не очень хорошо контролировал свое желание убийства, но ему было абсолютно, полностью похрен.

— Там были Сенджу на дороге!

— Ты был на торговой миссии, — прорычал Мадара, и мир стал алым по краям сквозь его шаринган. — Они напали на тебя?

— Да!

Это не было правдой, и Мадара мог это видеть.

Мадара почувствовал, как его лицо страшно искривилось — Комаки дрогнул.

— Лжец.

— Ну, я напал первым! Они бы все равно нас атаковали! Я узнал главного, он убил моего брата!

— Ты нарушил перемирие, — взревел Мадара, — что означает, что все последующие смерти на твоей совести. Каждые похороны, каждое ранение, которое оставит воина инвалидом, все. Учихи умрут, потому что ты не счел нужным подчиниться мне.

Все присутствующие члены Внешней Стражи явно вспоминали, как бы его отец отреагировал на такое неповиновение: Хакодате и другие члены отряда, ответственные за нарушение перемирия, явно ожидали, что их сейчас бесцеремонно обезглавят, и Комаки опустился на колени, серый и тяжело дышащий.

— Казнить тебя было бы добротой, — процедил Мадара, с трудом сдерживая ярость, чтобы сердце Комаки окончательно не остановилось, — так что я этого не сделаю. Ты получишь возможность увидеть, как умрут наши соклановцы, услышать, как их жены, сестры, матери и дочери буду горевать, и сможешь понаблюдать, как сироты будут умолять своих родителей вернуться домой, и ты поймешь, что именно ты навлек дальнейшие потери на головы им всем, потому что ты был слишком эгоистичен, чтобы признать, что каждый потерял членов семьи. Каждый!

— Мой брат…

— Я потерял трех младших братьев из-за Сенджу! — рявкнул Мадара. — Трех! И я все равно заключил бы с ними мир, если бы мог, потому что у меня все еще есть брат и соклановцы, которых я могу потерять! Однако благодаря тебе у нас будет война, и смерть, и еще больше потерь! Подавись ты войной!

Он будет брать этот отряд с собой каждый раз, когда ему придется сражаться с Хаширамой, пока все из них до последнего не возненавидят бесконечный парад смерти и увечий настолько, насколько это ненавидел он, или пока не умрут, пытаясь сбежать от этого.

Он развернулся к ним спиной и ушел с топотом, пока у него все еще был самоконтроль, чтобы не задушить Комаки прямо здесь. Вот тебе и мечты о мире. Ему придется переделать стратегию по миссиям на целый год, чтобы учесть нападения Сенджу, и ему надо будет найти способ, как сделать этот конфликт менее односторонним и оборонительным.

Однако сначала он вытащит Изуну на спарринг, чтобы сбросить часть злости. Кита не должна была выносить его, когда он был в таком настроении, и он не хотел напугать девочек.

* * *

Два года. Она была замужем два года, и война не прекратилась. Она планировала отпороть печать, стимулирующую иммунитет, со своей одежды примерно через месяц после свадьбы, но потом какой-то воин из Внешней Стражи поставил свое горе выше благополучия клана, и Кита решила этого не делать. Было не время привести ребенка в мир, и у нее уже было два малыша, о которых надо было заботиться.

Но опять же, ее печати не были полностью эффективным контрацептивом, как и травяные тизаны, которые она пила каждый день: Ёри использовала и то, и другое, и все равно забеременела. Она отпорола печать с одежды, как только осознала, что была беременна, чтобы не произошло выкидыша (это могло быть очень опасно, и не было нужды ухудшать свое положение), и Хикаку уже сходил с ума от волнения за свою жену.

Хикаку теперь был самым опытным членом Внешней Стражи после Мадары. Тсуёши был мертв, как и Така (она умерла на руках у Осики, что активировало его Мангекьё), и Икадзути, и Хомусуби. Вообще, теперь весь род Кондзин был мертв, кроме сына Хомусуби Кагуцучи, которому было всего восемь и который жил с тетей по матери, у которой было шесть других сирот родства седьмая вода на киселе, о которых она заботилась.

Китины печати, стимулирующие иммунитет и убивающие инфекции, привели к тому, что за последнее десятилетие больше младенцев выживало в первые годы их жизни, но комбинация этого с продолжающейся войной, пожирающей взрослых членов клана, привела к тому, что добрая половина еще живых Учих были младше четырнадцати. Половина. Это не шло на пользу ничьим нервам, особенно сейчас, когда не осталось достаточно членов Домашней Стражи, чтобы охранять границы (множество молодых членов Домашней Стражи перешли во Внешнюю Стражу, чтобы увеличить ее численность) на случай крупных вторжений.

Единственная положительная вещью, которую можно было назвать, состояла в том, что клан не испытывал недостатка ни в еде, ни деньгах. Был также хороший рынок для учиховского угля, чернил, керамики и шелка, у них все еще было достаточно сохраненного железного песка, чтобы все были вооружены (ну, хотя бы примерно для следующего года), погода была достаточно хорошей, что выросло много урожая, и было мясо и рыба, чтобы все могли есть. Проблема была в том, что две трети взрослых клана находились либо на поле боя, либо выполняли миссии, а оставшаяся треть (жалкая горстка стариков, инвалидов и измотанная, перегруженная работой группа женщин и ремесленников) ухаживала за полями, кормила скот, учила детей и выполняла всю необходимую работу, благодаря чему клан продолжал работать и жить, и им помогали подростки, еще недостаточно взрослые, чтобы вступить во Внешнюю Стражу, и дети, за которыми они присматривали. Даже папа теперь ходил на торговые миссии, просто чтобы освободить воина, который послужит лучшую службу в другом месте.

Ну, папа ходил на торговые миссии, пока не не вернулся домой с одной из них. Дзонен теперь был учеником двоюродного брата Яэ, и тетя Никко взяла к себе Текари, так как он все равно был ее учеником. Наке было шестнадцать, и она была полноправной портнихой по плащам, так что ей было позволено оставить себе дом. Мидори занималась вышивкой и печатями в перерывах между помощью с фермерством и скотом, но в ее работе нуждались не менее отчаянно. Они обе жили с бабушкой и пятилетней Кину, у которой были удивительно большие резервы чакры и которая уже помогала Яэ с производством угля, так что вполне могла пойти учиться на кузнеца по проволоке, как только подрастет. Татешина недавно вышла замуж и вносила значительный вклад в клан благодаря своему ткачеству. Ее мужем был Такао, один из ровно шести еще живых людей из главной семьи рода Тоётама, который был во Внешней Страже и мог оставить сестру Киты вдовой в любой момент. Кита надеялась, что этого не произойдет, однако не было никаких гарантий.

Кита тоже могла овдоветь в любую минуту. Зрение Мадары неуклонно ухудшалось, с учетом того, как часто он использовал свой Мангекьё на поле боя. В эти дни он был вынужден держать шаринган постоянно активным, просто чтобы видеть поле боя, и Кита знала, что это его истощает. Это истощало и Изуну, но ее деверь пытался не упоминать об этом, потому что он знал, что Мадара будет видеть это как очередную свою вину.

Кита не могла ничего делать кроме того, как работать над печатями, заботиться о детях, обеспечивать то, чтобы у ее мужа и его брата был теплый уютный дом, в который можно вернуться, и хорошая еда, которую можно съесть, писать письма союзникам клана от имени мужа и отчаянно молиться о чуде. Теперь у нее были самые разные печати, которые, как она знала, могли полностью перекроить поле боя, но чтобы это сработало, вся Внешняя Стража должна была согласиться с планом, а она не могла заставить их сделать это. Мадара мог бы приказать им это сделать, но даже так не было гарантии, что они это сделают.

Ну, они, скорее всего, сделали бы это. После того, как остатки отряда, который заварил всю эту кашу, покончили с собой осенью в прошлом году, вся Внешняя Стража очень внимательно выполняла точно то, чего ожидал от них их глава, но есть разница между подчинением в знакомых ситуациях и подчинением, когда тебе приказали сделать что-то новое и чрезвычайно странное.

Однако Кита быстро приближалась к той точке, когда была готова рискнуть. Может, она сможет поговорить об этом с мужем, когда он в следующий раз будет дома? У нее все было готово, и ее два выживших ученика (у одного не было левой ноги ниже колена, а у другой вообще не было кистей, и она рисовала, зажав кисть между зубами) оба поддерживали ее и выражали осторожный оптимизм.

Ей стоило сказать об этом Мадаре. К этому моменту весь клан признавал, что они проигрывают, и не важно, сколько умерло, подавляющее большинство оставшихся просто хотело выжить. И к черту месть за мертвых.

* * *

Был очередной день, и очередное поле боя сбивали в алую грязь. Мадара сражался с Хаширамой, Изуна — с Тобирамой, а Хикаку противостоял смутно знакомой Сенджу с пучком и синими доспехами (ее звали Байка? Тока? В любом случае, что-то цветочное), и пока сегодня утром раненые в основном справлялись с тем, чтобы покинуть поле боя, но он уже мог видеть тело в учиховском плаще, так что это были минимум одни похороны, на которое он позже придет.

Мадара так, так устал от похорон. Он ходил на абсолютно каждые из них (это была его обязанность как главы Внешней Стражи — почтить жертвы его людей), и они разрывали ему сердце. Он был главой клана детей и калек, людей, которые умели сражаться, потому что они знают, что никто их не защитит, и это было так далеко от его детской мечты, что это разбивало ему сердце.

Каждый день.

Затем Тобирама переместился невозможно быстро, прямо сквозь поле боя, быстрее, чем даже шаринган мог заметить, Изуна свалился мешком позади него, кровь темными пятнами окрашивала его плащ, и…

— Изуна!

Нет-нет-нет-нет-нет!

Он не мог потерять Изуну! Не его младшего брата!

Отступление было неорганизованным, и Мадара был вынужден охранять тыл, чтобы убедиться, что Сенджу за ними не последуют, но Хаширама, кажется, довольствовался тем, что они сбегали, и те из его людей, кто был наиболее способен в технике Ёри с чакрой Инь, несли Изуну обратно в клановое селение настолько быстро, насколько могли. Мадара молился, чтобы Ёри смогла сделать что-то, но он видел, как так много членов клана умирали от ран, которые были в сантиметрах от того места, где Изуна истекал кровью, и он был в ужасе.

Не Изуна. Не Изуна! Пожалуйста!