Полугигант (джен)

Едва первый шальной луч солнца коснулся его век, Рубеус уже был на ногах. Было еще слишком рано, но сон уже ускользнул от него, а Рубеус был слишком возбужден, чтобы пытаться заснуть снова. Сегодня его первый учебный день, который обещает много интересного. Наконец-то он сможет, сжимая в руке палочку, осознать, что он действительно волшебник. Такой же волшебник, как и его отец.

«Папа...— куда-то в воздух бросил Рубеус, — спасибо».

Но мимолетное наваждение спало, и Рубеусом вновь овладела обида. Он не умел отмахиваться от мыслей, поэтому, быстро одевшись, вышел из спальни. В задумчивости он придвинул кресло к камину и плюхнулся на него, уронив голову на руки. Он никак не мог понять, почему отец скрывал от него, почему не объяснил. И дело была даже не в том, о чем отец умолчал, а в том, что умолчал. Отец, который с пеленок учил его искренности, был неискренен с ним. Рубеус не мог уместить это в своей голове. Он вспомнил, как рассказывал отцу о каждой своей проделке, как с любой проблемой шёл к нему за помощью, за советом. Он всегда был открыт, и молчание отца теперь казалось ему предательством. Пытаясь отвлечься, Рубеус помотал головой и поднял взгляд.

Гостиная была до сих пор пуста, и Рубеус с интересом принялся рассматривать её: во вчерашней суматохе было не до этого. В ней чудным образом сочетался уют и надежность, и просто не верилось, что может быть на свете что-то плохое, а если и может, то это плохое никогда не доберется до этого места; никогда не проникнуть ему в гриффиндорскую башню, никогда не омрачить эти яркие красно-золотые стены, никогда не испортить здешний уют. Небольшой стеллаж книг не заинтересовал Рубеуса: он сомневался, что там могут оказаться интересные ему книги. А вот гобелен привлек его внимание. Это был странный гобелен, изображавший нескольких девушек, единорога и еще какое-то странное существо, которого Рубеус не знал. Послышался шорох и голоса — гостиная постепенно просыпалась. Не желая мешаться, Рубеус решил прогуляться и не спеша направился к большому залу. Замок тоже пробуждался от сна: медленно плыли, конечно, не спавшие, но исправно посещающие завтрак, привидения, изредка попадались уже вставшие ученики, какой-то зеленый человечек гремел здоровенной связкой ключей, зевавшие портреты, обсуждали вчерашнее празднество, делились новостями; главной темой был вчерашней скандал с дочкой Мальсиберов, не только определенной на гриффиндор, но и добровольно сделавшей свой выбор, вопреки брату, а значит и всей семье. Рубеус уже оказался на первом этаже, как его окликнули.

— Эй, здоровяк! — Обернувшись, Рубеус увидел мальчика, сидевшего вчера с ними в купе. Том, кажется. С ним были еще два третьекурсника. Один из них был амбал, если и уступавший Хагриду в росте, то ничуть не отстающий по мышечной массе; маленькие злые глаза постоянно ухмылялись, не предвещая ничего хорошего. Второй был худ, среднего роста, с приятным, ничем не примечательным лицом, коротко стриженными черными волосами и колким взглядом. Стоило всмотреться в компанию, как становилось ясно, что главный в ней, безусловно Том.

— Как спалось? — дружелюбно поинтересовался он, подходя ближе. Амбал скептически приподнял бровь и нетерпеливо засопел, худой же оценивающе всматривался в Рубеуса.

— Хорошо. Мне нравится в Хогвартсе! — искренне ответил Рубеус, смущаясь под этим пристальным взглядом.

— Мне тоже, — как то странно кивнул Том. Заметив любопытный взгляд Рубеуса, он представил спутников. Амбалом оказался Джон Эйвери, а второго звали Теотред Нотт.

— Ты уже завел друзей в школе? — спросил Нотт, смотря на него все тем же пристальным взглядом. Рубеус отрицательно замотал головой и объяснил, что еще ни с кем не успел познакомиться.

— Хочешь, я покажу тебе всё? — предложил Том. — Такой сметливый парень в любой компании будет востребован. Ты быстро найдешь друзей. Если сделаешь правильный выбор.

— Нужен очередной мальчик на побегушках, Реддл? — донесся до них усиленный эхом голос. По коридору к ним приближался мальчик. Когда он подошел достаточно близко, Рубеус узнал в нем Филиппа Адамса.

— Ты... — почти с ненавистью уставился на него Нотт.

— Я в порошок сотру тебя, шавка мелкая! — зарычал Эйвери и, сжав кулаки, бросился на Филиппа, но замер, остановленный властным жестом Тома. Рубеус недоумевал, когда же Филипп успел так насолить им и почему так грубо разговаривает с ними.

— К директору его, — коротко распорядился Том.

— Поздно, Реддл. Я теперь тут учусь. — Насмешливо поклонился Филипп.

— Иди своей дорогой и не путайся под ногами, — сохраняя невозмутимое спокойствие, отмахнулся Том.

— С радостью, только Хагрид, пожалуй, пойдет со мной.

— Это не тебе решать. Уйди, пока не пожалел об этом, — встрял Нотт, доставая волшебную палочку, но просто сжал её в руке, остановленный Томом.

— Ты мне угрожаешь? — Филипп сжал губы и почесал затылок, взлохматив при этом свои светлые волосы. — Боюсь, как бы это не вышло тебе боком.

— Филипп! — не выдержал, наконец, Рубеус. — Что происходит?

— Тебя просто пытаются завербовать для грязной работы, дурья ты башка!

Эйвери снова зарычал, но Том лишь пожал плечами.

— Ты же не веришь в эту чушь, Рубеус.

Рубеус не верил. Но слишком многое было не понятно в этой ситуации. В поведении Филиппа, в том, что он был знаком с этой компанией, в том, что они его ненавидели.

— Думаю, я освоюсь в Хогвартсе сам. — Осторожно озвучил он свое решение. — Но если мне понадобиться помощь, я к тебе непременно обращусь.

Том зло сверкнул глазами в сторону Филиппа, но улыбнулся искренней, как показалось Рубеусу, улыбкой.

— Мне нравятся люди, которые всего стараются достигать самостоятельно. Но обращайся, если возникнут трудности. — И развернувшись, направился к большому залу, велев товарищам следовать за собой.

— Что это бы...? — снова начал было Рубеус.

— Отвали. — Грубо прервал его Филипп.

— Да что такое? — Воскликнул Рубеус. — Ты ведешь себя странно, очень странно! Отваживаешь от меня новых друзей, а сам грубишь и даже не собираешься ничего объяснять.

Филипп посмотрел на него с неприязнью.

— Друзей, значит? Запомни две вещи: во-первых, эти трое никому не друзья, во-вторых, дружба вообще понятие призрачное, так что надейся на себя, а не на друзей.

— Что за чушь! Я...

— Послушай, — снова не дал договорить ему Филипп, — я не собираюсь нянчиться с тобой, и не надо зачитывать мне мораль. Ты хочешь идти на поводке у Реддла? Пожалуйста, только, когда поймешь, чем они занимаются, обратного пути не будет, и не говори потом, что я не предупреждал.

— Филли...

— Отвали, я все сказал. — Огрызнулся Филипп и направился в большой зал. Почему-то он шел очень медленно и пару раз даже останавливался, словно чего-то дожидаясь. Рубеус упрямо следовал за ним. Зал был еще почти пустой, но еда уже дожидалась учеников. Рубеус сел рядом с игнорирующим его Филиппом, положил себе пару тостов с джемом и, убедившись, что никто не обращает на него внимания, вытащил из-за пазухи Барти, положив ему кусочек ветчины. Ози так и не возвращался с ночной прогулки, что, наверное, обеспокоило бы Рубеуса, не будь его мысли сейчас заняты другим.

Он глянул на двери и заметил входящего человека. Это был улыбчивый волшебник невысокого роста в огромной фиолетовой шляпе, по возрасту наверняка не уступающей распределительной. Он был в широких штанах на восточный манер, серой рубашке и синей жилетке из драконьей кожи. На правой руке не хватало двух пальцев, а запястье краснело от свежих ожогов.

— Кто это идет? — Рубеус снова сделал попытку заговорить с Филиппом. «Самое худшее, что может случиться, — решил он, — он просто снова откажется отвечать». Но Рубеус ошибся. Стакан, из которого пил Филипп, треснул. Сам Филипп шумно втянул воздух и в упор посмотрел на Рубеуса.

— Давай уясним еще одну вещь. — Выдавил он сквозь зубы. — Я слепой. Ясно? Слепой я. Поэтому не стоит задавать мне таких вопросов. Приятного аппетита.

Рубеус ошеломленно смотрел, как тот, вытерев салфеткой губы, твердой походкой покидает зал. Зал уже вовсю шумел, а Рубеус все думал. Очнулся только когда рядом с ним кто-то сел. Он поднял глаза.

Кассандра Мальсибер.

Вряд ли её можно было назвать довольной. Она сидела, нахмурившись, и зло ковыряла вилкой омлет.

— Привет, — улыбнулся Рубеус. Вопреки его ожиданиям Кассандра расплылась в ответной улыбке:

— А-а-а... Ты вчера здорово разозлил Роджера!

— Я вовсе не собирался злить его, — начал оправдываться Рубеус, — просто он...

— Да пошел он к черту!— Кассандра резко оборвала его попытку, — И отца пусть захватит.

Нахмурившись, Рубеус задумчиво почесал затылок.

— Это твоя семья...

— Ой, не начинай, — отмахнулась девочка, и разговор зашел в тупик. Рубеус неловко закашлялся и поднял глаза к потолку: в противоположность вчерашнему дню небо было затянуто тучами, точно окутанное клубами черного дыма. Изредка сверкали молнии, но шум грома не долетал до сидящих в зале. Странно, но свечи, вчера горевшие, сегодня безжизненно витали в воздухе, не освещая зал своим пламенем. Почему в зале было светло, Рубеус понять так и не смог. Он снова посмотрел на Кассандру. Казалось, она действительно увлечена кромсанием омлета.

— Знаешь, — нашелся Рубеус, — не все слизеринцы такие уж плохие. Не стоит вешать на всех ярлыки.

— Знаешь, не все Мальсиберы слизеринцы. Не стоит вешать на всех ярлыки, — язвительно передразнила его Кассандра. Рубеус промолчал, не зная, что ответить. Внезапно послышался шум множества крыльев.

— Почта! — радостно воскликнула Кассандра, довольно потирая руки.

— Я не думаю, что твои родители сильно обрадовались вашей вчерашней ссоре.

— Обрадовались? Да они просто в бешенстве!

— Почему тебе так нравиться их злить?

— А почему тебе так нравиться задавать идиотские вопросы?

— Ты невыносима, — вздохнул Рубеус, принимаясь за ветчину.

— Есть в кого, — буркнула девочка себе под нос.

Неожиданно в тарелку Рубеуса упал конверт. Рубеусу не нужно было читать, чтобы понять от кого письмо и о чем. Но упрямый во всем, он был упрям в своем упрямстве и бескомпромиссен в своей обиде, а потому письмо, даже не распечатанное, мгновенно превратилось в жалкий комок бумаги и полетело на пол.

— Почему ты не читаешь письмо? — Кассандра посмотрела на него с нескрываемым любопытством. Тут бы в пору было ответить в её манере, съязвить, передразнить, отшутиться, но Рубеус промолчал. Его прямой ум не принимал и не хотел принимать такую форму общения.

Но тут перед Кассандрой бухнулся большой красный конверт, и она мигом потеряла к Рубеусу всякий интерес. Теперь настал его черед поглядывать на нее исподлобья с едва прикрытым любопытством. Кассандра распечатала конверт, и оттуда повалил красный дым, а как только он рассеялся, конверт заговорил, наполняя зал негромким, но сильным, сдержанным голосом.

«МЫ СЛЫШАЛИ О ВЧЕРАШНЕМ. ТЕБЕ НЕ СТОИТ ССОРИТЬСЯ С БРАТОМ: ВЫ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ОПОРОЙ ДРУГ ДЛЯ ДРУГА. МЫ ПОЗДРАВЛЯЕМ ТЕБЯ С УСПЕШНЫМ ПОСТУПЛЕНИЕМ. ЖЕЛАЕМ УСПЕХОВ И НЕ СОМНЕВАЕМСЯ, ЧТО ТЫ ЕЩЕ НЕ РАЗ ОТЛИЧИШЬСЯ».

Рубеус наблюдал, как медленно вытягивалось лицо его соседки. Чего бы она ни ожидала, ожидания эти явно не оправдались. Стряхнув со стола горстку пепла, оставшуюся от сгоревшего конверта, она с еще большим ожесточением принялась кромсать несчастный омлет.

— Лицемеры, — пробормотала девочка, но стоило ей произнести эти слова, как на стол приземлилась здоровенная рыжая сипуха, роняя рядом маленький конверт с зеленой печатью Мальсиберов. Сова, злобно сверкая янтарными глазищами, недовольно ухнула.

— Пошла к черту! — едва ли не на весь Большой Зал крикнула на нее девочка, но сова лишь больно клюнула её и когтями вцепилась в руку. В глазах птицы светилась ненависть и укор, и почему-то Рубеусу казалось, что стоит одарить её человеческой речью, и она гаркнет что есть мочи: «Манеры, леди!» Рубеус попытался отвлечь птицу, протянув ей руку с печеньем, но та одарила его таким презрительным взглядом, что он растерялся. Ласково успокаивая сову, он протянул к ней руку, желая погладить её, но Кассандра сильно ударила его по руке.

— Не тронь эту дрянь, — предупредила она.

— Как можно быть такой злой? — в сердцах воскликнул Рубеус.

— Эта стерва портит мне жизнь с трех лет, — ответила девочка без намека на смущение.

— Это просто невинное животное, — медленно произнес Рубеус, его тон с миролюбивого перешел едва ли не на угрожающий.

— Это моя персональная домомучительница, — так же угрожающе начала Кассандра, — так называемая гувернантка. — Добавила она, видя непонимание. — Она следит за каждым моим шагом.

Кассандра пристально уставилась на Рубеуса, силясь донести до него что-то, чего не хотела озвучивать.

— Анимаг, — догадался, наконец, Рубеус.

Ничего не ответив, Кассандра снова прикрикнула на сову и распечатала конверт. Рубеус принудил себя отвернуться, чтобы не было соблазна читать через плечо, но первая увиденная строчка словно отпечаталась в его мозгу: «Неужели ты так глупа, что ждала прилюдного скандала...» А ведь Кассандра права: лицемеры. Но ему ли делать выводы?

— Ну, это мы еще посмотрим! — возмущенно воскликнула девочка, комкая письмо. — А теперь слушай ты, — обратилась она к птице, — следи. Контролируй каждый мой шаг. Доноси. Да пожалуйста! Только помни, что гонцов, приносящих плохие вести, рано или поздно убивают. Надеюсь, с тобой так и случится, потому что «радовать» папочку тебе придется немало. — С вызовом заявила бунтарка.

Сова взлетела и уселась под самым потолком, не сводя с девочки испытующего взгляда.

— Ну, я им устрою!

Рубеус, стараясь замять неловкость, предложил сходить за расписанием. Демонический блеск в глазах новой знакомой, признаться, пугал его, но было в ней что-то такое, что притягивало его.

Получив расписание, ребята возвращались в башню вдвоем. По дороге Кассандра рассказывала о себе, о своей семье, гувернантке, по ее словам, отравляющей ей жизнь, о своих самых крупных ссорах и смелых поступках наперекор семье. Одним из таких поступков, безусловно был отказ поступать на слизерин. Рубеусу нравилась её смелость, но он никак не мог взять в толк, как можно говорить так со своим отцом, воспитателем: сам бы он никогда не стал перечить отцу, и даже не из страха, а из-за уважения. Но Кассандра была интересным рассказчиком, и осуждать её Рубеус не спешил. И, как выяснилось чуть позже,

не он один. Когда они проходили мимо шестого этажа, их окликнули. «Опять портрет» — с каким-то раздражением отметил про себя Рубеус. На портрете был изображен юноша с правильными чертами лица, каштановыми волосами и смуглой кожей. Всмотревшись в упрямые скулы, тонкие губы, слегка нахмуренные в возмущении брови и высокий лоб и переведя взгляд на спутницу, Рубеус отметил почти стопроцентное сходство.

— Ты Мальсибер, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнес портрет.

— А ты, — с сомнением начала девочка, — портрет, висящий у деда в кладовке?

— Я твой прадед. — Торжественно объявил юноша с портрета, поднимая чуть выше бокал вина, изображенный в его руке.

Девочка побагровела.

— Я уже достаточно выслушала нотаций о своем недостойном поведении и позоре семьи и не собираюсь выслушивать их от портрета. — Заявила она, поворачиваясь на каблуках, и зашагала прочь. Следуя за ней, Рубеус кинул последний взгляд на портрет: тот чему-то улыбался и удовлетворенно кивал.

На пороге спальни Рубеус столкнулся с Филиппом, но стоило ему открыть рот для извинения, Филипп выпалил:

— Засунь свою жалость куда-нибудь подальше.

И исчез раньше, чем Рубеус смог отговорить его.

Покидав в портфель нужные учебники, Рубеус поспешил на историю магии. Ученики галдели, дожидаясь профессора, но тот не появлялся. Внезапно ко всеобщему удивлению доска покрылась рябью, и в классе появилось привидение. Несколько девчонок слабо вскрикнули.

— Я профессор Биннс, — сообщило приведение, и без дальнейших предисловий начало длинную и нудную лекцию. Нельзя сказать, что она была не интересной. Но профессор-привидение никуда не спешил, казалось, у него вовсе отсутствует понятие о времени. Говорил он медленно и монотонно без намека на какие-либо эмоции.

К середине урока класс дружно спал. Одна Кассандра с неподдельным интересом внимала профессору. Рубеусу, наблюдавшему за ней сквозь отяжелевшие веки, оставалось только удивляться, как такая деятельная натура может в мгновенье сделаться тихой и спокойной и с интересом слушать нуднейшую лекцию про зарождение магии.

Зато на трансфигурации она была единственной, кто умудрился заснуть. Проснулась она, лежа головой на подушке, услужливо трансфигурированной для нее профессором Дамблдором «наглядно демонстрирующим полезность своего предмета». Вообще Дамблдор решил весь первый урок посвятить демонстрации. Он предлагал ученикам придумывать проблему и показывал, как решить её с помощью трансфигурации. Так, Девон, якобы забывший перо, получил новое из собственного носка, а Эми Браун, та самая Дюймовочка, якобы скрываясь от полиции, получила маску из куска пергамента. К концу урока в необходимости качественно изучать трансфигурацию были убеждены все; кроме спящей Мальсибер, разумеется.

Урок травологии Рубеуса сначала разочаровал, так как из-за грозы они не пошли в теплицы, а остались в замке. Герберт Бири, молодой человек, едва сам закончивший школу, отказался «морозить» детей и смело заявил об этом профессору Диппету. Ребятам он сообщил, что травология — наука, которую уместно изучать только на практике, поэтому он не будет читать им долгих и нудных лекций. Услышав это, Рубеус успокоился. Первый урок молодой профессор посвятил планам на год. Рассказал обо всех практических работах, вкратце описал каждую тему. В общем и целом ему удалось заинтересовать большую часть класса.

Устав за день, Рубеус, оказавшись в спальне, рухнул на кровать. Филипп игнорировал его и пресекал любые попытки начать разговор.

В дверь постучали. Затем в проёме показался Девон и сообщил Рубеусу, что какой-то Слизеринец-старшекурсник ждет его у входа. Не думая, Рубеус выскочил в гостиную и направился к выходу. — Я бы не пошел один, — вмешался Филипп, догоняя его.

— Почему? — искренне удивился Рубеус.

— Мало ли кто тебя ждет.

— Он назвался Альфредом, — вспомнил Девон.

— Альфред — мой друг, — заявил Рубеус, начиная злиться: чего все к нему пристали.

— Слизеринец не может быть другом, — вмешался какой-то второкурсник, но охнул, получив затрещину подошедшего старосты, имя которого Рубеус вспомнить не смог.

— Яксли — тот еще кадр, но на подлость не пойдет, — обнадежил он Рубеуса, — иди. А вы разойдитесь, что столпились?!

— Как первый день, здоровяк? — миролюбиво начал Альфред, завидев Рубеуса.

— Отлично!

— Так ты первокурсник... Мог бы сказать.

— Ты не спрашивал.

— И то верно. Но я здесь не за этим. — Альфред нахмурился, что было ему так не свойственно. — Ты странный парень, правда, странный. И ко всем бедам еще и наивный. Не нарывайся, и думай десять раз прежде, чем довериться кому-то.

— О чем ты...?

— Послушай, не связывайся с Мальсибером, не наживай себе смертельного врага. К тому же он у Клайда под крылышком, а с ним точно связываться не нужно. Я слышал ты еще и Тома задеть успел, сторонись его, у парня с головой проблемы, он не так прост, как кажется. Пойми ты, за тобой уже очередь тех, кто с радостью устроит тебе подлянку, я не собираюсь сливать тебе своих, просто не глупи, — скороговоркой проговорил он.

— Зачем ты говоришь мне это?

— Не знаю, — честно ответил слизеринец, — просто так будет правильно.

Альфред развернулся, собираясь уходить.

— Кстати, — вдруг вспомнил он, — Филипп Адамс ведь теперь с тобой учится так? Держись его ближе. Он кажется странным, но у него на то есть причины, придет время, и он расскажет. Быть может, он грубый, но плохого не посоветует, прислушивайся к нему.

— Он советовал не выходить к тебе одному, — Рубеус покачал головой, выражая свое сомнение.

— А ты дурак, что не послушался. — Заключил Альфред, резко отворачиваясь. — Доброй ночи.