Полугигант (джен)

Рубеус стоял на перроне и обеспокоенно разглядывал толпу. Своих новых знакомых он давно уже в ней потерял, а что нужно делать так и не узнал. Заметив кучку таких же растерянных, он приблизился к ним. Ребята галдели и суетились. Что нужно делать, никто, как и Рубеус не знал. Раздраженный этим ожиданием, он собрался было направиться к замку самостоятельно, как вдруг раздался громкий оклик:

— Первокурсники! Сюда! Первокурсники-и ко мне! — со стороны озера к ним, прихрамывая, приближался человек, держа фонарь высоко над головой. Когда ребята собрались вокруг него, послышались испуганные вздохи. Сделав вид, что не заметил этого, человек представился:

— Я Огг. Хранитель ключей и смотритель Хогвартса.

Он был высок и худ, но широкие плечи и внушительные мускулы не оставляли сомнений в его физической силе. Казалось, он без труда может гнуть железные прутья, вроде тех из которых состоят огромные Хогвартские ворота, виднеющиеся даже отсюда. Поймав взгляд Рубеуса, Огг словно прочитал его мысли.

— Я заново ковал эти решетки, после того, как... — тут он умолк и ребята испугано затихли — такой дикой наружностью обладал этот человек. Мантии он не носил, как и рубашки. Высокие сапоги и широкие штаны составляли все его одеяние. Могучий торс был изуродован многочисленными шрамами.

Огг поднес фонарь к лицу, и все разом отшатнулись. Его лицо, словно было сшито из разных кусочков. Широкий шрам пересекал его от уха до уголка рта. Точно такой же пересекал лоб, проходил в сантиметре от глаза, изгибался и рассекал щеку. Еще один шел по переносице. Но внимание приковывал мертвенно белый, белый, как снег, белый, как молоко, неестественно выделяющийся на довольно смуглом лице, маленький шрамик, пересекающий верхнюю губу. Рыжая щетина не могла скрыть шрамов на подбородке, а длинные кудри, отливающие медью, не скрывали шрамов на шее и плечах. Некоторые шрамы были зашиты очень профессионально и аккуратно, некоторые сами срослись грубыми рубцами, а некоторые выглядели так, словно их зашивал пятилетний ребенок или, по меньшей мере, пьяница.

— Я — Огг, — зачем-то повторил он. Затем, пожевав губы пару секунд, он продолжил, — А вы — маленькие детишки, приехавшие учиться, полные радостных надежд и великих планов. Здесь в вас будут впихивать академические знания, тратя ваше время на то, что вам не по душе, и отнимая его от вашего призвания. Со временем, самые дрянные из вас выйдут в свет и получат все, чего ни захотят. А самые правильные, трудолюбивые, справедливые и отзывчивые будут гнить на задворках этого мира. — мрачно заключил Огг.

Воцарилась мертвая тишина. Мягкий, певучий голос никак не вязался ни со словами, ни с внешностью своего обладателя.

— Впрочем, — уже более миролюбиво начал Огг, — моя работа обязывает меня сказать вам: Добро пожаловать! — воскликнул он, пытаясь изобразить на лице улыбку.

Внезапно свет фонаря упал на его разорванную штанину.

— Сэр! У вас кровь!— испуганно воскликнула девочка, напомнившая Рубеусу Дюймовочку, о которой в детстве читал ему отец.

— А ну, быстро по лодкам! — пропустив этот возглас мимо ушей, приказал Огг. — Вон причал. Без меня не садимся. Поторапливайтесь! Мы и так опаздываем. Живей! Или вы хотите пропустить собственное распределение?

Толпа шумно ринулась в указанном направлении: никто не горел желанием оставаться наедине с Оггом. Рубеус не испытывал ни страха, ни отвращения к Оггу и, хотя опаздывать и не хотелось, не спеша пошел рядом с волочившим ногу лесничим. Теперь, когда он был уверен, что на него никто не смотрит, Огг еле шел, морщась от боли.

— Вам помочь, сэр?

Огг вздрогнул, как человек, которого оторвали от собственных размышлений. Он удивленно посмотрел на Рубеуса.

— Ты кто, парень? Старшекурсники добираются в обход. Хотя с нынешними экспериментами на лодках оно, конечно, надежней.

— Я первокурсник, — смущенно пробормотал Рубеус.

— Вот как? — Огг приподнял брови, но лицо его не выражало абсолютно ничего. — Не буду даже ни о чем спрашивать. Жить здесь тебе тут будет нелегко.

— Почему?

— Ты не такой, как все. Ладно, великан, раз уж рвешься помочь, дай облокочусь на тебя, — и он приветливо улыбнулся, хотя улыбка вышла какая-то кривая. — И никакой я вам не "сэр". Не годиться мне это. Понял?

Рубеус кивнул и уставился под ноги, стараясь скрыть, как покраснело его лицо, что в такой темноте было излишним. Он все думал над словом "великан", которое так небрежно обронил Огг. Был ли это эпитет или Огг действительно видит его насквозь? От этого всего ожидать можно.

Когда до озера оставалось ярдов сто, Огг остановился.

— Дальше я сам.

И ни капли не морщась, быстро направился к берегу.

— По лодкам! — крикнул он, подходя ближе.

Когда они подошли, места оставались лишь в одной лодке. Туда они и сели, став соседями Дюймовочки и какого-то пузатого мальчика, выглядевшего на ее фоне еще смешнее.

Рубеус восторженно задержал дыхание. Над озером не было той непроглядной тьмы, через которую они пробирались под сенью деревьев. То ли звезды над озером светили ярче, то ли свет, лившийся из окон замка, освещал им путь, то ли само озеро светилось изнутри мягким серебряным светом, только теперь Рубеус отчетливо видел лица своих спутников.

Лодки тронулись, и ребята с восторгом уставились на возвышающийся над ними замок. Лодки плавно скользили по черной глади озера. Волшебство словно искрилось в воздухе, оно чувствовалось во всем: в легком дуновении ветерка, в мелкой ряби, изредка пробегавшей по воде, в неправдоподобно звездном небе, и даже в себе самом каждый чувствовал волшебство, чувствовал свою принадлежность к этому миру. К всеобщему удивлению вода вдруг забурлила и звезды, отражавшиеся в ней, словно ожили. Сотни, нет, тысячи, нет, десятки тысяч маленьких огоньков поднимались в небо, выписывая пируэты, кружились в каком-то загадочном танце.

— Это светляки, — прокричал Огг, — они чарующе красивы, но не пытайтесь поймать их, не то пойдете ко дну, едва коснетесь их крошечных крыльев.

На секунду Рубеусу показалось, что он уловил в этом голосе нотки...нежности? Между тем, они все плыли и плыли, а озеру, казалось, не будет конца. Но замок все рос и рос, а значит, они действительно приближаются. Вдруг в тишине послышалась ругань, а минуту спустя ветер донес до них усиленный магией голос:

— Огг! Что, черт возьми, делать с этим тупым животным? Оно остановилось, как вкопанное и ни с места!

Рубеус перевел взгляд на правый берег и увидел четырех старшекурсников седевших в санях, запряженных, как ему показалось огромным валуном.

— А мне почем знать, — пробурчал Огг, — не моя была идея.

— Постучи по нему. Твердый? — прокричал он.

— Твердый.

-Не повезло вам, ребятки. Вылезайте и топайте на своих двоих. Сдохла ваша животинка.

Парень на том берегу выругался и со злостью пнул сани.

Заметив удивленные лица ребят, Огг пояснил:

— Это огромные слизни. В этом году им выпала честь стать частью эксперимента по транспортировке школьников. В прошлом году пытались использовать единорогов, но я написал жалобу в отдел по защите магических существ: негоже таким красавцам ваши задницы таскать. У меня с тех пор проблемы с так называемыми коллегами. А в позапрошлом году пытались использовать катапульты. Но замку это не ахти как понравилось, и он выплюнул всех обратно. Пришлось мне полночи переправлять учеников всех курсов. А все потому, что пешочком-то всем лень. А еще пытались создать что-то вроде каминной сети в дуплах деревьев. Так тогда треть леса вырубить пришлось, ученики то в деревьях и позастревали: те их попросту поглотили. Мой любимый год был, когда детей перевозили гиппогрифы. Величественные создания. И жутко гордые. Им поклониться надо, прежде чем в карету сесть. Но нашелся же мерзавец, который дразнить стал. Ну, там и рассказывать не надо, что гиппогриф напал на него. Громкая была история. Парень-то царапинами отделался, оттащили вовремя, а вот девчонку, которая в карете уже сидела, еле на ноги поставили после травмы головы. Гиппогрифа казнили, а всех сородичей его стали постепенно изводить с территории школы. Теперь уж только в лесу остались, а раньше даже во внутреннем дворе встретить можно было. Величественные создания. Да я вам могу как-нибудь показать. Хотите?

— Конечно! — в один голос воскликнули Рубеус и пузатый мальчик.

— А кто такие гиппогрифы? — тихо спросила "Дюймовочка".

Ответил ей Рубеус:

— Это вроде смеси птицы и лошади. Голова, крылья, передние лапы орла, а остальное — лошадь. Это надо увидеть.. А давно длится этот эксперимент? — обратился он к Оггу.

— Да сколько себя помню. По-моему начался как раз в тот год, как я на третий курс поступал. До этого использовали кареты с лошадьми, но тогдашний министр заявил, что это слишком "по-магловски". Вот до сих пор и не определятся, как же все-таки учеников в школу доставлять. Только первый курс так и переправляют на лодках. Этот обычай еще основатели положили.

Внезапно раздался громкий всплеск, а вслед за ним испуганные крики: одна из лодок перевернулась, а ее пассажиры уже барахтались в воде, в панике размахивая руками и ногами.

— Дементор вас всех! — зарычал Огг, бросаясь в воду. От резких движений и воды рана снова открылась, и даже в темноте было видно, что вода вокруг него окрасилась в красный цвет. Тяжелые, набухшие от воды мантии, тянули мальчишек на дно. Один из них словно отбивался от чего-то невидимого, одному удалось зацепиться за край лодки, к другому уже плыл Огг. Рубеус лихорадочно вцепился в борт лодки, бешено перебегая глаза с одного участника трагедии на другого. Не долго думая, Рубеус сбросил рюкзак и нырнул в воду, на ходу стягивая мантию. Один из ребят закричал. Теперь было ясно, что его действительно тащат ко дну. Огг колебался с секунду, затем, резко сменив направление, поплыл к кричавшему мальчишке, а Рубеус направился уже к выбившемуся из сил мальчику, в глазах которого застыло отчаяние при виде вновь удаляющегося Огга. Схватив тонущего за шкирку, Рубеус вместе с ним направился было к лодке, когда заметил четвертого, уже погружающегося на дно мальчика. Чертыхнувшись Рубеус, еле успел схватить его за волосы, прежде чем он исчез из виду. Теперь, с двумя мальчиками, он не мог плыть и лишь пытался удержать на поверхности обоих и не утонуть. Рубеус с беспокойством уставился на Огга. Тот дрался с ужасающего вида тритоном и помочь ему явно не мог, а мальчик изо всех сил пытался удержаться на воде. Рубеус встряхнул спасенных им мальчишек, но оба были уже без сознания. Рубеус чувствовал, что силы покидают и его. Необходимо сделать еще один, последний рывок, иначе всем им — крышка: долго он так не продержится.

— Ты сможешь перевернуть её? — крикнул он мальчику, держащемуся за лодку.

Тот отрицательно помотал головой:

— Слишком тяжелая. — голос был твердым и даже не дрожал. — Но если поднырнуть под лодку, там должен быть воздух, зацепившись, можно продержаться довольно долго. Доплывешь?

— Ты сможешь помочь?

Тот снова помотал головой.

Рубеус пожал плечами и бросил последний взгляд на Огга: он бился уже с четырьмя мерзкими тритонами с грязно серой кожей и зелеными, как и водоросли, среди которых они стоят себе дома, волосами; у каждого было внушительных размеров копье. Сделав глубокий вдох и собрав последние силы, Рубеус, закинув одного из мальчишек себе на спину, направился к лодке, изо всех сил работая ногами и гребя одной рукой. Мальчик то и дело сползал со спины, и его приходилось постоянно поправлять. Так, отплевываясь от воды и таща за собой двух ребят, Рубеус медленно продвигался. Видя, что Рубеус захлебывается, а скорость его все снижается и снижается, мальчик у лодки, вздохнул. Затем, отпустив руки, он нырнул под лодку и постарался направить её к Рубеусу. Медленно, но верно, они приближались друг к другу.

Спустя пару минут они с Рубеусом уже сидели под лодкой, зацепившись за сиденья и удерживая спасенных Рубеусом ребят. Наконец, по лодке постучали. Вместе с изнеможённым Оггом они перевернули лодку и кое-как забрались в нее.

— Спасибо, — пробормотал еле живой рыжий веснушчатый мальчик, спасенный Оггом.

— Слова благодарности отложим на потом, — отмахнулся он, — но как вы, — он повернулся к белобрысому мальчишке, который помог Рубеусу с лодкой, — умудрились перевернуть лодку в абсолютно ясный день?

— Эти идиоты затеяли драку, — беспечно отозвался тот.

— А где был ты? Где были твои глаза?

— Мои глаза? — мальчик на секунду покраснел то ли от вины, то ли от гнева, но быстро взял себя в руки. — Я не нанимался в няньки всяким придуркам. — грубо заметил он.

— Как тебя зовут?

— Филипп. Филипп Адамс, если угодно.

— Филип... — задумчиво произнес Огг, — не тот ли ты шкет, что вот уже два года...

— Собственной персоной.

— Не удивительно. Хорошо, что сам цел, — тихо прошептал Огг. — Тебе бы самому няньку найти было бы неплохо, — добавил он еще тише, так тихо, что его не услышал уже никто.

— Может чего-то у меня и не хватает, зато мозгов в избытке. — Нет. Филипп все-таки услышал. Еще бы не услышал!

Ничего не ответив, Огг в изнеможении опустился на дно. Мертвенно бледное лицо внушало опасения.

— Сколько их было, — спросил Филипп, глядя на Огга.

— Семь. — Огг не был расположен для бесед. Он устал. Очень устал.

Филипп смолчал, понимая это.

— А ты молодец, — Огг сам нарушил молчание, которое было еще невыносимее, чем боль и усталость. — И ты, — он повернулся к Рубеусу. Будь на месте Рубеуса любой другой мальчишка, он бы наверно возмутился, почему это первым делом хвалят не его, кинувшегося в воду и совершившего почти что подвиг, а какого-то грубияна, пришедшего на помощь только в самый последний момент. Наверное, любой другой мальчишка затаил на него обиду или, кто поумнее, любопытство, что же такого есть в этом тощем, как городская крыса, мальчике, что маленький смелый поступок зачитывается ему за подвиг, а, быть может, просто пообещал задать пареньку жару и показать, кто все-таки круче... Любой другой мальчишка — да, но не Рубеус. Он даже не задался подобным вопросом.

— Благородный поступок. И смелый, — продолжал Огг. — Ты ведь второй раз помогаешь мне за сегодняшний вечер, а даже не представился.

— Рубеус Хагрид.

— Ты плохо кончишь, Рубеус Хагрид. — Огг нахмурился. — Помнишь, что я сказал вам при знакомстве?

— Я в это не верю.

Огг лишь пожал плечами. Они уже приближались к берегу.

— А им не надо помочь? — Рубеус указал на все еще не пришедших в себя мальчиков.

— Я похож на врача? Очухаются, куда они денутся. Отведем их к профессору Клэрфорду.

Многие первокурсники уже сошли на берег. Закинув одного из мальчишек на плечо, а второго предоставив Рубеусу, Огг занял место во главе колонны. Они прошли через Гигантские ворота. На столбах, в которые были вделаны эти самые ворота, угрюмо стояли каменные горгульи, словно безмолвные стражи. У главного входа их уже ждал Дамблдор.

— Вы снова опаздываете Огг. — холодно поприветствовал он.

— О, — издевательски ухмыльнулся Огг, — меня...гм...немного задержали. Знаете, сначала эти...эти ваши...твари, а потом перевернутая лодка и семеро тритонов.

Но Дамблдор уже и сам заметил мальчика безжизненно висевшего у Огга на плече, и Рубеуса с таким же безжизненным телом на спине.

— Отведите их с Мистеру Клэрфолду. И покажите ему вашу ногу, — добавил он, заметив капающую на пол вместе с водой кровь. — Вам сразу станет легче.

— Профессор, вам когда-нибудь выгрызали кусок мяса? Сомневаюсь, что мне сразу станет легче.

И не дожидаясь повторной просьбы, направился в больничное крыло. Рубеус последовал за ним.

— Усыпить их не стоит не малейшего труда для опытного работника. Как и перевернуть лодку. Как и отогнать тритонов. Не разыгрывайте драму. — Бросил Дамблдор вслед.

Огг остановился так резко, что Рубеус едва не налетел на него.

— Хочу вам напомнить, милейший, — не оборачиваясь, сквозь зубы процедил Огг, — что вашими стараниями, палочки у меня нет, как и разрешения использовать магию, как и права спокойно существовать в этом мире.

Огг быстрым шагом продолжил свой путь. По дороге в больничное крыло Рубеус пытался осмыслить только что услышанное.

— Почему профессор Дамблдор так не любит вас? — Рубеус осмелился нарушить тишину.

— Не любит? Да он бы растер меня в порошок для зелий, если бы директор не был так доволен всё умеющим работником Оггом, который только и просит взамен, это политическое убежище и неприкосновенность.

Рубеус совсем запутался.

— Но почему?

— Когда я только поступил в школу, Дамблдор был начинающим учителем. Мы с ним не поладили. — уклончиво ответил Огг.

Рубеус выжидательно уставился на него.

— Потому что я сильно насолил этому козлу! — вспылил Огг.

— Дамблдор — великий человек! — горячо возразил Рубеус, на что Огг только презрительно фыркнул.

— Я говорил уже, что ты плохо кончишь, — безразлично прокомментировал он.

Немного подумав, Рубеус решился задать еще один вопрос:

— А давно ты Огг?

Огг на секунду замер, а потом ухмыльнулся:

— Метишь в цель. Тут мое имя помнит лишь Дамблдор. Он следил за мной с самого моего...гм...окончания школы. Даже для директора я просто Огг. Огг и все. — он задумался, а Рубеус не смел его прерывать. Так и шли дальше в тишине.

— Огг, что случилось? — всполошился профессор Клэрфолд, едва заметил их на пороге. — А, Рубеус здравствуй. По твоему отцу, я догадывался, что ты непоседа, но чтоб в первый день...что у вас?

Осмотрев пострадавших Клэрфолд, влил в них какое-то мутное снадобье, и они тут же очнулись. Одним взмахом палочки он осушил их мантии.

— Рубеус, веди их обратно, в Большой Зал, а мне надо побеседовать с Профессором Клэрфолдом.

Рубеус собрался было возразить, но Клэрфолд заметил:

— Вы пропустите распределение.

И Рубеусу пришлось подчиниться. Дойдя до главного входа он осознал, что понятия не имеет, где этот Большой Зал.

— Чего остановился, как вкопанный? — недружелюбно осведомился кривоносый волшебник с портрета.

— Как пройти в Большой Зал? — вежливо спросил Рубеус.

Волшебнику было не к чему придраться, и он неохотно указал дорогу.

Через пару минут Рубеус со спутниками оказались перед большими медными дверями с красивой резьбой.

Большой зал был великолепен. Огромный потолок отражал звездное небо, не менее яркое, чем то, что в действительности было над ними. Казалось, что столовую устроили прямо под открытым небом. Из груди всех троих одновременно вырвался восхищенный вздох. Свечи по волшебству парили над четырьмя факультетскими столами, забитыми учениками. Стол преподавателей, стоявший перпендикулярно к факультетским, окружал ореол таинственности.

Все взгляды оказались прикованными к вошедшим. Послышались недовольные шепотки: Рубеус был без мантии. Что поделать! Его мантия так и осталась где-то посреди Черного Озера, а запасная была в чемодане, о местонахождении которого ему было известно не больше, чем о Большом Зале пару минут назад. Распределение не закончилось. Дамблдор зачитывал имена первокурсников с длинного пергамента, а они выходили вперед, садились на табурет, после чего им оставалось натянуть на голову безобразную старую шляпу и ждать своей участи.

— СЛИЗЕРИН! — воскликнула шляпа, и мальчуган шустро рванул к своему столу, взорвавшемуся бурными аплодисментами.

— Мальсибер, Кассандра, — зачитал Дамблдор, и худенькая девочка с длинными сережками и высоко собранными волосами направилась к табурету. Шляпа сползла ей на глаза.

— Хм... — задумалась шляпа, беззвучно шевеля губами, ну точнее двумя складками, обозначавшими их. — Удивительно! ГРИФФИНДОР!

В зале поднялся переполох. Послышались удивленные возгласы, таинственные шепотки. Со стола Слизерина вскочил третьекурсник.

— Это ошибка! — прокричал он приближаясь к табурету. — Ошибка!

— Успокойтесь, Мистер Мальсибер, — проговорил Дамблдор, — шляпа никогда не ошибается.

— А тут ошиблась! Её заколдовали! Это не может быть Гриффиндор! Слизерин положен ей по рождению!

— Не рождение определяет качества и судьбу человека, Роджер.

— Бла-бла-бла! — зло протараторил парень, буквально кипя от гнева. — Не надо меня учить! Это не может быть Гриффиндор — упрямо повторил он.

— Мисс Мальсибер, пройдите к своему столу, пора кончать этот цирк.

— Ее место за столом слизерина! — воскликнул Роджер, и потянул сестру к «её» месту.

— Мистер Мальсибер, сядьте на свое место. Сядьте, не то Оггу придется преподать вам хорошие манеры. — Директор поднялся со своего места.

Роджер быстро оглянулся по сторонам, словно ожидая поддержки. По залу пронесся беспокойный ропот. Стол Слизерина одобрительно гудел.

— Профессор Диппет, — зло сверкнул глазами Роджер, — Профессор Дамблдор только что сказал, что не рождение определяет судьбу человека...

— Да, он так сказал, — по голосу директора было неясно, согласен ли он со своим заместителем или нет.

— Так почему судьбу человека должен решать кусок лохмотьев? — воскликнул слизеринец.

— гхрм... — неразборчиво прокряхтел Директор и посмотрел на Дамблдора, словно ожидая ответа.

— Пусть Кассандра отправится туда, куда она действительно хочет, а не как велит эта, с позволения сказать, шляпа.

— Пусть так, — согласился Дамблдор хитро сверкнув очками-половинками.

— Ну наконец-то! Пошли, — Роджер потянул сестру к Слизеринскому столу, но на полпути она неожиданно для всех вырвалась.

— Нет уж, братец, — сладко пропела она, — теплого змеиного гнёздышка мне и дома хватает.

Роджера словно мешком по голове стукнули. Воспользовавшись удивлением брата, Кассандра развернулась к столу Гриффиндора. Роджер замахнулся, но Рубеус, шествующий в это время к толпе первокурсников, ожидающих очереди, вовремя подскочил, перехватив его руку.

— Меня учили, что на девочек руку поднимать нельзя, — твердо произнес он. Любой другой мальчишка вложил бы в эти слова издевку, любой другой был бы не прочь насолить Роджеру, любой другой — да, но не Рубеус. Рубеус вложил в эти слова ровно столько смысла, сколько в них было, и означали они лишь то, что отец, действительно, говорил, что руку на женщин поднимают лишь трусы или подлецы.

— Довольно, — раздраженно произнес Дамблдор. — Мистер Мальсибер сядьте на место. Мисс Мальсибер — вы на свое. Рубеус, прошу в очередь. — В этом голосе было столько властности, что все трое немедленно подчинились.

— Миртл, Шилли, — невозмутимо продолжил зачитывать свой список Дамблдор, как будто не было только что никакого инцидента. К табурету вышла хвостатая девочка с такими огромными очками, что они делали ее похожей на стрекозу.

— РЕЙВЕНКЛО! — заорала шляпа что есть мочи, чтобы перекрыть всеобщее смятение.

— Поутер, Дирк.

— ХАФФЛПАФФ! — хаффлпаффцы поприветствовали нового ученика восторженными аплодисментами.

— Рич, Девон. — Один из мальчиков, спасенных Рубеусом, вышел вперед.

-ГРИФФИНДОР! — провозгласила шляпа, и бурные аплодисменты, крики и улюлюканья вновь прорвали тишину.

Так и продолжалось. Дамблдор вызывал, ученик выходил, шляпа выбирала, Дамблдор называл, ученик выходил, и снова по кругу. Рубеус уже решил, что список профессора бесконечен, но толпа рассасывалась, убеждая в обратном. В животе неприятно урчало.

— А теперь, опоздавшие, — объявил, наконец, Дамблдор.

— Браун, Оливер. — второй из вытащенных Рубеусом мальчишек прошел к табурету.

— ХАФФЛПАФФ! — после недолгого размышления, решила шляпа.

— Хагрид, Рубеус.

Под удивленные взгляды учеников Рубеус уселся на заветный табурет. Волнуясь, он кое-как нахлобучил шляпу, удивлением подметив, что он, похоже, единственный, кому шляпа пришлась впору.

— Интересно... — промолвила шляпа, выдерживая, по своему обыкновению, драматическую паузу. — Хватит подвигов на сегодня, мальчик. Ну, конечно, ГРИФФИНДОР!

Рубеус, счастливый, как никогда, под приветственные крики своего факультета занял место за Гриффиндорским столом.

— А теперь время набить свои животы! — торжественно объявил Профессор Диппет.

В то же мгновенье на столах стали появляться различные яства. Зажаренный поросенок, картофель в мундире, куриные крылышки, пудинг, раки, торты, и еще множество знакомых и незнакомых Рубеусу блюд появились на тарелках, словно из воздуха.

«И все-таки один подвиг я еще совершу, — довольно подумал Рубеус, — я попробую абсолютно все.»

В зале стоял оживленный гвалт, школьники с набитыми ртами старались перекричать друг друга, сообщить что-то новое, удивить всех.

Свое обещание Рубеус сдержал. Он попробовал каждое блюдо и сейчас чувствовал себя мячом для игры в квиддич, квоффл, кажется. Только сейчас Рубеус вспомнил о томящемся в рюкзаке Ози и спящем в чемодане Барти и сунул в рюкзак пару куриных крылышек, и еще столько же рассовал по карманам, прибавив к этому еще здоровенный кусок тыквенного пирога.

Рубеус лениво уставился паривших там и здесь приведений и восторженно прикрыл глаза. Исполнилась его мечта. Он в Хогвартсе. И не важно, что он не такой. Он здесь и справиться со всем. Потому что очень хочет. И не важно, что говорит Огг. Это не может быть правдой!

Почему? Да потому что одиннадцать лет — тот возраст, когда не убедишь ребенка в том, что добро может и не победить зло. В одиннадцать лет добро всегда побеждает. В этом вся прелесть.