Нерожденные. Греза (джен)

Их было много, и все они были разными. И у всех у них были крылья. Он никогда не видел их наяву. Их лица были скрыты туманной пеленой, они поворачивались к нему статными спинами, их крылья сверкали подобно звездам в ясную ночь. Они смеялись и танцевали, пели и играли на своих инструментах; они рисовали, и расцветали вокруг мечты.

Сегодняшним днем все вокруг вновь было снежно-белым. Они зашли в чьи-то чужие места, незнакомые и холодные. Потрескивал снег под копытами лошадей, смеялась колючая метель...

Мир менялся. Скай видел это, зрение у него было очень острое. Чудо-мальчишка сидел верхом на разумном голубом тигре и озирался с интересом по сторонам, все никак до конца не желая в себя прийти.

Зачем ему знать о том, что принцесса из грустной сказки была действительно алчной дрянью? Зачем ему знать, что он станет новым сосудом для их Великолепной Грезы с волосами цвета далеких звезд? Лучше, наверное, никогда, чем поздно. Но до «никогда» откладывать все не имеет смысла.

Скай чувствовал, что на него смотрят. Даже так — на его крылья. Они не мешали, могли при желании исчезнуть, но незримо всегда были рядом с ним. Были его частью. Скай чувствовал каждую кочку под конскими копытами и наблюдал с откровенной скуки за крыльями Илира, что ехал с ним рядом — чуть впереди и сбоку.

Сияние этих крыльев в холодном солнечном свете преломлялось как-то совсем уж чудесно... Он мог каждое перышко рассмотреть. Они были крупные и острые, как наконечники у копий. Сияние это не резало глаз, а будто бы расступалось, позволяя узреть точные очертания. Будто признавая его достойным этой огромной чести. Перья от движения иногда соприкасались друг с другом, и снег становился белее, а его сияние в солнечном свете — ярче, словно его осыпали алмазной пылью. Реальность странно дрожала, как воздух дрожит над огнем костра, и неуловимо менялась, становясь более сочной, более близкой, более... настоящей. Илир вообще был замечательным. Наверное, если бы они не были повязаны, он хотел бы совсем иначе быть рядом с ним.

Но в Принце наблюдалась присущая только ему надменность, незаметная из чужаков, кажется, никому. Он был улыбчивым, добрым и озорным. Он словно желал скрасить последние дни чудо-мальчишки.

Наблюдать за разрывами в материи этого мира вокруг Илира оказалось внезапно столь увлекательно, что Скай пропустил тот момент, когда пробуждение мальчишки замечено было не только им. Очнулся он лишь тогда, когда Принц, чуть улыбаясь, щелкнул пальцами у Тэйна под самым носом. В ушах этот звук раздался подобно какому-то странному звону. Если бы чудо-мальчишка знал, что прячет его добрый друг под перчатками...

За его спиной, как и прежде, сияли крылья, сквозь прозрачно-стеклянные перья которых можно смутно было увидеть очертания раскинувшегося в далекой недосягаемости горизонта.

— В чем дело, Тэйн? — его голос звучал по-прежнему ласково и приятно, однако еще более терпко, чем раньше. Или, может, Скаю только это казалось. Или, может, что-то произошло с его слухом. И со зрением — тоже. И с ним самим. Он не знал. Просто нелепая жалость к чудо-мальчишке обуяла как-то совсем внезапно.

— Твои крылья... Они настоящие, правда?.. — мальчишка протянул вперед руку и, задержав дыхание, словно пытаясь остановить само время, едва ощутимо коснулся сияющего стекла.

— Ты их действительно видишь? — Тэйн в испуге отпрянул и наконец выдохнул, глядя на юношу во все глаза. В свинцово-дождливых радужках Мечтателя отражалось, должно быть, сияние зимнего снега и блики холодного бело-желтого солнца. И он, кажется, был в восторге. Скай едва заметно переглянулся с Клэйр и невесомо пожал плечами. Та на секунду поджала губы и отвела взгляд.

Им всем было очень жаль.

Чудо-мальчишка нашел, кажется, в себе силы кивнуть.

— Да, вижу. Они... стеклянные. И они очень теплые. И сияют. И так похожи на ястребиные... — речь, как видно, давалась ему с трудом. То ли это было ошеломление, то ли испуг.

— Клэйр! — Илир резко повысил голос и обернулся к солнечной девушке. — Сыграй немедленно что-нибудь! А ты сейчас скажешь мне, что услышишь, — тут же обратился он вновь ребенку. — Ты ведь сможешь мне описать?

— Да... Наверное... Не знаю...

Скай постарался вздохнуть так тихо, чтобы его никто не услышал, спрыгнул на землю и решительно приблизился к мальчику и Мечтателю. За его спиной Тэйн тоже должен был видеть большие красноватые крылья. Эти — орлиные. И сквозь их перья он в дымке должен был видеть алый, слегка искаженный мир.

Клэйр достала кларнет и, бросив на мальчика быстрый взгляд, немедленно заиграла. Вокруг них сейчас же завьюжило, будто ветер так подпевал хозяйке мелодии, и Скаю почудилось, что он заслышал в этой внезапной пурге чей-то едва слышный шепот. Светлая Леди всегда любила говорить через музыку с ветром. Безумный Мечтатель припомнил даже, что можно было спеть этот самый миг.

Грезы стебель в руки ты возьми

Не теряй.

Музыка словно топила его в себе. Возможно, в чем-то он оставался совсем обычным. Возможно?.. Точно. Частица его всегда оставалась там, за стеклянными стенами огромной комнаты с твердой кушеткой и пианино. Частица его оставалась там, и он всегда за ней возвращался, все равно забывая себя за голубоватой стеклянной дверью.

Присутствие только-только вернувшегося Эйрона ощущалось совсем-совсем близко — прямо за спиной. Он подошел, едва слышно хрустя умирающими снежинками, и положил ладони ему на плечи. Скай дернулся чуть и подался назад, отдаваясь в чужие руки.

Мальчишка говорил сбивчиво и невнятно, как будто пьяный. Говорил о крыльях, о дрожащем мареве в воздухе; говорил о странном, живом тепле.

Стекольщик дышал у рыжего Безумца над самым ухом и молча слушал. Пальцы его на плечах Ская сжимались сильнее с каждым сказанным Тэйном словом. Он знал что-то, чего пока не знали другие. Он был где-то, куда другие пока не добрались.

— Греза окончательно расцвела, Скай, — Безумцу показалось, что что-то перевернулось в его желудке. Человеческим чувствам он не должен был быть подвержен, но это, возможно, был тот самый отголосок безумия в нем. Возможно, это частичка его самого из стеклянной комнаты. Это как стеклянные руки Илира, скрытые тканью перчаток-кожи. Это как серебристые пряди в солнечных волосах Клэйр. Это как снежинки вечной отстраненности в глазах у Эйрона. Этого им ничем никогда не скрыть.

— И... И какая она? — руки слегка задрожали. Пальцы Эйрона сжались еще сильнее, до синяков почти стискивая Скаю плечи. Это было болезненно и до странности хорошо. Впрочем, ему ли заикаться о странностях?

— Разная, — отозвался лаконично Стекольщик, наклоняясь еще чуть ниже и разжимая, словно опомнился, руки.

От него пахло пылью, цветочной пыльцой и слоновой костью. В такие моменты Скай понимал, что Илир и его стеклянные руки совсем из другого мира. Что Илир и его солнечноволосая Клэйр, в прядях которой прячется серебряная седина — совсем не те, с кем он мог бы быть постоянно рядом. У Эйрона были равнодушные глаза-льдинки и самые осторожные в мире руки. И еще у него была душа Ская. Но это уже неважно. Это уже другое.

— Она ждет его, так же ведь? Она его ждет.

— Она хочет его поглотить.

Тэйн улыбался и прикасался к серебряной флейте Илира, не замечая ни одного брошенного на него искоса взгляда. Тэйн был счастлив. Скаю его было жаль. Резкой при встрече в своих словах Лунной Леди, как видно, тоже.

— И мы это ей позволим? — голос его тоже мог дрожать.

— Это ради нас всех, Скай, — голос Эйрона был очень тих и тверд. Он невесомо касался губами его макушки и оглаживал руками плечи с наверняка уже расцветшими на них лиловыми синяками. — Мы молчали, когда это не касалось конкретно нас. И нам же молчать теперь.

— Я боюсь, что Илир просто уйдет в себя. Я боюсь, что Клэйр уйдет следом, и ничто уже не поможет нам их вернуть.

Изо рта вырывались облачка белесого пара, голос сбивался на почти что беззвучный шепот. Скаю было холодно и промозгло. Скаю было безумно противно. В его голове теснились сотни видений, словно заставляя ее лопаться. Сотни вариантов нового будущего. Тысячи осколков грядущей вечности.

В одном видении рассыпался на части мир, в другом — рассыпался Эйрон. Пожалуй, последнее было бы самым страшным. Скай открывал глаза и видел перед собой вновь снежную равнину и смеющегося чудо-мальчишку. И вымученно ему улыбался.

Сколько времени еще у них осталось?