ILY (гет)

Гул, он нарастает в голове, превращаясь в назойливый рой молодых голосов. Глаза распахиваются, вокруг свет, свет, слишком много света! Легкие радостно вкачивают внутрь порцию воздуха, шалея от такой роскоши, как кислород. Беспорядочно бегаю взглядом вокруг, ища что-нибудь темное. Улавливаю чей-то пиджак и пялюсь на него, чувствуя, как глаза заходятся от облегчения.

Неосторожно поднимаю взгляд. Это пиджак Мэтта. Он страшно смотрит на меня широко распахнутыми голубыми глазами, несмело улыбается, как будто хочет беззлобно подколоть, как во время наших странствий по арене, но вдруг отступает, смутившись, и уходит. Я беспомощно гляжу вслед ему, опустив руки.

И вдруг вижу его.

Да, да, это он!

В пяти метрах от меня стоит Сэм, целехонек, в чистой, выглаженной, как и в начале нашего путешествия, одежде. Он смеется, мягко округляя губы в улыбке, будто отвык что-либо говорить.

— Сэм! — Тихо вскрикиваю я, обезумев от счастья.

Он... Он как будто не слышит меня... Замирает, но не оборачивается. Спина резко становится прямой и строгой. Беседа с взволнованным Мэттом прерывается. Сэм делает пару шагов вперед, мельком оборачивается на меня — его лицо полно непонятной мне боли — и быстро уходит. В моей голове лед. Я опять задыхаюсь. Отхожу к стене коридора, в котором пришла в себя. Глубоко дышу, стараясь успокоить себя. Скрючиваюсь от необъяснимой боли в ребрах, будто кто-то кувалдой колотит по ним.

— Тебе плохо? — Спрашивает вдруг знакомый голос. Я замираю и приподнимаю голову. Секунду мы стоим и смотрим друг на друга, а потом я срываюсь и вешаюсь на шею парню.

— Рэд, Господи, скажи, это было взаправду? — Горячо и быстро шепчу я ему на ухо. Рэд замирает. Потом тихо говорит мне:

— Я уже ни в чем не уверен, Лили... Ни в чем...

Он уходит. Душу опять заполняет лед, но большая его часть поубавилась. Это было. И мы с Сэмом действительно были вместе, хоть какое-то время. Просто никто из них ни в чем не уверен.

Я захожу в аудиторию, в которой у меня сейчас должна проходить лекция по философии. В помещении пахнет лаком, деревом, мелом и кожей, как в магазине обуви. Теплый воздух пропитан янтарными солнечными лучами, пробирающимися сквозь щелки в зашторенном темно-алой тканью окне. В этих лучах кружатся пылинки, позолоченные солнцем. Профессор, сухонький, но твердо держащийся старичок, постоянно носящий темно-коричневый пиджак с ярко-красной подкладкой, входит в аудиторию. Пиджак, разумеется, на нем. Говорят его вообще без него не видели. Я тихо улыбаюсь этой мысли.

— О, мисс Холмс, вы были печальны, но, когда я зашел, вы стали радостны. Неужто мой старческий вид вас так забавляет? — Профессор совсем по-детски хихикает и хлопает рукой по своему массивному столу. Пожалуй, единственный профессор, который меня любит. Остальные вежливо терпят из-за хороших отметок, но злобно косятся из-за длинного языка. Профессор же иногда сам не прочь поспорить со мной, и тогда за нашими азартными перепалками наблюдает весь класс.

Я только вежливо отмалчиваюсь, улыбнувшись. Вдруг в аудиторию влетает Дин, останавливается на пороге, мелко бормочет извинения за опоздание, пока профессор не махает рукой, мол, "Да проходи ты уже!", и тот бухается на место рядом со мной. Я таращусь на него, но Дин не обращает внимания. Только потом я вижу, что в аудитории больше нет свободных мест. Неловко отворачиваюсь и хватаюсь за рюкзак.

— Профессор Крамб... — Вдруг испуганно начинает Дин.

— Что, мистер Уайт?

— Я забыл конспект...

— Так сбегайте в свою комнату, я разрешаю. Не думаю, что это займет много времени, ноги-то у вас длинные. — Профессор опять хихикает.

— Я забыл ее у друга, а он... Уехал.

— Да? — Профессор Крамб приподнимает брови, поправляя дужку очков. — Чтож, прискорбно. Воспользуйтесь конспектом мисс Холмс.

Я дергаю замок и каменею. Теперь понятно, почему у Дина нет конспекта.

— Эмм... Профессор Крамб... — В тон Дину начинаю я.

— О, мисс Холмс! Только не говорите, что и вы забыли!

Я лишь поджимаю плечи.

— Ох, Господь Всевышний, дай мне сил справится с этими детьми! — Театрально разводит руки Крамб. — Ну ладно. Сегодняшнее занятие назовем "болталечным".

Класс победно переговаривается, кое-где слышится "Ура!". Все рады, даже парень с парты за нами перевешивается через свой стол и пожимает мне и Дину руки. "Болталечным" Крамб называет занятие, где мы прячем ручки и тетради, усаживаемся поудобнее и начинаем с профессором словесные баталии на самые разные, но серьезные темы.

Но мы с Дином не слышим гула. Мы смотрим друг на друга. Одновременно наклоняемся к рюкзакам. На парту с легким звоном падает серебряный меч и бронзовый цилиндр. Они не изменились со времен арены. Почти. Я провожу пальцем по выгравированным буквам на металле.

— И пусть удача всегда будет с вами. — Одновременно говорим мы с Дином.

— Значит, все это правда? — Я наклоняю голову набок.

— Похоже, что да...

— Почему же вы все делаете вид, что нас ничего не связывает? Почему Сэм от меня уходит?

Дин кривится, как от зубной боли.

— Насколько я понял, он хочет... Уберечь тебя что ли?.. Мол, ничего не было, никто не умирал и так далее.

— Он разве не понимает, что так все хуже?

— О, поверь, Лили, я ему говорил. Он и слышать ничего не хочет.

— Стой, ты разве... Разве ты не против?

— Против чего? — Дин улыбается уголком губ и косится на меня с самым вредным видом.

— Ну, он твой брат, а я...

— Ты о том, что ты к нему неравнодушна? — Дин хмыкает, улыбаясь, а я смущаюсь и прячу глаза. — О, это ничего. Мне кажется, ты ему тоже небезразлична.

Остаток лекции мы сидим молча. Крамб пару раз озадаченно смотрит на нас, явно недоумевая, почему два его самых разговорчивых и дерзких в многих вопросах ученика молчат в тряпочку. Я сижу, чувствуя при движении звон осколков души, бьющихся о ребра. Дин как будто пытается заговорить пару раз, но уж слишком жалобно смотрит на меня и снова смотрит в одну точку на покрытом лаком столе. Под партой его рука сжимает меч, поглаживая ребристую рукоятку большим пальцем. Я изредка смотрю на него, но вижу не ухоженного уверенного в себе молодого человека, а парня, смеющегося в пещере под шум дождя, неумело орудующего мечом в свете солнца, отражающегося от Золотого рога, плачущего у меня на плече... Я мягко улыбаюсь воспоминаниям, и Дин это замечает. Он, совсем как его брат недавно, просит листик и ручку у того самого соседа сзади, усаживается ближе ко мне и пишет на линованной бумаге "Не расстраивайся. Ты, в целом, неплохая. Я еще скажу этому вихрастому придурку, чтобы он подумал."

Я отвечаю: "Судя по твоим словам, этим вихрастым придурком движут добрые намерения..."

"..."

"Стоп. Как вы погибли?! Как вы вернулись?"

"Мы не погибали. Я не помню, что случилось." — Ручка в пальцах Дина немного дрожит. Он явно что-то скрывает. Похоже, мне не стоит ворошить его воспоминания.

"Я думаю, мы должны стать друзьями... Ну, после всего, что произошло..."

— А разве мы еще не друзья? — В голос спрашивает Дин. Брови парня задорно ползут вверх. — Тогда стоит исправить это недоразумение. Дин Бенджамен Уайт. — Он протягивает мне руку с длинными тонкими, точь-в-точь как у брата, пальцами.

— Лили Бетт Холмс. — Протягиваю свою руку. Ладони хлопают одна по одной с громким округлым звуком. Союз, подтвержденный чем-то большим, чем просто словами.

* * *

Вот он. Стоит в двух метрах от меня. Мы столкнулись с ним после лекции по философии. Так и стоим уже пятнадцать минут. Он один. Куда делся брат, я не знаю. Да и это неважно.

Светло-ореховые волосы вспыхивают золотистыми искорками ярко-желтых светильников. Звенит колокол, особая отличительная черта нашего училища — в Гринплэйс начало и конец урока вещает тяжелый колокол. Старинная традиция этого места.

Сэм не двигается с места. Вокруг торопятся ученики, спешат на урок. А мы стоим, два маяка, двое безнадежных. Сэм с опущенной головой, я с поджатыми от неуверенности плечами. Парень поднимает глаза. Сейчас ты видишь меня. Что ты сделаешь?

Он мягко и робко улыбается. В полумраке коридора его кожа светится бледным призрачным пятном. Глаза вспыхивают белым. Он делает два шага. Между нами двадцать сантиметров. Сэм смотрит на меня сверху вниз. Я пытаюсь ответить ему дерзким взглядом, показать, что мне наплевать на его поведение и отстраненность, но мне ничего не удается. Лед в моей душе, и без того тонкий, трескается, пропуская внутрь яд и тот самый холодный дым, один раз уже чуть было не забравший у меня Сэма.

— Я... Я вроде как не успел извинится?

В глазах Сэма кружатся золотистые искорки. Они купаются в светлой колышущейся зелени. От него пахнет дубовыми листьями и морем. Он наклоняется ко мне.

Зачем я люблю тебя, Сэм Уайт?