Юные особи доинтернетного периода (джен)

Проститься

Нету сил, закрываю,

Я глаза закрываю,

Сквозь туман уплывая

По аллеям столицы.

Проститься...

За потерей потеря,

И года полетели:

За дождями – метели,

Перелётные птицы.

«Ума Турман»

______________________________________

– А-анька-а-a!!

Это моя подруга Ирка кричит с утра пораньше у ворот. У неё, как и у меня, форма одежды боевая: чёрные трусы. Нет смысла надевать что-то ещё, потому что к вечеру мы всё равно будем чумазые, как узбекские казанки; мы будем присыпаны густой уличной пылью поверх тины, налипшей после катания по скользкому ташкентскому арыку.

Я с удовольствием выхожу во двор, под колонкой смываю с живота сладкие разводы от арбузного сока и выбегаю за калитку.

– С улицы ни ногой! – летит мне вдогонку бабушкин голос.

Чтобы мы с Иркой, заигравшись, далеко не уходили, взрослые пугают нас, семилетних, страшными историями: на соседней улице живут цыгане, они воруют детей, увозят в другой город и заставляют попрошайничать. А ещё Иркина мама, врач, рассказывает, что людей похищают и продают на органы. Однако эти ужасы сразу забываются, если Рустам из соседнего квартала зовёт нас поиграть в казаки-разбойники. Он собирает небольшую ватагу узбекских мальчишек, мы делимся на две команды, и начинается увлекательная, живая игра, полная настоящих, а не мнимых страхов и погони.

Мы, разбойники, убегаем: ставим метки на стенах саманных домов и расплавленном от жары асфальте, прячемся в кустах, наблюдая за тем, как мальчишки проходят в двух шагах и громко обсуждают, где нас искать. У нас с Иркой есть свой секрет, сейчас бы я сказала «ноу-хау»: по разбойничьи залезть на дерево и поставить стрелочки на земле так, чтобы сбитая с толку команда казаков остановилась в недоумении прямо под нами, не догадываясь поднять голову. Этой уловкой можно было воспользоваться лишь один раз, но состав игроков так часто менялся, что новички постоянно попадались на эту удочку. Здесь самое трудное – не засмеяться. Но даже если мы смеемся, снять нас с дерева и взять в плен не так уж просто. Казаки оставляют под деревом охрану и идут искать других разбойников. Скоро охранник умается ждать, пока нам с Иркой надоест сидеть на высокой, толстой ветке и болтать ногами, и отвлечётся. Тогда мы спрыгнем на землю и припустим в разные стороны. Двоих поймать нереально, а пленники, как ни пытай, не предают своих. Я понятия не имею, куда сбежала Ирка, и потому не могу её выдать, даже когда суровые казаки крутят на моём запястье «крапивку».

Я замечаю, как проголодалась, только когда затемно прихожу домой после громких бабушкиных окликов. Она с удовольствием смотрит на то, как я уплетаю борщ и плов, а потом усаживает меня на табуреточку напротив телевизора, опускает мои чёрные пятки в таз с тёплой водой и заставляет отмывать их от асфальта хозяйственным мылом. Эта неприятная процедура скрашивается Филей и Хрюшей, которые в «Спокойке» рассказывают, зачем нужны деревья и почему нужно мыть руки перед едой. Последнее яркое впечатление дня – «Ну, погоди!» или загадочный «Ёжик в тумане». Уже лёжа в кровати я слышу, как в зале звучит заставка программы «Время», а в голове всё ещё звучит: «Лошадка-а-а…». Программа «Время» – это не просто ритуал: каждый уважающий себя советский гражданин должен быть в курсе последних событий. Знакомый голос диктора убаюкивает: в стране всё так хорошо, всё выполнено и перевыполнено, но враги на западе не дремлют. А я начинаю дремать.

– Ничего, – комментирует дедушка, – они не посмеют. У нас тоже есть кнопка!

Засыпаю с мыслями о том, что, слава Аллаху, у моего дедушки есть волшебная кнопка, способная защитить меня от любых врагов. Если её нажать, то появится реактивный ковёр-самолёт и скатерть-самобранка с пловом и огромными арбузами. Во сне я вижу один из таких арбузов: бабушка вынимает из серединки сочную, белёсую сахарную «душку», отрывает ломоть лаваша, я беру всю эту радость двумя руками и ем, игнорируя сок, стекающий струйкой по подбородку. Потом в моём сне мы с Иркой сидим на дереве, болтаем ногами и просто болтаем, строим шалаш из старых веток, находим в сухой, выжженной траве дохлого скорпиона – и он вдруг оживает. Его толстый, скрученный хвостик дёргается, мы отпрыгиваем и дружно кричим от страха и удивления.

Наутро я просыпаюсь от звона казана на кухне. Воскресенье – хотя на каникулах это неважно. Ещё один беззаботный летний день, наполненный сухой жарой, беготнёй в одних трусах по ташкентской окраине, посещением базара и городского почтамта, где мы заходим в маленькую тесную кабинку, и я слышу в трубке звонкий мамин голос. Она спрашивает, как у меня дела, слушаюсь ли я бабушку, потолстела или нет, и рассказывает, что в Минске дождь и хмуро, они с папой всё время работают и даже на выходные не поехали на озеро из-за погоды.

– Три минуты истекли, – говорит в трубке голос оператора, – продлевать будете?

Я готова слушать мамин голос до бесконечности: я не успела спросить, как там кошка и купили ли мне новый школьный портфель, хочу похвастаться, что проезжаю стоя с горки весь арык от начала и до конца, ни разу не свалившись, но всё это нужно отложить до следующего воскресенья. Мне немного стыдно, что я не сильно скучаю.

И в детстве, и в зрелом возрасте мы не скучаем по родным, когда счастливы. Пока они живы.

* * *

Когда я узнала, что смерти нет, мне стало не так горько прощаться с близкими. Их безграничная любовь согревает и направляет меня даже после их ухода. Думаю, благодаря этой незримой поддержке в минуту особой грусти и тоски в памяти вдруг всплывают самые тёплые моменты детства, и беды отступают. Незабываемые моменты, которые непременно хочется повторить для своих детей.

Мой дедушка, убеждённый коммунист, военный инженер, был мудрым человеком. Когда я в раннем детстве хныкала и отказывалась есть суп, он становился предо мной на одно колено и приговаривал, сложив ладони под подбородком: «Пожалуйста, по-ку-шай-те!» Наклонял голову, а я смеялась, требовала «ещё» и съедала весь суп. Не буду цитировать его слова в тот момент, когда я долго и безуспешно сидела на горшке.

Если я ныла, выпрашивая сладость или игрушку, он поднимал брови и изрекал:

– Сейчас всё будет, моя радость! Главное, не расстраиваться!

– Не балуй ребенка, – ворчала бабушка.

Баловство принимало разные формы, но не прекратилось, даже когда я подросла (до роста метр семьдесят), и вечно осуждалось моими родителями, ибо, по мнению папы, «даже в шутку всё это жутко непедагогично». А вот я считаю, наоборот. Потому что дети из природного упрямства на «нет» часто отвечают бурным и громким протестом, а на уверенное «ты моя радость, ты моя шоколадость» – искренней верой в то, что так оно и есть.

Девиз «главное, не расстраиваться» прочно вошёл в мою взрослую жизнь, и я бы с удовольствием вышила его красными буквами на своём фамильном гербе – если бы он у меня был. А ещё на нём непременно была бы посаженная дедушкой в честь меня яблоня, которая стала плодоносить, едва доросла до полутора метров. В центр герба я поместила бы книгу, в благодарность за собранную, месяц за месяцем, том за томом, «Всемирную библиотеку», а по краям пусть красуются белорусский аист и узбекская тюбетейка. В принципе, герб почти готов. Правда, чтобы сделать его по-настоящему вечным, моим, фамильным, нужно дорисовать гитару и поставить отпечатки детских ладоней. Детские ладони, конечно, вырастут, но им на смену непременно придут новые.

Круговорот ладоней в природе.

* * *

Нелегко прощаться с детством, но это и необязательно. Детство возвращается, когда появляются собственные чада, и можно снова копаться в песочнице, делать рябиновые бусы, набирать полные карманы каштанов, смотреть мультики и набивать живот мороженым – за компанию. Никто и слова не скажет, если ты разрисуешь себе красками лицо под апачей, если вместе с детьми будешь кувыркаться, учить их делать колесо и случайно заденешь ногой любимую люстру – у-у-упс... На счастье. И чем громче падает люстра, тем больше счастья.

Никто не покрутит пальцем у виска, увидев твои ноги, торчащие из-под дивана: вы играете в прятки, но ты немного не помещаешься.

– Не нужно смеяться – лучше помогите выбраться! Я застряла...

Не поможете? Тогда сами варите обед, а мне и здесь хорошо, хоть немного и пыльно. Кстати – вот удача – нашлась моя любимая заколка.

Мы носились по траве, сыночек упал и ушиб коленку?

– Ты моя радость, ты моя шоколадость! Главное, не расстраиваться... Ну что, не болит?

Естественно. Я же знаю, чем лечить.

Я падаю рядом с ним в сочную траву и машу рукой туда, на небо. Сынок пока маленький и не понимает, кому.

Привет, дорогие! Я помню все ваши секреты – как готовить плов, как любоваться небом, как перешагивать через боль и разочарование, как безоглядно любить – и открою их, когда нужно и кому нужно. А пусть даже и всем – мне не жалко.