Сумасшествие без всех (часть II) (гет)

Не ласки жду я, не любовной лести

В предчувствии неотвратимой тьмы,

Но приходи взглянуть на рай, где вместе

Блаженны и невинны были мы.

А.А. Ахматова

Я всё-таки решаю попробовать ещё раз. Назавтра, проводив Гарри в Нору, я делаю шаг с крыльца на площади Гриммо и оказываюсь в городе детства. Стоит тихий весенний вечер, и я снова на площадке с качелями, где мы играли много лет назад. Как так вышло, что я вконец рассорилась и сестрой, и с другом? Что, если мой сын прав, и я напрасно пытаюсь повернуть время вспять? Ищу людей, которые давно перестали быть теми, кого я знала? И в голове у меня плавают золотые рыбки.

Даже детской площадки нет — только я её вижу. Теперь здесь небольшой парк с фонтаном. И никаких качелей. Я сажусь на скамейку, пытаясь представить себе встречу с сестрой. И чувствую, что у меня нет на это моральных сил. Я совершенно издёргалась и устала, и у меня куча проблем. Если Тунья начнёт, как в прошлый раз, припоминать, каким непростым ребёнком был Гарри, и как она советовала мне не выходить за Джеймса, я развернусь и уйду. Больше не хочу ничего доказывать.

Как следует подготовиться я не успеваю. Почти сразу ко мне подходит переодетый магглом аврор с вопросами, не волшебница ли я, и что мне тут понадобилось? В первый момент я с тревогой осматриваю свой плащ и джинсы — вдруг напутала с маскировкой? В последнее время я редко бываю в немагическом мире. Но, оказывается, они просто засекли момент аппарации. Приходится объяснять, кто я такая, и что здесь живёт моя сестра — маггла. Аврор извиняется и отходит, не забыв предупредить, чтобы я обращалась к нему, если замечу что-то подозрительное.

Подозрительное — это, видимо, Северус Снейп, вылезающий вон из тех кустов. Кстати, кусты сохранились. Но сомневаюсь, чтобы Северус захотел сегодня заглянуть домой или побродить по округе. Если он не вконец помешался. Но я уже решила, что сегодня вечером отдохну от размышлений о Северусе.

Не торопясь, я бреду знакомой дорогой и вспоминаю, как гуляла здесь с сестрой и родителями, когда ещё не знала, что стану волшебницей. Здесь мы с Туньей собирали каштаны и катались на велосипедах. Правда, очень скоро Тунью начало сердить, что я могу ехать и не крутить педали. А здесь мы покупали мороженое. Точнее, покупала я, а Сев одним взглядом перекрашивал его в любой цвет.

После всех наших ссор, после смерти мамы и папы, почему Тунья не продала дом?

Дом стоит, где стоял. Его перекрасили в белый цвет и перестроили крыльцо, но всё равно я ощущаю щемящую боль в груди, когда прохожу сквозь калитку. Я не начинаю сразу рыдать, как в Годриковой впадине, но то же ощущение — чего-то потерянного и невозвратного — накатывает на меня, как прилив. Слава Мерлину, что Тунья жива и здорова, а, значит, всё поправимо.

Колокольчика я не вижу и просто стучу в дверь, забыв про электрический звонок. Ничего, это мелкий промах. Главное — не превращать чашки в мышей. После преподавания трансфигурации я делаю это почти машинально, просто от волнения. Может, надо было купить ей в подарок вазочку? Ладно, потом потихоньку сотворю. Если дойдёт до обмена подарками.

Хозяйка сама открывает мне дверь, на её лице отражается облегчение, но радости пока нет.

— Здравствуй, Тунья, — произношу я, ожидая, что она что-то ответит.

Но сестра просто втаскивает меня в дом.

— Ты как раз к ужину, — сообщает она, поджав губы. — В гостиной у нас ремонт, так что идём на кухню.

— Ты не заболела?

Я запоздало соображаю, что это вопрос с подвохом. Тунья стареет быстрее меня, и не стоит ей на это указывать. Просто она слишком бледна. И вся трясётся.

— Нет. Идём-идём.

— Я же знаю, где кухня! Дай хотя бы раздеться...

Сестра нетерпеливо переминается с ноги на ногу, пока я вожусь с пуговицами, и в конце концов сама стаскивает с меня плащ. Не похоже, чтобы она была расположена к приятному общению.

— Тунья, я могу зайти в другой раз. Или не заходить.

Я не договариваю, так как на её лице отражается паника.

— Если помнишь, ты сама меня пригласила! — напоминаю я, потому что по виду Петуньи такого не скажешь.

Она смотрит так, словно я опять устраиваю фокусы с качелями. Или вытворяю ещё какие-нибудь магические штучки. Но я ничего не вытворяю. Я скромно стою в джинсах и джемпере и даже не достаю волшебную палочку. Я не хочу начинать ссору. А сестра, кажется, вот-вот взорвётся.

— Да! Лучше б ты не приходила! — вырывается у неё не к месту.

Замечательно. И всем стало легче.

— Ты уж определись, — советую я, делая шаг назад.

Я пообещала себе, что просто уйду. Но уйти мне не дают. Заслышав голоса, по лестнице, тяжело ступая, сползает Вернон. Вот он почему-то рад меня видеть! Расспрашивает о новостях в магическом мире, о Гарри и постепенно оттесняет от выхода. Кажется, сын был прав — что-то у них не так.

Насколько не так, я понимаю только у порога кухни. Вернон, весь краснея и потея, вдруг останавливается и начинает выяснять, что я думаю о новых обоях. А я о них не думаю, я уже различаю за дверью шелестящие мужские голоса.

— Видишь — моя темнеет.

— Не темнеет.

— Вот с этого края.

— Нет.

— И чешется.

— Это нервы.

Я распахиваю дверь — бежать всё равно поздно. За столом в уютной чистенькой кухне сидят Северус Снейп и Люциус Малфой — пьют чай и сравнивают Тёмные Метки.

Их ищут по всей стране с намерением водворить в Азкабан, а они поселились у моей сестры! И даже не пытаются соблюдать правила добропорядочного дома. Оба в мантиях. Северус — в чёрной, Люциус и вовсе — в тёмно-зелёном бархате с серебром. И волшебные палочки лежат прямо на столе (одна, между прочим, с пером феникса!). Кошмар. Верх неприличия. Гарри лишили бы ужина и заточили в чулан.

Ситуация ужасная, но от внезапного потрясения мне хочется рассмеяться. Удивительный это феномен — Слизерин! Оба, конечно, худые и бледные, и у Люциуса беспокойно бегают глаза, но на недавних заключённых они мало похожи. Больше похожи на тёмных волшебников в полной боевой готовности. Магия окутывает их, как незримая аура, не помещаясь в кухоньке. И я понимаю, что их спокойствие — мнимое. Они настороже, в постоянной готовности к броску. И при этом не выдают себя ни единым заклятием. Я даже сейчас не ощущаю вокруг сигнальных или защитных чар. Иногда отсутствие маскировки — лучшая маскировка. Залечь на дно у таких магглов, что дальше некуда. У родни Гарри Поттера. В этом что-то есть. Хочется сказать «браво». Но я не говорю ничего, потому что лишаюсь дара речи.

Петунья в ужасе вскрикивает. Вернон увлекает её за поворот коридора, предупредив, что «сейчас шарахнет». Если «шарахнет», то и стен не останется. Особенно при использовании Бузинной палочки. Сестра с мужем точно не уцелеют. Да и я вряд ли. Хотя, одна я ещё могла бы побороться… Будем надеяться, что до драки не дойдёт.

— Здравствуй, Лили, — будничным тоном произносит Северус, не обращая внимания на вопли и возню в коридоре. — Скажи что-нибудь.

— Как ты? — спрашиваю я, проходя на кухню.

— Спасибо. Лучше.

В горле всё ещё стоит ком, хорошо бы выпить воды. Я привычно тянусь за палочкой, но понимаю, что и мне пока лучше обходиться без магии. Однако же, туго им приходится! После тюремного воздержания. Если заклятия привыкли сами соскакивать с пальцев быстрее, не колдовать очень трудно. Это только Петунья считает, что все встречные волшебники нарочно перед ней выпендриваются.

Сосредоточившись, я наполняю стакан из графина и делаю неторопливый глоток.

— Нужно поговорить, — предлагает Северус, опустив левый рукав.

Да неужели? Я отпиваю ещё воды. Теперь я почти спокойна.

— Мне тоже так кажется, — вот и голос не дрожит. Всё в порядке.

— Это Люциус Малфой, — на всякий случай поясняет мой старый друг. — Не помню, знаешь ли ты его лично.

— Не знаю и знать не хочу, — определяюсь я сразу.

Я вообще стараюсь игнорировать Люциуса, хотя не могу не ощущать его пронизывающий взгляд. Теперь я значительно больше понимаю Драко. Он и впрямь разительно похож на отца. Но в Драко, конечно, не столько Тьмы и помешательства.

— А нельзя для начала отпустить Петунью и Вернона? — интересуюсь я без особой надежды.

— Нет. Это неразумно, — Северус говорит очень тихо.

Боится, что авроры стоят под окном? Люциус, видимо, чувствует себя уверенней.

— А, кстати, куда подевались магглы? — осведомляется он недовольно. — Мы будем сегодня ужинать или нет?

Должно быть, Петунья всё-таки подслушивала под дверью. В кухне она появляется быстрее домовика и тут же бросается к духовке. Вернон, с трудом протолкнув себя в узкий дверной проём, вваливается следом за ней и предлагает вино на выбор. У Малфоя такой вид, будто он брезгует прикасаться к чему-либо. И это после Азкабана!

— Мерзость. Мерзость. Мерзость, — резюмирует он, оглядев бутылки. — Налей из этой и убирайся.

Вернон начинает лихорадочно искать штопор. Петунья кидается ему помогать. Малфой изящным движением поднимает руку, чтобы пробка исчезла без дурацких маггловских изобретений. Для этого ему даже не надо касаться палочки.

— Азкабан! — резко бросает Северус, и Люциус обречённо закатывает глаза.

— Ну, свяжи мне руки, что ли!

— Глаза тоже завязать?

В кухне становится слишком тесно и суетно. Северус решительно берёт меня под локоть и разворачивает к двери.

— Лили, идём. Поднимемся наверх.

— Хватит! — неожиданно выкрикивает Петунья, швыряя об пол маслёнку. — Мы вам не слуги! И нечего распоряжаться здесь, как у себя дома! Это наш дом!

— Который наполовину принадлежит Лили, — мягко вставляет Северус. — Считай, что мы её гости.

— Паучий тупик, — презрительно бросает Петунья. — Там и гостите.

— Тунья, мне ничего не нужно! — заверяю я, кидая предупреждающий взгляд на побледневшего Северуса.

Вернон беспомощно замирает, вцепившись в штопор. Мы с ним знаем, что, если Петунью прорывает, это не остановить.

— Гости? — она шипит громче, чем раскалённое масло, переводя горящий взгляд с одного волшебника на другого. — Я похожа на идиотку?! Вы оба Пожиратели Смерти — вот вы кто!

— Поразительная наблюдательность для магглы, — Малфой брезгливо рассматривает бокал — достаточно ли он чист? — Ты только представь, Северус, что в этой фурии пробудилась бы магия! Она заткнула бы за пояс нашу Беллу. Кстати, не позвать ли сюда и Беллу?

— Белла мертва, Люций, — меланхолично напоминает Северус.

— Да, всё время забываю, — также равнодушно вздыхает Малфой. — Так я дождусь вина?

Вернон борется с бутылкой, а я бросаюсь к сковородке, на которой уже полыхает огонь. Петунья явно раздумала готовить и решила изложить до конца всё, что думает про магический мир и магию. Правда, слушает её только муж.

— Тунья, осторожно! Проклятие… — напоминает он ослабевшим голосом.

— Плевать! — огрызается она. — Я проклята с тех пор, как в этом доме родилась ведьма!

Малфой пока ещё смотрит на скандал, как на бесплатное развлечение, но убить и аппарировать он успеет быстрее, чем за секунду. У Северуса такой вид, будто ему давно всё равно. Собственно, его никогда не волновало, есть Петунья — нет Петуньи. Он даже предпочёл бы, чтоб её не было. В этот момент я теряю ход мысли, потому что обжигаю руку. Сто лет не готовила без магии!

— Дай, я сама, — Тунья в сердцах вырывает у меня сковородку, — это тебе не палочкой махать!

Несколько напряжённую обстановку разряжает удивительно похожий на Вернона верзила, которому уже некуда зайти. Поэтому он останавливается в коридоре, упершись головой в притолоку.

— А почему опять крики? — спрашивает он, почёсывая затылок. — Мам, есть что пожрать?

Петунья мгновенно затихает.

— Дадлик, иди к себе. Я принесу, — обещает она, спуская воду на дымящуюся сковороду.

— Я так понял, мне завтра опять не ехать в колледж? — уточняет её отпрыск, озирая собрание. — Здрасьте всем.

— Нет. Дадли, делай, как сказала мать — ступай к себе, — Вернон наконец справился с бутылкой и возвращается к роли хозяина дома. — Кстати, познакомься — это твоя тётя Лили. Она… навещала нас в Сиднее, но тебя не было дома.

— Ух ты! — удивляется Дадли, как будто лишь теперь меня заметил. — А вы красавица! — и прибавляет, подумав: — Гарри на вас похож. Глазами.

— Спасибо, Дадли, — отвечаю я, подставляя обожжённую руку под струю воды. — Рада знакомству.

— Ага. Я пойду, посижу в компе. Зовите, если что. В смысле, ужин, — сурово прибавляет мой племянник и тяжёлой походкой удаляется в недра дома.

Пока Дурсли в два голоса убеждают Малфоя, что компьютер — вещь абсолютно безопасная, я выскальзываю из кухни на поиски Северуса. Куда он подевался и в какой момент, непонятно. Но Северус это умеет. Даже без магии. И зачем ему мантия-невидимка?

* * *

Свет на лестнице не горит, и я не сразу замечаю, что Северус сидит на ступенях, дожидаясь, пока о нем вспомнят. Я подхожу, думая, что он встанет. Он, кажется, хотел пообщаться в более спокойном месте. Северус ничего не говорит, но прижимается лицом к моим рукам. Вот что мне с ним делать? Что мне с ним делать — кто бы подсказал? Через секунду он поднимается на ноги, и мы отправляемся в комнату, где я жила до замужества.

— Здесь тебе будет спокойнее, — объясняет Северус, пропуская меня вперёд.

Любопытно, он и впрямь так считает? Что я успокоюсь, когда Люциус Малфой хозяйничает в доме моей сестры? Но сейчас не время прекословить. Я прохожу. Наблюдаю, как он запирает за нами дверь. И жду, что будет дальше.

— Лучше присядь, — предлагает Северус. — Я чувствую, разговор будет длинным.

Я ищу, где бы устроиться, и опускаюсь в кресло возле окна. Я ничего здесь не узнаю. Даже обои другие, и дверь другая, а поцарапанный совами подоконник перекрашен в несколько слоёв. Теперь моя детская — это причудливая смесь гостевой комнаты и лаборатории алхимика. На прикроватных тумбочках — вездесущие салфетки и вазочки. На туалетном столике — тигли и штативы. Колдовать небезопасно, но зелья-то можно варить! Северус и сейчас машинально разжигает спиртовку. Правда, спичками, а не волшебной палочкой.

— Я тебя слушаю, — произношу я. Спокойно.

— Я думаю, с чего начать.

— Начни с того, что я видела своими глазами, — подсказываю я. — Для чего понадобилось избивать моего сына и заставлять мою сестру прислуживать Малфою? Я с трудом допускаю разумное объяснение, но, видимо, оно есть. Иначе ты не заставил бы Петунью послать письмо.

— Здесь объяснение самое простое, — отвечает он, измельчая в ступке скарабеев. — Мне нужно было связаться с тобой, не вызывая подозрений. И не ставя тебя перед дилеммой, сдавать ли меня аврорам. А тут Дурсли очень во время вернулись из Австралии.

— И впрямь, удивительное совпадение! Даже я узнала об их возвращении случайно.

— Я тоже, — признаётся он, высыпав содержимое ступки в маленький котелок. — В рюкзаке твоего сына нашлась записка с известным мне адресом.

— Ты действительно хороший шпион, — замечаю я, помолчав.

— У меня много талантов, — скромно сообщает Северус, выуживая рогатых слизней из баночки.

Он ведёт себя так, будто я заглянула между уроками в подземелья Хогвартса. Попросить лунный камень или ещё зачем-нибудь. А я вот думаю о том, как давно его не видела. И как теперь его горло? После месяцев тюрьмы? Наверняка хуже, раз он говорит шёпотом. Я и забыла, что он всё время обматывает шею шарфом — теперь это не так заметно из-за отросших волос. Жуткая причёска, но так он кажется более юным. Или мне он таким запомнился с юности. Пока не знаю, к добру или к худу эта метаморфоза. Но я снова рада его видеть. Рада, что он не сгинул в Азкабане и не помешался, как Люциус. И если, наконец, всё прояснится, с моей души упадёт камень.

— Ах да! Раз уж мы начали с твоей семьи… — Северус машинально тянется к карману, но вовремя вспоминает, что волшебную палочку лучше не трогать, и открывает шкаф вручную.

Достаёт мантию-невидимку, кладёт её на подоконник рядом со мной. Потом всё же вынимает палочку и осторожно, чтобы не вылетела ни единая искра, оставляет её рядом с мантией. Этот поступок мне пока непонятен, ну да ладно.

— Передай сыну, что выше «У» по ЗОТИ я ему не могу поставить, — усмехается он, возвращаясь к томящемуся на огне зелью.

— Ставь заодно и мне. Как преподавателю.

Не удержавшись, я приоткрываю окно. С некоторых пор мне неуютно в замкнутых пространствах. Северус с тревогой наблюдает за моей вознёй со шпингалетами, но в его шёпоте слышно только лёгкое удивление.

— Минерва поручила тебе ЗОТИ? Добро пожаловать в стан проклятых Волдемортом! Смотрю, ты тоже не продержалась положенный год? — отмечает он. — Зато на площади Гриммо ты была хороша! Всегда начинай с Авады. Зачем вообще в бою другие заклятия? — он заканчивает мешать своё варево и на секунду поднимает глаза. — Но больше всех мне понравился Кикимер. Заметь, ему даже палочка не нужна!

— Тебе, смотрю, тоже, — вздыхаю я, изучая возвращённую палочку на предмет повреждений. Гарри ясно дал понять, что хочет видеть её целой и невредимой. — У тебя их много в запасе?

— Честно? — в одном из мерных стаканов у него вода, и Северус делает осторожный глоток. — Ни одной. Зато и отнимать нечего. На первое время нам хватит палочки Люциуса.

— А Бузинную ты на какое время приберегаешь?

— Бузинная слишком коварна, — морщится мой друг. — Не уверен, что захочу ею пользоваться, даже если получу в руки.

— То есть, ты к ней не прикасался?

Сейчас он не решится на окклюменцию. Возможно, я смогу прочесть что-нибудь по лицу.

— Ни разу. Хотя это входило в первоначальный план Дамблдора, — Северус и сам не замечает, как потирает горло.

— Кстати, о Дамблдоре. Ты знаешь, что в его могиле только копия настоящей палочки? — я нащупываю в кармане сигареты, но зажечь… а, да, спасибо.

— Я не перебирал его кости, если ты об этом, — отвечает Северус, разглядывая догорающую в пальцах спичку. — Но раз Волдеморт так делал, то и другим не зазорно.

— И что ты об этом думаешь?

— Думаю, хватит хоронить Альбуса с этой палочкой. Её будут всё время красть.

— Разумеется! — бросаю, поднимаясь на ноги. — Если такие люди, как Люциус Малфой, станут разгуливать на свободе.

— Дался тебе Люциус Малфой! — удивляется Северус, снова отпив из стакана. — Он далеко не худшая проблема. Ты же не считаешь до сих пор, что мир делится на белое и чёрное?

— Ещё как делится.

— Правда? — он то ли закашливается, то ли давится глотком.

— Конечно. Если ты честно подумаешь, то всегда определишь, где белое, а где чёрное. И Малфой явно второе.

Северус рассматривает меня пару секунд.

— Как прекрасен твой мир! — заключает он с восхищением и завистью. — А знаешь, как это выглядит в моём мире? В данный момент Люциус не белый и не чёрный. Он полезный. Конечно, не стоит ждать, что он прыгнет выше своей головы и влюбится в Тунью. Но ты напрасно отказалась с ним общаться. Он рассказывает много интересного. Когда не вконец пьян. Что же до твоей дражайшей сестрицы и её домашнего бедлама, для них так и так всё кончится Обливиэйтом.

Стоит мне прислониться к подоконнику, как его лицо напрягается. Ладно, отойду.

— А проклятье, о котором говорил Вернон? — спрашиваю я подозрительно.

— А! Это очень страшное и древнее проклятье, — растолковывает Северус предельно серьёзно. — Моих рук дело. Если Дурсли позвонят в полицию или навредят нам иным образом, их внуки и правнуки родятся в чешуе.

— Есть такое проклятие? — ни на кнат не верю!

— Но ведь действует!

— И тебе не стыдно? — спрашиваю я из научного интереса.

Он изображает непонимание.

— А что, только им можно обижать волшебников? Или надо было их сглазить по-настоящему? Люциус, кстати, был не против. Но прямого вреда он не причинит. Такой у нас уговор.

— Звучит не слишком обнадёживающе, — признаюсь я. — Тем более что у меня нет никаких уговоров с Люциусом Малфоем. Его место в Азкабане.

— Моё там тоже простаивает, — припоминает Северус, снимая варево с огня. — Азкабан, как видишь, ненадёжен. В прошлый раз Люциуса освободил Волдеморт. И снова принял на службу. Где гарантия, что это не повторится?

Не прерывая рассуждений, он накаляет на огне длинную иглу, прокалывает себе палец и роняет в готовое зелье пару капель крови. Ярко-оранжевая масса приобретает розоватый оттенок. Северус аккуратно откладывает три ложки в кофейную чашечку Петуньи и подаёт мне.

— Держи. Намажешь свою руку.

— Обязательно готовить на крови мазь от ожогов? — интересуюсь я с некоторой опаской.

Сев вечно вносит в стандартные рецепты свои коррективы, а что получится в результате, неведомо даже Мерлину.

— Нет, это только для тебя. Иначе больничное крыло выпило бы мне всю кровь, — поясняет он, уже переключившись на следующий рецепт. — Так вот, при мрачном прошлом Люциуса и его помрачённом рассудке, не лучше ли ему поправлять здоровье на далёких островах? Под присмотром любящей супруги.

— Люциус — опасный преступник, — просвещаю я его. — И Азкабан — лучший для него остров.

Из всего странного, что случилось сегодня, этот наш разговор — самый странный. Мне не хочется обсуждать состав зелья и судьбу Малфоя, не хочется быть спокойной. Мне хочется кричать. Понять, что происходит. Узнать, что случилось с самим Северусом. Ведь это же катастрофа! Но я не нахожу, с какой стороны зайти.

— Я не могу ни усыпить Люциуса, ни держать в цепях, — вздыхает Северус, посасывая проколотый палец. — Во-первых, ещё неизвестно, кто кого. Во-вторых, нас ищут авроры. А отбиваться сподручнее вдвоём.

— Да. Вдвоём у вас хорошо получается. Некоторые авроры до сих пор в Мунго.

Я осторожно наношу мазь на руку, тушу сигарету в чашке и засучиваю рукава джемпера. Пожалуй, взболтаю слизь книжного червя. Она вот-вот понадобится для лекарства.

— Однако убийств я не допустил. Притом, что сдержать Люциуса непросто, — замечает Северус, не отвлекаясь от работы. Он вообще старается лишний раз не крутить шеей. — Прости, но я не видел смысла ждать тринадцать лет, пока научусь превращаться в собаку.

— Тёмная магия, конечно, повышает шансы на успех! — вставляю я, потому что не люблю насмешек над мёртвыми.

— Шансы повышает изобретательность Малфоев, — поправляет он, тщательно перетирая рябиновую кору. — Поверь, Люциусу нельзя находиться в тюрьме. Он не случайно боялся рассказывать на допросах о некоторых вещах. До смерти боялся, — чёрные глаза Северуса внезапно прожигают меня насквозь.

— Поэтому он хотел принять яд? — я делаю вид, что чрезмерно поглощена заливанием слизи в котелок. — Чтобы не проболтаться?

— Лили, что если я посоветую тебе уехать из страны? На далёкий остров.

Он предлагает это без всякого перехода, и в первый момент я подозреваю, что не так его поняла.

— Мне? Не Малфою? Прости, но я в жизни не бегала от опасности. Тем более, от такой неясной.

— Может, и стоило бы, — возражает он сухо.

— Может быть, — соглашаюсь я очень-очень спокойно. — Но теперь мне поздно бегать. Не говоря о том, что я никогда не оставлю Гарри. А он даже учиться за границей не хочет.

Северус отвечает мне недовольной гримасой. То есть не отвечает вовсе.

— Твой отвар сейчас перекипит, — напоминаю я. — Ты спросил, хочу ли я уехать. Что это значит? Ты что-то знаешь, но считаешь нужным предупредить одну меня? Опять?

— Да, в этом я постоянен, — говорит он отрывисто и высыпает остальные компоненты в котёл.

Аллилуйя! Мне уже наскучило быть божеством. Лучше пусть злится. А ещё лучше — дал бы посмотреть, что с его горлом. Всё-таки, тюрьма меняет человека. Правда, меняет. Да, он не помешался, как Малфой, но что-то с ним сделалось. Или сделали. Что? И за что? За что, Северус?

— Об общем благе я тоже думаю, — он уже взял себя в руки и говорит с прежней рассудительностью. — Одно другому не мешает.

— Оставим эту тему и перейдём к следующей, хорошо?

Или просто закончим разговор. На какую-то секунду мне кажется, что он борется с мучительной болью — так белеет лицо.

— Хорошо. В таком случае, следующая тема — тёмные искусства, — Северус снимает крышку с кухонной кастрюльки, в которой маринуются щупальца растопырника. На мгновение его крупный, с горбинкой нос исчезает внутри, чтобы по запаху определить степень готовности. Тунья до следующего года не проветрит этаж.

— Будешь слушать? — уточняет Северус, выныривая.

— Ты же за этим меня позвал.

— Процедить бы, — бормочет он в раздумье. — Впрочем, и так сойдёт.

Сливает жижу из кастрюли в котелок, перемешивает снадобье и оставляет на медленном огне.

— Зачем такое сильное средство? — спрашиваю я с тревогой.

— Мало ли.

— А я уже испугалась, что ты собрался в «Клуб обезглавленных охотников», — говорю я, вернувшись в кресло.

— Что? — другого кресла в комнате нет, и Северус присаживается на кровать, застеленную новеньким — в тон к обоям — покрывалом.

Подушечки на кровати тоже в тон. Все десять. Определённо, мне не стать такой хозяйкой, как Тунья. Мой дом лягается и кусается, а гости могут в любой момент перебить зеркала и окна.

— А, ты про это? Ерунда, справлюсь, — Северус поправляет шарф, но явно думает о другом. — Да, Лили, я бы предпочёл, чтоб ты знала правду. Но ты не обязана слушать. Правда — вещь неприятная. И, честно скажу, эту часть своей жизни мне не хочется тебе открывать.

— Я не боюсь Тьмы, если ты об этом, — отвечаю я, глядя, как густеют сумерки за окном. — Я её ненавижу. Но не боюсь. И да, я хочу знать правду.

— А ты по-прежнему считаешь, что зло — это только Тьма?

Я перевожу глаза с крыши соседнего дома на привычный ориентир — трубу заброшенной ткацкой фабрики. И невольно вздрагиваю. Потому что зло, обитавшее в Паучьем тупике, было коварнее тёмной магии. И потому что у Северуса неуловимо меняется голос. Он словно перестраивается и начинает выверять свои слова по каким-то неуловимым колебаниям пространства. Он не колдует, у него даже нет при себе палочки. Но эта перемена потрясает меня сильнее колдовства.

— Ты случайно не владеешь легилименцией? — спрашивает он, помедлив. — Этот способ сокращает время и вероятность обмана.

— Гарри пытался растолковать мне основы. Но, боюсь, этого не хватит, — сознаюсь я. — А кроме того, Легилименс привлечёт авроров.

Северус смотрит не на меня, а куда-то в сторону, задумчиво водя пальцем по нижней губе.

— Не привлечёт. Если переместиться, например, в Косую аллею. Не беда, что ты не легилимент. С твоими способностями мы быстро добьёмся результата.

— Зачем всё усложнять? Ты разве не можешь сказать словами?

Я резко замолкаю. Вдруг он действительно не может? По-моему, раньше повязки под шарфом не было.

— Могу. Конечно, — соглашается Северус со странным выражением лица.

Кажется, он хочет прибавить что-то ещё, но вместо этого он делает ещё пару глотков из стакана и напряжённо соединяет пальцы в замок, собираясь с мыслями.

— Пока я сидел в Азкабане, у меня было время подумать, — теперь в его голосе лишь отстранённая сосредоточенность. — И прийти в себя.

Скорее, уйти в себя, думаю я, нервно отколупывая краску с подоконника.

— И у меня созрела теория глобального заговора, — загробным голосом сообщает мой друг.

— Поздравляю тебя.

— Вопреки всеобщему мнению, это не мой заговор, — вздыхает Северус. — Не спрашивай, чей — я не смогу ответить. Предупреждаю, Лили, всё это лишь догадки. У меня мало фактов и нет надёжных свидетелей. Но я утверждаю со всей ответственностью — тёмная магия дала побеги. Её собирают по крупинкам с определённой целью, и, боюсь, тут не обошлось без Волдеморта.

У Северуса такой вид, будто он прямо сейчас вычленяет из пространства нити невидимой паутины. Осторожно прикасается к ним и отпускает, не выдавая своего присутствия. Его тонкие нервные пальцы идеально подошли бы для этого. А его глаза… Кажется, через них смотрит какое-то древнее существо. Ничего, меня это не пугает. Я знаю его с детства. Знала и в худшие времена. Мне даже интересно наблюдать, как он распутывает этот клубок.

— Волдеморт мёртв, — сообщаю я машинально.

— Но дело его живо, — сверкнув глазами, отвечает Северус. — Ходят слухи, что Волдеморт не просто так собирал у себя Дары Смерти.

— Он мечтал обрести вечную жизнь, — припоминаю я.

— Или что-то похожее. Волдеморт действительно был одержим этой идеей и, кажется, перебрал всё — Философский камень, кровь единорога…

— Крестражи.

— В том числе. Но оставим пустые домыслы. Я опишу тебе всё так, как я это ощущаю, — Северус откидывается на подушки, закрывает рукой глаза и дальше, надо понимать, видит что-то своё.

— Сейчас, — начинает он, — реализуется некий план Волдеморта. Проблема в том, что Волдеморт никогда и никому не доверял. Поэтому для хранения своей тайны он выбрал нескольких проверенных людей и каждому вручил по фрагменту общего замысла. Имелся и тот, кто знал, как собрать все части воедино. Прежде, чем умереть, он рассказал кое-что аврорам. Во всяком случае, так говорят.

Слова падают мерно, капля за каплей. Он словно нанизывает их на невидимую нить, и уже не в первый раз. В десятый? В сотый?

Под моими ногтями с подоконника один за другим сходят слои краски. На последнем — бледно-зелёном — ещё видны криво нацарапанные инициалы. Мои и Северуса. В тот вечер шёл дождь, и сова от моего друга не возвращалась. Кажется, отец запер его в чулане. А я сидела на подоконнике и чувствовала себя наказанной.

— Подробности я выяснил совсем недавно, — поясняет Северус, устало потирев глаза. — По тем вопросам, что мне задавали в Азкабане, полубредовым откровениям Люциуса и рассказам некоторых других людей, которых пока не поймали. До недавнего времени я знал лишь то, что ко мне может явиться волшебник, который назовёт цифру «восемнадцать». Ему и только ему я смогу открыть определённое слово, иначе меня прикончит Непреложным Обетом, — у него вырывается сухой смешок. — Счастливая встреча с Люциусом позволила продлить цепочку. Вероятнее всего, пароль распечатывает шкатулку, которую Волдеморт оставил на хранение Малфою.

— В Визжащей хижине?

— Нет, — Северус приоткрывает глаза, оборвав нить рассуждений. — Когда дошло до хижины, Волдеморт и булавку ему не доверил бы. Всё происходило много раньше, в Малфой-мэноре. В любом случае, при обыске эту вещь не нашли. Хотя Люциус клянётся, что она хранилась в сейфе. И, вроде бы, не врёт. Были и другие звенья. И в каждом звене имелся намёк на общий замысел. Но пока я знаю слишком мало, и картинка не складывается, — он удручённо потирает лоб и замолкает, заново проигрывая всё в голове.

— То, что ты передал Гарри в Большом Зале… это и было ключевое слово? — пытаюсь я угадать.

Северус кивает.

— Объяснять понятней я не рискнул. Хочешь спросить — почему я обратился к твоему сыну, а не к аврорам? Потому что Волдеморт и другие выдающиеся чародеи научили меня не доверять, кому попало. Авроры — случайные люди. А Долиш мне откровенно не нравится. Он — цепной пёс. Будет служить тому, кого считает хозяином.

Северус прикусывает губу и пару секунд мысленно подбирает слова, прежде чем продолжить.

— Мой арест выглядел слишком показательно. Большой Зал, Рождество. Это сразу насторожило. Меня могли просто спросить. О чём угодно. Без работы на публику. Но какой-то фактор вдруг перевернул всё с ног на голову. А я точно знаю, что такого фактора не существует. Стало быть, он выдуман и дело нечисто.

— Жаль, что мы не поняли, к чему относился Непреложный Обет! — говорю я с досадой.

— Не жалей — далеко не всякий план срабатывает, — отмахивается он. — Ты бы знала, сколько обрубленных веток я храню в памяти! Дамблдору в своё время я показал те же картинки. Директор отгадал слово, однако понять, что дальше, мы были бессильны. И он, как всегда, велел мне молчать, — Северус методично накручивает на палец бахрому покрывала — виток за витком. — Я вспомнил эту историю лишь потому, что о ней меня не спрашивали на малом заседании Визенгамота. Вот я и решил дать подсказку твоему сыну. Но вот, повезло сбежать из Азкабана пораньше. Теперь я даже благодарен моему незримому врагу за шанс туда попасть. Никак иначе я не узнал бы столько нового, — прибавляет он с откровенно неприятной усмешкой.

Что, элемент нездорового любопытства всё-таки присутствовал? У меня бегут по спине мурашки. Легче от такой версии не становится. Но чего я тогда хочу? Чтобы он признался, что до последнего служил Волдеморту?

— То есть, тебя причислили к Пожирателям из-за… одного слова? — спрашиваю я, поднимаясь с места. Пора снять с огня исцеляющий бальзам.

— Мне не называли причин, — поясняет он неохотно. — Но в Визенгамоте их нашли бы сотни. А теперь и новые появятся. Начиная с убийства Авроры, которого я не совершал, и заканчивая нападением на ваш дом. Что было, то было.

— Всё слишком сложно, — я накрываю котелок крышкой и включаю настольную лампу.

Непривычный электрический свет кажется слишком резким.

— Всё ещё сложнее, — недовольно жмурится Северус. — С Волдемортом иначе не бывает. Знаешь, что считает Люциус? Что Дары Смерти связаны со всей этой цепочкой.

— Так считает Люциус?! — я просто не могу сдержаться. — Люциус, который забывает, кто жив, кто умер, и бредит Тёмной Меткой?!

Северус поудобней устраивается на подушках.

— Ему намекал на это другой Пожиратель — Руквуд. Уже после поражения… Прости, после победы. В том смысле, что не всё потеряно, и надо держаться. Слухи — бесценная вещь, но я опирался не на слухи. А на то, что твой сын дважды за короткий срок попадал в переделки с Пожирателями и тёмными чарами. В школе и в поезде. Мне показалось, что дальше ждать опасно. Раз его заставили покинуть Хогвартс.

— Хогвартс закрыли, — роняю я с горечью.

— Знаю. Иногда мы с мистером Малфоем выбираемся отсюда в реальный мир. Поглядеть, как продвигается охота на нас.

Я уже догадалась, что выбираются. Судя по одежде, ингредиентам для зелий и прочему. Крепкие у них, однако, нервы.

— Так вот, сам характер нападений показался мне необычным, — продолжает Северус. — Знаешь, что я думаю? Твоего сына не хотели убивать. Его хотели похитить, оставив хозяином Бузинной палочки. Разумеется, в Хогвартсе такое трудно провернуть. План «Б» — убийство преподавателя. И всё. Хогвартс больше не помеха. Наш враг действует с размахом. И вряд ли в добрых целях.

Я подхожу ближе. Я смотрю на него, не отрываясь.

— Ты отводил удар от Гарри, — это не вопрос. Скорее, утверждение.

Но Северус раздражённо трясёт головой. Так, будто больше не в силах об этом слушать. Он даже садится, вперяя в меня свои сумрачные глаза.

— Я не мог допустить, чтобы всё дело оказалось под угрозой. Я так давно увяз в этом, что мне до смерти не выбраться. Но проиграть я не хочу, — признаётся он очень тихо и очень твёрдо. — По той же причине я разговариваю об этом именно с тобой. Кто-то должен знать, как обстоит дело. Кто-то, с кем я могу безопасно связаться. Кто попытается меня выслушать. Кому поверят другие. И кому я сам могу доверять.

А какие тени у него под глазами! Он, правда, совсем больной. Или очень измучен.

— Не беспокойся, новых встреч не потребуется, — объясняет он всё так же шёпотом. — Я найду, как передать тебе новости. Но пока нам неизвестно, кто враг, не надо поднимать шум и собирать Орден. И не надо никому говорить, чем я занимаюсь.

— Не уверена, что мне это нравится, — я готовлюсь возражать, но он неожиданно отступает.

— Воля твоя. Но тогда бери ответственность на себя. Состав Ордена — больше не тайна. Все пронумерованы, награждены и размножены на открытках. А ещё у всех есть семьи. Ты уверена, что никто не проболтается под пытками? Уверена, что враг — это не чей-нибудь доверенный друг?

Его взгляд становится тяжёлым и пристальным, черты лица обозначаются резче, и я понимаю, что мы оба вспоминаем о Петтигрю.

— Лили, не торопись, — ровно повторяет Северус. — Орден пока что бесполезен. И даже может навредить.

Я нехотя киваю, и он продолжает уже другим тоном:

— Теперь о твоём сыне…

«Твой сын» — в разговоре со мной он называет Гарри только так. И никак иначе.

— Да, я считаю, что удар от него отведён, — подтверждает Северус. — Я отдаю мантию-невидимку — Дары лучше держать в разных руках. Но теперь мантию не будут искать у вас. Но право обладания Бузинной палочкой я не верну. Быть её хозяином опасно, за это могут убить. Тем более, когда сама палочка у Пожирателей.

— Я тебя сильно подставила, — я с оторопью припоминаю Фините Инкантатем.

Он немного теряется.

— Подставляться — мой смысл жизни. Такое дело я всё равно никому не передоверил бы.

Окончание фразы едва слышно, и я не могу удержаться от вопроса:

— Ты не хочешь отдохнуть? По-моему, тебе больно говорить.

— Не больно — на то и магия, — кратко отвечает Северус. — Авроры могут появиться в любой момент — пару раз так уже было. Поэтому давай не отвлекаться от мировых проблем.

Он предельно собран. И меня заставляет сконцентрироваться. Хотя мои мысли разбегаются, как докси, от обилия разрозненных фактов.

— Пока ты хозяин Бузинной палочки, Пожиратели не смогут использовать её в полную силу, — я пытаюсь наметить какую-то систему. — Мантия-невидимка будет у Гарри, но об этом никто не узнает. Воскрешающий камень потерян в Запретном лесу. Найти его не проще, чем иголку в стоге сена. Что же касается этого… круга Посвящённых. Один из его членов, как ты говоришь, погиб. Как раз тот, который знал, что делать. Но пароль ты ему не называл. И не называл никому в Азкабане, так?

— Это очевидно, — усмехается он. — Раз я до сих пор жив. Не называл и не показывал иным способом. Но шкатулка исчезла. Не исключено, что есть способ вскрыть её без пароля. Неудавшийся взломщик, скорее всего, погибнет. Ну и пусть. Волдеморт так и поступил бы. Принёс бы кого-то в жертву.

— Тебя послушать, так тошно становится, — произношу я хмуро. — К счастью, шкатулка не исчезла. По крайней мере, та, что была у Люциуса.

— Нет? — удивляется он.

— Нарцисса перепрятала её, а потом отдала мне.

Он удивляется ещё больше.

— Нарцисса? Отдала тайник Волдеморта? Тебе?

— Да, так получилось, — я решаю, что настало время открыть карты. — Только тайник оказался подделкой. Как и палочка в могиле Дамблдора.

— Ты что, заглядывала внутрь? — он вскакивает с кровати.

— Конечно, нет, — я стараюсь сдержать брезгливость, вспоминая сомнительный подарок. — Я передала шкатулку в Аврорат. Так положено поступать с тёмными артефактами.

— То есть, тебе только сказали, что там ничего не было? — немедленно настораживается Северус.

— Да. Но сказал Министр магии.

— Какая странная разговорчивость для Министра! — фыркает он, прежде чем отойти к окну.

Я пожимаю плечами.

— Мы с Кингсли друзья. И как-никак, я нашла эту вещь! Мне хотелось узнать, не подхватила ли я какое-нибудь проклятие. Вроде того, которым Дамблдора наградило кольцо Мраксов.

— Убереги тебя Салазар! — Северус оглядывается, заметно побледнев. — Шкатулка всё-таки не крестраж!

— Почему?

— Почему? — повторяет он, не поняв вопроса.

— Почему ты так в этом уверен?

Он отворачивается с непроницаемым видом и переключается на вид из окна. Снаружи совсем стемнело, и что там разглядывать, непонятно. Но Северус застывает так на целую минуту.

— Ну? — наконец произносит он с неохотой. — Что ещё наговорил тебе Кингсли?

— Какой ты догадливый! — отмечаю я с уважением. — Кингсли сказал, что настоящий крестраж Волдеморт отдал тебе.

Северус вздрагивает всем телом и резко оборачивается. На его лице проступает почти суеверный ужас.

— Мне?! Крестраж?! Они там умом поехали в своём Министерстве?! Тёмный Лорд никогда в жизни…

— В Визжащей хижине, — напоминаю я. — Незадолго до последнего сражения.

Секунду Северус смотрит на меня, как на сумасшедшую, потом его губы кривятся в едкой усмешке.

— Господин Министр магии называет это словом «отдал»? — переспрашивает он на тон тише обычного шёпота. — То есть, я просто не поймал змею? Так?

— Речь не о змее, а о шкатулке. Настоящей, — уточняю я поспешно. — Говорят, в ней был крестраж.

— Кто говорит? — осведомляется он отрывисто.

— Четверо свидетелей.

— Имена!

Сейчас на его лице такая злость, что я невольно радуюсь тому, что не знаю ответа. Кажется, Северус готов убить всех четверых. Всё же хорошо, что он отдал мне волшебную палочку! Как-то… спокойнее.

— Ты просишь невозможного, — говорю я глухо. — Я не глава Аврората и не председатель Визенгамота. Это кто-то из Пожирателей Смерти. Тебе лучше знать, кто там был.

Северус задумчиво выстукивает на подоконнике какой-то ритм, но сбивается.

— Что ж, значит ещё несколько Пожирателей посвящены в заговор, — признаёт он с холодным спокойствием. — Или уже все.

Я просто стою и молчу, но при взгляде на меня он вдруг падает в кресло и начинает смеяться. Закрывает лицо руками, потом запускает обе пятерни в давно нестриженые волосы и так замирает.

— Лили, ты не представляешь, в какой мы… сложной ситуации, — сообщает он, покачав головой.

Сенсационное заявление.

— Мы? — уточняю я с надеждой.

— Да. Я, ты, Гарри Поттер и вся Магическая Британия, — он сосредоточенно вглядывается в пёстрый рисунок на ковре, мрачно усмехается и снова качает головой. — Нет. Не удаётся. Не понимаю! Вижу, но не могу объяснить. Знаю, но не могу доказать.

Северус замолкает и неожиданно вспоминает про остывшее зелье. Возвращается к столу и начинает раскладывать снадобье по пузырькам. Когда он заговаривает снова, голос звучит почти ровно. Только в глазах пробегает беспокойный огонь.

— Учитывая мою роль в войне, на меня легко списать, что угодно. Можно сказать, что я создал за Волдеморта крестражи. И все поверят, — он делает паузу, потирая горло. — Такой уж у меня образ. И этот образ годами намеренно создавался. Остаётся одно.

— Что же?

Он загадочно ухмыляется.

— Оживить Волдеморта. И уговорить его свидетельствовать в Визенгамоте.

Да чтоб тебя, Сев!

— Твои шутки порой выходят за грани добра и зла, — бросаю я с досадой. — К счастью, его нельзя оживить.

— Почему же? — ехидно интересуется он, позвякивая ложечкой. — Если есть крестраж.

— Сам подумай. Ты разве не знаешь, что нужно для ритуала?

— Сама подумай, — передразнивает он. — Ты разве не знаешь, что крестражей было семь, и все уничтожены?

Я скрещиваю на груди руки и прислоняюсь к шкафу.

— Во-первых, выяснилось, что кольцо было подделкой. Как и шкатулка Люциуса.

— Кольцо, отравившее Дамблдора, — Северус хмурится, делая вид, что с трудом припоминает. — Так-так, дальше.

— Могли быть и другие подделки. Диадему Равенкло так и не нашли после битвы.

— А что во-вторых? — подбадривает он, не отрываясь от работы.

— А во-вторых, крестражей не обязательно семь. Я говорила со Слизнортом. В детстве Реддлу приглянулось это магическое число. Но душа не состоит из семи частей — она дробится до бесконечности. Узнав, что большинство осколков уничтожены, Волдеморт вполне мог создать новые.

Мой друг кивает раз за разом, соглашаясь с каждым утверждением.

— Я понял, — изрекает он под конец. — Их восемнадцать. Должна же та цифра что-нибудь значить! — последний пузырёк наполнен, и Северус со звоном швыряет ложку в котёл. — Лили, это смахивает на массовый психоз! Сейчас все кинутся искать повсюду крестражи. Но их было семь. Спроси своего сына, если сомневаешься!

— В последние часы жизни Волдеморта Гарри не заглядывал в его сознание, — произношу я медленно. — Пожалуйста, подумай ещё раз! Вдруг ты просто не помнишь о крестраже? На тебя могли подействовать заклятия. Ты был ранен.

— Вряд ли я забыл бы такое, — прерывает он сердито. — Но пусть даже так. Какая разница? Кому нужен крестраж, если ритуал невыполним? Пожиратели не стали бы тратить на это время. И я не стану.

В данный момент он занят тем, что ровно в ряд расставляет на столе пузырьки. Через час зелье дозреет, и с больницей можно будет повременить.

— Крестраж — вместилище тёмной сущности Волдеморта, — напоминаю я для забывчивых. — Он в любом случае должен быть уничтожен. А если доказать, что ты не брал его или не помнишь об этом, появится существенный довод в твою пользу.

— Ты имеешь в виду — довод для суда? — Северус присаживается на край стола и тоже скрещивает на груди руки. — На Визенгамот у меня уж точно нет времени. Передай им, если хочешь, что в день битвы я не выходил из Визжащей хижины. Всё, что было при мне, либо осталось там, либо проходило опись в больнице Святого Мунго. Так что все вопросы к тамошнему персоналу и аврорам.

Больше он ничего не прибавляет, но в его взгляде ясно читается вызов. Как будто эти обвинения придумала лично я.

— Не надо так смотреть на меня, Северус, — говорю я резко. — Ты сам хотел этого разговора.

— Какой в нём смысл, если ты мне не веришь?! — спрашивает он в ответ. — Думаешь, я всё выдумал, чтобы обелить себя? Или просто страдаю паранойей? Не поздновато ли — для того, и для другого?

— Я не говорила этого, — произношу я, прямо глядя ему в глаза. — По-моему, пока тебе не в чем меня упрекнуть. В этот раз я верила в тебя до последнего. Хотя, сознаюсь, это было нелегко. Временами у меня просто отказывала фантазия.

Северус открывает рот, чтобы что-то ответить, и осекается, поражённый внезапной идеей.

— В этот раз? — повторяет он оторопело и впервые на его лице проявляется слабый румянец. — Нет! О, нет! Лили, во что ты влезла со своей гриффиндорской логикой?! Зачем ты таскалась к Нарциссе? Зачем расспрашивала Кингсли о Пожирателях, а Горация — о крестражах? Это запретные темы!

— Чтобы знать правду — ты разве не этого хотел?! Как иначе я смогла бы тебе помочь? Понятия не имею, что решил бы Визенгамот. Но мне ты говорил, что перестал служить Волдеморту, — здесь у меня сбивается дыхание, и дальше фразы звучат отрывисто. — Я много об этом думала. Больше, чем нужно. И я решила, что это не было ложью. А, значит, ты всё ещё мой друг. Как минимум. И я тебя не оставлю. У нас тоже был определённый договор. Если помнишь.

Высказав всё это, я испытываю внезапное облегчение. Но Северусу легче не делается. Он выглядит совсем несчастным и, по-моему, скучает по окклюменции.

— Какой ещё договор?! — забывшись, он повышает голос и тут же заходится кашлем. — Лили, ты… не понимаешь… как всё серьёзно.

— А похоже, что я шучу? — отвечаю я, с беспокойством наблюдая за ним. — Ты позвал меня сюда пошутить?

Северус качает головой и снова пьёт воду.

— Я позвал тебя, чтобы всё объяснить, — выговаривает он сдавленно. — Для твоей же безопасности. И для собственного спокойствия. Но, вижу, у нас разные правды. Как и всегда.

— Допустим, — спорить тут бессмысленно. — И что дальше? Что я должна делать с двумя правдами? Носить их в себе, пока не придёт момент созвать Орден? Тебе не кажется, что для этого лучше подошли бы пергамент и почтовая сова?

— Я не доверяю ни совам, ни пергаменту.

— Не хочешь хотя бы выслушать меня для интереса? Я тебя выслушала.

Заодно помолчишь, пока кровь не пошла горлом.

— Хорошо. Я слушаю. Говори, — разрешает он хрипло.

Я раскуриваю новую сигарету, забираюсь с ногами в кресло и рассказываю. Про весёлый сочельник в Хогвартсе и странного человечка из Отдела тайн, про сэра Николаса с его недомолвками и Рождество на площади Гриммо, про Драко, Нарциссу, смерть Авроры, закрытие школы и ночную остановку Хогвартс-экспресса.

Где-то в середине моей истории стучится Дадли и сообщает, что мистер Малфой велел звать всех к ужину. Мы отвечаем из-за запертой двери, что к чёрту ужин. Дадли удаляется, ужаснувшись, как так можно.

Можно. Мы — великие маги. Мы не едим. И не спим. И ни черта не понимаем. Даже друг друга. Мы лежим рядом на куче нарядных подушек и говорим про Волдеморта. Точнее, я говорю. А Северус пытается слушать и не заснуть.

Когда я, наконец, выдыхаюсь, он молча отнимает у меня сигарету. Рассматривает потолок. Курит и безмолвствует. Я дурно на него влияю — это факт.

— Что скажешь? — я сдаюсь первой.

— Всё то же, — отвечает он осторожным шёпотом. — Тебе лучше уехать. Иначе увязнешь во всём этом с головой.

— Больше не предлагай мне такого, — незаметно я и сама перехожу на шёпот.

— Как прикажешь.

— И не диктуй мне, что делать.

Он улыбается. Салазар его разберёт, чему. На самом деле он улыбается крайне редко. В детстве мне хотелось завести специальный дневник. Чтобы определить, как заставить его улыбаться.

— Хорошо, — через секунду Северус опять спокоен и серьёзен. — Но хотя бы сообщи мне о своём решении.

— Мне надо подумать, — говорю я, разглядывая его лицо. — А тебе надо поспать.

— Ты меня не отвлекаешь, — он всё-таки разрешает себе потереть глаза. — Я караулю Люциуса.

Что, круглые сутки?

— Поспи. Я за ним послежу.

Он смотрит на меня с лёгким непониманием.

— Ты домой не собираешься? Понравилось здесь?

Странный человек, честное слово!

— Я ведь гощу у сестры, — напоминаю я с укоризной. — Нипочём не оставлю Тунью наедине с вами. Вдруг она тебя обидит? Или Люциуса — он вообще крайне раним.

Северус коротко морщится — либо выражает презрение, либо я прижала его волосы локтем.

— Мы исчезнем утром, — обещает он, отвернувшись. — Можем и сейчас. Главным было дождаться тебя. Но завтра у меня встреча с одним человеком. Не хотелось бы лишний раз аппарировать.

Я моментально настораживаюсь.

— Что за человек?

За неимением пепельницы он отправляет окурок в ближайшую вазочку и сообщает с непроницаемым видом:

— Профессор Дамблдор учил меня не складывать все яйца в одну корзину. Которая болтается неизвестно где.

Да. Меня тоже.

— Профессор Дамблдор носил в сердце незаживающую рану, — припоминаю я. — Он дожил до старости в одиночестве и умер от тёмного проклятия.

— От Авады Кедавры, — конкретизирует Северус, закрывая глаза.

Я глажу его по голове, потихоньку вспоминая, каково это — прикасаться к нему. Прежде я не видела, что у него седые виски. Или просто не замечала?

— Спи, Северус.

— Если Малфой начнёт чудить, ты меня разбудишь?

— Тебя разбудит упавшая крыша. Спи.

Он засыпает. В ту же секунду. Закрывает глаза и отключается. Я целую его в щёку и осторожно отползаю. Сколько он не смыкал глаз, интересно? А я сама? Северус — счастливый человек. Он хотя бы может заснуть.

Но даже во сне его лицо не разглаживается. Я решаю хотя бы разуть его и погасить свет. И оставить на тумбочке волшебную палочку — ту, что с сердечной жилой дракона. Мало ли что случится! В страшное время живём.