Ночной переполох у мистера Твилфитта и мистера Таттинга (джен)

Если бы не уважение к Твилфитту, показавшему далеко не кукольную боевку, Эви бы с удовольствием удрала с трофеем и наигралась, пока не кончатся чары. Это же первый мяч, который она держала в руках! Раньше только смотрела, да и то больше на квиддичные в витрине. Зато понимала в футболе. Позапрошлогодний папа Фрэнк зависал в спортивном баре через дорогу от «Дырявого котла», уже на магловской стороне. Эви при нем изображала малолетнюю фанатку, да и в самом деле зафанатела сразу же, как увидела телевизор. Помнила результативных игроков, могла оценить красивую передачу, а не только гол, ну и фанатское: покричать со всеми «Оле, оле!», выяснить, кто громче рыгнет, надувшись пивом (ее по малолетству угощали безалкогольным). А что заводная девчонка отвлекает внимание от какого-то мутного бизнеса, было ясно с самого начала, так бы ее просто не пустили в бар.

Для полноты ощущений Эви представила, что пробивает решающий пенальти на кубке Соединенного Королевства. Выбрала на мостовой ровный булыжник. Установила мяч. Придержала, чтоб не скатился. Отошла вбок от намеченной траектории, собираясь ударить с разворота. Перекрестилась, разбежалась и пнула.

Мяч пошел хорошо, сильно, только не совсем в ту сторону. Прошелестел над головой не успевшего моргнуть Твилфитта, звонко боднул стену в дюйме от окна, отскочил и врезался Твилфитту в затылок.

Кукленок с закатившимися глазами стал падать лицом на булыжники. Эви вспискнула и кинулась ловить. За полшага до цели нога запнулась о доску от сломанного крыльца, и Эви продолжила движение в полете.

— Аресто моментум! — произнес женский голос.

Было в нем столько властности, что Эви захотелось арестоваться вместе с моментумом, забиться в самую дальнюю кутузку Аврората, подпереть спиной тяжелую дверь и зажмуриться.

Желание сбылось частично: смогла зажмуриться. В наступившей вдруг тишине слышался хруст шагов по щебенке, властная женщина шла явно к Эви с Твилфиттом, но заклинаниями больше не кидалась. Эви осмелилась оглядеться одними глазами — шея не поворачивалась. Она висела в воздухе рядом с недоупавшим Твилфиттом, лоб в лоб, еще бы миг, и треску было бы!

— Жена, — шепнул он обреченным тоном. (Так хорошо играли, и вдруг мама пришла). — Если спросит: ты думала, что мы в родстве, вот и прибежала к нам, когда пришлось спасаться от оборотней.

Эви не сразу схватила ход геройской мысли. Он, что ли, отмазку себе придумал? Типа, родню защищал, а так бы нипочем не полез в драку, он мирный пупсик. Кучерявый. О-бал-деть! Да в Лютном бы, если кому посчастливилось удрать от пятерых оборотней (о победить речи нет), он бы залил глаза сивухой из ночного ларька и гонял сожительницу — чтоб соседи слушали и проникались его крутизной… Эвтерпа Гортензия Эддингтон поняла, что еще не все знает о мужчинах.

Как бы то ни было, отмазка Твилфитта смотрелась гораздо лучше, чем ее «Бегу, куда глаза глядят, потому что зарезала Гвардейца».

— Именно так и было! Я из Эддингтонов, внучка Маркуса, — ловко сформу-литровала Эви. (Чистокровному скажешь «я Эддингтон», он и сообразит, почему внучка ходит с дедовой фамилией. А с «я из Эддингтонов» возможны вари-акции, вон, про Бешеную Бель часто говорят, что она из Блэков).

— А бабку звали Левконоя? Последняя хозяйка «Эддингтоновских фиалов»? Так она приходилась троюродной сестрой моей жене, — сдобным голосом сообщил Твилфитт, ужасно довольный, что не придется врать. — Она тетя Линда, я дядя Теренс, по-домашнему Терри.

— А я Эви — Эвтерпа.

— Хау ду ю ду, Эви?

— Соу соу, дядя Терри. Магии хватает, жалко, что в этом году не успею в Хог, я ведь ноябрьская. А тут оборотни привязались.

— Ну и молодец, что к нам прибежала, — включилась в разговор подошедшая миссис Твилфитт. — Давно пора! А то живешь кое-как, даже руки не моешь.

— Откуда вам знать?! — фыркнула Эви.

— Мне мистер Таттинг только что сказал.

Эви мимолетно удивилась, что какой-то мистер Таттинг… Таттинг! И Твилфитт. Твилфитт и Таттинг. «T&T».

Да чтоб мою целку семеро рвали, ТВИЛФИТТ НАСТОЯЩИЙ!!!

* * *

Первое, что удивляет людей из большого мира на улицах магического Лондона, это убогая сказочность одежд. Остроконечные шляпы ведьм, потерявшие жесткость и свесившиеся набок вороньим клювом, мантии с рукавом, мантии без рукава, мантии с клобуком, мантии без клобука… Да в армии одевают разнообразнее!*

Увы, оголтелый консерватизм — повальная болезнь волшебного мира. Маг не находил в чулане жестяной фонарик с лампочкой накаливания в четверть ватта, его «люмос» не лучше прадедовского, поэтому прогресс ему представляется крайне сомнительным явлением. А есть ли он вообще, или за прогресс выдают формальные перемены, от которых никому не жарко и не холодно? Свою роль играет и долгожительство магов. Столетняя леди, обожающая переписывать завещание, сама не решится надеть миди и внучкам не позволит. Толпа портняжек, обшивающая магов Соединенного Королевства, тиражирует моду из бабушкиного сундука. Если «Ведьмополитен» пишет про шокирующе смелый ход модельера, значит, укоротили на пять дюймов пелерину с расчетом, что в будущем ее удлинят, и модницам придется заказывать новую мантию.

Особняком в этом нафталинном царстве стоит модный дом «Твилфитт и Таттинг». Только здесь работают с паучьим шелком, а это материал отчаянной красоты и отчаянной сложности в работе. Его сталь не берет, собаку! Акрошелк не обминается по фигуре и малейший огрех телосложения выдает, как пятилетний ребенок папину заначку. Зато при удаче порождает шедевры, а неудачи остаются в примерочной. Что и создает особое положение обаятельным куклятам Терри и Джерри. Эталон вкуса. Люди мечты. Или ангелы?

Одеться у Твилфитта и Таттинга по карману хорошо, если одной из десяти ведьм, но это лишь подогревает известность модного дома. Остальные купят вскладчину полдюжины носовых платочков и разделят на семерых, последней достанется упаковочная косметичка. Когда есть лоскуток с вожделенными буквами «T&T», уже легко представить, что тот же логотип украшает остальные твои вещи... Фирма обещает бесплатно вышить на проданном товаре вензель хозяйки, но соблазну поддаются не все. Платочку из акрошелка сносу нет, его и внучке подарить будет не стыдно. И та в подходящий момент промокнет губы, мелькнув двумя «Т». Произведет впечатление на мальчика или на соперницу. А с бабкиным вензелем впечатление совершенно не то.

Если для одних вещица от Твилфитта и Таттинга — волшебное окошко в мечту о лучшей жизни, то для других — напоминание об, увы, ушедших временах благополучия. Как чулочки, которые достались матери от бабки и обещаны Эви на конфирмацию, о чем не раз пожалето и крикнуто: «А вот я впишу в завещание, пускай меня в них похоронят!».

Стоит сказать, что маглокровки, особенно живущие в двух мирах, не разделяют трепета потомственных ведьм перед вечными вещами. Всю жизнь носить одну мантию?! Благодарю покорно!.. Дурехи. А что вы скажете о вечных колготках? О невесомом пеньюаре, окутывающем тело нежнейшим серебристым облаком? Паучьего шелка ведь шесть — шесть! — видов, самую тонкую нить заправляют в ткацкий станок только девичьими пальчиками, при боковом освещении на черном фоне, иначе ее не разглядеть. А мантий на каждый день из него не шьют даже богатые — надоедают, тут вы правы. Акромантуловая мантия — парадная, свадебная, боевая. Да что мантия, тот же платочек в кармашке против сердца может спасти жизнь, его ведь сталь не берет. (Это не реклама. Это зависть).

* Особенно в армии начала ХХ века. Эполеты, треуголки с перьями, красные штаны с расшитой узорами задницей к тому времени ушли с повседневной формы, но остались на парадной и выходной. В большинстве европейских армий гардероб офицера предусматривал также бальный мундир. Дворяне-с. За первую мировую войну их повыбили, и танцмундир утратил актуальность.

Британские королевские шотландцы вышли на поля сражений с волынщиками в килтах, с пледом через плечо и, понятно, с волынкой. Пытались ходить под музыку в атаку, но музыканты быстро закончились.

Французские зуавы щеголяли в фесках и красных штанах (полевая форма! Не парадная!!). Мундиры были голубые — как и в Австро-Венгрии, разница в оттенках.

Отдельная тема — парадные каски. Из цветных металлов или лакированной кожи, с конскими хвостами или султанами из перьев. В русской императорской армии на макушку каски водружалась гренада (не та, о которой грезил мечтатель-хохол, а та, которая дала название гренадерам: круглая бомба для метания рукой). Воткнутые в нее перья символизировали пылающий фитиль. Немцы, подхватив эту моду, заменили гренаду брутальной пикой. Когда жизнь бросила в окопы, они не сняли свои пикельхельмы — какая-никакая, а защита, — только надели на них маскировочные чехлы. В воюющей стране остро не хватало кожи, и каски стали прессовать из картона на клейстере из картофельных очистков.

После ужасающих потерь первого года войны все армии, наконец, ввели стальные шлемы. Только Николай II сопротивлялся еще год (не забыл, не «не подумал», а запрещал). Хотя союзники французы не скрывали статистику: каска вчетверо снижала потери от ранений в голову.

* * *

Эви обмерла. Твилфитт тот самый! Человек-мечта! И не просто себе знакомый, а родной троюродный дядя через жену!

С тобой ли это, девчонка из Лютного? Не грезишь ли ты на обоссанном матрасе в курильне старого китайца?

Прикусила губу — больно. А под дурью не должно быть больно. Все взаправду, что ли? Тетя Линда. Корпулентная леди, крупнее своего кукленка. Говорит, правильно, что к ним прибежала, значит, прямо сейчас не наладит убегать. Может, чаем напоит и выставит, но тут уж не теряйся, Эвтерпа Гортензия Эддингтон! Вцепись ногтями, обаяй, пригодись! Кто у них на машинке шьет, не сами же хозяева?

Эви представила себя за «Зингером» на литом чугунном столике. Поджарое тело машинки сверкает черным лаком, крутится зачарованный маховик, бежит строчка. И Эвтерпа Гортензия Эддингтон, деловитая до умопомрачения, в портняжном переднике с ножницами в кармашке, грудь высокая…

«Убавь, пока тетка не увидела», — отечески посоветовал бритв.

Эви стрельнула глазами — и правда, тетка рядом, а не видит: факел слепит, сисечки как чернилами залиты тенью Твилфитта. Уменьшила вызывающую «двойку» до подростковой «почти единички». А дядя Терри пускай думает, что у него воображение разыгралось. Оно даже полезней для…

«Забудь слово на «ц»! — рявкнул в голове бритв.

Напугал. Небось, на своего великого Учителя не посмел бы орать. С другой стороны, Эви бритву не учитель, скорее наоборот.

Миссис Твилфитт тем временем примерилась к зависшим в воздухе мужу и племяннице, сняла арест с моментума и рывком за шкирки поставила их на ноги, не дав столкнуться лбами. Многострадальное платье при этом лопнуло на плече, продолжая сделанный Вишенкой разрез. Половинка с целым рукавом еще держалась на фигуре, а рваная обвисла, выставив напоказ острую грудку.

Растерялась даже властная миссис Твилфитт. (Ругаться-то не за что, сама дорвала платье). Эви прикрылась, стянув края разреза в кулак, и еще с полминуты все мялись, пока мистер Твилфитт не сказал:

— Да ты совсем взрослая, племяшка!

Бодренько и фальшиво, как малышке: да ты совсем взрослая, уже сама на горшок ходишь!

— Наша Медея в твоем возрасте пониже была. Молодец! — с облегчением подхватила миссис Твилфитт. — Терри, ты думаешь о том же, о чем и я?

«Провокаторша!» — восхитилась Эви. Конечно, оба думали об одном и том же. Само собой разумеется. Только в разные стороны. Мистер Твилфитт: «Как бы полапать». Миссис Твилфитт: «Как бы не полапал».

— Попросим Анну подобрать из своих детских, — не раскололся бравый кукленок. — У них фигуры похожие.

— Не вижу смысла! — отрезала миссис Твилфитт. — Анна и так не высыпается из-за ребенка, а ты ее лишний раз подымешь искать детские тряпки, которые наверняка уже сданы старьевщику.

— Я вообще-то думал о парадной мантии, — надулся Твилфитт. — У Анны была подходящая с георгинами серебряным шитьем. Или ушьем мантию Медеи с розами. Чтобы в Хоге с первого дня знали: девочка из нашего дома.

— До Хога еще год, а ребенка надо одеть сейчас! — вздохнула бестолковости супруга миссис Твилфитт. Приобняла Эви за плечи и зашептала, вкусно дыша корицей и кардамоном:

— Обдумай свой гардероб на лето. Бельишко, верхнюю одежду — всё-всё. Если сумеешь нарисовать, будет совсем хорошо. Завтра с утра обошьем тебя…

Щедро, подумала Эви. Одеться у Твилфитта и Таттинга, пускай и без шелка — это… Не подсчитать! Чем расплатиться, у Эви всегда с собой. И все равно стрёмно…

А миссис Твилфитт взмахнула палочкой, и Эви почувствовала, что скомканный в кулаке оборванный край платья рвется на свободу. Отпустила. Край нашел свою половинку и прирос.

КАК?!! Волокна не репарятся — ни тряпки, ни дерево, ни, к примеру, мышцы (а прикольно было бы: подрались, поотрывали друг дружке руки-ноги, потом сложили, починились и пошли).

— Это не «репаро», а трансфигурация, совсем другой природы заклинание, — улыбнулась миссис Твилфитт. — До утра продержится. Потерпи еще немного, надо же навести порядок. А потом будем пить чай!

Порядок новоявленная тетушка навела одним сложным движением палочки. Рр-аз! — и мусор стал собираться в кучу. Крупные обломки сползались, мелкие слетались, средние катились кубарем или колбаской, и все лезли в середину. По-змеиному извиваясь привязанным к ножнам ремешком, проскребся по камням «гладиолус». (Эви только вздохнула — не бросаться же за ним). Куча уплотнялась, пока не собралась в пестрый шар. Каждая пылинка в него втянулась, булыжники мостовой заблестели как помытые, воздух очистился, и в темноте неярко, но заметно проступили задворки Лютного. Глухой забор из разнокалиберных листов железа, весь в бородавках от брошенных изнутри бомбард, выглядывающие над ним окна верхних этажей, заложенные кирпичом. (Темный Лорд повелел изолировать рассадник гнили, Лютный исполнил с энтузиазмом, все местные авторитеты ходили укреплять периметр, не исключая мистера Ли. Как итог их усилий — несокрушимый забор на добрую четверть был иллюзией. Эви сегодня вообще не заметила забора, просто шла за волшебным паровозом, глядя под ноги, ведь было темно). Светящееся пятно, которое Эви не могла распознать — для луны низко, для чердачного окошка высоковато, — оказалось все-таки окошком, только в башенке непонятного назначения.

«Тревожно», — заметил бритв.

«Ага, и я менжуюсь, — призналась Эви. — Не стоит она столько».

«А ты можешь ее оценить?»

«В Лютном полсотни, а здесь, хоть и рядом, уже другой покупатель, другой обычай»…

«Если бы я имел нервы и глаза, то у меня бы сейчас дергался глаз, — после долгой паузы сообщил бритв. — Опять ты со своей дурацкой плевой!»

«Почему это дурацкой? Она обаяшка. Розовая, гладенькая».

«В зеркало смотрела?»

Эви проигнорировала бестактный вопрос. Ей все больше нравилась мысль, что в чистых кварталах расценки должны быть в разы выше Лютненских. Стало быть, в щедрости тетки нет двойного дна. Траты у нее только на материю, да и ту из обрезков подберет, а получит принцессу в платьях от «T&T». Ха! Да министры с аристократами передерутся за такую целку. В красном углу Бруствер, в синем Малфой! Соперники сошлись, Бруствер наматывает на кулак платиновую шевелюру…

«Эвтерпа Гортензий Эддингтон! — пробился в фантазию бритв. — Что означает эта башня?»

«Башня означает башню!» — отрезала Эви. Она думала о серьезных вещах: Бруствера придется обломать, а то у негров приборы здоровенные.

«Может, она пожарная, или в этом доме живет квартальный начальник?», — пристал бритв.

«Пожарные у маглов, начальника домовладельцы не потерпят».

«Эрго?»

Зануда. Пришлось отвлечься на башню.

«Я бы не обрадовалась — лазить на верхотуру в комнатку со сквозняками. Прислуга разве что, но прислугу селят у входной двери. Эрго непонятная башня. Арки-текстурное излишество».

«Оттого и тревожно, что непонятно».

«Ну, так-то да».

Между тем шар из мусора превратился в крыльцо о четырех ступеньках, точь-в-точь как раньше. Твилфитты колдовали в две палочки, перебрасываясь короткими репликами, а чаще только взглядами. Крыльцо подрожало, как будто тужилось, и — чпок! — выбросило над собой парусиновый навес, который сразу же начал менять форму и цвет. В свете факела заиграли золотом буквы «T&T», рассыпались на десяток маленьких, опять слились в большие и украсились лавровым венком. Парусина зеленела, синела, краснела, пока, наконец, не раскрасилась в красно-белую полоску. В следующий миг с левой стороны навеса белые полоски стали краснеть, а с правой красные белеть. На середине тента два процесса встретились и вступили в борьбу; красные не без труда отвоевали у белых с полфута, но исчерпали наступательный порыв и встали в оборону, не замечая, что белые высадили десант и подкрадываются с тыла.

— Так нечестно! — возопил проигравший мистер Твилфитт. — Я истощен схватками!

— Родовыми? — невинным тоном уточнила миссис Твилфитт.

— Боевыми, — буркнул героический кукленок. — Я на первый «ступефай» полрезерва сжег, и то был не уверен, что накрою всех. Это ж оборотни. Моргнешь, а его нет — отпрыгнул футов на десять.

— Перенервничал? — посочувствовала миссис Твилфитт, прижимая кукленка к пышной груди.

Оба застыли с беззащитными лицами, как очкарики без очков, и Эви устыдилась. Тут любовь, а она влезает со своей забытой на букву «ц»… Но вопрос решать надо! Посмотрим, что предложит за «ц» миссис Твилфитт, а если она будет долго раскачиваться, можно и самой вручить герою заслуженную награду. Чисто в хоррор… нет, в хирур-гических целях. Один раз, а то разохотишься и пойдешь по рукам, как девочки из «Дома романтических встреч». Кстати, девочкам нипочем нельзя рассказывать об этой семье — известно, какие они разлучницы.

«Я никогда к ним больше не зайду, тем более, что надо прятаться от Гвардейцев», — поделилась Эви с Толстым.

«К девочкам, что ли? — подумав, уточнил бритв. — А зачем вообще ты к ним ходила?»

«Ровесницы, и график у нас похожий: самая работа после шести. А днем поболтаешь, примеришь красивое белье, возьмешь книжку почитать, а то у мистера Ли одни китайские».

«Они тебе и загадили мозг на букву «ц», — заключил бритв. — Пойдем, не заставляй себя ждать».

Твилфитты поднимались на новое крыльцо, оглядываясь на Эви. Она глубоко вдохнула и пошла в незнакомую жизнь.

* * *

Из башенки над магическим Лондоном, заглядывая в круглое окошко сбоку, чтобы не маячить в освещенном проеме, за воссоединением родственников наблюдал давешний юноша — ночной гость Твилфитта и Таттинга.

— Хороша, паршивка! Хоть сейчас в Темные Леди, — резюмировал он, проводив взглядом скрывшуюся в доме Эви.

— Лет сорок назад ты так же нахваливал Тома, — заметил второй обитатель башенки, неопрятный старик с глазами снулой рыбы.

Юноша ответил рентгеновским взглядом, который обычно вызывал у мужчин порыв проверить ширинку, а у женщин — макияж. Старик вызывающе ухмыльнулся.

— Том оказался моей ошибкой, — нехотя признал юноша.

— Нашей, — поправил старик. — И ошибка — излишне мягкое определение для потраченных впустую десятилетий. Это крах. «Ваза».

— Ночной горшок, что ли?

— Линкор. Строился как флагман Шведского флота, под личным надзором короля. Галереи, колонны, скульптуры, гальюн и тот резной. Всё из дуба — а шел семнадцатый век, дубовая обшивка держала ядра всех корабельных калибров. Пушки бронзовые, самые дорогие… Построили, спустили на воду, а он возьми да перевернись. Угадай, почему.

— Первыми приходят в голову воровство и отклонение от проекта, но под королевским надзором вряд ли это было в критичных масштабах… Получается… Проект был ошибочный?!

Блеклые губы старика скривились в улыбке:

— Именно. Строили то, что задумали, строили профессионально, и при этом каждый вбитый гвоздь, каждая снятая стружка приближали катастрофу, потому что задумали не то. В точности, как у нас получилось с Томом.