Ночной переполох у мистера Твилфитта и мистера Таттинга (джен)

— У заднего крыльца, — уверенно сказал Твилфитт. — Раз, два...

На «три» он выкинул на пальцах «камень», а Таттинг «пергамент». Оба скорчили недовольные гримасы, но переигрывать не стали. Привычно рассовали по карманам защитные амулеты и портключи на крайний случай — и разошлись: Твилфитт к заднему крыльцу, Таттинг в мансарду, которая в средневековых традициях нависала над улицей, позволяя с высоты контролировать поле боя.

В опустевшем офисе вдогонку партнерам звякнул амулет, специально настроенный с запозданием: некто околачивался на задворках магазина уже больше минуты, стало быть, не мог быть случайным прохожим. Твилфитт жалобно вздохнул, пошарил в темном углу под лестницей и выволок печную заслонку монструозного вида. Вздохнув уже совершенно душераздирающе, он просунул голову под привязанную к заслонке веревку и выпрямился на дрожащих коленках. Заковылял к выходу, почти уверенный, что на крыльце ссыт какой-нибудь мстительный Гвардеец. Будет смеяться, ну и пусть. Кратеры и сколы на поверхности стофунтовой чугунины красноречиво подтверждали, что заслонка в роли доспеха работает лучше, чем выглядит.

Светлячок охранного амулета на стене говорил, что ночной гость не ушел, и он один. Твилфитт бы на его месте постучался, показывая, что не скрывается, а этот просто ждал. Лучше бы ссал, честное слово. Или ковырял замок — была бы ясность... Разом вспотев, Твилфитт припал к дверному глазку. А ну как с той стороны врежут по двери Бомбардой?

Глазок был отвратительно мутный. А ведь горный хрусталь! Пожизненная гарантия! Сопя и карябая дверь заслонкой, Твилфитт менял глаз, прильнувший к оптике, заглядывал то наискось, то сверху, то снизу.

— Смог оседает. Я протру, с вашего позволения, — дружелюбно сказали с той стороны. Голос был незнакомый.

Туманный силуэт в глазке подернулся рябью и прояснился. На крыльце стоял юноша в черном джинсовом костюме. Твилфитт не интересовался магловскими шмотками, однако готов был держать пари, что костюмчик не массового пошива и непременно из коллекции нынешнего года. Ночной гость всегда выдерживал образ.

— Отойти подальше? — любезно поинтересовался он. — Повернуться? Показать руки? Сплясать хайланд? Ничего, что я без килта?

Твилфитт, гордившийся тем, что помнит в лицо две тысячи постоянных покупателей, не сомневался, что видит юношу впервые. Но именно это заставило его отбросить последние сомнения. Больно стукаясь о заслонку локтем руки с палочкой, он снял охранные проклятия и загромыхал засовами.

Большой Лондон укрыла шапка смога, опалесцирующая разноцветными огнями; магические кварталы под ней чернели, как бездонное ущелье, исторгая десятки тут же разлетающихся по сторонам крылатых силуэтов. Твилфитт сроду не видел столько сов сразу. Он даже не предполагал, что их столько.

Юноша без церемоний оттеснил хозяина в глубь дома и вошел, пятясь, левитируя за собой невидимое нечто. Пока оно проползало мимо Твилфитта, тот исподтишка потрогал плоский кожаный бок. Чемодан? Скорее кофр — большой, каретный. Твилфитт подтолкнул багаж, торопя гостя — ночное время и близость Лютного не располагали держать дверь нараспашку, а тут еще совы... Дай бог, чтобы они просто крылья разминали, ночные же птицы. Хотя при нынешней власти можно ожидать всего.

Заперлись. Вздохнули. Юноша вернул кофру видимость небрежным движением пальца, чем вверг хозяина дома в пучины зависти и раздражения. Если человек бытовые заклинания исполняет без палочки, то боевка у него отработана блестяще, можно не сомневаться.

— Сегодня ты продержал меня на улице меньше трех минут! — заметил юноша. — Не узнаю тебя, Терри! Где твой коронный вопрос «Это ты?», где угрозы вызвать патруль?

— В прошлый раз ты был девушкой, — буркнул Твилфитт.

— И?

— И если б ты хрюкнул «Откройте, за мной гонятся!», то получил бы сюрприз. Джерри размножил содержимое ночных горшков и только ждал момента.

— Я бы не хрюкнул, — отмел подозрения юноша. — Я был честной шлюхой Робертой Конквест, а она работала строго в рамках професии... Однако, вы меня удивляете, господа. Разве кто-нибудь еще исполняет трюк с недоизнасилованной девой? Помнится, в семидесятые он так всем надоел, что шлюха не успевала открыть рот, как ее обливали ссаками.

— Сменилось поколение, — коротко объяснил Твилфитт.

— Да, новые бандосы, новые лохи...

— Положим, лох старый, хотя сошел за новенького: обеспамятел совсем.

— Так ты о Фортескью? — недолго подумав, уточнил юноша. — А я и не знал, что его развели так по-деревенски. Там залетные работали, из Ливерпуля.

— Конечно, о Фортескью. Вся Косая аллея говорит только о Фортескью.

— Странно, что ему столько внимания,— заметил юноша. — Как будто ограбили Гринготс, а не мороженщика.

— Что нам Гринготс! — отмахнулся Твилфитт. — Его сколько ни грабь, это не скажется на торговле. А вот то, что старик Фортескью после этих переживаний решил отойти от дел...

Гламурный торговец мечтательно закатил глаза и порозовел сильнее обычного. Кафе Фортескью! О! По прибыльности на вложенный галеон этот бизнес обходит любой другой в магическом Лондоне. В сезон сорок золотых, потраченных на фермерские сливки утром, к вечеру приносят триста. А витрина?! У него же самая большая витрина на Косой Аллее, а значит, скорее всего, и в Англии! Больше двадцати ярдов по фасаду!

— Терри! — Юноше пришлось потеребить за рукав отъехавшего в нирвану Твилфитта. — Фортескью решил отойти от дел, и?..

— ...И решил отойти от дел! — отчеканил Твилфитт и сжал пухлые губы, пытаясь выглядеть суровым.

— Ладно, ладно, не стану выпытывать вашу коммерческую тайну... Тем более, что все на поверхности: у Фортескью только дочки и внучки, зятьям он фамильное дело не отдаст, значит, выставит на торги!

Твилфитт потупился, изображая мальчика, застигнутого с банкой варенья за пять минут до обеда. Юноша похлопал его по плечу:

— Мечты сбываются, а? Кто в детстве не воображал себя хозяином кафе Фортескью! Угощаешь этак друзей мороженым, а гадам не даешь... Не тушуйся, я вне игры. В другое время из глотки у вас вырвал бы эту кафешку, но сегодня ваш день. С утра был мой, а стал ваш...

— Что у тебя случилось?

— Не у меня одного. Час назад в Лютном зарезали Гвардейца!

— Надеюсь, ты не при делах? — непослушными губами выговорил Твилфитт.

Внутренний голос вопил: отказался от торгов, пришел с вещами... При делах! И нас втягивает!!!

— Смотря как судить, — сказал юноша. — Если по закону, то не при делах и девчонка, которая истыкала его ножом. Малолетка. В Лютном детишек пугают: спи, не капризничай, а то Гвардеец заберет. Вот и пришел Гвардеец... Она не в человека, она в свои страхи тыкала. Ты бы осудил ребенка, который отбивался от Бугимена?

Вопрос лишь казался риторическим.

— Насколько я знаю Долохова, — поймал подачу Твилфитт, — для него смертельное оскорбление сам факт, что соплячка победила Гвардейца. При всем том он законник. Если девчонка неподсудна по возрасту, он подберет взрослого, который за нее ответит.

— Этот взрослый перед тобой, — раскланялся юноша. — Беда в том, Терри, что Гвардия Смерти, она только на чистых улицах гвардия, опора власти и блюстительница какого ни есть, а закона. А в Лютном она самая сильная банда и судить будет по понятиям. На чьей земле убили, тот и в ответе... Словом, я — за Канал. Дел там поднакопилось... А это вам на сохранение, — он шлепнул кофр по самодовольно лоснящемуся боку.

— Гардеробчик? — мрачно поинтересовался Твилфитт.

— Магазин. Некому доверить.

— Магазин?! — Твилфитт новыми глазами посмотрел на кофр. Это ж какие тут чары?!

— Ну, не весь, кое-что осталось. Я туда приказчика поднанял.

— А Горбин?

Юноша пожал плечами:

— Что Горбин? Горбин старший партнер, передо мной не отчитывается. Хочет — на Гаити, хочет — на Гавайи... Верно я говорю?!

— Безусловно! — почувствовав угрозу, горячо согласился Твилфитт.

Юноша одобрительно кивнул.

Твилфитта запоздало прошиб холодный пот. Ему ли не знать, что в процветающем бизнесе боссу хватает дел в конторе, а если он, как Горбин, торчит за прилавком, значит, не босс. Но этот... юноша дает установку: босс, и все тут! Старший партнер, свалил в туман, никого не спрашивая. Что навевает печальные мысли о судьбе Горбина. Личность он во всех отношениях темная, но трудяга, этого не отнимешь. Поэтому его немного жалко.

— Доверяю вам самое ценное, — добавил юноша, поглаживая кофр.

— Тысяч на десять... лет в Азкабане, — буркнул Твилфитт.

— Может, и на сто, кто ж считал, — не стал отпираться юноша.

Отказать ему было невозможно.

— У нас Гвардейцы, — трепыхнулся Твилфитт. — Торчат, понимаешь, целыми днями, за нашими девочками нашими же пирожными ухаживают...

— Это хорошо. С Гвардейцами все будет в сохранности.

— Нас Долохов не любит! — в отчаянье выкрикнул Твилфитт.

— Ты такой пупсенька, Терри! — умилился юноша. — Так бы и мял тебя, пока не скажешь «Ня!»... Ну-ка, успокоился! Давай снимем твой «доспех» да поговорим без девичьих истерик.

Твилфитт негодующе фыркнул и принялся стаскивать через голову веревку от заслонки. Юноша молча помог. Вдвоем сволокли «доспех» в угол под лестницей. Твилфитт растирал намятую шею и болезненно морщился.

— Не надумал продавать? — спросил юноша. — Я сотню дам, закажешь у гоблинов нормальную кирасу. А хочешь, махнемся на бронежилет.

— Магловский?

— Армейский. С титановыми пластинами!

— Не могу, — отказался Твилфитт. — Фамильная вещь.

— Тогда тем более продавай! По нынешним временам иметь в предках гоблинов — это же погибель всей торговле

— Ка-аких гоблинов?! — опешил Твилфитт.

— Рослых. Брутальных, — юноша обводил руками силуэт гламурного торговца, прибавляя где два-три дюйма, где полфута. — Настоящих гоблов из мастеровой расы, на которых даже человеческие бабы западают.

— В моем роду таковых не было! — пресек инсинуации Твилфитт.

— А фамильная вещь откуда?! — безжалостно насел юноша.

Твилфитт повздыхал и раскололся:

— Я даже не знаю, что это за штука. Она просто валяется под лестницей. Всегда. У прадеда был шрам на коленке — зашибся об нее в детстве. Привыкли, считаем фамильной.

— Значит, не продашь?

Твилфитт помотал головой.

— А Таттинг продаст?

— Таттинг не претендует. Это фамильная хрень Твилфиттов.

— Оки, тогда только тебе. Как ценителю фамильной хрени... Это крышка от гоблинской муфельной печи, — начал юноша, с энтомологическим любопытством следя за реакцией Твилфитта. — Где-то под нами на глубине до полумили таких крышек тысячи, а здесь вижу первую. Знаешь, почему?

Твилфитт, загипнотизированный близостью к тайне, как марионетка покачал головой.

— Потому что ни один вменяемый гоблин не попрет из подземелий стофунтовую дуру, которая там стоит «галек» пять, а здесь от силы десяток сиклей, по цене лома!

Юноша дождался, когда Твилфитт разочарованно выдохнет, и продолжал:

— И тут встает вопрос: если дура все же оказалась на дневной поверхности(1) и хранится здесь давно и упорно, хотя и без понимания ее ценности, то не является ли она деталью Первопечи?

— Первопечи? — с непонимающим видом повторил Твилфитт.

— Она же печь Рагнука Первого, — подсказал юноша.

Твилфитт виновато развел руками:

— Бинс, гад, так читал историю, что все, ведь все поголовно спали!

— А по-моему, неплохо читал, — пожал плечами юноша. — Другое дело, что я застал его живым и относительно нестарым: на седьмом курсе собирали деньги ему на подарок к столетию... Ладно, упростим для галантерейщиков. Кто такой Рагнук Первый, объяснять надо?

Это гламурный торговец знал:

— Гоблинский король Артур.

— Ну, пускай хоть так, — вздохнул юноша. — Тогда его печь — гоблинский Святой Грааль. Ее тоже просрали и до сих пор ищут.

Твилфитт на подкосившихся ногах сел на ступеньку и рванул с шеи превратившийся в удавку галстук.

— Что-то случилось? — с иезуитской участливостью спросил юноша.

— Забери ее, а? Богом прошу, — взмолился Твилфитт.

— А разве тебе не хочется слупить с гоблинов кругленькую сумму?

— В задницу! — решительно отказался Твилфитт. — Мне хочется внуков понянчить, а за гоблинскую цацку можно лишиться и троюродных племянников, не говоря о собственной жизни!.. Так заберешь?

— Конечно, ты же меня выручаешь. Вот вернусь и заберу. А кофр ты закинь на чердак и позабудь. Ничего вам с партнером не грозит. Вредноскоп на него не реагирует. «Охранок» на внешнем контуре нет, потребуют открыть, открывай смело, я сверху положил застиранные кальсоны. Уверяю тебя, ни один из этих чистокровных засранцев не станет копать глубже. Они, конечно, убийцы, но по воспитанию домашние мальчики, баловни, а не волчары, как покойный Аластор Муди.

— Да, — кивнул Твилфитт, — тот еще был волчара, хотя и козел!

— И баран упертый, — добавил юноша и, не прощаясь, вышел в ночь.

Умиротворенный Твилфитт набросал на дверь охранные проклятья и только потом сообразил, что гость даже приблизительно не сказал, когда вернется. Дела у него, вишь ты, за Каналом. А ты карауль для него смертельно опасные артефакты.

По лестнице тихо спустился Таттинг и сел на ступеньку рядом с партнером.

— Вот как у него получается: такой милый, в прошлый раз вообще девушкой был. А ослушаться — невозможно. У меня кишечник расслабляется от одной мысли его ослушаться, — поделился Твилфитт.

— Мощный человек, — поддакнул Таттинг.

— Я бы не поручился.

— Что он человек? Но, Терри, он вроде учился в Хоге...

— Хагрид тоже учился в Хоге. И какой-то оборотень уже после нас с тобой... Джерри, он застал в живых зануду Бинса! Этому человеку или существу далеко за пятьдесят. А является он или оно в образе молодых людей, и это не оборотка.

Таттинг только молча кивнул. Обычное дело, а в канун Рождества и перед выпускным вечером в Хоге массовое: дочка выберет фасон по каталогу, а примеряет мать под обороткой. Многие принимают зелье тайком, добавляя в рутину толику приключения. Войдет в магазин цветущая, нежная — подыграешь, назовешь юной леди. Хотя на искушенный взгляд подлог распознается в секунды. Два-три шага, поворот головы, взгляд, и уже видно, что леди не юна.

— А как он бытовые колдует! — добавил Твилфитт.

Таттинг кивнул и на это.

— Ты с какого места слышал? — спросил Твилфитт.

— С бронежилета.

— Ничего важного не пропустил.

— А жаль, — вздохнул Твилфитт. — Век бы не знать этих тайн... Терри, что ты собираешься делать?

— Ничего. Кофр отнесу к бабушке под фиделиус, заслонку пускай забирает... Правильное название заслонка, а не крышка. Она в печи стоит вертикально.

— Так ты знал?

— Что она от печи Рагнука Первого? Конечно. Ее оставил в залог невыразимец где-то в конце 1774 года. Заказал у нас парадную мантию, орден получать. И пропал... Дата тебе ни о чем не говорит?

— Гоблинский бунт, моя единственная «удочка» на ЖАБАх, — вздохнул Таттинг. — Я сказал, что не понимаю, какого черта гоблы полезли воевать. Ну, пришиб министерский охранник-тролль служащего Гринготса, так ведь без умысла, по тупости. Назначили бы виру, была бы помощь семье покойного. Или потребовали бы выдать виновника головой...

— Они потребовали — Министра магии...

— Да ну!.. Выходит, специально нарывались!

— Гринготтам хотелось, чтобы боевые маги прошлись огнем и мечом по нижним ярусам гоблинских подземелий.

— А за банк не боялись?

— А что банк? Сейфы не воюют, их и не трогали. Зато разломали Первопечь, и волна народного гнева смыла с трона Рагнука Восьмого, поскольку тот не сберег святыню... Она у гоблинов была предметом культа, алтарем и чем хочешь — говорят, бесплодие излечивала.

— Почему печка-то? Я понимаю, меч или корона.

— Так Рагнук Первый стал королем, потому что изобрел печь, которая давала запредельные по тем временам температуры. Отец современной гоблинской металлургии. А его потомки были так себе мастера, только паразитировали на славе основателя рода... Сейчас гоблинами по факту правят Гринготты, используя финансовые рычаги, а королевский трон формально дожидается того, кто вернет реликвию. Вот ведь в чем засада, Джерри. Есть сильные гоблинские рода, готовые озолотить того, кто принесет им эту заслонку. Но тогда он станет врагом Гринготтов и в конечном итоге покойником. А если сбагрить заслонку Гринготтам, то покойник образуется еще раньше. Они же приберут ее с глаз долой или вообще уничтожат...

— ... А свидетелей в таких делах не оставляют, — закончил Таттинг. — Ничего, теперь это не наша головная боль.

— Не сглазь. Надо еще дожить до того, как он ее заберет.

— А я понял, почему предки бросили ее под лестницей: так хотя бы есть шанс притвориться, что ничего не знаешь... Непреложным защитился?

— Конечно. Отцу принес. И с тебя возьму, завтра же, как только Линда проснется.

— Жену в свидетели? Не жалко?

— Она знает.

— Договорились, — кивнул Таттинг. — Терри, а гоблины правда, что ли, стирают гондоны?

— Годами. Их презики из шелка акромантулов,(2) сноса нет.

— Может, возьмем у Горлохвата дюжину на реализацию?

— Вряд ли будет спрос. Гоблы пользуются презиками, потому что у них все чары — через ритуалы. Каждый раз скакать и петь, чтобы дама не залетела, никакого же терпения не хватит, вот они и... А маг бросил заклинание, и вперед! Зачем ему презик?

— Придумаем… Например, чтобы не осквернять себя контактом с грязнокровками.

— А что, может прокатить. В свете политики обожаемого Темного Лорда… Ладно, возьмем на пробу.

Таттинг с задумчивым видом извлек из-за уха огрызок пера, превратил в абак и несмело щелкнул костяшкой:

— По галеону за штуку Горлохват уступит?

— По пятнадцать сиклей уступит! — ответил Твилфитт, доставая из кармана и увеличивая свой абак.

Забыв, что сидят на лестнице, партнеры вновь погрузились в расчеты: объем рынка, вложения в рекламу... Надо же что-то делать!

(1) Дневная поверхность — вообще-то метростроевский термин. Но почему бы ему не быть гоблинским?

(2) Еще в начале ХХ века (а скорее и раньше — я сужу по рекламе в «Ниве») продавались практичные, как уверяла реклама, многоразовые кондомы из шелка. А самые дешевые и ходовые делали из бараньих кишок.