Twig / Твиг (джен)

— Мэри, я не буду с тобой разговаривать, пока ты так себя ведешь.

— Я напугана! Мне никогда не было страшно! И ты не отвечаешь на мои вопросы, которые ...

— Мэри.

— ...Это не заставляет меня чувствовать себя лучше!

Я сменил позу и откинулся назад. Я находился достаточно близко, чтобы слышать; коробка с записными книжками лежала у меня на коленях, содержимое порядком промокло. Слова были приглушены разделявшей нас стеной и окном, но я мог разобрать их и различить говорящих. Мужчина, которого я принял за Перси, говорил очень осторожным, размеренным тоном.

Мэри проявляла больше эмоций, чем я видел у нее за все время нашей с ней беседы.

Дождь струился по мне, и я откинул волосы назад, подальше от лица, радуясь, что они не вернулись в самое неудобное положение. Я промок насквозь и представлял, что место у меня на спине, где папка была заткнута за пояс, было таким мокрым, что отпечатки со страниц пачкали мою кожу.

Это было не совсем так, но я все равно представлял себе это.

Там, где моя кожа на руках была новой, и в различных точках тела я чувствовал холод дождя, он ощущался как касание кусочков льда. Прохождение одной капли оставило боль, пронзившую мои нервы на несколько секунд после того, как она исчезла.

Я подвинулся так, чтобы часть комнаты, выступающая по краям, обрамляя окно, плотно прилегала к одной из моих рук, а небольшой выступ черепицы обеспечивал условное укрытие.

Кукольник заговорил:

— Мэри. Я же говорил тебе быть готовой ко всему, что Академия почти гарантированно применит. Ты очень хорошо справилась, обнаружив их так рано и точно. Я горжусь тобой за то, что ты справилась с этим.

— В этом не было ничего особенного. Группа детей появляется вся сразу? Просто нужно было присматривать за ними. Мальчики...

— Мальчики, — сказал он и при этом произнес это слово другим тоном. Он, по-видимому, обратил внимание на фразировку.

— Они проделали там большую часть работы, найдя группу из Академии.

— Я все еще горжусь тобой, Мэри, — сказал он.

Последовала пауза, неловкая и долгая. Мне пришлось побороть желание заглянуть в окно. Кукольник продолжил, его голос был тихим и успокаивающим, как будто он разговаривал с младенцем:

— Теперь глубоко дыши. Вдох... и выдох. Вот и все. Слезы вытерты, волосы уложены, и ты не так взволнована. Ты чувствуешь себя немного лучше?

— Немного.

— Мы знали, что они пришлют кого-нибудь или что-нибудь. Я предупреждал тебя, чтобы ты была готова ко всему.

— Я думала, что это будет... один из тех инструментов, о которых вы слышали в Академии. Пёс и Ловчий или человек с руками. Что-то вроде того. Я ожидала, что мне придется иметь дело с монстрами, я не...

— Не?.. — спросил кукольник, замолкая почти так же, как Мэри.

— Я не была готова к тому, что они будут такими.

Мои брови уже поползли вверх.

Пёс и Ловчий были достаточно хорошо известны, так как их можно было увидеть по всему городу, но я был удивлен, что они говорят про "человека с руками". Вероятно, речь шла о досье Hangman из Академии, и это досье было чертовски конфиденциальным. Достаточно, чтобы даже я не знал об этом, пока не начал задаваться вопросом, что за специальный проект собирает Такхаус, и тогда изо всех сил старался достать файл.

Были ли маленькие клоны здесь так же применены во время экскурсий Мотмонта в Академию?

— Ты вполне живая, Мэри, а могла бы и не быть, если бы это был другой человек или группа из Академии. Я весьма благодарен за этот факт.

— Я не знаю, как двигаться вперед, и мне не нравится стоять на месте, когда я не уверена, что происходит. Мальчики...

— Твои братья — это твои братья, и ничего больше. Вы родились в одной утробе. Неужели я провел с ними больше времени, чем с тобой?

— Нет, — сказала Мэри.

— Ты выглядишь так, словно все еще сомневаешься, — сказал он.

— Я в порядке, — сказала Мэри. — О детях из Академии...

— Не меняй тему. У тебя есть сомнения, Мэри?

— Да.

— Попытайся их озвучить. Я хотел бы получить возможность ответить на них.

— Мне кажется, что если я их допрошу, то выясню, что вы сказали им, что они особенные, и вы проводите время со мной только потому, что мне нужна дополнительная практика и тренировка.

— Нет, Мэри. Нет-нет-нет, — сказал он; я услышал, как кто-то из них тяжело вздохнул. — Я так застигнут врасплох этой идеей, что даже не знаю, что сказать.

— Я знала, что это несправедливо, — сказала Мэри, и ее голос был таким тихим, что я едва могла его расслышать. — Нет правильного ответа, ничего из того, что ты мог бы сказать, что заставило бы меня чувствовать себя лучше. Так что я не собиралась ничего говорить. Это яд, который они вкололи мне в голову, и я не хочу, чтобы яд вылился в это. Мы, наша семья, наш дом.

— Скажи мне. Поделись своими тревогами, когда они возникнут. Я знаю: что-то, что мы здесь делаем, это упражнение в одиночестве. Я полагаюсь на тебя и твоих братьев, которые будут моими руками, пока я продолжаю совершенствовать свою работу. Я надеюсь, что ты можешь положиться на меня таким же образом.

Ее ответ был таким тихим, что я его не расслышал.

— Хорошо, — сказал он. — Это то, что мне нравится слышать.

— Что нам делать?

— Твои братья в неведении?

— Да.

— Сначала мы это исправим. Я рад, что ты пришла ко мне, но, сколь бы особенной ты ни была для меня, я забочусь и о твоих братьях.

— Да.

— Мы ничего не можем сделать с этим неизвестным членом группы. Судя по твоему описанию, я полагаю, что она лучше подходит для защиты от конкретных угроз, которые уязвимы для химического вещества или агента.

— Я думала об этом. Она тоже ничего не может сделать без общения. Дети из Академии должны дать ей информацию для работы, если она собирается что-то сделать, чтобы найти нас. Если мы будем ждать и наблюдать, они в конце концов приведут нас к ней.

Мне захотелось рассмеяться. Ирония судьбы.

— Мальчик, Гордон, он представлял физическую угрозу?

— Я не знаю, можно ли его так называть. Он сильнее, чем кажется. Он проломился в запертую дверь. Сильвестр, с которым я разговаривал, сказал, что нужно остерегаться Гордона. Описал его как мастера на все руки или что-то в этом роде. Физическое мастерство.

— Тот, за кем нужно присматривать. Ты ему веришь?

— Нет. Не совсем. Но он сказал, что Гордон придет за вами, если они вас опознают.

— Они опознают, и он придёт, наверное, — сказал кукольник.

— Я этого не хочу.

— И я тоже. Но я не вижу никакого способа обойти это. Так работает Академия, и точно так же, как мы не можем плакать из-за дождя, который мы не можем изменить, мы не можем сожалеть о том, что Академия такая, какая она есть.

— Мне нравится дождь, — сказала Мэри, и ее голос стал на волосок громче, чем раньше.

Я сидел у окна, сбоку, не попадая в оранжевый квадрат света, отраженный изнутри через стекло. Он изменился, когда голова и верхняя часть тела Мэри частично встали на пути света.

Она была всего в двух футах от меня и даже не знала об этом.

Я переместил одну руку, чтобы прикрыть то место на руке, где она была чувствительной, холод был почти невыносимым. К сожалению, тыльные стороны моих рук пострадали так же сильно, как и все остальное, и холодный дождь касался их так же болезненно.

Свет снова изменился. Кукольник тоже придвинулся ближе к окну.

— Минуту назад ты сказала, что боишься. Это впервые?

— Да.

— Страх коренится в неизвестном. Я думаю, что именно поэтому великие умы склонны находить такую необоснованную уверенность в процессе его создания. Они сталкиваются лицом к лицу с неизвестным, они побеждают его и уменьшают его, пока оно больше не перестает владычествовать над ними, тогда они продолжают двигаться вперед.

— Когда вы говорите "великие умы", вы включаете себя?

— Я не знаю.

— А я включаю, — без колебаний ответила Мэри.

— Ты пристрастна. Кто-то мог бы сказать, что я умный, и я мог бы согласиться с ними, но я бы не сказал, что я великий. Мы отвлекаемся.

— Жаль.

— Я не планировал делиться этим с тобой. Это не потому, что я что-то скрывал, а потому, что не видел в этом необходимости. Но если это поможет тебе пробиться сквозь неизвестное... Может, я и не знаю, кто они, но я знаю, что они такое. Или все изменилось?

— Дети из Академии?

— Да. Более десяти лет назад я был связан с Академией.

— Связан?

— Система и структура были другими. На какое-то время объем пространства превысил количество студентов. Они открыли двери и впустили некоторых.

— Вы? Правда?

— Я был одним из таких людей. Не настоящий студент. Я не платил за обучение и никогда не питал иллюзий, что я выпущусь как учитель или профессор. Они оставили нам объедки, сказали, что, когда классы не заполнены, мы можем побороться между собой за место, чтобы занять оставшиеся места. Мы могли пользоваться библиотеками, и нам нужно было потратить определенное количество часов на отработку в Академии. Каждый из нас знал, что если придёт студент с деньгами, один из нас уйдёт сразу. Те из нас, кто прошел через это, соглашались на такие условия из жажды к их знаниям.

— Почему?

— Почему нас мучила жажда или почему мы на них работали? — спросил кукольник.

— Зачем вы это сделали? Как вы могли выносить отношение как к гражданам второго сорта?

"Это тебя так задевает, нечестный подход? Думаешь, что если бы люди знали, кто ты такой, они поставили бы тебя на ступеньку ниже, чем любого настоящего человека? Думаешь, ты ресурс? Антиквариат?"

— Нам сказали, что нас готовят ассистировать. Что нам нужно знать, где что находится в лабораториях и книгах и знать, что нужно перемешивать и как часто, или быть эффективными реализаторами идей, исходящих от настоящих великих умов, когда они обсуждают их путь к решению проблемы. Каждое место, которое мы могли себе позволить, дорого нам обходилось.

— Странно слышать, как вы так говорите об Академии. Вы их ненавидите.

— Я ненавижу. Это не значит, что я не ценю знания или образование. Я получил должность в Мотмонте. Все, что они обещали, сбылось.

— Но?

— Но мы отклоняемся от темы, — сказал он.

— Это не то, о чем я спрашивала.

— Я даю тебе другой ответ на другой вопрос. Слушай, мне удалось выменять свои услуги на место на занятии, кажется, оно называлось "Прикладное мышление". Нам давали проекты. Учили применять мозговой штурм. Студенты должны были работать в группах, и я был в паре с другим студентом, не являющимся студентом, как и я. Однажды он потерял свое место в школе, оставив меня совершенно одного. Мой проект был дилетантским, больше похожим на концепцию, чем на что-либо близкое к правильному исполнению. Но я получил представление о работе, которую делали другие. Они держали это в секрете, но нельзя полностью заставить замолчать двадцать пять учеников в классе из шестидесяти. Время имело очень большое значение, учитывая первое появление некоторых специальных проектов.

— Ты говоришь о детях из Академии? Это та работа, которую проделали другие группы?

— Да, я так думаю. Кое-что ты мне уже рассказала. Я перешел на другой год занятий и услышал, что проект провалился, было недостаточно жизнеспособных результатов. Умерли в утробе матери. Я видел, как подавлены были некоторые студенты, и поверил в это. Я слышал, что департамент сильно сокращают, и тоже в это поверил. Я все еще верю. Я уделял этому внимание еще два месяца, а потом моё место заняли.

— Это не просто специальный проект, а секретный?

— Один из нескольких. Но, основываясь на всем, чем ты поделилась со мной, я по-прежнему подозреваю, что эти дети из Академии провалившийся проект.

— Провалившийся?

— Только подозрение. Финансирование израсходовано, департамент был сокращен, но несколько проектов выжили, и поддержание текущего проекта в рабочем состоянии обходится относительно недорого. Возможно, другим неудачникам дали второй шанс, потому что это было недорого. Это объяснило бы, что группа была больше, чем следовало бы. Таким образом, у нас был бы неудачный проект, поддерживаемый до тех пор, пока для его продолжения найдутся запасные поводы, которые будут использоваться всякий раз, когда возникнет подходящая ситуация.

— Он сказал что-то о том, что был ранен, и это было недавно. Я не думаю, что мы — первая работа, которую им дали за последнее время.

— Это не значит, что это удавшийся проект, — сказал он.

— Это правда.

— Я был там на зарождении мозгового штурма и дискуссий. Все, что я унес, только то, что не имело оглушительного успеха, и очень многие люди были разочарованы. Я не думаю, что сохранил еще что-то заслуживающее внимания… Ну, кроме одного, конечно.

— М?

— Ты, Мэри. Твои братья. Ты была моим проектом. Тогда зародилось семя этой идеи. Она оставалась со мной в течение нескольких лет, пока у меня не появились средства, чтобы её реализовать.

Мэри молчала.

— Ты была азартной игрой. Ты все еще такая, но тогда я помню, как потерял сон. Я попытался выдвинуть два проекта, но у меня не было так много времени, чтобы посвятить этой задаче. Я должен был принять решение. Стал бы я следовать инструкциям с более низкими требованиями к идее или представил бы тебя, зная, что ты была новым подходом, но обречена на увольнение за несоответствие требованиям?

— Он сказал... Сильвестр сказал, что Академия ценит инновации.

— Да. Он прав, и эта идея, вероятно, является причиной того, почему я решил сделать то, что сделал. Я много думал о том, что произошло тогда. Что бы я сделал по-другому, будь у меня второй шанс. Затем я решил довести дело до конца и сделал это сам, этого они никогда мне не простят.

— Потому, что они хотят контроля, — сказала она.

— Да. Как бы они ни ценили инновации, они больше ценят контроль. Ум, который бегает с идеями, лелеется там до тех пор, пока он остается там. В Академии или вместе с ней. Здесь? На расстоянии вытянутой руки? Не лелеяли, а презирали. Это наш враг.

— Немного меньше неизвестного, — сказала Мэри.

— Да. Теперь ты знаешь, почему они делают то, что делают. У тебя есть представление о том, кто они такие. Неудачный проект. Это хоть немного снимает страх?

— Да.

— Твоя рука, — сказал он. Последовала пауза. — Посмотри на это, оно прочное как скала. Вооружись, спрячь оружие, но возьми с собой достаточно, чтобы вооружить своих братьев. Я иду в школу, и ты пойдешь со мной.

— Вы собираетесь в школу? — спросила она, и ее голос звучал совсем не спокойно.

Я слышал звуки, когда она принялась выполнять приказ.

— Куда ты думаешь, мне нужно пойти?

— Куда угодно, только не в школу.

— Ты не думаешь, что они найдут меня? Или что они могли послать за нами другие ресурсы? Мне безопаснее всего в вашей компании, под прикрытием толпы или там, где я могу использовать свою силу как член школьного факультета. Все эти три вещи будут у меня в школе до тех пор, пока я там буду, а это ненадолго. Ты не можешь общаться со своими братьями до тех пор, пока дети из Академии знают тебя в лицо. Предоставь это мне.

— Мне это не нравится.

— Я полагаю, что ты бы так не поступила. Ты всегда была самой осторожной.

— Вы собираетесь продолжать в том же духе?

— Я не вижу другого способа сделать это. Поверь мне, Мэри. Я наделил тебя множеством талантов, но у меня есть и свои. Это то, с чем я могу справиться.

— Я не хочу, чтобы вам было больно. Я не так боюсь за себя, но моего страха за вас достаточно, чтобы я едва могла соображать!

— Мэри...

— Пожалуйста. Вы создали меня, вы вырастили меня, я никогда не отказывался повиноваться. Я сделала все, о чем вы просили. Позвольте мне хоть раз сказать свое слово.

— Ты хочешь, чтобы я бросил твоих братьев?

— Вы сказали, что они не настолько жизнеспособны. Они знают, что им нужно делать. Если им это удастся, они выполнят свою миссию. Пойдемте. Уходите, возьмите записи, осушите баки, сожгите дом, чтобы стереть улики. Академия не догонит нас, если мы будем действовать быстро.

— Я не буду этого делать.

— Вы сказали, что это касается нас с вами. Что я буду рядом с тобой, как старшая сестра для всех живых существ. Сделайте это для меня, докажи это. Докажите это.

— Если бы я пожертвовал твоими братьями, чтобы спасти свою шкуру, ты бы всегда подозревала, что я сделал бы то же самое с тобой.

— Нет. Я бы не стала, обещаю. Пожалуйста, не делайте то, что он сказал, правдой. Докажите, что вы правы. Докажите это!

— Мэри...

— Докажите это!

Теперь в этих словах была какая-то безумная резкость.

В отличие от этого, голос кукольника был низким и протяжным, произнося несколько слогов, которые я не мог сложить в слово. Бессмысленное высказывание с интонацией к нему.

Мэри замолчала.

Привитая фраза? Спланировано, продумано так, чтобы это не повторялось в повседневном разговоре.

Я услышал шум, по тяжелым шагам и скрипам я понял, что это он. Шуршание бумаг, глухой стук, шаги, исчезающие в другой комнате, возможно, внизу.

До его возвращения прошла почти минута.

— Возьми, — сказал он. — Пей. Продолжай пить... вот так. Ты обезвожена и устала. Это была долгая ночь. Заканчивай собирать оружие и инструменты, мы уезжаем, только надену пальто.

— Я... — начала Мэри. — Я не...

Гораздо более нерешительна, чем она была полторы минуты назад.

"Что именно произошло?

И было ли это чем-то, что я мог бы использовать?"

Я сменил позу, ухватившись за скользкий от дождя подоконник и высунувшись наружу, чтобы взглянуть на фасад большого дома, отыскивая входную дверь.

Я скользил и полз, волоча себя по крыше, под окном, чтобы добраться до другой стороны, и это был еще более неловкий процесс, поскольку коробка с записями все еще занимала одну из моих рук.

Моя форма была грязной, и это была не просто грязь и болото, но с ползанием по черепице это были грязь и болото, которые въелись в ткань. Я позаботился о том, чтобы найти в темноте досье Перси, а затем засунул его в карман брюк. Остальные карточки я зажал между зубами.

Я ждал, слушая, когда кукольник возобновил свою речь.

— Мне нужно, чтобы ты сосредоточилась. Это была долгая ночь, но моё и твоё благополучие зависят от твоей способности прикрывать наши спины. Напомни мне, почему ты моя лучшая работа.

— Да, — сказала она, и это слово было теплым от гордости, в то же время оно было немного слабым. Что бы он с ней ни сделал, она все еще не оправилась от этого.

Я убедился, что моё положение надежно, затем отломил кусок черепицы, где дождь и погода стерли ее до такой степени, что она стала мягкой, свисая над водосточным желобом.

Я сделал то же самое для следующего отрезка покрытия, хотя для этого потребовалось немного больше работы.

Каждый кусок был толщиной с восемь или около того листов бумаги, сложенных вместе, шириной в два пальца и разной длины, все шершавые, как наждачная бумага.

Каждый кусочек черепицы отправлялся в коробку.

Я двинулся дальше, время от времени останавливаясь, чтобы прислушаться, но ничего не услышал. В коробку попало еще больше черепицы, но она была не слишком большая, и вскоре я дошел до черепицы, крепко прикреплённой к крыше.

Это правда, что я не был хорош в драке, но это не означало, что у меня иногда не было таких моментов.

Хитрость заключалась в том, чтобы не превращать это в настоящую драку как таковую.

Я повел плечами и обнаружил, что они все еще напряжены. Мои руки были холодными.

Дверь подо мной открылась, и в своем нетерпении среагировать я чуть не бросился вперед, через водосток, на землю двумя этажами ниже.

Я взвесил на весу коробку, в которой лежали карточки. Она была недостаточно тяжелой. Пять — шесть фунтов. Больше кирпича и примерно такая же тяжелая.

Пока Мэри приходила в себя от того, что с ней сделал кукольник, она могла бы реагировать медленнее. Я должен был оценить свои возможности, довериться своим способностям, и увидел, как они отходят от двери после того, как кукольник запер ее.

Я впервые увидел этого человека. Высокий, волосы зачесаны назад, небрежно образуя нечто похожее на два рога, указывающие на затылок. На висках у него появились седые пряди. Волосы на его безусом лице выступали вперед, кончик бороды расширял подбородок длинного лица. Его куртка была длинной и облегала тело, добавляя ему роста и весьма худощавого телосложения. Куртка была в стиле лабораторного халата, хотя им не была, очень модная и черная. Это говорило об этом человеке не меньше, чем и все остальное.

Резюмируя все вместе взятое — он был дотошен. Это было первое и последнее слово, которое пришло мне на ум.

Я слышал его уверенность, когда он говорил о том, как он будет заботиться о себе в школе. Я знал, как трудно будет добраться до него или догнать, как только он воспользуется доступными ресурсами и сбежит в какой-нибудь другой город.

Мэри не до конца поверила ему, когда он сказал, что с ним все будет в порядке.

Я поверил.

Вот почему я принес коробку обратно и разбил ею окно.

Я видел, как он остановился и обернулся. Мэри тоже повернулась, но это была медленная реакция.

Я видел Гордона в хорошей драке. Были моменты, когда я видел, как он наносил удар, когда его противник поворачивал голову, так что это делало удар еще хуже. Противоположность ударам с разворота. Я влюбился в этот образ и попытался подражать ему в кулачной драке, и меня несколько раз пнули под ребра за мои слабости.

В данном случае это была чистая случайность, но он сделал так, чтобы это произошло. Он повернул голову, чтобы посмотреть на источник шума, когда коробка с черепицей уже покинула мою руку. Он приблизил свое лицо прямо к ней.

Я увидел темные брызги, которые могли быть кровью, и увидел, как его задница ударилась о мокрую дорожку между дверью и дорогой.

Я хотел вознести клич победы в ночное небо, посмеяться над успехом, но это могло испортить эффект.

Лучше остаться маленькой, темной, грязной, промокшей фигуркой на крыше и посмотреть, смогу ли я снова пробудить страх маленькой Мэри. Страх передо мной и страх за безопасность ее кукольника.

Я видел, как она пригнулась, разрываясь между тем, чтобы присматривать за мной или помочь кукловоду.

Я знал, что у нее было оружие. Она могла метнуть топор, и ножи нельзя было исключать.

В соревновании по метанию она вполне могла победить.

Мне нужно было усилить давление. В тот момент, когда это станет соревнованием мастерства или силы, она победит.

Я протянул руку к разбитому окну, огорченный тем, что свет был выключен, и порылся внутри, пока не нашел бутылку вина, в которой осталось всего несколько глотков. Я швырнул её в них.

Мэри встала между Перси и бутылкой, сгорбившись так, что та ударилась о ее плечо. Бутылка исчезла в траве на границе участка.

Ирония в том, что если бы она не встала у меня на пути, этот этот бросок ушел бы в молоко.

Я нащупал книгу и бросил ее, но она открылась в воздухе, сбившись с курса. Приземлился в нескольких футах слева от них, справа от меня.

— Я убью тебя, — сказала она, ее голос был слышен сквозь шум дождя.

— Попробуй, — сказал я, вслепую нащупывая следующую вещь, которую я мог бы бросить. — Иди за мной. Мы можем поиграть в прятки, и в тот момент, когда ты потеряешь меня из виду, это будет потому, что я занят тем, что перерезаю ему горло.

Я вытащил нож для вскрытия писем и помахал её.

Ей не нужно было знать, что он не был особенно острым. Ей просто нужно было знать, что я вооружен.

Но этот жест был ошибкой, потому что он дал ей возможность действовать без необходимости прикрывать кукловода. Я даже не видел, как она достала нож. Все ее тело двигалось в такт броску.

Не совсем удивившись, я лениво повернулся в сторону, держась за верхнюю часть оконной рамы.

Она уже готовилась бросить снова.

"Два ножа сразу?"

Я изобразил замах, надеясь разозлить ее, чтобы она совершила ошибку. Я сильно недооценил, насколько она была хороша. Первый нож ударил в оконную раму в четверти фута перед моим лицом. Чуть более быстрый взмах, и он попал бы в меня.

Второй нож… Я не почувствовал, не услышал, его попадание, и отсутствие сенсорной осведомленности активировало тот "инстинкт добычи", который мы с Джейми обсуждали.

Ощущение, что что-то пошло не так.

Она притворилась, что метнула два, но удержала второй. Прежде чем я полностью осознал этот факт, то почти встал прямо на пути ножа, она бросила его простым чистым, четким движением. Никакой хореографии, никакого участия всего ее тела в броске. То, что я мог бы почти пропустить, если бы не уделял достаточно внимания.

"Она целилась в..."

Этой наполовину сформировавшейся мысли было достаточно, чтобы я отпустил оконную раму, падая и скользя, пока обе мои ноги не приземлились в водосток, а затылок ударился о подоконник.

Нож вонзился в то место, где только что была моя рука. Пока я уворачивался из стороны в сторону, моя рука оставалась на месте, удерживая меня от падения.

На этот раз я обратил внимание на то, что делали ее руки. Они скользнули под нижнюю часть ее форменной рубашки, и пальцы сжались внутри, держа то, что, по-видимому, было еще одним метательным ножом.

Я ухмыльнулся ей.

"Я увидел это. Недостаточно тонко".

— Не трать их впустую, — сказал кукольник, поднося одну руку к лицу, затем убирая ее, показывая кровавый след на пальцах. — Он дразнит тебя.

— Он ублюдок, — сказала она.

— Я никогда не притворялся никем другим, — сказал я, потянулся, чтобы ухватиться за подоконник, и нащупал большой кусок стекла.

Я швырнул его в нее.

Она заблокировала его так же, как и бутылку, вздрогнув, когда стекло разбилось. Один глаз, который она закрыла, так и остался закрытым после того, как она опустила руку.

— Идём, мы ничего не выиграем, если останемся. Я могу идти, — услышал я голос кукольника.

Он встал, и Мэри быстро подхватила его под руку всем телом, помогая ему встать и сделать еще несколько шагов на расстояние между нами.

— А что с лабораторией? — спросила Мэри, глядя на меня снизу вверх.

— Считай, пропала, — сказал кукольник, бормоча какие-то звуки.

Удар в лицо, казалось, задел его скулу и нос, но это каким-то образом повлияло и на его речь. Кожа была сильно рассечена, и она выглядела достаточно неровной, чтобы ее мог зацепить край черепицы. Удар или пилообразная кромка.

Похоже, я его хорошо разукрасил.

Это было не то, что заставляло меня хотеть кричать о своем ликовании небесам. Удовлетворение было холодным, спокойным.

— Вы потеряете все свои работы, — сказала Мэри.

— У меня достаточно, чтобы начать все сначала. Если он хочет уничтожить их, пусть. Выживание имеет первостепенное значение, и это включает в себя тебя, Мэри.

Услышав его, я почти поверил в это, и поверил бы, если бы не слышал тогда его особое слово и не отметил последствия.

Я вытащил еще один кусок стекла из самого окна, где оно держалось только из-за краски. Я был недостаточно силен, чтобы бросить достаточно далеко, не вкладывая в бросок усилие из-за которого я потеряю всю точность. Они были слишком далеко и теперь стояли на улице. Мэри и ее ковыляющий кукловод.

Она смотрела на меня одним глазом, другой оставался закрытым.

Они повернулись, Мэри наблюдала за мной краем глаза, поддерживая кукольника, когда они отступали в направлении школы.

Я считал секунды между каждым ее взглядом через плечо, который она бросала на меня.

Раз, два, три… взгляд.

Раз, два, три… взгляд.

Один, два, три, один взгляд.

Раз, два, три, взгляд.

Раз, два, три, четыре, пауза для вздоха и долгий взгляд в мою сторону.

Один, два, три, четыре, взгляд.

В тот момент, когда она отвернулась, я побежал. В сторону, чтобы нарушить линию обзора, поместив угол здания между нами, затем вниз по фасаду здания. Это был безрассудный, случайный спуск, когда я падал чаще, чем спускался, время от времени останавливаясь, хватаясь за оконную ставню или за ветку.

Обеспечить мотылькам пламя, за которым они могли бы последовать, это одно. Создаёшь желание и наполняешь его, уничтожаешь добычу в конце.

Другое дело — оставить врагу только один путь и следовать за ним по нему.

Я не был сильным. Возможно, я никогда им не стану. Гордон мог бы размозжить голову человеку, ящиком с черепицей. Черт, даже Хелен могла бы. Джейми мог бы нанести больший урон, но, вероятно, никогда бы не попал. Я, по крайней мере, причинил вред кукольнику. Человечество имело долгую и запутанную историю охотников, следовавших за раненым зверем на протяжении многих миль.

Он уже намеревался добраться до Мотмонта и забрать мальчиков, трех других своих убийц. Теперь это было единственное место поблизости, куда у него был доступ, где он мог позаботиться о своем раненом лице.

Девять шансов из десяти, что он это сделает. Один шанс из десяти, что удар по голове заставит его положиться на Мэри.

Это означало, что мне не нужно было следовать точно за ним. Это несло в себе особый риск, учитывая, что маленькая Мэри так хорошо умела бросать вещи в людей. Лучше отстать, следить за своими флангами и двигаться с надлежащей внимательностью и осторожностью.

Если бы мне случилось догнать их, я ничего не смог бы сделать, чтобы извлечь выгоду из сложившейся ситуации. Если я останусь в стороне, вне поля зрения, тогда ей придется задуматься, и это было очень полезным инструментом. Это делало каждое принятое ею решение все более трудным, с большим количеством переменных, которые нужно было учитывать. На каждом шагу ей приходилось прикрывать спину.

Приблизившись к школе, я нашел дорогу к тому же алькову, где кучер останавливался, чтобы высадить меня, и осторожно выглянул из-за угла.

Кукольник был один, гремел ключами у запертых ворот.

Я немедленно обернулся, оглядываясь, ища.

Мэри нигде не было видно.

"Ты хочешь поиграть в эту игру, Мэри?" — подумал я.

Я действительно надеялся, что ее связь со своим создателем будет означать, что она останется рядом с ним, даже когда он доберется до школы. Но она придерживалась плана. Я не мог пойти на этого человека, не рискуя тем, что Мэри выйдет и убьет меня, как она и обещала еще в доме Перси.

Я разозлил ее настолько, что она собиралась убить меня очень, очень серьёзно, если бы у нее была такая возможность.

Я мог бы пойти прямо на кукольника, но это была авантюра. Была ли Мэри рядом? Прячется? Сможет ли она перехватить меня? Она была на пару дюймов выше меня ростом, ее тренировали, оттачивали, и я не был уверен, что смогу одолеть ее, если до этого дойдет.

Мне не нравилась эта авантюра.

Кукольник все еще пытался найти нужный ключ, когда ворота открылись.

Это была директриса.

— Мистер Перси! — воскликнула она. Я посмотрел в окно и увидел его пошатывающимся. — Что случилось?!

— Я уже чувствую себя лучше, — пробормотал он, кашлянул и сплюнул: — Решил проверить, как обстоят дела. Бандит на улице напал на меня.

— Боже милосердный. Проходите внутрь. Мы вас подлатаем.

Я услышал, как ворота закрылись и щелкнули. Это была моя цель: дважды проверить, нет ли Мэри-убийцы, затем направиться к тому же окну, через которое я вышел из здания, и проскользнуть внутрь.

У моих ботинок были твердые подошвы. Я снял их. Комфорт был второстепенным по сравнению с тихим передвижением.

Если я смогу пройти мимо Мэри, чтобы добраться до Перси, я выиграю. Если бы Мэри смогла добраться до кого-нибудь из нас, возможно, за исключением Гордона или, что более возможно, Хелен, все было бы кончено. Мы никогда не получили бы преимущества над ними, если бы один из наших вышел из строя. Если бы она смогла добраться до своей группы, у них было бы подавляющее преимущество. Если бы я мог добраться до… Ну, мы стали бы группой, и я мог бы поделиться тем, что знал. Но в такой сложной ситуации, как эта, их объединенная сила могла превосходить нашу.

Однобоко как-то шла игра. Она со своим арсеналом ножей и всего остального, я со своим ножом для вскрытия писем и осознанием того, что она была напугана, хотя она была готова показать это только своему создателю.

Которого, как он сам пытался её убедить, нельзя было сбрасывать со счетов как бойца в нашей маленькой темной игре.

Я улыбнулся про себя и бросился вглубь здания.