Für Alice (джен)

Афтор три раза переписывал эту главу, в итоге опять решил разбить на две поменьше.

Сюжета мало, но много разговоров, отношений и удочек на будущее.

Enjoy.

Лондон оглушил Элизу во всех смыслах этого слова — здесь было слишком шумно, слишком много людей, слишком много домов. Она смутно помнила первый день — только то, как они вчетвером вышли из тёмного паба немногим чище того, что держали родители Джека, и поселились в другом доме — светлом, высоком, с прозрачными как вода стёклами и позолотой на дверях. Даже домовики там были не такие, как дома: одни — в странных красных куртках и шапочках, другие — в аккуратных белоснежных полотенцах. Элизе было страшно притрагиваться хоть к чему-нибудь в комнате, в которую их поселили, даже Руди явно было не по себе от всей этой роскоши, в отличие от взрослых: отец в кои-то веки был доволен, а мистер Риддл — как раз наоборот, и все время ворчал.

— Да что тебе не нравится? — не выдержал отец. — Это не "Дырявый котел", куда пускают всех без разбора, а лучшая гостиница в городе!

— И все равно здесь слишком людно, — буркнул мистер Риддл. — Если бы у тебя до сих пор был тот дом в пригороде...

— У нас был дом в пригороде Лондона? — изумился Руди.

— Да, пока твой отец не изволил просадить его в карты.

— Ничего подобного! — вскинулся отец. — Его мой папаша продал!

— Чтобы покрыть твой карточный долг, — медовым голосом ответил мистер Риддл. — А я ведь тогда говорил не садиться против Шафика: и сам он шулер, каких поискать, и ты был уже прилично — точнее, неприлично пьян.

— И это был первый и последний раз, когда я мешал карты и выпивку, — примирительно вскинул руки отец. — Давай не при детях, особенно Рудольфе. Решит попробовать, чего доброго, как постарше станет.

— Теперь точно не стану, — проворчал Руди, но глаза у него блестели как-то хитро.

Элиза, хоть ее никто не спрашивал, была согласна с мистером Риддлом и тоже предпочла бы, чтобы людей вокруг было поменьше. Жизнь снаружи не прекращалась ни днем, ни ночью, и сильно не сразу Элиза смогла засыпать под почти не прекращавшийся шум; спала она тоже плохо, просыпалась от каждого шороха и потом долго лежала, глядя в белый-белый потолок, пока не вставало солнце. Сна ей не хватало; по утрам она поднималась вялой, все не нравилось ей намного сильнее обычного, и капризничать она стала чаще, чего за ней обычно не водилось.

— Устами младенца, — отметил как-то мистер Риддл, наблюдая, как Руди пытается успокоить хныкавшую Элизу. — Ей тоже не по душе весь этот тарарам под окнами.

— Масять! — прохныкала Элиза.

— О, юная леди, я бы тоже не отказался от того, чтобы эта толпа... замолчала, — мистер Риддл поморщился и прижал ко лбу смоченное в холодной воде полотенце. — Но увы. Только не скидывай им ничего на головы, как Ливи; детей твоего возраста в Азкабан не сажают, но лучше не рисковать.

— А мне нравится, — неожиданно возразил Руди. — Столько людей... дома-то тихо, как в могиле.

Элиза перестала хныкать, но недовольно засопела.

— Нет, на брата тоже нельзя, он у тебя, увы, один, — вздохнул мистер Риддл.

— Я уже велел управляющему наложить дополнительные чары на окна, — высунулся из соседней комнаты отец. — Том, не страдай. После наших мест всегда так.

— И в этом их неоспоримый минус, — буркнул мистер Риддл, но страдать перестал.

В Лондоне они не задержались надолго: как-то через несколько дней, когда все они сидели за обедом, появился домовик и с поклоном отдал отцу какое-то письмо. Отец, чуть поморщившись то ли от адреса, то ли от сильного запаха духов, взломал печать, пробежал взглядом по строчкам и отбросил в сторону; Руди поймал письмо на лету, тоже прочел... и тоже отшвырнул, словно что-то гадкое:

— Да ну нахер!!

К удивлению Элизы, ни отец, ни мистер Риддл не отвесили ему затрещины за сквернословие.

— А дамочки времени не теряют, как я погляжу, — заметил мистер Риддл. — Уже знают, что ты в городе, и берут в оборот.

— Боятся остаться на улице в чем мать родила и без кната денег, — отец раздраженно скомкал полотняную салфетку. — Драккл дернул эту тупую суку брякнуть про развод, не отвяжусь теперь!

— Я туда не поеду, — процедил Руди. — Что хотите со мной делайте — ноги моей в том доме не будет.

— Не хочешь — значит, не будет. Но Элизу свозить придется.

— Ни за что!

Элиза подумала, что сейчас-то отец точно разозлится и задаст Руди по самое не хочу, но тот только вздохнул.

— Надо, — сказал он тем же тоном, каким целую вечность назад уговаривал Руди поехать в Хогвартс. — Иначе эти... люди... начнут болтать.

— Мне казалось, тебе всегда было плевать на их болтовню, — чуть приподнял брови мистер Риддл.

— Если дело касается меня — филигранно наплевать, ты прав, — кивнул отец. — Но дети, особенно Элли — спасибо Лу, просветила — совсем другое дело. Не привезу я ее туда, и что начнется? — отец состроил странное лицо и продолжил высоким голосом, явно подделываясь под кого-то. — Ах, Рэйф Лестрейндж не хочет показать дочь ее родному деду, может быть, с ней что-то не так? Может, она больная, уродлива? Сквибка — ведь ее мать даже Люмос толком наколдовать не могла?

— Ну, последнее вряд ли, учитывая чудом не размозженную голову Ливи и царапины на ее щечках... но я тебя понял, — задумчиво протянул мистер Риддл. — Кто бы мог подумать, что с девочками так сложно, право слово.

Руди молчал, уставившись в тарелку, и скулы у него медленно белели.

— А если мелкая опять разболеется? — выдавил он после затянувшегося молчания. — Как после этого раза?

— Не разболеется, — твердо ответил отец. — Я буду рядом. Ты будешь рядом — если поедешь. Никто рта в ее сторону не раскроет, не от чего ей будет заболевать.

— И ты же сам говорил, что не хочешь, чтобы мы имели что-то общее с этой семейкой! А теперь на попятную, стоило какой-то тетке что-то там брякнуть?

— Эта тетка постарше и поумнее тебя будет, — осадил Руди отец так, что даже Элиза почувствовала холодок на макушке. — И, на минутку, она и о тебе говорила тоже, не только о маленькой. Хочешь, чтобы тебя и дальше в школе щипали — дикаренок, мол, ату его?

— У семейки, как это ни прискорбно, остались кое-какие связи, — негромко поддержал его мистер Риддл. — И она вполне может попортить жизнь тебе и твоей сестре. Жаль, что твой отец это поздно понял, но хорошо, что понял вообще.

— Так что теперь, в десна с ними целоваться?

— Это лишнее. Просто кидать кость время от времени, вот как сейчас. Визит — чистая формальность, но все довольны и держат языки на привязи.

Руди стиснул зубы, но промолчал — только пересадил Элизу к себе на колени, всем видом показывая: тем, кто хочет ее куда-то увезти, придется иметь дело с ним. Отец сделал вид, что ничего не заметил; мистер Риддл тоже никак не отреагировал, но вечером, когда Руди сидел с Элизой у открытого окна, подошел и сел рядом, чуть поморщившись от шума.

— Прекращай дуться и подумай головой, — приказал он. — Знаешь поговорку "держи друзей близко, а врагов — еще ближе"?

— Много чести всяким шлюхам, врагами их называть, — скривился Руди.

— Любой, кто не с тобой, тот против тебя, в той или иной степени, — спокойно ответил мистер Риддл. — Ты понимаешь, почему... то семейство... так зашевелилось?

— Отец же сказал — боятся остаться без денег на улице.

— Они всегда этого боятся. А еще, если подумать?

Руди помолчал и помотал головой. Затем внимательно посмотрел на Элизу и вдруг развернул ее к себе лицом; мистер Риддл дернулся, хватаясь за палочку, но Руди не обратил на него внимания и мягко коснулся щечки Элизы:

— Не бойся, Элли. Просто покажи мне, что было, когда вы уехали.

Элиза почувствовала, как комната начала расплываться, и перед глазами одна за одной стали вставать сцены того самого дня: поездка в странном доме; мать, унижающаяся перед миссис Нотт и Оливией, ужин, снова Оливия с отцом в каминном зале... Все внезапно кончилось; Элиза моргнула и поняла, что все еще сидит на руках у брата, у которого был такой вид, будто его вот-вот стошнит.

— Мерзость какая, — пробормотал он, ни на кого не глядя. — Она в самом деле на это рассчитывает?

Мистер Риддл не ответил — он задумчиво потирал край рукава и смотрел на Руди так, будто впервые видел... и очень рад этой встрече.

— Ты уже делал так раньше, Родольфус? — как-то непривычно мягко спросил он. — То, что сейчас проделал с сестрой?

— А? — встрепенулся Руди. — Да, сэр, пару раз... мы с ребятами в школе играли в "угадай, что думаю"... а что?

— Недурно, весьма недурно... можно сказать, отлично, — пробормотал мистер Риддл. — И это в двенадцать, без обучения... нет, ничего, — он снова повысил голос. — Если ты о том, что увидел в памяти сестры — да, наша милая Ливи действительно на это рассчитывает. Что будет с вами, если она добьется своего, не надо объяснять?

— Не добьется, — буркнул Руди. — Отец видит ее насквозь и не допустит.

— И в том числе поэтому ему надо бросить им кость. Теперь понимаешь? — мистер Риддл откинулся спиной на стену. — Бдительность врагов надо усыплять время от времени, чтобы они потеряли контроль над ситуацией — и это относится не только к склокам чистокровных семейств.

— Да, сэр.

— Ты еще очень молод, и тебя еще долго не будут воспринимать всерьез. Пользуйся этим. Притворяйся беспечным подростком или гулящим юнцом, а сам наблюдай, подмечай, делай выводы. Добывай информацию, которая поможет тебе взять свое, подбирайся к врагу шаг за шагом.

— А потом?

Мистер Риддл улыбнулся — нехорошо, недобро; так могла бы улыбаться довольная змея.

— А потом заставь их пожалеть, что на свет родились, — он поднялся и внимательно посмотрел на Элизу. — Между прочим, это все и к тебе относится, юная леди — времени у тебя куда как больше, чем у брата, и употребить его ты можешь с куда большей пользой.

— Да она же ничего не понимает, сэр, — неуверенно вмешался Руди.

— О, я не такого плохого мнения о твоей сестре, Родольфус, — мистер Риддл присел перед ними на корточки. — Меньше всего дамы, подобные Ливи и ее матушке, обращают внимание на скромных удобных тихонь, которые им не соперницы, все прочие — на пустоголовых куколок или тех, кто таковыми кажется. Соображаешь, о чем я, девочка?

Элиза скорее почувствовала, о чем идет речь — нужно притвориться кем-то, кого не замечают, чтобы тебя не трогали — но на всякий случай пару раз хлопнула ресницами.

— Умница, — скупо похвалил мистер Риддл и поднялся. — А ты говоришь — не понимает. Прекрасно понимает и далеко пойдет, как подрастет немного.

Руди, едва мистер Риддл чуть отошел, задумчиво посмотрел ему вслед и наклонился к Элизе:

— Ну, раз ты такая умная, как он говорит... устрой этим завтра концерт, хорошо?

Элиза не поняла, о ком он говорит и что просит устроить, но на всякий случай покивала.

Ради брата она была готова сделать что угодно — в пределах своих силенок, разумеется.

* * *

Руди мог бы ее ни о чем не просить, как оказалось.

Едва Элиза, которую с утра отмыли чуть не до блеска и одели в самое нарядное из имеющихся платьиц, увидела уже знакомый старый дом и ограду в уже знакомом слишком чистом месте, как сама, безо всяких просьб, завизжала как резаная и бросилась наутек. Разумеется, ноги после болезни ее не очень слушались, так что она запнулась, полетела ничком на мощеную дорожку и точно разбила бы нос, если бы отец не подхватил ее на руки.

— Твоя работа? — очень сердито спросил он у давившегося смехом Руди. — Ты ее подбил?

— Да я бы на ее месте еще не так орал, — Руди попытался сделать вид, что он не при чем, но безуспешно. — Тут кого угодно корежить начнет! Может, вернемся?

— Уже бегу, — рыкнул отец и перехватил Элизу поудобнее. — Вчера все разжевал, по полочкам разложил, но нет же — все равно хоть так, хоть эдак наперекор пойдет, дракклово семя, — проворчал он куда тише уже по дороге к крыльцу. — Что мне с ним делать, вырастет ведь зверюга, на цепи не удержим... и не сказать, что я в этом не виноват...

Дверь открыла давешняя домовуха — Дейра — почему-то наряженная в чистую пеструю наволочку. И не успели они войти, как из боковой комнаты выплыли Гортензия с дочерью, расфранченные так, что у Элизы немедленно зарябило в глазах и засвербило в носу — от обилия пестрых тряпок и сильного запаха духов.

— Рэндальф, дорогой, какой приятный сюрприз! — проворковала Гортензия; Элиза вспомнила вчерашнее письмо и засомневалась, что для кого-то их приход был сюрпризом. — И ваши детки с вами? Надо же, как вырос Родольфус, настоящий юный джентльмен!

Руди, которому, по меткому выражению мистера Риддла, до джентльмена было как до луны на "Чистомете" и обратно, чуть приподнял брови, но покосился на отца и выразительно промолчал.

— А малютка, ну просто куколка! — продолжала исходить медом Гортензия. — Не сравнить с тем оборвышем, которого притащила к нам Минни!

— Думается мне, это Минни так запустила дочку, матушка, — вздохнула Оливия. — Вспомните, она же всегда была неряхой, сколько бы вы ее ни наставляли... да, Рэндальф, а где же сама Минни? Мне думалось, она прибудет с вами, в такой-то день...

— Вильгельмине нездоровится, она осталась дома, — вежливо, но сухо ответил отец, и Гортензия с дочерью переглянулись так, что Элизе захотелось их укусить. — Прошу прощения, дамы, но у нас мало времени — вечером я с детьми отбываю на континент.

Руди недоуменно нахмурился, но "дамы", кажется, слишком удивились, чтобы это заметить.

— На... континент? — пролепетала Оливия. — Надолго?

— На все лето. Возможно, дольше.

— И не останетесь на празднование?

— В другой раз, мисс Хорнби, — в голосе отца прозвучала плохо скрытая уверенность, что другого раза не будет. — Идемте?

— Да, прошу сюда. Батюшка в гостиной.

Гостиной оказалась соседняя комната — еще больше столовой, где встречали Элизу с матерью, с еще большим количеством дорогих бесполезных вещей и вызывавшая еще большее желание стошнить, по крайней мере, у Элизы. В центре комнаты в кресле сидел какой-то человек в бордовом халате, с морщинистым лицом и редкой серой бородой; из-под бордового с золотом колпака на голове торчали редкие серые волосы. Отец коротко и сухо кивнул ему, затем подтолкнул локтем Руди, и тот нехотя сделал то же самое.

— А я думал, он окочурился наконец, — тихо, так, чтобы слышали только они втроем, буркнул он.

— Да драккла с два, старый ублюдок еще на наших могилах джигу спляшет, — так же тихо ответил отец и вдруг поставил Элизу на пол. — Поди, поприветствуй деда и поздравь его с днем рождения, дочь.

Элиза замотала головой так, что волосы растрепались, и что есть силы вцепилась в край отцовской мантии. Человек в кресле неожиданно крякнул, открыл пошире мутные глаза и поманил ее к себе:

— Поди-ка сюда, дитя. Дай на тебя поглядеть.

Элиза для верности вцепилась второй рукой в мантию брата и решила, что если кто-то попытается сдвинуть ее с места, она будет верещать так, что дома услышат.

— Что не так с ней? — прокаркал человек в кресле, недовольно покосившись на отца. — Она что, дурочка, как и ее мать?

— Элиза поумнее многих детей ее возраста, тесть, — сдержанно ответил отец. — Как, вероятно, могли убедиться ваша супруга и мисс Хорнби. Что до ее поведения — в прошлый раз в этом доме с ней обращались не слишком хорошо, благодаря вашей дочери. Неудивительно, что сейчас она шагу не хочет сделать от меня и брата.

— Гм. Да. Я что-то слышал об этом, — человек поерзал в кресле. — Я был тогда не очень здоров, иначе...

— Иначе вы бы непременно наставили Вильгельмину на путь истинный, — закончил отец, и в его голосе Элизе послышалась презрительная насмешка. — Разумеется. Как и если бы она была сегодня здесь, но новая беременность тяжело ей дается, поэтому она осталась дома и просила передать вам горячие поздравления и уверения в ее дочерней любви и послушании.

Судя по лицу Руди, старательно разглядывавшего ботинки, отец нес какую-то запредельную чушь.

— Да... да, — повторил человек. — Мог бы и не затруднять себя, ничего умного я от нее отродясь не слышал, — на этих словах у отца как-то странно дернулась щека, а рука словно сама собой ободряюще легла Элизе на макушку. — Ладно, оставим эти церемонии. У тебя найдется минутка потолковать со мной о делах?

— Разве что минутка. У нас мало времени до отъезда, — отец обернулся к Руди. — Рудольф, забери сестру и подождите меня снаружи — здесь душно, а ей прописали быть больше на свежем воздухе.

Руди два раза просить было не нужно; Элиза не успела и глазом моргнуть, как он утянул ее в сад. Там действительно было получше; конечно, каждый дюйм газона и каждое дерево тоже были вылизаны, но хоть не тошнило.

— Тут хоть есть воздух, а не только вонища от этой дешевой дряни, которая вроде как духи, — мрачно подтвердил ее мысли Руди. — Надеюсь, отец там недолго торчать будет, а не передумает и решит на обед остаться.

— Бе-е! — возмутилась Элиза.

— Полное, мелкая, согласен, — Руди рухнул на ближайшую скамейку. — И как только она собиралась жить с тобой в этом гадючнике?

Элиза представила тот день, который они с матерью провели здесь — только повторяющийся раз за разом, только мать шпыняет еще и человек в колпаке, только ее тоже все время ругают, и, наверное, еще и бьют — и захныкала от страха.

— Эй-эй, ты чего? — Руди усадил ее на колени, накрыв полой мантии, и Элиза уткнулась носиком ему в плечо. — Глупость сморозил, отец бы тебя тут ни за что не оставил... а вот сопли о меня вытирать не надо — тут вокруг полно магглов, я даже очищающее не наложу... да драккла кусок, Элли, ну что с тобой такое?

Элиза ревела уже в голос: магглов она помнила по той неудачной поезде в какой-то Гротс, и новости о том, что их вокруг полно, ее сильно не обрадовали. Руди даже не попытался ее успокоить, только страдальчески закрыл глаза ладонью:

— Я же говорил...

— Она устала, наверное, — вдруг раздалось из ближних кустов. — Хотите, я позову Дейру? Когда миссис Нотт ее покупала, ей сказали, что Дейра неплохо справляется с детьми.

От неожиданности Элиза даже плакать перестала; Руди, воспользовавшись моментом, быстро вытер ей лицо своим платком, пересадил на скамейку и медленно поднялся, не сводя с кустов настороженного взгляда.

— Кто еще тут шляется? Вылезай!

Прошло минуты две, прежде чем оттуда выбрался мальчик — помладше Руди, темноволосый, бледный и худой, с большими садовыми ножницами в руках и в таких обносках, что даже в деревне Джека его сочли бы оборванцем: вся одежда на нем висела мешком, там и сям виднелись заплаты, а изначальный цвет ткани давно потерялся. Руди рядом с ним действительно выглядел джентльменом.

— Простите, — прошелестел мальчик. — Я сейчас уйду.

— Зачем ты извиняешься? — Руди разглядывал его со смесью любопытства и недоверия. — И... драккл побери, что ты там делал?

— Миссис Нотт велела мне подрезать кусты, пока не пришли гости.

— Зачем, они и так ровные? И у них домовуха есть, мы видели.

— Дейра должна готовить обед ко дню рождения мистера Нотта, и у нее много других дел. Вот мне и велели привести сад в порядок.

— Ты — их слуга?

— Нет. Я здесь живу.

— Ничего не понимаю, — мотнул головой Руди. — Они тебя в рабство купили, что ли?

В глазах мальчика мелькнуло что-то, похожее на злость — и тут же пропало.

— Нет. Просто так я должен отблагодарить мистера и миссис Нотт за их доброту. Если бы не они, я бы умер от голода или попал в маггловский приют.

Элизе показалось, что эти слова он заучил. Или в него их вбили, что вероятнее.

— Как тебя зовут? — продолжал допытываться Руди.

— Уилл... то есть, Уилбур Нотт.

— Ты — Нотт?! — глаза у Руди стали круглыми и зелеными, как крыжовник — мистер Антонин как-то приносил его Элизе, незадолго до их с матерью побега. — Да быть того не может. Чего тогда ты здесь с кустами возишься, как последний домовик?

Мальчик — Уилбур — тяжело вздохнул и отложил ножницы.

— Мой отец был братом мистера Нотта, но растратил свое здоровье и состояние с непотребными женщинами и в непотребных занятиях и умер, не оставив мне ни кната, а мать запятнала имя, сбежав с каким-то полукровкой, и бросила меня на произвол судьбы. Мистер и миссис Нотт были так добры, что взяли меня к себе, но я должен быть им благодарным и полезным, не называть их тетей и дядей и не воображать, будто я ровня мисс Хорнби или мистеру Амадею.

Это его точно заставили заучить — всю эту длинную речь он произнес точь-в-точь как Руди, когда тот отвечал отцу или мистеру Риддлу что-то из своих книжек.

— С ума сойти, — покачал головой Руди; на Уилбура он теперь смотрел с состраданием. — Полный бред... сказал бы, как думаю, но тут маленькая.

— Уилбур! — донеслось с крыльца.

Уилбур затравленно оглянулся и замер, потупившись; Руди посмотрел в ту же сторону — и заледенел, стиснув рукоять палочки. От дома к ним неторопливой, какой-то расхлябанной походкой шел взрослый парень, похожий на Уилбура, но одетый с иголочки; в руках у него была тонкая трость, при виде которой Уилбура затрясло, а Руди напрягся — Элиза подумала, что будь брат собакой, у него точно встала бы дыбом шерсть на загривке. Парень тем временем приблизился; скользнул взглядом по Элизе, усмехнулся при виде Руди и уставился на сжавшегося Уилбура.

— Тебе, кажется, было велено подровнять кусты? — медленно, как-то противно растягивая слова, спросил он.

— Д-да.

— Да, сэр. И чем же ты тут занят — треплешь языком, как я погляжу?

Уилбур подавленно молчал.

— А ты знаешь, поросенок Уилбур, что делают с лошадью, которая слишком много болтает и слишком мало работает?

— Лошади не разговаривают, — осмелился возразить Уилбур.

— Я разве разрешал тебе открывать рот, нахлебник?!

Трость взвилась в воздух; Элиза испуганно пискнула, но удара не последовало — Руди перехватил ее в воздухе, в считанных дюймах от Уилбура. Впервые Элиза поняла, что брат довольной сильный для своих лет — мальчишек из деревни, да даже Джека, наверное, подобная попытка сбила бы с ног, а Руди и бровью не повел.

— Палкой не маши, — очень, очень спокойно, точь-в-точь как мистер Антонин с отцом, сказал он. — Ребенка напугаешь.

— А, ты тоже здесь, мистер висельник, — парень сделал вид, что только что заметил Руди, и выдернул трость, но больше замахиваться не стал. — Да, милый звереныш. Очередное произведение моей бесполезной сестрицы Минни, я полагаю?

— А если и мое, то что с того?

— Твое? — презрительно фыркнул парень. — Инструмент не дорос.

— Так не только у меня, — Руди оставался спокоен. — Я тут от умного человека слышал, что младших в школе доводят или импотенты, или те, кто кольцам предпочитает биты... а ты, судя по вашей с Флинтом и Монтегю тесной дружбе, то и другое разом.

Парень не просто побледнел, а как-то позеленел от злости; Руди вскинул голову и, недобро сощурившись, с вызовом посмотрел ему прямо в глаза — а ну, тронь, мол, узнаешь, где дракклы ночуют. Уилбур тихо охнул и попытался слиться с кустами — кажется, он был не особенно смелым, ну или его просто запугали.

— Какая... интересная теория, — выдавил парень, справившись с собой. — Я бы обсудил ее, но сейчас не время и не место. Зайди в комнату старост первого числа, сразу после пира, тогда и продолжим.

— А если нет?

— Хм... мы все равно продолжим. Только в этом случае у профессора Слагхорна из кабинета пропадут кое-какие ценные ингредиенты, которые потом абсолютно, совершенно случайно найдутся в твоей тумбочке, так что к нашим обсуждениям прибавятся еще и отработки на пару недель, — парень скверно ухмыльнулся. — Выбор за тобой.

Руди собирался ему что-то ответить, даже подался вперед, но посмотрел на Уилбура, потом, куда пристальнее, на Элизу — и промолчал.

— Правильно, детей должно быть видно, но не слышно, — одобрил парень. — А приблудышей — не видно и не слышно, — он все же стукнул Уилбура тростью. — Привыкай шевелиться быстрее, поросенок — в Хогвартсе я не намерен ждать, пока ты почистишь мои туфли.

— Тебе их и так весь наш и весь второй курс чистил, — процедил Руди. — Кроме меня и Пруэтта.

— Да, но слуга, взятый из дома, лучше школьных, верно? — пожал плечами парень, казалось, не видя отвращения на лице Руди. — А, и о твоей девчонке: она голосила так, что в доме было слышно. В честь чего истерика?

— Со скамейки упала, — Руди явно сдерживался из последних сил, чтобы не врезать ему проклятием или хотя бы кулаком.

— Ну, тогда ладно, а то мама́ и Ливия решили, что это очередные капризы. Я уж хотел посоветовать шлепнуть ее разок-другой как следует, чтобы замолчала, с поросенком в детстве работало.

Элиза хлюпнула носом и решила никогда и ни за что не кричать в этом доме, если она тут снова появится. Ни звука не издаст, что бы ни случилось.

— Сам разберусь, — Руди шипел не хуже мистера Риддла, когда тот сердился.

— Не сомневаюсь, — парень покровительственно похлопал его по плечу. — Надо же, всего год понадобилось выколачивать из тебя дурь, и ты уже почти научился нормально разговаривать. Глядишь, еще год — и манеры прорежутся, а к выпуску, быть может, и вовсе приличным человеком станешь, — он снова пихнул тростью Уилбура и пошел обратно в дом. — Заканчивай с кустами, поросенок Уилбур: если моя парадная мантия не будет готова к обеду, я задам тебе праздничную трепку в честь дня рождения батюшки!

Руди процедил вдогонку несколько очень нехороших слов и что-то про кентавров и принялся яростно отряхиваться, будто в мусорной куче побывал; Уилбур рядом переминался с ноги на ногу, рассматривал идеально — им же, скорее всего — подстриженный газон и не решался что-нибудь сказать.

— Простите, — пробормотал он наконец. — Теперь у вас из-за меня будут неприятности.

— Во-первых, перестань выкать, я не сильно старше тебя, — отрезал Руди. — Во-вторых, ты тут не при чем, Амадей так или иначе до меня бы докопался. В-третьих, неприятности будут, только не у меня, а у кое-кого другого — как только факультет узнает, на чьи средства куплены его мантия, туфли и все остальное, до подштанников.

— Вы... ты думаешь, что будут? — с надеждой спросил Уилбур.

— А как же. Гавкать на сына человека, который тебя и твою семейку, люби ее в... — Руди посмотрел на Элизу и осекся, — содержит с потрохами — это надо совсем мозгов не иметь. А на Слизерине безмозглых все же не любят.

— Почему тогда ты не скажешь ничего тому человеку?

— Орать "мой отец узнает об этом" из-за каждого об... мылка? — скривился Руди. — За кого ты меня принимаешь?

Уилбур в ответ только вздохнул.

— Мне надо закончить все дела в саду, иначе я не успею, и мастер Амадей меня поколотит, — невпопад и с видимым сожалением сказал он. — Я пойду, хорошо?

— Когда приедешь в Хогвартс, просись куда угодно, но не на Слизерин, — посоветовал Руди. — Хоть в школе от него отдохнешь.

Уилбур снова вздохнул, кивнул и уныло побрел прочь; Элиза помахала ему рукой, но он даже не обернулся. Элиза наморщила нос в знак неодобрения — занятость занятостью, но она же специально махала! — и отошла на садовую дорожку: там поблескивало несколько разноцветных камешков, которые определенно стоило подобрать и посмотреть. Руди ей не мешал — наблюдал, конечно, но скорее вполглаза и думал о чем-то своем.

Прошло довольно много времени, прежде чем из дома наконец-то вышел отец; в отличие от Руди и самой Элизы, он был явно в приподнятом настроении.

— Чего надо было старому хрычу? — хмуро спросил Руди, едва тот с ними поравнялся. — Снова денег клянчил?

— Денег, денег, опять и снова денег, и подыскать кого-то его гулящей падчерице, — беспечно отозвался отец. — Что несколько проблематично, учитывая, что она прошла через половину Лондона, о чем я ему и сообщил, вместе с новостью о том, что, хм, несколько урезаю дотации его семейству — у меня дочь подрастает, ей приданое нужно собирать.

Руди невольно прыснул:

— Элли же маленькая... но представляю себе его рожу!

— Как будто ящик лимонов под Империусом сожрал, а потом Империус сняли, — подтвердил отец. — К слову, об Элизе, что тут у вас стряслось? Я из дома ее крик услышал.

— Вспомнила свой прошлый раз здесь, вот и раскричалась, — уклончиво ответил Руди. — Теперь-то мы домой? На этом, как его... извозчике, чтобы к ним в камин не возвращаться?

— Пройдемся немного, день нынче хороший. Не возражаешь?

Руди не возражал. Элиза тоже.

Хотя бы потому, что ее тут же взяли на руки.

* * *

День действительно оказался хорошим: солнечным, нежарким и, что самое ценное — безлюдным. Элиза ехала на руках у отца и крутила головой по сторонам, стараясь найти хоть какие-то отличия между одинаковыми слишком чистыми домами и слишком ухоженными улицами; скоро ей это надоело, и она попыталась докинуть до сидевшего на одном из заборов голубя разноцветными камешками, которые насобирала в том доме. Голубь неодобрительно курлыкнул и улетел; камешки отобрал отец, и Элиза заскучала окончательно — так, что положила голову ему на плечо и начала дремать. Не настолько крепко, правда, чтобы не слышать разговор отца и брата.

— Ты почему хмурый такой? Из-за Элли расстроился? Она в порядке, вон как голубя доставала.

— Да нет... — Руди помолчал. — Пап, если... если с тобой что-то случится, мы уедем жить в к дяде Рихарду и тете Ульрике в Берлин?

— Ну да, — осторожно ответил отец. — Других близких родственников у вас нет.

— И что с нами будет?

— В каком смысле?

— Ну, как мы будем жить дальше? Не как мы будем без тебя, а что с нами случится?

— А что должно? — отец перехватил Элизу поудобнее. — Ты закончишь школу, Хогвартс или Дурмштранг, как захочешь. Элиза подрастет, сначала пойдет в подготовительный пансион или будет заниматься дома, не знаю, как там принято, потом тоже пойдет в школу. Ты женишься на достойной девушке, она выйдет замуж за хорошего парня. Что еще с вами может случиться?

— А если у нас не будет денег?

— Это как?

— Ну, с тобой что-то случится, и у нас ни кната не останется, что тогда?

— Невозможно, нашу фамильную пещерку с золотом даже мои загулы почти не растрясли, — фыркнул отец. — Но если вдруг... да все то же самое. Разве что Рихард настоит на том, чтобы Элиза жила с ними, пока ты не встанешь на ноги достаточно, чтобы содержать себя и ее.

— То есть мы не будем ходить в лохмотьях, глодать корки, работать от зари до зари и еще благодарить за это дядю с тетей?

— Тебе солнце голову напекло? — отец явно рассердился. — Нет, разумеется! Во-первых, Рихард тебя все-таки любит, и Элизу полюбит, когда с ней познакомится. Во-вторых, даже если бы ему не хватило ума не переносить наши... склоки на вас, родная кровь для твоего дяди — не пустой звук, и вы двое в любом случае получили бы подобающее воспитание и образование. С чего ты вообще начал этот разговор?

— Да так.

— Рудольф! Взгрею!

Руди, однако, отмалчивался — долго, Элиза даже проснуться успела и какое-то время ехала с закрытыми глазами. И только когда она почти уснула снова, Руди заговорил.

— Мы сегодня... ну там, в общем... пацана видели. Он сказал, что его отец был братом старого хрыча.

— У хрыча двое братьев было, — припомнил отец. — Старший не женился и детей не завел, так что это, наверное, Теодориса. Помню его, умел развлекаться, меры только не знал — от этого и помер... и что? Даже хрычу с семейкой человеческое не чуждо, взяли к себе племянника.

— Да, но они его держат за какого-то... не выговорить, кого! — взорвался Руди. — Ты бы его видел, у нас домовики лучше одеты и накормлены! И работать его заставляют, он как раз кусты стриг, когда мы встретились, а Амадей так чуть ли не прямо сказал: мол, в Хогвартс приедет — будет моим личным рабом еще и там!

Повисла пауза.

— Ясно, — уронил отец. — И ты поэтому так меня расспрашивал?

— Угу, — буркнул Руди. — Я... я понимаю, дядя Рихард бы нас не бросил, он мне всегда говорил, мол, ваши ссоры меня не касаются... но я не знаю, может, принято так, как с Уилбуром этим, бедолагой, и это с нами что-то не то.

— Не то чтобы принято... — отец, похоже, тщательно взвешивал каждое слово. — Это не порицается, скажем так.

— И они взаправду считают, что ты должен быть им благодарен по гроб жизни? Даже если они взяли тебя потому, что драккловы лицемеры и захотели побыть святыми для других, а себе заиметь мальчика для битья и прислугу разом?

Кажется, Руди тоже здорово разозлился, но Элиза не до конца понимала, из-за чего. Ей тоже было жаль Уилбура — ей было бы жаль кого угодно, кто вынужден был бы жить в том доме и работать на ту противную семью, — но в тоже время она чувствовала, что Руди говорит не только об Уилбуре.

— Это Том тебе сказал? — неожиданно уточнил отец. — Про лицемеров?

— Нет... то есть, да, — Руди запнулся. — Откуда ты знаешь?

— Несложно догадаться — у старины Тома непереносимость одного слова "благодетель"... но да, они на самом деле так считают. Впрочем, если тебя успокоит, я бы не советовал опираться на почтенного Теофила с супругой в этом вопросе. Да и вообще во всем, что касается семьи.

— Почему?

Теперь надолго замолчал отец.

— Я не испытываю никаких теплых чувств к... той, что родила вас на свет, — медленно проговорил он. — Но сегодня даже мне стало ее жаль. На мгновение, но все-таки.

— Правда? — изумился Руди. — Из-за этих?..

— Из-за хрыча. Он ее отец, у него день рождения, а ее муж и дети приехали одни. И он даже не спросил, где она и что с ней.

— Может, он в маразме?

— Не думаю. Скорее всего, ему просто плевать. Свое дело она делает, должный, по его меркам, уровень жизни ему и семейству обеспечивает, а что там с ней — какая разница, — судя по звуку, отец еле сдержался, чтобы не сплюнуть сквозь зубы. — Как бы я ее ни ненавидел, но это мерзко.

— То есть, ты будешь помнить об Элли даже когда она выйдет замуж?

— Конечно, что за вопросы, — Элиза почувствовала бережное прикосновение к волосам. — Она — моя кровь, как по-другому. Буду помнить и буду на ее стороне... в пределах разумного.

— Даже против меня? — хитро спросил Руди.

— Тем более против тебя, — фыркнул отец. — Кто еще тебе голову на место поставит, если берега потеряешь?

— Не потеряю! — искренне возмутился Руди. — И кстати, о берегах: зачем ты этим соврал, будто мы уезжаем?

— А я не врал. Мы действительно уезжаем, завтра утром самое позднее.

— Ты же в Лондоне хотел остаться!

— Передумал — и, как показывает сегодняшнее, правильно сделал. К тому же Том навел справки — все приличные люди, оказывается, разъехались еще пару недель назад, так что и нам тут нечего делать.

— А куда мы поедем?

— Сначала навестим вашего дядю, а там посмотрим...

Элизу разморило окончательно; голоса отца и брата, больше не ссорившихся из-за непонятных вещей, убаюкивали, солнце пригревало, противная семья была далеко и не о чем было беспокоиться, так что она сама не заметила, как крепко уснула.

И даже не проснулась, когда они втроем вернулись в город.