Бархат саксофона или коронный хук слева (джен)

Иногда мне казалось, что Забини нет-нет и хочет о чем-то меня спросить, но стоило мне встретиться с ним взглядом, он намеренно медленно кивал и отворачивался. Так и не произнеся ни слова. Оттепель, наметившаяся в наших отношениях, сменилась затяжной прохладой. И если бы не странный случай, что застал нас обоих совершенно врасплох, кто знает, сколько бы длилась непогода.

— В чем дело?!

— Какого, блядь, хрена?!

Две наших фразы прозвучали почти в унисон, на пределе легких, внезапной рифмой разрезав воздух ванной комнаты. Прозвучали и отскочили от кафельных стен, в конце концов растворившись в ошеломительной тишине. Думаю, нет нужды пояснять, какая из этих фраз принадлежала мне, а какая Забини.

Забини, как гром среди ясного неба нарисовавшийся на пороге ванной. С этой самой фразой, замершей на губах, он распахнул со всей дури дверь, так что та с грохотом ударилась о стену, и мгновение спустя резкий порыв холодного воздуха ворвался внутрь и всколыхнул мокрую душевую занавеску.

Я резко обернулся на звук — абсолютно голый, с мыльной мочалкой в руке. Ледяная вода из душа больно хлестала меня по плечам.

Забини молча пялился на меня во все глаза.

То ли от холода, то ли от вида ошарашенного Забини на пороге ванной, с немыслимой силой я вдруг дернул на себя занавеску, и та жалобно затрещала, срываясь с петель. Кое-как замотавшись в это белое одеяние и все еще пребывая в крайнем шоке, не глядя, я швырнул в Забини мочалку.

Судя по рассерженному чертыханию долю секунды спустя — попал. Я выпутал лицо из занавески и, не удержавшись, заржал. Идеальную укладку Забини — один темный локон к другому — теперь венчала мыльная пенная корона.

Забини невозмутимо стряхнул пену ладонью, казалось, окончательно придя в себя, и швырнул мочалку мне обратно в руки, но я, естественно, не поймал — я же кутался в эту глупую мокрую занавеску.

Устало прислонившись к кафельной плитке, Забини душераздирающе вздохнул и переспросил:

— Серьезно, Уизли, в чем дело?! Еще секунду назад ты орал в этой ванной так, словно тебя как минимум парочкой Круцио приложило.

— И ты…

— И я, разумеется, примчался тебя спасать. Не хватало еще, чтобы на меня, как твоего единственного соседа, спихнули твою безвременную кончину.

Забини вдруг посерьезнел и с подозрительной проницательностью произнес:

— Опять решил геройствовать, Уизли? Я же просил. Давай сюда свой бадьян…

Да, так уж вышло, что несмотря на все мои намерения справиться самостоятельно, обойтись без помощи Забини в обработке раны так и не получилось.

В прошлый раз при перевязке от вида свежего безобразного шрама меня неожиданно увело куда-то не туда, а Забини потом совершенно случайно обнаружил меня за обеденным столом в какой-то абсолютной заторможенной прострации.

Так что за «подарок» теперь по праву отвечал Забини. Впрочем, тогда же, за обеденным столом и состоялся короткий и весьма познавательный разговор.

* * *

Забини сосредоточенно следил за тем, как впитывается бадьян в неровные края раны, крепко удерживая мою руку в своих, а я медленно считал про себя до десяти, стараясь не сбиться со счета. Вдох. И выдох. Вдох. И выдох.

— Хорошо, все-таки, Уизли, что к последнему курсу ты наконец решил воспользоваться хоть какими-то имеющимися у тебя мозгами и оставил идею стать аврором. Одобряю…

Воздух на очередном вдохе совершенно неожиданно закончился, и я поперхнулся, вытаращив глаза:

— В смысле оставил, Забини?! Тебя, что, на задании приложило?!

Забини помедлил, не спуская с меня взгляда, и неверяще переспросил:

— То есть, ты все-таки собираешься стать аврором? С таким отношением к открытым ранам и крови?

Я попытался возразить, что к чужим ранам и чужой крови отношение у меня вполне себе нормальное, но Забини продолжил, не дав мне вставить и слова:

— Зачем же ты тогда записался к Снейпу на практическую легилименцию? Я думал ты…

— Ты думал, я?

Забини тяжело вздохнул и веско закончил:

— Я думал, ты метишь в Отдел Тайн. Иначе зачем?

Кажется, мой надрывный смех сквозь слезы привел Забини в еще большее замешательство. Он медленно отпустил мою руку — бадьян как раз успел впитаться и дышать сразу стало проще — и теперь с каким-то сомнением в глазах разглядывал меня, склонив голову к плечу.

О Мерлин!!! Он что, это серьезно? Серьезно считал, что я могу мечтать о таком?! Отдел тайн?! Самый секретный отдел Министерства? Тайны самого мироздания и невозможные секреты магии?

А ведь до этого самого разговора, случившегося так внезапно, я в самых смелых своих мечтах представлял лишь, как лет через пять, дай Мерлин, дослужусь до старшего аврора и, если повезет, пропишусь в личном крошечном кабинетике с гордой табличкой, выбитой позолотой: «Старший аврор Рональд Уизли».

Невероятное предположение, высказанное Забини, неожиданно завладело мной со всей возможной силой.

Очнулся я, только когда он потуже затянул бинт и многозначительно кашлянул. Кажется, на моем лице до сих пор блуждала блаженная улыбка. Отдел Тайн. Надо же…

— Уизли, спокойно. Земля на связи. Что забавного я сказал?

— Нет прости, ничего.

Кажется, я снова с головой ушел в фантазии, где уже воочию представлял себя каким-то крутым, неуловимым невыразимцем.

Забини только сильнее сжал меня за запястье. Я зашипел от боли.

— Еще раз, Уизли. Если у тебя в планах Отдел Тайн не значится, зачем тебе вообще легилименция?

Забини все еще пытался поймать мой взгляд и явно рассчитывал получить вменяемый ответ.

— Слушай, надеюсь ты в курсе, что этот курс практической легилименции у Снейпа считается самым сложным и выматывающим за все время Академии. И нас там шестеро со всего потока, это если ты не обратил внимания. Убей, не понимаю, зачем тебе тогда?

«Затем, что ты записался первым, Забини, а Снейп так мило и доброжелательно пожелал тебе хорошего лета, что мне ничего другого не оставалось, как записаться следом. Не после того, как он своими глазищами прожег во мне во-о-от такую дыру насквозь».

Я машинально нарисовал у себя на груди воображаемую мишень и спустил курок. Повисла красноречивая тишина.

Судя по ошеломленному виду Забини, я, надо же, произнес всё это вслух.

— О Мерлин и Моргана! Безумный Гриффиндор… Неподвластное законам логики и здравого смысла явление. Уизли! Ты отдал себя на растерзание самому сильному легилименту по эту сторону океана только потому, что он на тебя как-то там посмотрел?!

Забини издал какой-то маловразумительный звук, и следом, не выдержав абсурда, мы заржали уже вдвоем. Отсмеявшись, Забини поднялся из-за стола и с сочувствием похлопал меня по плечу.

Вдруг переменившись в лице, он совсем серьезно и тихо произнес:

— Отдел Тайн, Рон. Подумай на досуге. Я без шуток.

* * *

Оказалось, впрочем, что всё это мелькнуло перед внутренним взором за какую-то долю секунды. На самом деле я по-прежнему стоял под потоками ледяной воды, пребывая мыслями в событиях недельной давности. Насквозь мокрая занавеска неприятно липла к телу, а Забини, надо же, оторвался от стены и с чрезвычайно обеспокоенным видом сделал было уже шаг в мою сторону.

Я остановил его взглядом, и Забини послушно отвернулся. Избавившись от проклятой занавески и переодевшись в чистую домашнюю футболку со штанами, я сменил наконец декорации нашего странного разговора, выйдя из ванной в гостиную. Забини молча проследовал за мной и расположился на диване, закинув ногу на ногу. Сцепил на коленях руки, всем своим видом требуя объяснения.

Я нашелся с весьма логичным и максимально простым.

— Я орал не потому что… В общем, не потому. Вода в душе вдруг стала совсем ледяная.

Забини только заторможено повторил: «Вода, говоришь, ледяная…»

— Именно! А я только с патруля. Замерз как собака. Мы пять часов в кустах сидели, нам еще и согревающим нельзя было отсвечивать, а ты погоду вообще видел?

Забини перевел задумчивый взгляд в окно. За стеклом по-осеннему громыхало, скрипело и визжало. Сквозь щели в рамах тянуло мерзким сквозняком.

— Так вот, еще пять минут назад с водой в этом доме все было нормально, и я наконец-то сумел отогреться, а тут бац, и в один момент как будто за шкирку со всей дури в зимнюю вьюгу зашвырнуло.

— И ты не нашел ничего лучшего, как заорать.

Я ответил ему красноречивым взглядом. Может быть, и не нашел.

Можно подумать, Забини бы в таких обстоятельствах выдал бы что-то более вменяемое. Я задумался и коротко хмыкнул под нос. Что ж, пожалуй, в духе Забини вполне было бы прокомментировать этот необъяснимый трындец не иначе, как: «О, ледяная. Как освежает…»

— И кстати, к твоим претензиям. Прежде чем заорать, я даже опробовал пару заклинаний. Они не работают.

— И не сработают, Уизли. Ноябрь…

Забини произнес «ноябрь», как будто это было самое очевидное и исчерпывающее объяснение.

— Ноябрь?! А для тупых?

Забини хмыкнул:

— Я тебе уже объяснял как-то. Магия дома завязана на хозяина. А по опыту у хозяина этого дома под конец осени всегда приступы подагры. Тут только переждать.

— Переждать? Ты вообще в своем уме, Забини?! Хочешь сказать, что мы не можем решить проблему с водой какими-нибудь заклинаниями?

— «Какими-нибудь заклинаниями?»

Забини очень достоверно передразнил меня, а потом тяжело вздохнул:

— Хозяин дома — гоблин. Так что единственная надежда — только если ты знаешь кого-то, кто разбирается в этой непонятной, неизученной межвидовой магии…

Забини произнес последнюю фразу с такой уничижительной снисходительной издевкой, будто точно полагал, что ни я, ни он, конечно же, и в помине не знаем никого, кто мог в этом разбираться. Хотя, постойте-ка…

Забини вдруг замер, оборвал сам себя на полуслове и уже медленнее задумчиво повторил «в межвидовой магии…» А потом, встрепенувшись, жадно вперился в меня взглядом и, вдруг решившись на что-то, аккуратно произнес:

— Вы еще встречаетесь?

Забини, что неудивительно, соображал куда быстрее моего.

— Ты про…

— Да, Рон, я про твою… — тут он на секунду запнулся и уже медленнее продолжил: — Я про единственного и неповторимого автора гениальной статьи «Закономерности магического симбиоза у магических существ, не относящихся к классу homo sapiens»…

— Ты читал?!

Забини только с вдохновенным видом кивнул, явно припоминая по памяти суть научной статьи. Напечатанная полгода назад в самом известном магическом научном журнале «Nature. Magic»маленькая внутренняя шутка: публикация в журнале Nature считается у магглов чуть ли не вершиной научной карьеры, это к слову. статья Гермионы, как я смог понять, произвела эффект разорвавшейся бомбы, предложив абсолютно новый взгляд на саму суть магического взаимодействия между магическими существами, не относящимися к человеку, и неодушевленными предметами.

Я же, как ни старался, так и не смог пробраться по тексту дальше первого абзаца. Ожидаемо. Что уж.

Я сглотнул и отвел взгляд.

Забини, видимо, уловил что-то и совсем неслышно повторил:

— Она ведь до сих пор в Австралии?

— Да, Блейз, — Забини замер, услышав свое имя от меня, и я так же тихо продолжил: — Гермиона защищает диссертацию по межвидовой магии — лучшего места для экспериментальной работы в мире не найти. Сам ведь знаешь, в прошлом веке в Австралию кого только не ссылали. Так вот она там, а я…

— А ты тут, я понял. Учишься на отлично в Академии и честно мечтаешь дорасти аж до старшего аврора.

Неожиданно жестокая правда резанула слух. Кто он такой, чтобы судить?!

Забини ответил в тему моим мыслям и, подняв вверх руки, спокойно возразил:

— Уизли, не злись. Я не сужу, честно. Просто хочу понять. Ее фотография ведь до сих пор у тебя в комнате на подоконнике. Ты не уехал вместе с ней. Почему?

Почему?! Такое простое, емкое, однозначное слово.

— Потому что мой лучший друг умер. «Умер и вернулся», как выразилась однажды сама Гермиона.

Конечно же, Забини прекрасно понял, про кого я.

— И так получилось, что тем душным летом мне пришлось сделать выбор… И я не знаю, не облажался ли я тогда в очередной раз. Ты ведь помнишь жару?

Забини только кивнул. А я продолжил:

— Проклятое лето девяносто восьмого — невыносимо знойное, без единой капли дождя. Да тогда и дышать полной грудью получалось разве что ночью, когда отступала ненадолго жара. И вот представь, Забини, просто представь.

Ты выходишь на крыльцо дома проветриться, вокруг тишь, и ночь, и звезды. И вдруг с негромким хлопком появляется твой лучший друг, только-только вернувшийся из-за грани. И ты усаживаешься с ним на одну скрипучую ступеньку, не зная, что и как сказать. И всматриваешься куда-то слепо в надежде, что ответы придут сами. Но в итоге молчишь с ним в унисон и только. Потому что жара такая, что получается только дышать, а говорить — уже как бы и нет. И вот на этой скрипучей ступеньке он вдруг стреляет пачку сигарет — дракклы, мне кажется, мы все заимели эту отвратительную привычку именно тем самым летом — и нервно курит одну сигарету за другой.

Огонек вспыхивает и гаснет. Вспыхивает и гаснет.

И в коротком перерыве совсем тихо, так что приходится старательно напрягать слух, твой лучший друг признается, что ему — без крестража — надо же, невыносимо пусто и одиноко внутри… Непривычно…

Я осекся и замолчал, внезапно закашлявшись. Попытался проморгаться, отгоняя непрошеные воспоминания.

Мне хватило одного короткого взгляда на Забини. Судя по крайнему недоверию и шоку, застывшему у него на лице — хоть что-то, но про крестражи он все-таки слышал.

Я с силой выдохнул и все же закончил мысль, отвернувшись к окну.

— Так вот тогда между «я заказала портключ в Австралию, Рон» и этим тихим «мне так пусто и одиноко», выбор все же пришлось сделать. И давай, Блейз, брось в меня камень, если бы ты оставил его одного в таком состоянии. А Гермиона… Гермиона всегда была сильнее. Сильнее всех нас — как бы странно это не звучало. Она бы справилась — ты же видишь — справилась же. «Nature. Magic» — говорят, это международное признание, да?

— Это больше, чем международное признание, Рональд. И ты это прекрасно знаешь. Ты ездил к ней?

Я только мотнул головой. В самом-то деле. Кому я буду рассказывать про нищету… Представлял ли Забини себе, сколько стоит портключ до Австралии?

— А Грейнджер?

Я снова покачал головой.

— Короче, всё, как бы это лучше сказать…

— Сложно, я понял.

Забини поднялся из-за стола, покопался в кухонном шкафчике и выудил бутылку вина. Я не стал спорить.