Отягощенное наследство (джен)

На берегу реки Днепра, над быстрою рекою

Сидел угрюмый Громобой с поникшей головою.

Старик с седою бородой вдруг перед ним явился,

Но, как ни странно, Громобой ничуть не удивился.

«О чем задумал, Громобой?

Аль ты боишься Ада?

Не верь ты Богу, верь ты мне —

Моя верней награда!

Дарю тебе я кошелек,

В нем очень много злата.

И двадцать, ровно двадцать лет

Ты будешь жить богато.

Еще дарю тебе коня,

Хрустальную карету,

В ней будет девушка одна,

На свете краше нету.

Ты будешь счастлив двадцать лет —

Я слова не нарушу.

А ровно через двадцать лет

Ты мне подаришь душу!»

Из р/п «В нашу гавань заходили корабли»

В пещеру Рене Флорентиец спустился один, Гарри ждал его на поляне за маггловской деревушкой, коротая время с горячим чаем и сэндвичами. Солнце светило почти по-весеннему ярко, в его лучах таяло беспокойство и нетерпение. На проталинах пробивались первые зеленые кустики мать-и-мачехи. Деревья тянули к небу голые темные ветви, большие черные птицы с хриплым карканьем кружили над гнездами, похожими на мотки проволоки. Гарри с удивлением осознал, что не меряет поляну шагами, не оглядывается, пытаясь увидеть возвращающегося мага, а, удобно расположившись на складном стуле, созерцает пейзаж. Появление Рене не нарушило идиллии. Они дружно доели сэндвичи и сравнили свои впечатления от пещеры. Воспоминания Гарри за эти годы изрядно поблекли, не вызывали уже леденящего ужаса, но щемили сердце тоской. Он жалел, что был тогда слишком юн и неопытен, многого не знал и не мог понять, и теперь мало чем может помочь.

— Итак, мистер Поттер, что мы будем делать? — осведомился Рене Флорентиец, изложив свои предположения о характере чар, связавших пещеру, инфери и зелье в единую систему.

— Инфери боятся огня, — уж в этом Гарри был уверен. — Может быть, сжечь их прямо в пещере?

— Огонь сжигает физическое тело, но не уничтожает магию, — ответил темный маг. — Долг, отягощающий наследство Блэков, никуда не денется, а вместо инфери мы получим бестелесных озлобленных духов, уже не привязанных к определенному месту.

Гарри содрогнулся от такой перспективы. Впрочем, он и раньше догадывался, что избавиться от инфери окончательно не так-то просто — не зря во время обучения авроров настойчиво предостерегали от какой-либо самодеятельности. Идею обратиться за помощью в Отдел Тайн он отмел сразу же — пещеру с радостью включат в пятидесятилетний план работы, организуют группу по ее изучению, займутся теоретическими исследованиями, а вход запечатают, ради соблюдения мер безопасности. Между тем Рене пристально смотрел на него, ожидая ответа. Гарри разозлился: кто здесь темный маг, в конце концов?

— А вы, что предлагаете? — буркнул он.

— Я? О-о, я знаю только один способ решить данную проблему — призвать Регуласа Блэка и упокоить его.

«Так чего же ты меня пытал?!» — едва не завопил Гарри, но Рене не дал ему возможности вставить свое слово.

— Это темная магия, мистер Поттер. Темнейшая. Запрещенная в Магической Британии. Вы готовы нарушить закон?

— Ради Джинни, готов, — Гарри пожал плечами. — Я же вызвал вас.

— Пока мы ничего противозаконного не совершаем, — равнодушно отозвался Рене. — Разве что в Мунго проникли без записи, но это административное нарушение, мелочь. Для ритуала понадобится зелье, запрещенное в Магической Британии, для его изготовления нужны запрещенные ингредиенты, сам ритуал является преступлением. В случае неудачи вы можете превратиться в опасного маньяка, озлобленный дух может вырваться на волю, инфери могут выйти из пещеры. Наконец, существует этическая проблема: призвание инфери — темная магия, такая же, как создание таковых. Деяние омерзительное и противоестественное, выражаясь языком Визенгамота. Вы готовы подвергнуть опасности свою жизнь, свободу и бессмертную душу?

— Да! — выкрикнул Гарри. — Ради Джинни я готов на все!

— Прекрасно. А вот у меня такой мотивации нет, увы, — вздохнул Рене. — Я не собираюсь рисковать свободой и жизнью просто так.

— Вы что, торгуетесь?! — сообразил Гарри.

— Можно и так сказать. Что вы предложите мне?

— Все, что угодно!

— Щедро. Не сомневаюсь, вы готовы отдать все, что хранится в сейфах Поттеров и Блэков, но меня интересуют не деньги.

— Я сделаю все, что угодно!

— В сказках, — задумчиво произнес Рене, — темные маги обычно не называют свою цену сразу, они появляются позже, в самый неподходящий момент и требуют в уплату что-то очень дорогое, например, первенца. Да, пожалуй, это неплохая идея. Вы отдадите своего ребенка?

— Ребенка? — Гарри подумал, что ослышался. — Зачем?

— Жертвоприношение новорожденного применяется во многих ритуалах, — серьезно ответил Рене. — Особенно ценится добровольно отданный младенец.

— Что вы несете! — взвился Гарри.

— Мы говорим о темной магии, мистер Поттер, омерзительной, опасной и губительной для души. Вы заявили, что готовы на «все, что угодно», и тут же пошли на попятную? — презрительно сощурился Рене. — Ладно. Вы отдадите не своего ребенка, а любого младенца.

Гарри замотал головой. Он не хотел верить своим ушам. Под ярким солнцем просто не могли звучать такие чудовищные слова. И все же они звучали, и произнес их не монстр, не безумный маньяк, а вполне нормальный человек, «специалист по решению нестандартных проблем». Он смотрел на Поттера недовольно, как на неисправного должника, и ждал ответа.

— Я не могу. Нет. Я не могу убить ребенка.

— Вы же убили черного петуха, не так ли? — Рене удивленно поднял бровь.

— Это совсем другое! Мы же едим кур, их специально для этого выращивают.

— Значит, живых существ, употребляемых в пищу, убивать можно, — задумчиво проговорил маг. — А гиппогрифа убить смогли бы?

— Причем здесь гиппогриф? — разговор становился все более абсурдным, словно Гарри заснул, разомлев на солнце, а его снедаемый тревогой мозг проецировал кошмары.

— Я пытаюсь определить границы вашего «все, что угодно», — кротко произнес Рене. — Если бы печень гиппогрифа входила в состав нужного для упокоения зелья, вы бы убили животное?

Убил? Положа руку на сердце, убил бы? Помня слезы Хагрида, окровавленные перья, поворот хроноворота и свое ликование, смог бы убить? Гарри не знал, что ответить. Он взглянул в глаза темного мага, но не нашел в них понимания.

— Не буду лгать вам, в нашем предприятии печень гиппогрифа не нужна, но она необходима для приготовления целебного зелья, которое может спасти не одну жизнь.

Гиппогриф — магическое существо, прекрасное, гордое, благородное. Не поворачивается язык назвать его животным. Гарри не стыдился кланяться ему и считал разрешение прокатиться на его спине — честью. Он не представлял, как можно пустить его на ингредиенты.

— У меня не поднимется рука на невинную тварь, — проговорил он, с ужасом понимая, что если темный маг будет настаивать, то согласится на это. Однако Рене неожиданно закрыл тему:

— Оставим гипотетического гиппогрифа. Я мог бы принять ваше обещание, не уточняя, что именно вы мне должны, и потребовать его исполнения позже. Но я предпочитаю закрыть этот вопрос сейчас. Убейте Люциуса Малфоя — и будем квиты.

— Малфоя?

— Его невинным не назовешь, — холодно заметил Рене. — Он сумел избежать наказания за свои преступления, убив его, вы не только восстановите справедливость, но и предотвратите те беды, которые он способен наторить.

Малфой — скользкий слизеринский гад. Хитрый, коварный и... удачливый. Пять лет назад Гарри считал его поверженным — усталый измученный человек, потерявший состояние, положение в обществе, живущий под угрозой ареста, не вызывал ненависти. Гарри считал, что он заслужил все, что с ним случилось, но не желал ему большего зла. Однако Малфой сумел вновь подняться — сколотить состояние, приобрести уважение в обществе, вернуть внешний лоск. Он рвется к власти — это очевидно. Гарри сам помог ему вернуться в Совете Попечителей Хогвартса, не надо быть пророком, чтобы предсказать — Малфой постарается занять место председателя. Он хитер и коварен, он лгал, отказывая ему в помощи, лгал, чтобы отчаявшийся Гарри выполнил его требования. Его версия истории с дневником была абсолютно неправдоподобна, но Малфой рассказывал так убедительно, что ему до жути хотелось верить. Слизеринец мастерски прошелся по болевым точкам, разбудил чувство вины. Умом Гарри понимал, что ничем не виноват перед Снейпом, они оба выполняли свой долг, но в душе саднила маленькая царапинка, из-за которой он и добивался, чтобы в Хогвартсе повесили портрет последнего директора. Он знал, конечно, что Малфой не может искренне переживать за Снейпа, просто старается уязвить его. Влияние такого человека в Хогвартсе может оказаться смертельной заразой для студентов.

Вряд ли, Рене Флорентиец руководствуется теми же соображениями, но, может быть, он хочет отомстить Малфою за какое-то отвратительное преступление или защитить от него близкого человека...

— Почему вы хотите смерти Люциуса Малфоя? — спросил Гарри осипшим голосом.

— Не ваше дело, мистер Поттер, — отрезал темный маг.

Не его. Ему просто нужно решиться и убить человека. Подлого, мерзкого, отвратительного человека. Отнять у него жизнь. Это же просто, есть заклинания, не обязательно Авада Кедавра, Сектумсемпра тоже подойдет. Гарри вздрогнул, вспомнив залитый кровью туалет, резаные раны на теле Драко — тогда он готов был отдать правую руку, лишь бы ничего этого не случилось, лишь бы гаденыш выжил. И он выжил, потому что появился Снейп и спас не только младшего Малфоя, но и Гарри, спас от участи убийцы.

— Вы боитесь, мистер Поттер? Боитесь того, что станет с вашей душой? — Рене скрестил на груди руки и прищурился. — Вы изменитесь, ко многому будете относиться по-другому, возможно, вы не сумеете насладиться семейным счастьем в той степени, в какой предполагали. Не исключено, что ваша невеста не сможет любить вас такого. Но разве вы хотите спасти ее только для себя? Вы утверждаете, что любите ее больше всего на свете, так докажите это.

Гарри молчал. Не то, чтобы он ни о чем подобном не догадывался. Еще с январского обряда Гарри подозревал, что поиски средства спасения могут завести его очень далеко, но он гнал от себя эти мысли, надеялся, что все как-нибудь образуется. Ведь, не пришлось же ему убивать Волдеморта! Умирать самому было страшно, очень страшно, а убивать... Мысль об убийстве вызывала тошноту, тягучую тоску. Гарри не мог убедить себя, что все будет хорошо, что они с Джинни справятся с любыми трудностями. Он хорошо помнил, как выглядит осколок души, сотворив такое, он сам себе станет отвратителен. Самое ужасное, что он даже раскаяться не сможет — как ему раскаяться в том, что стало спасением Джинни?

Недолго думал Громобой,

Недолго колебался,

Взял в руки финское перо

И кровью расписался,

Взял в руки финское перо

И кровью расписался,

Старик с седою головой

Тут громко рассмеялся:

«Попал, попал ты, Громобой,

Попал ты к черту в сети!

Мы не расстанемся с тобой

На том и этом свете!»

Из р/п «В нашу гавань заходили корабли».