Хроники профессора Риддла (джен)

26 июня 1968 года

Треклятый Дамблдор ниспровергает устои один за другим: оказывается, что в конце года не только я ставлю оценки моим студентам, но и они мне. Заполняют какие-то анонимные анкеты и даже оценивают эффективность различных компонентов курса по семибалльной шкале. А Дамблдор потом таскает сводную статистику Попечительскому совету и рапортует о росте качества преподавания и неуклонном повышении процента жиров в масле. Радует в этом лишь то, что этот мракобес таким образом освоил начала матстата. Хотя сочетание Дамблдора со статистикой — это адская смесь. Я еще в студенчестве пустил на Слизерине афоризм «Есть ложь, гнусная ложь, статистика и проповеди Дамблдора». Как в воду глядел.

Кроме заполнения анкеты, студенты пишут в конце еще и свои комментарии в свободной форме, в наивной уверенности, что их кто-то читает, хотя Слагхорн говорит, что все эти слезницы не читают даже сами профессора. Мне он, правда, порекомендовал в первый раз ознакомиться. Не понимаю, впрочем, зачем — все равно лучшую характеристику моему курсу дал он сам, посидев однажды у меня на лекции: «Мне очень понравилась ваша лекция, но это потому, что я Магистр Темных Искусств».

Ну что же, почитаем: «Профессор Риддл олицетворяет собой весь ужас Темных Искусств». Если бы не баллы в анкете, я бы принял это за комплимент.

«Профессор постоянно третирует меня и остальных студентов. Он называет нас троллями, а занятия заканчивает странной фразой «Антракт, негодяи!»» Кстати, знакомый почерк... тут же еще дописано: «Из всех знакомых мне великих магов, которые всегда восхищались моими талантами, один профессор Риддл поставил мне неуд». Ставлю хоркрукс против рваной газеты, что автором этой анонимки является студент третьего курса Гилдерой Локхарт.

Есть, конечно, и приятные записи: «Профессор Риддл глубоко и всесторонне знает свой предмет! Он великий маг и прекрасный преподаватель, и не понимать этого могут только тупые грязнокровки!» Не хватает только подписи: «Белла Блэк».

Забавно, что в следующей анкете аккуратным почерком Тэда Тонкса написано: «Профессор Риддл прекрасно разбирается в культуре и науке магглов. Его лекции соединяют два мира: магический и немагический, — в гармоничное целое намного лучше, чем болтовня о взаимной терпимости, которую даже мне, магглорожденному, надоело слушать».

А вот и еще обиженный: «Курс профессора Риддла намного сложнее всего, что мы изучали в Хогвартсе. Выучить и понять все это просто невозможно. Я собирался поступать в аврорат, но за этот год понял, что ненавижу СилЗла настолько, что не хочу о них даже слышать». Как говаривала нянечка в моем приюте, кому не нравится — скатертью по жопе. Интересно, пришлют ли мне из аврората благодарственное письмо за очистку их рядов от идиотов?

Некоторые рецензии радуют афористичностью: «Профессор Риддл суров, высокомерен, но что особенно неприятно — дьявольски умен». «Я не решил домашку и получил за это неуд по СилЗла, а мой старший брат решил и получил за это бакалавра по математике». «Профессор любит прерывать свои лекции словами: «Вот еще одна интересная проблема...» К концу пятой лекции я понял: что профессору интересно, то студенту смерть».

Но первое место, бесспорно, за анонимкой, написанной витиеватым почерком Рабастана Лестранжа: «Профессор говорит мало, но он говорит смачно. Он объясняет непонятно, но всегда хочется, чтобы он объяснил еще что-нибудь».

13 июля 1968 года

Связь профессора и студентов, как оказывается, вечна, бесконечна и нерушима, куда там «магии любви». После экзаменов начинаются пересдачи, после пересдач — выпускной (до сих пор думаю, наврала мне старшая Блэк, что она не умеет танцевать или нет — научилась она подозрительно быстро, но она вообще быстро все схватывает...) Но и выпускной, и подпись на дипломе вовсе не означают расставания профессора и студента. Вот уже две недели я ежедневно мотаюсь в Министерство, бегаю по всему Лондону, отправляю сов туда и сюда и вообще чувствую себя многодетным отцом. Одного устроить туда, другого сюда, спросить знакомых, замолвить словечко, составить протекцию... После такой беготни не радует даже то, что спустя несколько лет весь волшебный мир будет у меня в кармане.

На днях ко мне заходил Лонгботтом за рекомендацией. Я как раз сидел заколдовывал классный журнал, чтобы никому было не повадно пытаться исправлять там свои оценки, и даже думал, кого бы пустить на хоркрукс, когда он подвернулся под руку. Жалко, жалко, что за два семестра индивидуальных занятий с ним и его Алисой я стал уже относиться к ним как своим детям.

— Фрэнк, вы уверены, что я подходящий рекомендатель для аврората? — спросил я, откладывая в сторону журнал и сдерживая улыбку от мысли о том, как я буду пересказывать этот казус своей команде.

— Так точно, профессор! — ответил Фрэнк. — Вы лучший!

— Ну что вы, Фрэнк, — мягко ответил я. — Можно без чинов. Называйте меня просто — милорд. Понимаете, дело в том, что мой профессорский стаж невелик. Да и по фамилии меня знают только специалисты.

— Подпишетесь своим любимым именем, милорд, — совершенно серьезно предложил Фрэнк.

— То есть вы хотите, — сказал я, пододвигая к себе пергамент и накладывая на него копировальное заклятие — не пропадать же такому шедевру! — чтобы я написал что-то вроде «Рекомендую моего лучшего ученика Фрэнка Лонгботтома к зачислению в аврорат. С уважением, лорд Вольдеморт»?

— О, пожалуйста, милорд! — просиял Лонгботтом. — В аврорате вас любят!

Все пятнадцать минут, пока я сочинял письма в аврорат об успехах Фрэнка и Алисы в Темных Искусствах и защите от них, Лонгботтом развлекал меня историями о том, насколько меня любят в аврорате.

Сначала я с радостью узнал о том, что вмешательство адвокатов в процесс добычи показаний из арестованного следователи встречают словами: «Достали, крючкотворы, вот уйду к Вольдеморту!», а оперативники про дурацкие распоряжения начальства говорят: «Погодите, крысы штабные, вот разгонит вас Вольдеморт дубовым дрыном!» Но дальше — дальше пошел народный фольклор.

Когда-то в юности меня посещали забавные мечты о том, что я стану столь великим и страшным магом, что люди будут бояться моего имени. Я представлял, как страх сковывает уста собирающихся произнести «лорд Вольдеморт», как бледнеют от этих двух слов авроры, богачи и министерское начальство, — а потом жарил себе яичницу и шел к Борджину спекулировать антиквариатом.

Но ни в мечтах, ни в страшном сне мне не представлялось, что все вертухаи в КПЗ на обращение «Начальник!» будут отвечать: «Лорд Вольдеморт тебе начальник!» А отпирающихся допросах урок все следователи как один будут спрашивать с иронией: «Ага, а кассу Вольдеморт подломил?»

А курсантский фольклор? Полковник Хмурый, ведущий у кандидатов в авроры боевую магию, якобы любит приговаривать: «Черт знает на пять, Вольдеморт на четыре, а вам, оболтусам, и боггарт фингалов насажает!» А военврач, который лечит курсантов, пострадавших во время практической части занятий у полковника Хмурого, обычно приговаривает: «Ну, связался Вольдеморт с младенцами!»

Вероятно, Лонгботтом имел много чего порассказать, потому что, как-никак, по фразеологизмам с использованием имен Мерлина и Салазара уже начали выпускать словари, но я спешно дописал ему с Алисой рекомендации и отправил их в аврорат.

К моему удивлению, Алису и Фрэнка с моими рекомендациями приняли в аврорате с распростертыми объятиями, несмотря на фразы «проявил талант к Темным Искусствам» и «обнаружила глубокое понимание первооснов Темной Магии». Мне даже пришло благодарственное письмо со словами «Аврорат ценит ваши усилия, которые обеспечивают его непрерывную работу», и я подколол его в свою папку курьезов, рядом с рекомендациями и анкетами студентов.

28 августа 1968 года

Интересненько начинается учебный год. Мистер Малфой, видите ли, решил на каникулах совершить европейское турне. Вместо того, чтобы спокойно шататься по историческим местам в толпе магглов, как это скромно делаю толерантный я, этот бойкий юноша отправился в путешествие по местам боевой славы герра Гриндельвальда и познакомился по дороге со студентом Дурмштранга Киркоровым, то есть Каркаровым.

Киркоров... черт, да что же я никак не запомню!... гордо заявил ему, что у них в школе есть Темные Искусства. На что Малфой не полез за словом в карман и сказал, что зато в Хогвартсе есть Темный Лорд, а в Дурмштранге был, да весь вышел, только граффити осталось, да и то замазали. Слово за слово, палочкой по столу, а наколдовали эти молодцы лет на пять Азкабана каждый. Померялись, так сказать, силушкой богатырской.

Разумеется, мы с Абраксасом надавили на кого следует, и все разговоры об Азкабане быстро заглохли, но дело перешло на более низкий дисциплинарный уровень, то есть прямо ко мне, и мне пришлось допрашивать двух балбесов, изображая незнание Приори Инкантатем, которое вполне недвусмысленно отправило бы обоих в Азкабан.

Младший Малфой, как всегда, валил все на Империо, наложенное на него неизвестным злоумышленником, и даже слил мне достаточно похожее фальшивое воспоминание (не забыть добавить ему баллов, вышло очень похоже даже без практического опыта, вот что значит фундаментальная теоретическая подготовка имени меня!).

Каркаров упирался, что он лично ничего не делал, но если я его прощу, он немедленно выдаст мне пятерых ужасных темных магов, которые все это подстроили и затеяли, а он только пытался их остановить, взывая к их совести. Когда я сказал ему, что все темные маги у меня на учете, он немного скис, но почти сразу спросил, нельзя ли ему заложить мне еще кого-нибудь, можно даже светлого.

Дело, конечно же, кончилось чистосердечным признанием и клятвами в вечной верности великодушному лорду Вольдеморту, который заменил им пять лет Азкабана на пустяковые отработки. Каркаров даже попросил у меня автограф, и я расписался ему на левом рукаве мантии, чтобы помнил.