Кирие Элейсон. Книга 1.Трупный синод (гет)

Эпизод 10. 1650-й год с даты основания Рима, 10-й год правления базилевса Льва Мудрого, 5-й год правления франкского императора Ламберта (6-10 августа 896 года от Рождества Христова)

Парки Рима во времена античной Империи являлись ничуть не меньшей достопримечательностью Вечного города, чем бессмертные здания Капитолийского холма. Зеленым живописным кольцом они охватывали окраины Рима, соревнуясь между собой в изяществе своих ландшафтов, в ароматических коктейлях своей растительности, в состоятельности и знатности граждан, избравших их местом своего досуга. Среди всех достойных и многочисленных конкурентов участь садов Мецената, раскинувшихся на востоке Рима, поначалу представлялась совсем незавидной, так как издревле на этом месте существовало кладбище для бедных. Со всех концов города сюда свозили останки бродяг, нищих и преступников, и попросту сваливали мертвые тела на землю, не утруждая себя заботой о надлежащем захоронении. Меценат, советник и друг Августа, совершил подвиг достойный Геркулеса, взявшись облагородить это гиблое во всех смыслах место, и уже вскоре окрестности Эсквилина огласил прекрасный слог Горация, среди патрициев делом чести стало посетить первый в Риме термальный бассейн, построенный здесь, а вечерами сам император спешил сюда отдохнуть от всепоглощающей трясины государственных дел.

Гибель Империи привела к ожидаемому запустению садов и парков города. Природа, предоставленная самой себе, очень быстро уничтожила следы вмешательства человека, густым покрывалом своей зелени накрыв все древние строения и мягкими щупальцами своих корней настойчиво дробила твердый камень искусственных построек. С течением времени сады Мецената превратились в самый настоящий лес, заполонивший собой все пространство между сервийскими и аврелиановыми стенами, но Рим не забыл о своих бывших садах полностью. Склоны Эсквилинского холма, как в античную эпоху, еще долго оставались излюбленными местами отдыха тех римлян, которые предпочитали спокойную размеренную жизнь шумным утехам большинства сограждан. Под сенью лавровых и цитроновых деревьев тысячи римских юношей и девушек на протяжении веков пылко признавались в своих чувствах, здесь гибла и рождалась любовь, здесь разрывались сердца, здесь воспаряли к небесам. В период цветения деревьев эти сады, несомненно, являлись самым романтичным и живописным местом того времени в Риме. Возвышенные чувства неизменно посещали всякого, оказавшегося в пределах этих садов и могли быть омрачены лишь время от времени появляющимися здесь грабителями, которые не чурались заявить о своих корыстных мотивах в самые неподходящие для любовников моменты.

Жилых домов в этих местах было очень немного, поэтому Ратольд без особого риска для репутации поместил свою возлюбленную в один из таких домиков, поручив ее охрану юному оруженосцу. На протяжении последних двух недель Ратольд бывал здесь почти ежедневно, находя общество египтянки Миу гораздо более приятным, нежели жизнь среди соотечественников, даже в те времена выделявшихся своими грубыми манерами и не всегда приятными ароматами своих излишне мужественных тел.

Ратольд, к двадцати годам успевший как вкусить любовь своих строгих соотечественниц, так и отведать прелести знойных итальянок, не считал себя в амурных утехах зеленым новичком. Однако, юная египтянка открыла ему массу удовольствий, о которых он, к своему стыду, даже не подозревал. Каждым свиданием Миу старалась удивить Ратольда, каждый раз ее ложе было обставлено разного рода благовониями, то расслабляющими, то вызывающими звериные инстинкты. Неудивительно, что Ратольд так стремился покинуть скучное общество римского папы и солдафона Фароальда в этот жаркий августовский вечер.

Отдав наказы своим декархам и засадив нотариев за сочинение хвастливого письма Арнульфу, Ратольд к девяти вечера подъехал к дому возлюбленной, даже не подозревая, что именно в эти минуты власть в городе начала ускользать из его нетвердых рук. Миу устроила ему расслабляющую ванну с удивительными маслами, после чего парочка расположилась на прекрасном ложе, велев слуге принести вино и фрукты.

Около одиннадцати вечера, когда Ратольд уже обессиленно лежал в постели, а Миу хлопотала возле него, внезапно распахнулась дверь и без всякого приглашения их романтическая обитель заполнилась людьми. Ратольд вскочил с постели, не успев даже прикрыть наготу. Взбешенный поначалу такой бесцеремонностью слуг, он, приглядевшись затем в полумраке, с ужасом узнал в вошедших сполетскую герцогиню Агельтруду, тосканского графа Адальберта, квирита Теофилакта и епископа Сергия. За ними маячили еще трое вооруженных людей.

Агельтруда, не дожидаясь разрешения от хозяев, расположилась в кресле рядом с кроватью и, нимало не устыдясь, стала разглядывать Ратольда, словно подопытную мышь. Адальберт со скучающим видом подошел к камину, как будто намереваясь в эту жару разжечь его. Теофилакт, будучи человеком практичным, первым делом забрал себе кинжал Ратольда, лежавший рядом с его одеждой, а затем встал у окна, положив руку на рукоять меча. Сергий, при виде открывшейся ему картины плотского бесстыдства, прочел молитву, должную успокоить его дух. В довершение всего, Миу, свернувшись в клубок, с головой закрыла себя простыней, оставив, таким образом, Ратольда без малейшего прикрытия.

За все это время вошедшие не проронили ни слова, мало того, они продолжали мастерски тянуть паузу, наслаждаясь сконфуженным видом главного персонажа мизансцены. Ратольд был смущен и раздавлен еще до начала разговора. Он вынужденно заговорил первым:

— Приветствую вас, высокородная герцогиня и вас досточтимые воины…Ваш визит столь неожидан, что…Что-нибудь случилось?

— Случилось, мессер Ратольд, — ответил Адальберт, — случилось так, что Рим более не нуждается в услугах гарнизона Арнульфа и в состоянии сам защитить себя. Просим вас и ваших людей в течение пяти дней покинуть город. Моими устами сейчас говорят епископ Рима Стефан и префект Рима Григорий, — с этими словами он передал Ратольду два свитка.

Ратольд пытался прочесть, но от волнения буквы перед глазами пустились в пляс, мысли путались, тем более что Агельтруда продолжала пристально его разглядывать.

— Я имею приказ императора франков и римлян Ар… ,— начал было он, но герцогиня его резко перебила:

— Император франков и римлян, Его Высочество Ламберт, не отдавал вам ровным счетом никаких приказов. Что касается варвара Арнульфа, укравшего императорскую корону благодаря услугам безбожника Формоза, то его положение сейчас так же беспомощно, как и ваше.

Ратольд нелепо заерзал на своем ложе, не зная куда деваться.

— И на этом основании…..

— И на этом основании вам ничего не остается, как выполнить приказ святейшего папы и удалиться из Рима навсегда. В противном случае, вы будете рассматриваться как враг Рима и его епископа!

К Ратольду вернулось самообладание.

— Да, высокородные господа, вам удалось застать меня врасплох, и я в вашей власти. Но в Риме стоит германский гарнизон и мессер Фароальд не будет щепетилен с врагами императора Арнульфа.

Граф Адальберт на эти слова сочувственно улыбнулся.

— Мессер Фароальд в настоящее время стелет под себя гнилую солому, чтобы устроиться на ночлег в подземелье квиринальской тюрьмы. Он, как и вы, полагает, что ему есть на кого надеяться в своей судьбе. Он полагает, что германский гарнизон находится под бдительной опекой славного сына Арнульфа. Какое же его ждет разочарование!

— Я думаю, благородный маркиз Адальберт, — вступил в разговор Теофилакт, — нам надо помочь мессеру Ратольду в его решении. Поэтому, ставлю вас, мессер Ратольд, в известность, что Фароальд и его свита арестованы, в город вошел трехтысячный отряд герцогства Сполето и в настоящий момент он, вместе с римской милицией, занял все посты у южных ворот. Ваш форпост у Цирка Максимуса полностью под арестом. Ну и наконец, комит Альберих занял тюрьму Теодориха . Ваш гарнизон окружен, лишен командования, и даже в случае вашей достойной гибели навряд ли окажет серьезное сопротивление, особенно если узнает обо всех пикантных обстоятельствах вашего ареста или смерти.

— А он узнает, мессер Ратольд, непременно узнает, — Адальберт с Теофилактом прекрасно выступали дуэтом.

Возникла пауза. Ратольд молчал, опустив голову.

— Будет благоразумно, мессер Ратольд, — понизив голос, вкрадчиво продолжил Теофилакт, — если вы согласитесь отдать приказ о замене ваших людей на аврелиановых стенах. Это можно сделать и без вас, но зачем проливать лишнюю кровь? Далее, необходим ваш приказ о сложении оружия германским гарнизоном и ваша клятва навсегда покинуть Рим. В этом случае вам и вашим людям будет гарантирован беспрепятственный выход из Рима, включая выплату денежного довольствия на месяц вперед, снабжение до реки По, возврат оружия каждому десятому воину. И……полное наше молчание об обстоятельствах сегодняшней встречи с вами. В итоге все будет выглядеть как поступок опытного воина, сохранившего армию в целости, и как поступок послушного католика, подчинившегося приказу Его Святейшества папы, как дОлжно происходить в этом мире. Вашему положению при Арнульфе ничто не будет угрожать.

— Цените этот подарок, Ратольд. У вашего батюшки большая конкуренция среди отпрысков за его расположение, — жестко добавила Агельтруда. Ей так хотелось заменить слово «отпрыск» на «бастард», но она благоразумно сдержалась.

Ратольд поднял голову. Он быстро понял, что дело безнадежно проиграно и больше всего его страшил именно гнев отца и возможные карьерные последствия. В конце концов, оставшись живым и сохранив людей, он оставит за собой возможность отплатить лихой монетой за свои сегодняшние унижения этим высокородным павлинам!

— Я принимаю ваши условия, — твердо произнес он.

Агельтруда встала и, сняв с себя шаль, накрыла ею тело Ратольда. Внешне выглядело так, будто заботливая мать берет своего незадачливого сына под свое крыло.

— Вы приняли мудрое решение, — сказала она и вышла.

Сергий громко благословил Ратольда за его поступок. Дело удалось.

* * *

Вскоре дом Ратольда покинул и Теофилакт. В доме германца остались Сергий и Адальберт, составившие все необходимые приказы по гарнизону Ратольда и добившиеся его подписи и печати. Теофилакт же поспешил к Замку Святого Ангела, ибо он соврал Ратольду, когда говорил о его взятии. На тот момент крепость еще не была взята, и это было самым тревожным моментом во всей кампании. Однако волнения Теофилакта были беспочвенными. Альберих успешно поднялся вверх по Тибру и, транзитом через Город Льва, имея на руках приказы папы и префекта, без боя вошел в замок и аккуратно заменил все германские посты людьми из римской милиции.

Утром следующего дня, взору патрулей баварской части гарнизона, выступивших к Марсову полю, предстали штандарты Рима, Византии и Сполето, вывешенные с парапета Замка Ангела и со стен города Льва. Большинство к этому отнеслись спокойно, лишь немногие сопоставили этот факт с отсутствием своих командиров и встревожились. Однако вскоре их треволнения улеглись, ибо к лагерю подъехала кавалькада всадников, среди которых германцы с облегчением узрели своего молодого командира в обществе главы римской милиции Теофилакта и прочих благородных господ.

Пока глашатай зачитывал приказы по гарнизону, сначала на латыни, а затем на языке варваров, Ратольд с робким любопытством оглядывал своих людей, боясь их реакции на услышанное. Однако, большинство баварцев с энтузиазмом и облегчением восприняли весть о том, что им придется оставить не слишком благожелательный к ним город, где все время приходилось быть начеку и где было не слишком много возможностей для солдатских развлечений. Вескую роль сыграла и новость о возмещении жалованья — мошна графа Адальберта сделала свое дело на «отлично».

Понемногу успокоившуюся душу Ратольда, однако, вскоре вновь смутили крики старых воинов, пожелавших узнать о судьбе Фароальда. Теофилакт, в отличие от Ратольда, был готов и к этому, поэтому людям было объявлено, что Фароальд и десяток знатных лиц, входивших в руководство германского гарнизона, остаются при дворе папы римского в качестве представителей Его Высочества Арнульфа, короля германцев и императора франков.

У Ратольда сжалось сердце. Он понял, что Фароальд и высшие чины гарнизона остаются банальными заложниками на случай возможного клятвопреступления Ратольда. Он вскинул глаза на Теофилакта, но, встретив ответный стальной взгляд грека, быстро отвернулся. Ради собственного блага, после унизительной ночи теперь пришлось пожертвовать и своим старым другом.

Спустя два часа приказы были зачитаны и гарнизону, стоявшему на территории преторианского лагеря. В последующие дни римская милиция заняла все сторожевые посты в городе и изъяла оружие у германского гарнизона, оставив его только каждому десятому воину. Ну а на пятый день после ареста Фароальда распахнулись Соляные ворота города, сквозь которые некогда ворвался первый покоритель Рима — варвар Аларих . На этот раз Соляные ворота стали свидетелями в каком-то роде небольшого реванша римлян — через них уходил из города германский гарнизон Арнульфа Каринтийского. Пройдет около семидесяти лет, прежде чем германская армия снова увидит эти ворота.