Гарри Поттер: завинчиваем гайки (джен)

Каждый думает только о себе, и жизнь других людей для него —

лишь дополнительные аксессуары его собственного существования,

не имеющие значения;

важно лишь все, что касается его самого.

Жизнь других людей кое-что значила

для каждого лишь постольку,

поскольку от нее зависело его счастье...

Арчибальд Джозеф Кронин,

"Звёзды смотрят вниз"

Гораций Слагхорн, в росмэновском переводе — Слизнорт. На мой взгляд, очень удачный перевод, созвучен с оригиналом, отражает и суть, и задумку автора (slug — слизень, если вдруг кто не в курсе, horn — рог; получается эдакий "Рог слизней"). Мысль написать об этом персонаже пришла в голову случайно. Гораций мне нравится — и его положительные черты, и отрицательные. Он хитер, харизматичен и обаятелен. Нет, это не та обаятельность Зла, как, скажем, дело обстоит с Томом. Но и сугубо добрым героем Слагхорна не назовешь — его поступки, а точнее, отношение к людям порой довольно-таки жестокое. Он истинный слизеринец — и это многое объясняет. Эгоистичен, честолюбив, эксцентричен, умен, немного ироничен, в обычной жизни даже несколько флегматичен, а его чувство самосохранения от трусости отделяет очень тонкая грань… Но, как всегда, начнем по порядку.

Что нам известно о профессоре зельеварения? Учился на Слизерине, несколько младше Дамблдора, большую часть жизни, скорее всего, был преподавателем. Альбус, кажется, его единственный друг, о семье же и вовсе ничего не известно.

И вдруг без всякого предупреждения Дамблдор нагнулся и ткнул волшебной палочкой в пухлое сиденье кресла.

— Ой-ой! — взвизгнуло кресло.

— Добрый вечер, Гораций, — сказал Дамблдор, выпрямляясь.

У Гарри отвисла челюсть. Там, где всего секунду назад лежало кресло, скорчился невероятно толстый лысый старик. Он потирал себе живот и обиженно косился на Дамблдора слезящимися глазками.

— Совсем не обязательно было тыкать с такой силой, — проворчал он, тяжело поднимаясь на ноги. — Больно ведь!

Свет от волшебной палочки искрился на его блестящей лысине, выпученных глазах, пышных серебристых усах, как у моржа, и полированных пуговицах темно-бордовой бархатной домашней куртки, надетой поверх сиреневой шелковой пижамы. Его макушка едва доставала Дамблдору до подбородка.

— Как ты догадался? — буркнул толстяк, распрямившись и все еще потирая живот. Он держался удивительно хладнокровно для человека, которого только что разоблачили, когда он прикидывался креслом.

<…>

Он снова поставил флакон на сервант и вздохнул. Тут его взгляд упал на Гарри.

— Ого! — Большие круглые глаза мгновенно нацелились на лоб Гарри со шрамом в виде молнии. — Ого!

— Это, — представил Дамблдор, шагнув вперед, — Гарри Поттер. Гарри, это мой старинный друг и коллега, Гораций Слизнорт.

Слизнорт пронзительно взглянул на Дамблдора.

— Так вот как ты намеревался меня убедить, а? Ну так вот, Альбус, мой ответ: нет.

Он прошел мимо Гарри, отпихнув его с дороги с решительным лицом человека, пытающегося одолеть искушение.

— По крайней мере, выпить нам предложат? — спросил Дамблдор. — Ради старого знакомства?

Слизнорт заколебался.

— Ну хорошо, по глоточку, — сказал он неприветливо.

Перед нами такой словно неуклюжий волшебник, впрочем, явно выдающихся способностей, легкого нрава и некоторой капризности. Ему нравится комфорт, можно сказать, домосед. Он, скорее, любит устраивать посиделки и вечеринки у себя, чем куда-то тащиться сам. А еще ему явно нравится, когда за ним ухаживают, уговаривают и вообще всячески ублажают. Ему нравится чувствовать себя центром Вселенной. А кому не нравится? Он это, хотя бы, не скрывает.

— И как же ты поживаешь, Гораций? — спросил Дамблдор.

— Не очень хорошо, — сразу же ответил Слизнорт. — Легкие никуда не годятся. Хрипы. И к тому же ревматизм. Хожу с трудом. Что делать, возраст. Постарел я. Устал.

— Однако ты, должно быть, двигался довольно резво, чтобы подготовить нам такой любезный прием за столь короткое время, — заметил Дамблдор. — Вряд ли ты узнал о нашем приходе больше чем за три минуты.

В голосе Слизнорта прозвучали одновременно досада и гордость:

— Две. Я принимал ванну, не услышал, когда сработало заклинание от непрошеных гостей. Тем не менее, — прибавил он строго, будто спохватившись, — факт остается фактом: я старый человек, Альбус. Усталый старик, который заработал себе право на спокойную жизнь и некоторые элементарные удобства. <…>

Профессор явно соскучился по живому общению — как он быстро включился в разговор. Вместе с тем, он любит пожаловаться, приукрасить реальность и похвастаться. Не только учениками, но и собственными способностями.

— Ты моложе меня, Гораций, — заметил Дамблдор.

— Так, может, тебе и самому стоит подумать о заслуженном отдыхе, — напрямик высказался Слизнорт. Его светлые, выпуклые, как крыжовник, глаза обратились к поврежденной руке Дамблдора. — Я смотрю, реакция уже не та.

— Ты совершенно прав, — спокойно ответил Дамблдор и поддернул рукав, открывая кончики обгорелых, почерневших пальцев. От этого зрелища у Гарри по спине побежали мурашки. — Я, безусловно, уже не так быстр, как раньше. Но, с другой стороны...

Он пожал плечами и развел руки в стороны, как бы говоря, что старость имеет свои преимущества, и Гарри вдруг заметил на его здоровой руке кольцо, какого никогда прежде не видел у Дамблдора: большой, довольно грубо сделанный перстень из металла, по виду похожего на золото, с большим черным камнем, треснувшим посередине. Взгляд Слизнорта тоже на мгновение задержался на кольце, и Гарри увидел, как на его широком лбу появилась и тут же исчезла крохотная морщинка.

А еще Слагхорн явно не жалуется на память. Перстень он вспомнил, хоть, возможно, и не сразу понял, где его видел.

— Так как же, Гораций, все эти предосторожности на случай незваных гостей... От кого ты все-таки прячешься — от Пожирателей смерти или от меня? — спросил Дамблдор.

— Да зачем нужен Пожирателям смерти такой жалкий, измученный жизнью старикашка, как я? — воскликнул Слизнорт.

— Полагаю, для того, чтобы обратить твои весьма немалые таланты на запугивание, пытки и убийства, — ответил Дамблдор. — Или ты хочешь сказать, что они еще не приходили вербовать тебя?

Слизнорт со злостью посмотрел на Дамблдора, потом пробормотал:

— Я не дал им такой возможности. Я уже целый год в бегах. Не задерживаюсь на одном месте дольше недели. Перебираюсь из одного магловского дома в другой... Владельцы этого жилья проводят отпуск на Канарах. Здесь очень приятно, жаль будет уезжать. Все до смешного просто, если знаешь как. Одно простенькое Замораживающее заклинаньице на эту нелепую сигнализацию от воров, которой маглы пользуются вместо вредноскопов, да позаботиться, чтобы соседи не заметили, когда будешь перевозить пианино.

— Ловко придумано, — сказал Дамблдор. — Только, пожалуй, немного утомительно для измученного старикашки, который ищет тишины и покоя. А вот если бы ты вернулся в Хогвартс...

— Только не говори мне, что в этой треклятой школе у меня будет спокойная жизнь! Не сотрясай понапрасну воздух, Альбус! Может быть, я и скрываюсь, однако до меня доходили разные слухи после того, как от вас ушла Долорес Амбридж! Если так у вас теперь обращаются с учителями...

— Профессор Амбридж не поладила с табуном кентавров, — сказал Дамблдор. — Вряд ли у тебя, Гораций, хватило бы ума явиться в Запретный лес и обозвать толпу разъяренных кентавров «мерзкими полукровками».

— Так вот, значит, как было дело! — воскликнул Слизнорт. — Что за идиотка! Она мне никогда не нравилась.

Перед нами словно светская беседа. Старые друзья обмениваются любезностями и шутками, жалуются на старость. Однако смысл происходящего несколько глубже. Слагхорн прекрасно видит, что загнан в угол. Его ищут Пожиратели, а возвращение в Хогвартс — равнозначно объявлению, на чьей он стороне. По крайней мере, в замке он будет не один и под защитой. Он называет себя старикашкой, но еще он видит и то, что и Дамблдор не мальчик. Они оба стары для этой войны. Есть о чем взгрустнуть.

Безусловно, Гарри — это то, что Гораций хочет заполучить в свою коллекцию. Однако, не главное. Поттер — скорее, предлог, чтобы вернуться в Хогвартс, вспомнить молодость, обрести иллюзию спокойной жизни, отвлечься от навязчивых мыслей. Что, собственно, и видно из беседы с Гарри. Ах да, и отсутствие чувства такта.

— Я был деканом Слизерина, — сказал Слизнорт. — Ну, ну, ну, — поспешно прибавил он, заметив выражение лица Гарри, и погрозил ему пухлым пальцем, — только не надо ставить это мне в вину. Ты-то, надо думать, гриффиндорец, как и твоя мама? Да, такие особенности, как правило, передаются по наследству. Хоть и не всегда. Не слыхал про Сириуса Блэка? Должен был слышать, о нем уж года два постоянно пишут в газетах. Он недавно погиб...

Как будто невидимая рука скрутила внутренности Гарри.

— Так вот, они с твоим отцом были большие приятели, когда учились в школе. Все Блэки были на моем факультете, а Сириус оказался в Гриффиндоре! А жаль, он был талантливый мальчик. Позже у меня учился его брат, Регулус, но мне хотелось бы их всех собрать у себя.

Он говорил, словно азартный коллекционер, у которого на аукционе из-под носа увели редкий экспонат. Видимо, с головой уйдя в воспоминания, он отрешенно созерцал противоположную стену, рассеянно поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, чтобы спина равномерно прогревалась.<…>

Улыбка исчезла с лица Слизнорта так же быстро, как брызги крови со стен его комнаты.

— Разумеется, нет, — сказал он, глядя на Гарри сверху вниз. — Я уже год ни с кем не общаюсь.

Похоже, он и сам поразился собственным словам. На мгновение вид у Слизнорта стал довольно-таки расстроенный. Потом он пожал плечами:

— Что делать... В такие времена благоразумные волшебники стараются не высовываться. Дамблдору хорошо говорить, но для меня сейчас поступить преподавателем в Хогвартс — все равно что публично объявить о своем союзе с Орденом Феникса! В Ордене, безусловно, прекрасные люди, отважные, благородные и так далее, но меня лично не устраивает их уровень смертности...

Потом мы видим весьма точную характеристику Горация от Дамблдора, а Гарри и вовсе сравнивает его с пауком. Молли отзывается о профессоре примерно в том же ключе, хотя у нее явно еще и добавляется некоторая обида. Они, безусловно, правы. Но на мой взгляд, кое-что упускают. А вот что именно — и попробуем разобраться.

В следующий раз мы видимся с профессором в поезде. И там он буквально расцветает. Он вновь в своей стихии!

— Ну вот и прекрасно! — с удовольствием проговорил Слизнорт. — Я смогу получше со всеми вами познакомиться. Берите салфетки. Обед из моих собственных припасов. Насколько я помню, в тележке по вагонам развозят главным образом лакричные волшебные палочки, это не для стариковского пищеварения... Кусочек фазана, Белби?

Белби вздрогнул и покорно взял здоровенный кусок — примерно с половину холодного фазана.

— Я сейчас как раз рассказывал Маркусу, что имел удовольствие учить его дядюшку Дамокла, — сообщил Слизнорт Невиллу и Гарри, одновременно пустив по кругу корзинку с булочками. — Это был выдающийся чародей, совершенно выдающийся, и орден Мерлина получил по заслугам. Вы часто видитесь с дядей, Маркус?

К несчастью, Маркус только что набил рот фазаном; торопясь ответить, он слишком резко глотнул, посинел и начал задыхаться.

— Анапнео, — спокойно произнес Слизнорт, направив волшебную палочку на Белби, дыхательные пути у которого сразу же прочистились.

— Н-не... не очень часто, — пропыхтел Белби со слезами на глазах.

— Ну конечно, он, вероятно, человек занятой, — сказал Слизнорт, вопросительно глядя на Белби. — Едва ли он изобрел Волчье противоядие без долгой и тяжелой подготовительной работы!

— Да, наверное... — Белби, видимо, не решался откусить еще фазана, пока Слизнорт не закончил его допрашивать. — Он... Понимаете, они с моим папой не очень ладят, так что я о нем не так уж много знаю...

Он замялся и умолк Слизнорт одарил его холодной улыбкой и тут же повернулся к Маклаггену.

— А теперь о вас, Кормак, — сказал Слизнорт. — Я случайно знаю, что вы часто видитесь со своим дядей Тиверием. У него есть великолепная фотография, как вы с ним охотитесь на штырехвостов — в Норфолке, если не ошибаюсь?

— О да, это было классно! — выпалил Маклагген. — С нами еще были Берти Хиггс и Руфус Скримджер... Ну, он тогда еще не был министром...

— Ах вот как, вы и Берти знаете, и Руфуса тоже? — заулыбался Слизнорт и принялся угощать всех пирожками на маленьком подносике, каким-то образом пропустив при этом Белби. — А скажите-ка мне...

Гораций мог бы организовывать великолепные светские салоны, родись он на столетие-другое раньше. Впрочем, Клуб Слизней — и так, своего рода, салон. Профессор умеет вести беседу, не позволяя гостям скучать, он их угощает вкусняшками и всячески выказывает свое покровительство. Впрочем, в процессе проводя отбор. Свое отношение, в том числе и резко меняющееся, он не стесняется демонстрировать, легко переходя от дружеской любезности до полного пренебрежения. Хорошо, что Слизнорт имеет дело с детьми. Веди он себя так в обществе равных, он мог заработать бы себе много если не врагов, то недоброжелателей точно.

Слагхорн любит красоваться, производить эффект. Для этого он использует разные средства — будь то знаменитые ученики, шикарная вечеринка или собственные способности. Таки ведь не поленился он сварить несколько не самых простых зелий, чтобы устроить шоу на первом занятии.

— Ну-с, — Слизнорт снова встал у доски, выпятив и без того объемистую грудь, так что пуговицы на жилете грозили оторваться, — я приготовил для вас несколько зелий — так, для интереса, знаете ли. Такого рода зелья вы должны будете уметь готовить к экзамену ЖАБА. Вы наверняка о них слышали, даже если пока еще ни разу не варили. Кто-нибудь может мне сказать, что это за зелье?<…>

— Разумеется, на самом деле Амортенция не создает любовь. Любовь невозможно ни сфабриковать, ни сымитировать. Нет, этот напиток просто вызывает сильное увлечение, вплоть до одержимости. Вероятно, это самое могущественное и опасное зелье из всех, что находятся сейчас в этой комнате. О да, — прибавил он, серьезно кивая недоверчиво ухмылявшимся Малфою и Нотту. — Вот поживете с мое, наберетесь жизненного опыта, тогда уже не станете недооценивать силу любовного наваждения... А теперь, — продолжил Слизнорт, — пора приступать к работе.

— Сэр, вы не сказали, что в этом котле. — Эрни Макмиллан указал на маленький черный котел, стоявший на учительском столе. В нем весело плескалась жидкость цвета расплавленного золота, большие капли подскакивали над поверхностью, точно золотые рыбки, но ничего не проливалось наружу.

— Ага, — снова сказал Слизнорт, и Гарри стало ясно, что он вовсе не забыл про это зелье, а просто дожидался вопроса для пущего эффекта. — Да. Это. Что ж, леди и джентльмены, это весьма любопытное зельице под названием «Феликс Фелицис». Насколько я понимаю, — с улыбкой повернулся он к Гермионе, которая громко ахнула, — вы знаете, как действует «Феликс Фелицис», мисс Грейнджер?<…>

— А вы когда-нибудь принимали его, сэр? — спросил Майкл Корнер с живым интересом.

— Дважды в своей жизни, — ответил Слизнорт. — Один раз, когда мне было двадцать четыре года, и еще раз — когда мне было пятьдесят семь. Две столовые ложки за завтраком. Два идеальных дня.

Он мечтательно устремил взор в пространство. «Актерствует он или нет, — подумал Гарри, — но выглядит это впечатляюще».

Ро очень своеобразно рассказывает о Горации. Кидает читателям такие полунамеки. Судя по его рассуждениям, ему приходилось любить, и с действием Амортеции он сталкивался. Вполне возможно, и использовал на ком. Опять-таки, почему 24 и 57? В молодости причиной наверняка была любовь. Почему-то так кажется. А в зрелом возрасте? Что могло заставить зрелого, состоявшегося и уверенного в себе мужчину вновь обратиться к этому зелью? И вновь мне почему-то кажется, что все та же любовь. Например, первая встреча с той, кого когда-то так любил. Что может быть волнующе? Возможно, я слишком романтизирую его образ, но мне так уж хочется.

Но если задуматься. Почему Гораций не обзавелся семьей? Сомнительно, что он был не в состоянии очаровать какую-нибудь талантливую милую волшебницу. Почему он предпочел отдать себя Хогвартсу и любимым ученикам (не забывая при этом и из этого извлекать максимальную выгоду)? Мне кажется, дело как раз в его эгоизме. Ведь отношения подразумевают глубокую взаимность, погружение друг в друга. Это не только флирт, веселье и разговоры по душам. Еще это ссоры и необходимость идти на уступки другому. Гораций — не тот тип людей, который будет ущемлять себя в комфорте, как физическом, так и душевном. А найти такую, которая бы полностью его приняла в молодости таким, было сложно. В зрелости же… а к чему уже менять устоявшийся образ жизни, если он и так нравится?

Слагхорн превратил свое одиночество в наслаждение, он извлекает из него максимум прелестей. Все эти старые и новые ученики — просто инструменты для удовлетворения потребностей: в общении, восхищении, самоутверждении или же получении всяких плюшек. Из его речей может показаться, что он очень привязался к Лили — так часто он упоминал о ней. Он ведь о всех своих протеже тепло говорил. И вдруг Лили такая особенная? Не потому ли он о ней упоминал, что в своей смерти она так прославилась? Едва ли он это осознавал. Да и разговорами о матери, скорее, хотел сделать Гарри приятное. Но все же…

— Гарри, Гарри, вас-то я и ищу! — добродушно прогудел он, подкручивая кончики своих моржовых усов и выпятив толстый живот. — Надеялся перехватить вас до обеда! Не хотите ли вместо этого прийти ко мне на ужин? Собирается небольшая компания — так, несколько восходящих звезд. Будет Маклагген, Забини, очаровательная Мелинда Боббин — не знаю, знакомы ли вы с нею? Ее семья владеет обширной сетью аптек… И конечно, я очень надеюсь, что мисс Грейнджер тоже окажет мне честь своим присутствием, — закончил Слизнорт свою речь, слегка поклонившись Гермионе.

Можно было подумать, что Рона здесь вообще нет, Слизнорт ни разу не взглянул на него.

На протяжении всей книги Слагхорн демонстративно не замечает Рона и вообще не может запомнить его имя. Зачем тратить время на тех, кто того не стоит? С одной стороны, это его не красит. С другой — посмотрите правде в глаза. Встречая людей, мы их оцениваем: может ли общение с ними принести выгоду или же это будет просто приятное времяпровождение. В зависимости от ответа, на одних мы тратим больше времени, на других — меньше. И разве встречая таких "бесполезных" — не хочется от них побыстрее отделаться? Кинуть пару вежливых фраз и пройти мимо. Слагхорн поступает еще проще — он их просто не замечает. И это заслуживает некоторого уважения. Не каждый способен признать это потребительское отношение к людям, не каждый способен себя вести в соответствии с ним, не каждый может это себе позволить.

Все трое обернулись и увидели перед собой профессора Слизнорта в громадной меховой шапке и таком же воротнике, с большим пакетом засахаренных ананасов в руках. Он занимал собой по крайней мере четверть магазина, никак не меньше.

— Гарри, вы уже три раза пропускали мои дружеские ужины! — сказал Слизнорт, добродушно тыча его пальцем в грудь. — Так не годится, мальчик мой! Я непременно хочу залучить вас к себе. Вот мисс Грейнджер нравятся мои вечеринки, не правда ли?

— Да, — промямлила Гермиона, — они, они очень...

— Так что же вы не приходите, Гарри? — требовательно спросил Слизнорт.

— Ну, у меня были тренировки по квиддичу, профессор, — сказал Гарри.

Он и в самом деле каждый раз назначал тренировки именно тогда, когда получал от Слизнорта приглашение, перевязанное фиолетовой ленточкой. Благодаря этому Рон не оставался в одиночестве, и они втроем с Джинни дружно веселились, представляя себе, как Гермиона томится на очередной вечеринке у Слизнорта в обществе Маклаггена и Забини.

— Что ж, теперь вы уж точно должны выиграть ближайший матч, после такой упорной подготовки! — сказал Слизнорт. — Но иногда нужно и отдыхать. Как насчет вечера понедельника, не будете же вы тренироваться в такую погоду...

— Не могу, профессор. Я... у меня... назначена на этот вечер встреча с профессором Дамблдором.

— Опять не повезло! — трагически воскликнул Слизнорт. — Ну, что ж... Однако уклоняться до бесконечности невозможно, Гарри!

Что занимательно, любимчикам, к коим, безусловно, относился и Гарри, Гораций готов прощать все. Он прекрасно понимает, что Поттер целенаправленно избегает вечеринок, но его это, скорее, забавляет и даже восхищает — ведь выкручивается он так, что формально даже не врет. То есть — очередной плюс к репутации любимчика.

То ли кабинет был так построен, то ли Слизнорт применил какой-то хитрый магический трюк — во всяком случае, помещение изнутри было намного больше обычного преподавательского кабинета. Стены и потолок были затянуты изумрудной, алой и золотой тканью; создавалось впечатление, будто находишься в огромном шатре. В комнате толпился народ, было душно, и все заливал красный свет вычурной золотой лампы, свисавшей с потолка, в которой кружили настоящие живые феи, каждая — словно искорка яркого света. Из дальнего угла неслось громкое пение под аккомпанемент каких-то музыкальных инструментов, вроде мандолины. Облачко дыма висело над головами нескольких престарелых волшебников, занятых оживленной беседой. Эльфы-домовики с писком пробирались через чащу ног, почти незаметные под тяжелыми серебряными подносами с угощением, так что можно было подумать, будто по комнате передвигаются маленькие шустрые столики.<…>

— Ах, Сивилла, каждый из нас считает свой предмет самым важным! — послышался громкий голос, и по другую сторону от профессора Трелони появился сильно раскрасневшийся Слизнорт, в бархатной шляпе набекрень, с бокалом медовухи в одной руке и громадным пирогом с мясом — в другой. — Но я еще не встречал другого такого прирожденного таланта по части зельеварения! — сказал Слизнорт, взирая на Гарри благожелательными, хотя и несколько воспаленными глазами. — Просто какой-то инстинкт — совсем как у его матушки! На моей памяти учеников с такими способностями раз-два и обчелся. Я вам говорю, Сивилла, даже Северус...

И тут, к ужасу Гарри, Слизнорт протянул руку и невесть откуда подтащил к себе Снегга.

— Бросьте дуться, идите к нам, Северус! — Слизнорт жизнерадостно икнул. — Я тут рассказываю об исключительных способностях Гарри к зельеварению! Разумеется, нужно и вам отдать должное, ведь вы учили Гарри целых пять лет!

Попавшись в захват Слизнорта, который обнимал его за плечи, Снегг посмотрел на Гарри сверху вниз прищуренными черными глазами.

— Забавно, у меня как-то не было впечатления, что я хоть чему-нибудь сумел научить Поттера.

— В таком случае это у него от природы! — воскликнул Слизнорт. — Видели бы вы, что он сотворил у меня на самом первом уроке! Напиток живой смерти. Еще никто из учеников не добивался такого великолепного результата с первой же попытки. Я думаю, даже вы, Северус...

— Да неужели? — тихо сказал Северус, ввинчиваясь взглядом в глаза Гарри, которому стало сильно не по себе.

Ну, я же говорила — мастер светских салонов. Мало того, что умело пользуется магией, для создания подходящей обстановки да и вообще своим положением, так и гостями вертит, как хочет. Даже Северусом. В общем, рождественская вечеринка — это просто апогей раскрытия талантов Горация. Ведь тут, как шары на елке, красуются его маленькие бриллиантики. Сводит одних учеников с другими, троллит Снейпа и заминает случай с пойманным Филчем Драко…

Ключевым моментом в раскрытии персонажа Горация является то самое воспоминание. В равной степени — и поддельное, и настоящее.

Подделка. Почему Слагхорн так стыдился этого воспоминания? Или боялся? Мне это всегда казалось как-то странно. Непонятно. Ну что в нем такого? Ну, да, предмет разговора несколько темен. Но не более. Раз Слагхорн сам в курсе — значит, в свое время тоже интересовался подобной материей. Чем Том хуже?..

— Сэр, я хотел бы знать, что вам известно о... о крестражах?

Слизнорт замер. Округлое лицо его словно бы ссохлось. Он облизал губы и хрипло переспросил:

— Что вы сказали?

— Я спросил, известно ли вам что-нибудь о крестражах, сэр. Понимаете...

— Это вас Дамблдор подослал, — прошептал Слизнорт.

Голос его полностью изменился. Никакого благодушия в нем больше не осталось, только потрясение и ужас. Он порылся в нагрудном кармане, вытащил носовой платок, промокнул покрывшийся испариной лоб.

— Дамблдор показывал вам те... те воспоминания, — сказал Слизнорт. — Ну? Показывал?

— Да, — ответил Гарри, мгновенно решивший, что сейчас лучше не лгать.

— Да, разумеется, — негромко повторил Слизнорт, все еще вытирая побелевшее лицо. — Разумеется... Что ж, если вы видели их, Гарри, то должны знать, что о крестражах мне ничего — ничего, — с силой повторил он, — не известно.

Схватив портфель и сунув в карман платок, Слизнорт засеменил к ведущим из подземелья дверям.

— Сэр, — в отчаянии окликнул его Гарри, — я просто думал, что вы можете помнить чуть больше...

— Думали? — отозвался Слизнорт. — Ну, значит, вы ошиблись. ОШИБЛИСЬ!

Он проревел это слово и, прежде чем Гарри успел сказать что-либо еще, захлопнул за собой дверь класса.

Почему профессор приходит в такой неописуемый ужас? Почему он прям-таки срывается на Гарри? Почему он хоть и вновь стал относиться к Гарри так же добродушно, но категорически даже не давал ему возможности вновь поднять неприятную тему?.. Остается только гадать, пока не получим все воспоминание.

А пока мы видим, как теряется профессор при отравлении Рона и как он легко находит общий язык с Хагридом — яд акромантула так ценен. А потом он и вовсе замечает в его хижине много чего интересного и пользующегося спросом на рынке. К слову, Слагхорна нельзя обвинить в жадности. Он, конечно, не дурак обзавестись халявной сотней галлеонов, но тратит он на медовуху да вкусности, которыми без зазрения угощает своих хомячков.

— Он велел маме убраться с дороги, — безжалостно продолжал Гарри. — Он сам говорил мне, что ей не было нужды умирать. Ему нужен был только я. Она могла бы спастись, убежать.

— О боже, — выдохнул Слизнорт. — Так она могла... она не должна была... какой кошмар...

— Да, кошмар, — произнес Гарри голосом, почти неотличимым от шепота. — И все же мама не сдвинулась с места. Папа был мертв, но она не хотела, чтобы погиб и я. Она умоляла Волан-де-Морта, но тот лишь расхохотался...

— Довольно! — воскликнул вдруг Слизнорт, поднимая перед собой трясущуюся ладонь. — Право же, дорогой мой мальчик, довольно. Я старый человек... я не хочу слышать... не хочу слышать...

— Я и забыл, — солгал Гарри, которого вел за собой «Феликс Фелицис». — Вы ведь любили ее, верно?

— Любил? — переспросил Слизнорт, и глаза его до краев наполнились слезами. — Я и вообразить себе не могу человека, который знал бы ее и не любил. Такая храбрая, такая веселая... Ничего ужаснее...

— И тем не менее сыну ее вы не помогли, — сказал Гарри. — Она отдала мне свою жизнь, а вы не хотите отдать даже воспоминание.

Хижину наполнял раскатистый храп Хагрида. Гарри неотрывно смотрел в полные слез глаза Слизнорта. И казалось, что преподаватель зельеварения уже не способен был отвести взгляд в сторону.

— Не говорите так, — прошептал он. — Дело не в том... Если бы это вам помогло, то конечно же... Но ведь они никакой службы сослужить не могут.

— Могут, — громко и отчетливо произнес Гарри. — Дамблдору нужна информация. Мне нужна информация.<…>

— Но тогда, мой дорогой мальчик, вы просите очень о многом... Вы просите, по сути дела, чтобы я помог вам уничтожить...

— Разве вы не хотите избавиться от волшебника, убившего Лили Эванс?

— Гарри, Гарри, конечно, хочу, однако...

— Вы боитесь, что он узнает о том, как вы мне помогли?

Слизнорт не ответил, он выглядел перепуганным до смерти.

— Будьте таким же храбрым, как моя мама, профессор...

Слизнорт поднял пухлую ладонь, прижал дрожащие пальцы к губам — на какой-то миг он обрел сходство с младенцем-переростком.

— Мне нечем гордиться, — прошептал он сквозь пальцы. — Я стыжусь того... того, что показывает это воспоминание. Я думаю, что, может быть, причинил в тот день великий вред.

— Отдав мне воспоминание, вы перечеркнете все, что сделали, — сказал Гарри. — Это будет отважным и благородным поступком.

Что у трезвого на уме, как говорится… Жертвоприношение во имя сына — не то, что Гораций может понять. Такое не понять тому, кто привык заботиться лишь о себе. Ему стыдно за воспоминание, за то, что он столько лет хранил его, хранил, как он и сам догадывался, ключ к победе над Волдемортом…

Воспоминание показывает нам, в общем-то, того же Слагхорна — любящего комфорт паука.

— Сэр, я хотел бы знать, что вам известно о... о крестражах?

Слизнорт уставился на него, рассеянно поглаживая толстыми пальцами ножку бокала.

— Пишете самостоятельную работу по защите от Темных искусств, не так ли?

Гарри готов был поспорить, что Слизнорт отлично понимает — к учебе вопрос Реддла никакого отношения не имеет.<…>

— Ну, видите ли, вы раскалываете свою душу, — сказал Слизнорт, — и прячете часть ее в объект, находящийся вне вашего тела. После этого, если на тело кто-либо нападет или даже уничтожит его, вы все равно умереть не можете, поскольку часть вашей души остается привязанной к земле, неповрежденной. Правда, существовать в подобной форме... — Слизнорт поморщился, а Гарри внезапно вспомнил слова, услышанные им почти два года назад. — Немногие согласились бы на это, Том, очень немногие. Смерть могла бы казаться куда более предпочтительной. <…>

Судя по всему, Слагхорн в свое время внимательно изучил все, что имелось в наличии на эту тему. Будь Гораций чуть менее эгоцентричен, вполне мог бы попасть в Когтевран.

— Для этого существует заклинание, только не спрашивайте меня о нем, я его не знаю! — ответил Слизнорт, встряхивая головой, точно старый слон, которого одолели москиты. — Разве я похож на человека, который опробовал его? На убийцу?

— Нет, сэр, разумеется, нет, — поспешно сказал Реддл. — Простите, я не хотел вас обидеть.

— Что вы, что вы, какие обиды, — хмуро откликнулся Слизнорт. — Интерес к подобным вещам естественен... Для волшебников определенного калибра эта сторона магии всегда была притягательной.

— Да, сэр, — сказал Реддл. — Я, правда, одного не понимаю... Мне просто любопытно, много ли проку от одного-единственного крестража? Не лучше ли, чтобы обрести побольше силы, разделить душу на несколько частей? Ну, например, разве семь — не самое могучее магическое число и разве семь...

— Клянусь бородой Мерлина, Том! — возопил Слизнорт. — Семь! Неужели мысль об убийстве даже одного человека и без того недостаточно дурна? Да и в любом случае... разделить душу надвое — уже плохо, но разорвать ее на семь кусков!..

Теперь Слизнорт выглядел совсем растревоженным, он смотрел на Реддла так, словно никогда прежде его не видел, и Гарри понимал — Слизнорт сожалеет о том, что вообще ввязался в этот разговор.

— Разумеется, — пробормотал он, — наша беседа всего лишь гипотетична, не правда ли? Чисто научное...

Теперь становится понятно, почему он так боялся и стыдился. Всю свою жизнь он считал, что это именно он создал монстра. Ему было невдомек, что Риддл к тому моменту уже обзавелся крестражем. Представьте себя на его месте. Перед вами ученик, желающий разобраться с непонятным термином. Что же он такого читал, что наткнулся на него?! Ну, вреда не будет, если объяснить?.. Он ведь не будет?.. Или?!. Неужели он хочет?.. Семь частей? Как ему такое в голову пришло?!

Как бы Слагхорн не дурачился, но он достаточно проницательный человек. Он увидел в Томе то, что до этого не замечал. И то, что он увидел, его напугало. А потому он решил об этом забыть, похоронить воспоминание, как дурной сон. Наверняка после этого разговора он вел себя, как обычно.

А годы шли. Закончилась война. И тут чудище возродилось. Не обделенный мозгами Слагхорн в состоянии сложить два и два и понять, почему он не умер с первого раза. И он — единственный, кто знает наверняка. И тогда он пускается в бега. Ведь кто знает — чем обернется встреча с бывшим учеником?..

Наверное, Горация можно назвать счастливчиком — судя по всему, Том так и не соизволил проверить память профессора. Или же тут Снейп подсуетился. Это останется для нас тайной.

Они были уже у двери, когда Слизнорт разразился речью.

— Честное слово, — выдохнул он, весь бледный и потный, и его моржовые усы задрожали, — ну и суматоха! Не уверен, Минерва, что это разумно. Он уж сумеет проложить себе путь в школу, не сомневайтесь, и все, кто пытался его задержать, окажутся в ужаснейшей опасности…

— Я ожидаю вас и ваших слизеринцев в Большом зале через двадцать минут, — сказала профессор Макгонагалл. — Если вы хотите эвакуироваться вместе с учениками, мы вас не задерживаем. Но при любой попытке саботировать наше сопротивление или поднять на нас оружие внутри замка мы, Гораций, будем сражаться с вами не на жизнь, а на смерть.

— Минерва! — в ужасе ахнул он.

— Факультету Слизерин пора определиться, на чьей он стороне, — отрезала профессор Макгонагалл. — Отправляйтесь будить ваших учеников, Гораций.

Гарри не слышал, что там дальше фыркал возмущенный Слизнорт…

Да, он был против этой затеи, считал ее опасной и вообще убийственной. Однако он пошел драться. И не с левыми Пожирателями.

Волан-де-Морт сражался разом с Макгонагалл, Слизнортом и Кингсли. С холодной ненавистью он смотрел, как они, пригибаясь, мечутся вокруг него и никак не могут нанести решающий удар…

А ведь на его месте куда легче было бы представить знаменитого дуэлянта Флитвика. В этот момент все сомнения на счет профессора исчезают. Если раньше его лавирование между нашими и вашими ставило под вопрос его моральные качества, то в финале профессор расставил все точки.

Гораций — это еще один истинный слизеринец. Со всеми вытекающими качествами: эгоизмом, хитростью и умом, образованностью и харизматичностью. Да, он эгоист, и он это осознает. Нет, он не подлец, ему просто своя шкура дороже. Он не страдает обостренным чувством справедливости, а потому не побежит сломя голову в Орден Феникса, чтобы бороться с Великим и Ужасным. Да, он предпочтет отсидеться, а героям воздаст должную хвалу. Но когда жизнь прищучит, он, как чувствующая опасность змея, кинется на врага и будет драться до последнего.

Мне нравится этот герой. Мне нравится образ, созданный Бродбентом, но он не вызывает такого восхищения, как книжный. Гораций — нечто удивительное. В нем все черты так гармонично переплелись, что в результате получился такой любопытный живой герой, добродушие которого располагает даже при всех имеющихся недостатках. Разумеется, если повезло попасть в число его любимчиков.