Жизнь продолжается (джен)

Впередсмотрящим на мачте уже было не до влюбленной парочки. Офицеру важнее была безопасность корабля, чем объяснение с объектом своей любовной интрижки. Конечно, он испарился, оставив несчастную девушку одну на палубе. Вот только сделал он это в самом прямом смысле слова. Лжец!

Одинокой девушке тоже не было смысла торчать на палубе. Сказка закончилась. Карета превратилась в тыкву, а Золушке только и оставалось, вернуться к ночным горшкам и швабрам. Хотя в свете сложившихся обстоятельств это оказывалось еще и не такой плохой перспективой.

Бэлу грызло нехорошее предчувствие, засунув руку в карман, она там ничего не обнаружила. Лжец и вор! Такой явный и неоспоримый факт крушил все сложившиеся представления об ангелах.

Кое в чем Бэла еще просчиталась, точнее не учла из-за кратковременной и непонятной потери памяти — личного секретаря Каледона Хокли Лавджоя. Внешне — бухгалтер, на самом деле бывший сыщик, ищейка. Таким он был показан в ее "шпаргалке" по "Титанику", и таким он, внезапно, и оказался.

Внутри лайнера ее уже поджидало два полицейских. В одном из служебных помещений устроили нечто подобие допроса и суда. Там уже были и Лавджой, несомненно прокурор и обвинитель, его хозяин, старший стюард и, что удивительно, сам Томас Эндрюс.

Злость Бэлы на ангела не уменьшилась ни на йоту, но, как ни крути, он избавил ее от компромата. Чиста! Невинна как Жанна д’Арк!

— Что произошло? Я ничего не понимаю? — в поисках поддержки Бэла, широко раскрыв глаза, смотрела на старшего стюарда. Тот хмурился и старался опустить взгляд.

— Я спрошу только раз, — Лавджой сразу решил действовать угрозами. — Где «Сердце моря»?

— О чем вы?

Брызгая слюной, Лавджой обвинял ее в краже. Бэла все отрицала и уверенная, что ее вещи и спальное место успели перерыть, выдавливая скупые слезы невинно осужденной мученицы, предлагала себя обыскать. Лавджой утверждал, что она передала камень сообщнику. Бэла заявляла, что даже не представляет о ком он. Может бывший сыщик и многое разнюхал, но вслух обвинить первого помощника капитана не решался. Зато выяснилось, что он поймал Томаса Смита.

Вот тут Лавджой и потерял свое преимущество. Вряд ли вездесущий сыщик желал бы распространяться обо всем содержимом папки Джека, но Томас знал только о папке. И об украденых им же часах. Уже не оправдываясь, а обличая, Бэла со всей искренностью, на какую была способна, давила на то, что, если пожалеть мальчика сироту — преступление, то она действительно виновна.

— Хватит, — прервал всех бог, зовущийся Томас Эндрюс, и приказал Бэле. — Пойдемте со мной.

— Но… — пытался возразить Лавджой — добыча выскальзывала из его когтей.

— Сейчас у нас гораздо большие проблемы, чем пропажа какой-то стекляшки, — отрезал Эндрюс.

— Да, Спейсер, алмаз никуда не денется с корабля… — спокойно или даже равнодушно остановил секретаря Хокли.

Бэла могла бы с ним поспорить, но был ли в этом смысл. Мистер Томас привел ее в свою каюту, где уже находились другие стюардессы ее класса. Он каждой налил разбавленного виски, причем Бэле, видимо за пережитые волнения, досталась двойная порция, и провозгласил очень короткую, напутственную речь:

— Главное, девочки, теперь не бойтесь.

— А я и не боюсь! — бодро заверила его голубоглазая всегда неунывающая Мей.

— Какая славная девушка с Белфаста, — Эндрюс постарался повторит ее тон, но актер с него был никудышней.

— Постараемся держаться вместе, — успела шепнуть Вайолетт, когда им раздавали последнее задание. Бэла кивнула, что-то подсказывало, что молитва Вайолетт может и двоих вытянуть.

Они ходили по коридорам, стучали в двери, будили людей, требуя тепло одеться, выдавать жилеты. Потом настало и их время надеть пальто и жилеты, и поспешить на шлюпочную палубу. Но Вайолетт не была бы собой, если бы что-то не учудила. Она решила контрабандой протащить на лодку кошку: «Это наш талисман еще с „Олимпика”. Она же не займет много места». Просто заберу ее под пальто, Дженни умница, она знает, когда надо затаиться».

Видимо виски сэра Эндрюса оказалось забористым, раз Бэла тоже поддалась на эту авантюру и притащила из уже навсегда опустевшей каюты сумасшедшей шляпницы одну из коробок. Они завернули ценный груз в несколько тряпок, и получилась вполне себе приемлемая преноска для Дженни и даже ее котят, удачно замаскированная под ручную кладь.

Очередь двигалась очень медленно, но до поры до времени они действительно оставались вне подозрения и уже готовились к погрузке, когда какой-то мужчина пихнул Бэле на руки младенца. С маленькими детьми она никогда не имела дела, и ребенок, видимо, это почувствовал. Он начал так надрывисто орать, что более опытная в этом деле Вайолетт потребовала передать его ей. Взамен пришлось забрать сверток с Дженни, но в толпе сделать это оказалось не так и просто. Кошка жалобно подала голос. Вот тут и начался ропот. Женщины оставляли на корабле сыновей и мужей. А эти кошку везут! Бэлу и Вайолетт постепенно оттесняли друг от друга. Дошло до того, что у одной из самых разъяренных дам даже удалось выдворить Бэлу из очереди. Причем толчок получился весьма ощутимым, так что она едва не столкнулась с одним из офицеров, руководящим погрузкой.

— С животными нельзя, мисс.

На пару мгновений Бэла решила, что это ее ангел вернулся, но нет, это был его двойник, но все же ангел… Была одна заноза, которая терзала сейчас и грозила испортить новую жизнь угрызениями остатков совести.

«Ангел господний, избавь Томаса Смита от вора, потопа, огня, меча, от напрасной смерти, от всякого зла, а я вряд ли когда-либо теперь захочу связываться с ангелами».

Бэла вспомнила только последнюю часть из молитвы Вайолетт и ту переделала, но все же решила попросить:

— А мальчика? Вот такого роста, каштановые волосы. Томас Смит, не Том, тем более не Томми… Вы же позаботитесь о нем?

Познать и понять ангелов фактически невозможно. Или может ей такой попался. Теперь Бэла уже ни в чем не была уверена. Со стороны офицер просто выразил сочувствие, пожав расстроенной и немного безумной, но попробуй соблюдать спокойствие в той ситуации, женщине руку:

— Все наладится, — только с этим рукопожатием он кое-что передал. Когда Бэла сжала ладонь, то почувствовала знакомый размер и форму сердца. — Он просил передать: «спуститесь на лифте до конца, идите по служебному проходу направо до поворота и налево до лестницы. Там будет длинный коридор и то, что вы ищете».

Вайолетт подавала призывные знаки. Она уже пропустила несколько человек, ожидая подругу. Бэла покачала головой и поспешила совсем в другом направлении от такого близкого и очень вероятного спасения.

Что-то в последнее время она стала слишком доверять кому-то кроме себя, ну и что, что это ангел. Голову надо включать, а не действовать эмоциями. Когда ангел давал ей путь, она ухватилась даже не за направление, а за цитату. Именно туда киношный Томас Эндрюс послал киношную Розу. Бэла знала это место. Любой бы из персонала не изъяснялся бы так длинно, просто бы сказал «иди в „Парклейн”». Именно так они в шутку обозвали тот «длинный коридор». Но оказавшись снова в салонах корабля, Бэла осознала, что идти-то и некуда. Если тут вода уже доходит до щиколоток, то «Парклейн» давно затоплен.

Если снаружи со всей этой толкотней, страхом, отчаянием, безнадежностью и ожиданием бурлила жизнь, то внутри корабль уже напоминал преддверие царства смерти: роскошь, пустота, тишина, яркий свет. Тем абсурдней казалось здесь встретить живых людей. Хотя скорее живых мертвецов, прекрасно отдающих себе отчет, что жизнь их уже отсчитывается даже не часами, а минутами. Чудаки с достойным смирением, принявшие свою судьбу, и смаковавшие последние мгновения, как виски, словно были бессмертными и лишь сторонними наблюдателями. Среди этих людей Бэла заметила и Каледона Хокли. Одетый в парадный смокинг, он вальяжно расположился в кресле, ведя неспешную беседу с одним из богатейшим человеком того времени Бенджамином Гуггенхаймом, раскуривал сигару, но заметив Бэлу, не делал вид, что не узнал ее, и даже встал навстречу:

— Эббигейл? Что ты здесь делаешь?

«Я украла ваш бриллиант, а теперь, чтобы убраться с проклятого корабля, ищу своего подельника, который точная копия первого помощника капитана, а по совместительству ангел».

Положение было отчаянным, но какой бы потерянной не считала себя Бэла, такого сказать она не могла.

— Я ищу Томаса. Томаса Смита. Безбилетного мальчика, которого задержал ваш помощник, — вполне себе верительное оправдание для добрячки Эббигейл.

— Я посадил его в лодку вместе с Розой. Ты же не думаешь, что кто-то бы оставил его здесь?

Вот и хорошо. Хоть один камень с души, если после демонско-ангельского пинг-понга от нее хоть что-то осталось.

Напоследок Каледон Хокли сказал: «Поторопись, может и ты еще успеешь». Бэла согласилась и пошла совсем в другую сторону от выхода на палубы. Никто ее не останавливал. Тут каждый сам в ответе за оставшиеся моменты жизни.

Лифты не работают, проходы закрыты, и это уже конец. Электрический свет горит не равномерно и ярко, а мерцает, умирая и агонизируя вместе с кораблем, но еще сопротивляется, трещит, рассыпая искры. В обеденном салоне первого класса воды по пояс. Наполеоновские кресла дрейфуют как зелено-коричневые рифы. Есть еще прикрепленные к полу столы — острова стабильности, но их быстро затопляет, да и когда намок, уже нет смысла пытаться оккупировать эту сушу. В воде только первые моменты холодно, а потом больно так, как будто тебя тысяча ножей прокалывают.

За последний год, может чуть больше, смерть дважды ловила Бэлу и отпускала: утонуть на суше, быть разорванной адским псом… Третий раз не менее экзотичный, и наверно последний. Первый и второй раз было страшно, а теперь какая-то апатия. Последняя стадия принятия смерти?

— Бальтазар, — Бэла впервые позвала собственного ангела по имени. — Кажется, встреча не состоится. Я умираю.

— Не в этом месте и не в это время. И даже не буду спрашивать, как ты узнала.

А Бэла не стала спрашивать: узнала что, потому что голос не слушался. Самое странное, что она до сих пор носилась с котами в коробке, стараясь, чтобы вода на нее не попала. Там что-то барахталось, а значить во всех ее усилиях оставался хоть какой-то смысл. В голове царил легкий бардак, но не как после бутылки спиртного, а после нескольких кругов на карусели. Все это настолько казалось неправдоподобным и чужим, что когда появилась парочка людей стоящих на воде, как на твердой земле, Бэла даже и не удивилась. Ангелы? Теперь главное не моргать? Или это о других ангелах?

— Нашел все-таки. Придется рискнуть, — как-то с азартом воспринял появление двойника и его спутницы Бальтазар. — Задержи дыхание. И закрой глаза.

Она уже летала с ангелом, но этот полет оказался слишком уж стремительным — космонавтов так испытывать на перегрузки. Сначала вверх, потом вниз и под воду, а потом он разжал объятья, и Бэла опустилась на колени, опираясь руками на ковер. Сухой ковер. Временно сухой ковер, который почти тут же становился мокрым от стекающей воды. Но это был такой родной и знакомый ковер. Ковер из особняка ангела, откуда они и начали свое путешествие.

Интересно, ангел такой же мокрый? Бэла подняла голову, но никого рядом не было. Могла в уши вода попасть, но она не слышала шороха крыльев, никаких мокрых следов тоже не было. Шевельнулась неприятная мыслишка, что Бальтазар просто мог не выбраться из того мира, но это означало, что в этом мире Бэла свободна от каких-либо обязательств перед ним. Об этом можно было подумать и позже, пока же в этот момент Бэла освободила кошку и просто, где была, скинула мокрое пальто.

Умели ж тогда делать вещи, даже, если это касалось просто упаковки. Дженни выскочила из коробки сердитая, мокрая, но вполне бодрая. Она знала что делать: вытащить котят из жуткой, темной тюрьмы, вылизать, накормить, согреть. Чего нельзя было сказать о Бэле. Не получалось у нее действовать так шустро. Брождение по холодной воде уже давало о себе знать. В доме было тепло, но ей было холодно, даже когда она сняла отяжелевшее платье и попробовала горячий душ принять. Тут бы аспирина, хотя бы, но в этом доме такого не водилось.

— Ты же не обеднеешь, если я возьму кое-что из твоих запасов?

Ответа не последовало, но молчание уже было знаком согласия. Горячее, ожигающее вино с корицей тоже бы сошло за лекарство, но в подвал Бэла не пошла — слабость охватила такая, что была вероятность, что она там и останется. С оставшейся там подушкой от Скай Блю для новой питомицы тоже пришлось повременить. Непривередливая Дженни могла и сама пока устроиться, но покормить ее была святая обязанность. Из почти-съедобного для нее Бэла в холодильнике только йогурт нашла, но бывшая корабельная кошка вылакала его до последней капли. По телевизору транслировали новости, горло перестало болеть, но это означало только, что Бэла начала температурить, в груди давило. На часах, подаренных ангелом, застыло время два девятнадцать, а, значит, было поздно. Где-то там, в другом времени и в другом мире все уже свершилось. Зато она все еще была жива. Наставница шаманка-шарлатанка когда-то сказала, что все болезни лечатся сном и голодом, значить нужно спать, а потом все решится.