История должна быть рассказана (джен)

Женя проснулась от звуков музыки за стеной и некоторое время лежала, размышляя, с чего это Ане вздумалось сесть за пианино в такую рань. Хотя это ведь, пожалуй, и не она играет. Нотки звонкие, рассыпчатые, настойчивые, как капель, и по-ученически плоские. Женя приподнялась на локте и помотала головой, разгоняя остатки сна. У Ани урок, значит, времени уже… ого, десятый час!

Все, подъем. Хоть и выходной, а дел по горло. Надо было, конечно, лечь пораньше, но очень хотелось прочитать перед сном еще несколько страниц рукописи из синей папки. Вон они, лежат ровной стопкой на тумбочке. Хорошо бы все-таки набрать прочитанное на компьютере. Вообще она не планировала это делать, думала ограничиться только самым началом, чтобы показать Карине. И набрала ведь уже его, да вот так и не показала до сих пор. Черт его знает почему. Не похоже, что оно годится в печать, это странное сбивчивое повествование, из которого загадочным образом исчезла центральная часть. Но и бросить его на полпути Женя тоже не могла.

За окном сияло ясное, почти совсем уже весеннее утро, и кровать была залита солнцем, и в паузах между музыкальными упражнениями за стеной было слышно, как гомонят под окном птицы. И все смутные подозрения и догадки должны бы рассеяться при свете дня, как это обычно бывает. Но почему-то именно сейчас, сидя на кровати в уютной пижаме, посреди всей этой мирной ясности и чистоты, Женя отчетливо поняла, что незаметно для себя оказалась втянута во что-то непонятное и вообще-то пугающее. И это определенно было связано с рукописью в синей папке. Как только она оказалась у Жени, началась вся эта несуразица. То кто-то играет ночью на пианино, то стучит в окно на восьмом этаже. Нет, всему можно найти разумное объяснение. Запросто. Сколько в ее жизни было разных забавных происшествий и невероятных совпадений, за которыми не таилось ничего, кроме пустой случайности! О них можно рассказать друзьям за рюмкой чаю, а потом с легкостью выбросить из головы. Но эта чертова рукопись, ее загадочный автор, который так больше и не появился в «Парнасе», и череда странных событий вокруг Жени — это все, вместе взятое, выглядело чем-то большим по сравнению с обычными случайностями.

Женя не любила мистику, тайны и загадки. Этой ерунды ей хватало на работе — в текстах, которые приходилось редактировать. К тому же от таких вещей отчетливо веяло душевным нездоровьем, от которого инстинктивно хотелось отстраниться… так же, как и Кольке не хотелось думать, что он сумасшедший. Но это ведь действительно не похоже на записки сумасшедшего. Это все очень, очень, очень странно, и при этом вполне нормально. Будто вполне здравомыслящий приятель делится с тобой чем-то эдаким и время от времени поглядывает неуверенно — слушают ли его еще, принимают ли всерьез? И бросить теперь дело на полдороге — все равно что отвернуться от друга в тяжелой ситуации. Нет, Женя уже отказалась от мысли просто сбагрить рукопись обратно в издательство и забыть о ней. Надо дойти до конца, раз уж ввязалась, а там видно будет, что делать дальше. Жалко только, что не хватает в середине целых двадцати страниц. А все те странные вещи, которые происходят вокруг… как это там сказал Юрка: они существуют, но не настоящие? Как ложные солнца, да.

Женя быстро выпила кофе на кухне, тихой мышкой проскользнула в большую комнату и заняла свое место у компьютера. У Ани сегодня медвежата Муся и Тима, как всегда по субботам. Они давно привыкли к периодическому Жениному присутствию и не обращали на нее внимания.

Настроение было совсем не рабочее, и Женя некоторое время украдкой следила поверх компьютерного экрана за ходом урока. Тима, кажется, делает успехи. У него короткие толстые пальчики, такие неповоротливые и немузыкальные на вид. Но Тима упрямый, и рано или поздно всегда добивается того же, что его сестре дается без всякого труда, само собой. Виртуоза из него не выйдет, но зато как он слушает Аню, когда она в награду за прилежание соглашается поиграть им после урока что-нибудь на их выбор… Впитывает звуки пианино, как пересохшая земля впитывает дождь. Интересно, зазеленеют ли когда-нибудь всходы, будут ли плоды у этой его страсти к музыке?

— Хорошо, — сказала Аня. — Сегодня прямо молодец. К следующему разу разбери вторую часть, будем двигаться дальше.

Женя снова посмотрела на них. Тима покраснел — от похвалы и удовольствия, а не от досады, как обычно. Потом поймал Женин взгляд, смутился и отвернулся. Муся, которая устроилась пока за краешком Жениного стола, тоже повернулась к брату и улыбнулась. Она за него переживала, хотя никак не могла понять, почему у него не получаются совершенно простые вещи, не требующие никаких усилий. Муся подписывала тетрадку, и почерк у нее был такой же четкий и правильный, как ее игра на пианино. Она старательно вывела последнюю букву, надела на ручку колпачок и с удовольствием посмотрела на свою работу. Тетрадь для занятий по сольфеджио ученицы третьего класса такой-то школы Марианны Петровны… ишь ты, даже с отчеством… Марианны Петровны Фаустовой.

Жене понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, где она встречала эту фамилию вот совсем недавно. Ну конечно, Валька Фаустов, друг Коли, тонувший в проруби! Это он рассказал Коле про ангелов, а потом пропал без вести. Эх, а вот бы было хорошо, если б действительно не пропал… Если, конечно, он существовал взаправду. И если у него действительно была такая фамилия. Довольно редкая вообще-то, не так много на свете Фаустовых, подумала Женя. И не успев додумать эту мысль до конца, неожиданно для себя спросила:

— Муся, а ты, значит, Марианна, да?

— Да, — Муся подняла на нее строгие светлые глаза, видимо, ожидая услышать одну из привычных и ужасно ей надоевших шуток по поводу имени.

Но Женя не собиралась шутить и смотрела на нее так же серьезно. Собственно, про имя-то она ведь уже давно знала от Ани, гораздо интереснее фамилия.

— У меня был один знакомый, — осторожно начала она. — Валька… Валентин Фаустов.

Женя замялась на мгновение. Сколько лет могло бы быть Вальке, если б он был реальным человеком и если бы он дожил до этого дня?

— Он старенький уже, лет семьдесят, — заключила Женя. — Нет у вас такого в родне?

Она даже затаила дыхание, ожидая ответа, хотя понятия не имела, зачем вообще спрашивает и что хочет услышать.

— Нет, — сказала Муся озадаченно. — Нету… вроде.

— Есть, — отозвался от пианино Тима. — Как это нету? А дядя Валентин?

— Ой, правда! Я про него забыла.

— Он в Москве живет? — спросила Женя.

Она отметила про себя, что почти не удивлена таким совпадением — всего лишь еще одна небольшая странность в ряду других.

— Нет, он в деревне, — сказала Муся. — Я у него только один раз была, поэтому забыла. И на свадьбу он один раз к нам приезжал.

— А что за деревня?

— Чемодурово.

— Как? — Женя, не удержавшись, прыснула.

— Название такое, — солидно сказал Тима. — Ничего смешного.

После чего они с Мусей переглянулись и тоже захихикали.

— А далеко это?

— Далеко, — сказала Муся. — Мы на машине три часа ехали. Или четыре. А ваш знакомый тоже в деревне живет?

— Мой? — Женя растерялась. — Ну, он… я не знаю. Просто про него в одной книжке написано. Я и подумала, может, ваш родственник. А может, просто однофамилец.

— А что за книжка? Можно почитать?

— Она пока… мы ее еще не издали. Ну, я же работаю в книжном издательстве, понимаешь?

— А я хочу почитать, — сказал Тима. — Если там про нашего дядю Валентина, то я хочу почитать.

— Я не уверена, — призналась Женя. — Может, и не про вашего. Если он вам дядя, то он еще не старый, получается.

— Так нет, он наш дедушка. Прадедушка даже. Это мы его просто, ну, так зовем, — пояснил Тима. — Это у нашего дедушки… то есть у его дедушки… у него была сестра, так вот она умерла, а он остался один. И он потом жил в детдоме, он нам рассказывал. А потом уже, после войны, они его нашли. И он так там в деревне и живет теперь.

— Хорошо. Детдом — это хорошо. То есть это… хорошо, что нашелся, — пробормотала Женя, осознав, что Аня уже некоторое время с любопытством следит за их беседой. — Извините, я вас отвлекаю. Больше не буду. Просто интересно стало.

— А если это про нашего дядю книжка, то вы скажите потом, ладно? — попросил Тима.

— Да-да, конечно. Я обязательно. Я просто подумала… То есть да, я скажу. Обязательно. Вы занимайтесь.

— Да мы уж закончили, — сказала Аня. — Сегодня все молодцы! Будем играть?

— Будем! — дружно завопили медвежата, позабыв про свою обычную изящную сдержанность (в случае Муси) и угрюмую сосредоточенность (в случае Тимы).

— Не поняла, — Женя обвела всех троих вопросительным взглядом. — Так вы закончили или будете еще играть?

— Мы закончили играть, — сказала Муся. — А теперь будем играть.

— Не в смысле — играть, а в смысле… ну, играть, — добавил Тима, пробежав пальцами по клавишам и сделав затем какой-то неопределенный жест в воздухе.

— Не на пианино, а в игру, — объяснила Аня. — Мы сейчас возьмем ноты, вот эту всю стопку сразу, и Тима с Мусей по очереди выберут из нее что-нибудь наугад, с закрытыми глазами. А я сыграю то, что они выберут.

— Здорово, — Женя одобрительно кивнула. — Это как гадание по книжке, только по нотам, да?

— Ага. Чур, я первая!

Медвежата по очереди, старательно зажмурив глаза, рылись в пачке нот. Оба вытащили по тонкой тетрадке, затем, все так же зажмурившись, раскрыли их на середине и наконец с интересом уставились на свою добычу.

— У меня непонятное что-то, — растерянно сказала Муся, оглядываясь на Аню.

— И у меня непонятное, — Тима водил пальцем по строчкам, беззвучно шевеля губами. — Тут песня. Только не по-русски. И не по-английски…

— Это на немецком. Там перевод есть, посмотри внимательно. Карандашиком написано.

— А вы споете тоже, да?

— Спою, — кивнула Аня. — Раз выпала песня, надо петь. Все по правилам.

Тема и Муся устроились поближе к ней, чтобы следить за словами. Женя осталась на месте. Она знала немецкий, да и песня сама по себе ее не особо интересовала, но очень любопытно было послушать, как Аня поет. Однако когда после строгих и размеренных аккордов вступления зазвучал неожиданно мягкий Анин голос, Женя вздрогнула.

Песня, хотя Аня исполняла ее вовсе не речитативом, больше походила на рассказ вполголоса. Рассказ о ложных солнцах, сияющих на небе, мертвых и бессмысленных, о которых доподлинно известно, что они не настоящие, один пустой обман, но вот же они там, над головой, стоят неподвижно… Всякий обман, всякое наваждение имеет двойную природу: это пустой воздух, ничто, но это ничто имеет совершенно реальную власть над душами и умами, притягивает их и волнует. Это Юрка правильно сказал в том разговоре Николаю. Черт, да почему она опять думает об этом? Юрка ведь и сам не настоящий.

Возле пианино завозились и заговорили, и мысли перескочили на другое. Надо же, как получилось! Ложное солнце — явление нечастое, в разговорах упоминается редко. Но вот и вчера попалось в рукописи, и сегодня опять. Очередное совпадение. Причем какое-то гнетущее. Хорошо, что на медвежат мрачноватая песня, похоже, не произвела особого впечатления.

— Теперь мое, — потребовала Муся, протягивая Ане нотную тетрадь.

Женя тоже приготовилась слушать, на этот раз с некоторой опаской. Если уж пошли такие совпадения, что ее ждет дальше? Впрочем, Мусе, кажется, выпала не песня, а просто какая-то пьеска.

Аня начала играть, даже не взглянув на ноты. Мелодия приятная, хотя немного неустойчивая, каждая фраза завершается вопросом. И как будто что-то знакомое… Женя почесала в затылке, силясь вспомнить, где она это слышала. Вот черт, провалы в памяти начались преждевременно. Наверняка ведь известная вещь. Удивительно, прямо совершенно живая музыка, как беспокойный зверек, будто уворачивается из-под пальцев, норовит удрать за пределы клавиатуры. Точно, и вот этот финальный кульбит, и наконец утверждение вместо вопрошания… эх, соль второй октавы дребезжит… Женя чуть не хлопнула себя по лбу: да это же та самая мелодия, которую она слышала тогда, ночью, одна в пустой квартире! Не то играли где-то на другом этаже, не то по телевизору.

Медвежата тоже выглядели озадаченными, хотя музыка им явно понравилась.

— А это что такое? — спросил Тима.

Аня почему-то замешкалась с ответом и только через пару секунд сказала неохотно:

— Этюд. Неизвестного автора.

— Красиво, — сказала Муся и тут же осеклась, сама понимая, что это не совсем подходящее слово, но не умея подобрать более точное.

— Как живой, — сказал Тима.

— Кто живой? Автор? — переспросила Муся.

— Нет… этюд. Ну, вообще, музыка такая…

Тема насупил брови и выпятил губы, как всегда, когда встречался с какой-нибудь непреодолимой трудностью. Он тоже не мог найти подходящее определение.

— Все, — сказала Аня. — На сегодня все. Мама просила, чтоб вы не задерживались.

Она проводила медвежат в прихожую, а Женя, бросив попытки сосредоточиться на работе, подошла к пианино. Вот они, ноты, на которые Аня ни разу не взглянула даже мельком, хотя Муся старательно следила за тем, чтобы переворачивать страницы вовремя. А в тетради ни заголовка, ни автора. Листы пожелтели от времени — видимо, давно тетрадь ждала своего часа перед тем, как Аня взялась за нее и испещрила нотные линейки своим беглым лаконичным почерком. Гибкие и стремительные вереницы нот, острые хвостики… Связи между ними невидимы, но при этом неразрывны. Откуда эта мысль? Ах да, из книжки про звездных эльфов.

Аня вернулась в комнату и принялась наводить порядок вокруг пианино.

— Слушай, а правда, что за музыка? — спросила Женя, протягивая ей нотную тетрадь. — Знакомое что-то, никак не могу сообразить.

— Знакомое?

— Ага. Ну так, очень смутно.

Женя помолчала, не понимая, почему ее вопрос привел Аню в замешательство, и вдруг ее осенила внезапная догадка.

— Погоди, так это твое? Ты… пишешь музыку?

— Ну да.

— Ничего себе! Впервые вижу живого композитора.

— Ну уж композитора.

— Кто пишет музыку, тот композитор!

— А всякий, кто пишет стихи, непременно поэт? — прищурилась Аня.

— Э… ну… — Женя задумалась. — Нет, не всякий. Но это другое! Подумаешь, стихи. Это легко. Все могут сочинять стихи. Я не говорю, что непременно хорошие, но хоть какие-то.

— Так и музыку могут все. Просто не все пробуют. И не у всех она получится хорошая, это правда. Но сочинить — отчего же нет?

— У меня даже плохая не получится, — вздохнула Женя. — Я умею только слушать. А как сочинять — даже представить не могу.

— Да очень просто. Так же, как стихи. Да хоть прозу. Мысль сама просится на бумагу и ищет себе выражение, а ты только знай записывай. Начнешь писать, и вот уже одно цепляется за другое и тянет его за собой.

— Как притягиваются друг к другу звуки мелодии и строчки песни, — пробормотала Женя.

— А? Ну да. Вот видишь, ты еще лучше меня понимаешь.

— Это не я, это звездные эльфы.

— Кто?

— Ну, в книжке про звездных эльфов такое было. Ладно, неважно. Очень красивая музыка, я хотела сказать. То есть нет, не то что красивая… Живая. Понимаешь?

Аня улыбнулась и кивнула. Слышать похвалу ей было приятно, хотя звездных эльфов она не одобряла. Она была очень здравомыслящая. Будь она чуточку менее здравомыслящей, разумной и правильной, Женя непременно рассказала бы ей, как однажды ночью уже слышала эту мелодию, исполненную в пустой квартире на пианино с закрытой крышкой. Но нет, рассказывать это Ане было чистым безумием.

Женя поймала себя на том, что рассуждает про Аню совсем как Николай про своего Юрку. Но Юрка выдуманный, а Аня настоящая. В ее присутствии даже думать о разных невероятных вещах не очень получается, не то что говорить. Может, кстати, одна из таких таинственных вещей все же имеет объяснение?

— Слушай, Ань, у меня тут кое-что потерялось. Страницы из рукописи, представляешь? Не знаю прямо, что автору скажу, когда явится. Ты не видела случайно?

— Нет. Вроде нет.

— Я просто подумала, может, ты взяла посмотреть.

— Нет, я не брала, — Аня подняла брови. — Зачем бы вдруг? Я к твоему столу и не подходила.

— Да они не со стола пропали. На тумбочке у меня лежали в папке. Утром просыпаюсь — нету двадцати страниц. Я и не думала, что ты взяла, но просто… вот куда они могли деться, а?

— Завалились куда-нибудь?

— Нет нигде, — Женя уныло помотала головой. — Я всю комнату обшарила.

Аня нахмурилась. Она не хуже Жени знала, что потерять что-либо в ее крохотной каморке невозможно.

— А они точно были, эти страницы? Может, автор их забыл туда положить?

— Да я уж сама засомневалась. Но вроде да, были. Я помню, я в них заглядывала. Вечером были, а утром — уже нет. Я даже подумала… не знаю, мог сюда кто-то зайти без нас?

— Ну разве что хозяйка, — сказала Аня с сомнением. — Только ей-то зачем?

— Низачем, — мрачно кивнула Женя. — А ты не… ну, никому не давала ключи? Никто не мог прийти без тебя?

Аня не ответила, только сердито дернула плечом — как можно даже спрашивать такую глупость? Женя вздохнула. Ну да, глупость. Конечно, Аня никому не давала ключи от их квартиры. Да и кто бы позарился на потрепанную папку для бумаг? Что там может быть интересного постороннему человеку? Словно прочитав ее мысли, Аня спросила:

— А что у тебя там? Что-нибудь ценное? Рецепт вечной молодости? Секрет философского камня? Средство Макропулоса?

— Не-а. Хотя секрет вечной молодости у меня тоже есть. Вот прямо сейчас редактирую. Надо питаться капустным соком и семенами льна и умываться дождевой водой согласно лунному календарю. И будешь жить до ста лет… если раньше того не начнешь выть на эту самую луну от такой жизни. Ладно, не бери в голову. Может, я сама там чего-то напутала с этими страницами. Потом разберусь.

— Чай пить будешь?

— Попозже. Работать надо.

Аня кивнула и ушла на кухню, а Женя наконец взяла себя в руки и занялась сборником рецептов вечной молодости. Автор — хорошая подруга Карины. Говорят, Карина эти рецепты даже на себе опробовала. И с тех пор разучилась улыбаться и разговаривает рублеными фразами. Того и гляди на луну завоет. И ее можно понять. Вот до чего людей капустный сок доводит.

Хлопнула входная дверь, и Женя встрепенулась. Ах да, это Аня ушла к своим вечерним ученикам. Это что же, получается, уже вечер? Вот что значит проспать с утра, так и живешь потом весь день с ощущением, что опаздываешь. Ну да ничего, сегодняшнюю норму Женя уже выполнила. Дала стране план, так сказать. Облагодетельствовала человечество секретом вечной молодости.

Утренняя солнечная чистота за окном сменилась серой хмарью, а затем и полноценным снегопадом. Вот вам и весна! Хорошо, что сегодня никуда не надо идти и хотя бы вечер выходного дня можно провести в свое удовольствие. И выпить наконец чаю не спеша.

Женя прошла на кухню, налила воды в чайник и некоторое время размышляла, не сделать ли по-быстрому пирог с вареньем. Но возиться с мукой не хотелось, и пока чайник закипал, она соорудила себе бутерброд — по методу, которому ее еще в детстве обучил Петя. Метод был, по его словам, строго научный. Он на правах старшего брата вообще часто вешал ей лапшу на уши, подводя научную базу под всякую ерунду, но вот в случае с бутербродом все было честно. Берешь батон, отрезаешь горбушку, потом аккуратно достаешь из нее хлебный мякиш, а получившуюся лодочку тщательно промазываешь изнутри сливочным маслом. В этом и заключалась научность рецепта. «Масло не пропускает жидкость, понимаешь? — объяснял Петя. — Это закон физики такой». Женя молча кивала, наблюдая за его манипуляциями, только спросила: «А какая там будет жидкость?» Петя подмигнул: «А вот смотри!» И щедро налил в горбушку клубничного варенья. Бутерброд Женя горячо одобрила. Правда, у нее самой почему-то никогда не получалось как следует обмазать пустую горбушку маслом, поэтому варенье, если замешкаться, протекало и капало на пальцы и на стол. Но бутерброд от этого хуже не становился.

Женя побоялась продолжить чтение рукописи прямо за чаем: протекающий бутерброд явно представлял нешуточную опасность для бумажных страниц. Зато после чая так приятно было устроиться с одеялом на кровати, под настольной лампой, и бросить взгляд на снежное марево за окном, предвкушая мирный вечер за книгой, совсем как в детстве.

Она повозилась, устраиваясь поудобнее, и открыла синюю папку.

Так. Что еще за новости? Женя резко села на кровати, даже сердце забилось и кровь бросилась в лицо.

Рукописи в папке не было. Точнее, не было хорошо знакомых машинописных листов с бледными прыгающими буквами, которые так неудобно читать поначалу, пока не привыкнешь, и с рисунками, сделанными черной ручкой на полях.

Вместо этого в папке (Женя, не веря своим глазам, еще раз ее оглядела — да, определенно, та же самая папка с потрепанными белыми завязками) лежала стопка бумаги, покрытой ровными, но неразборчивыми строчками… написанными от руки. Что за чушь? Что еще за подкидыш, и где настоящий текст? Женя зажмурилась, потом открыла глаза. Ничего не изменилось. Она достала страницы из папки — не так их много, было ведь больше… когда они были печатными.

Надо собраться с мыслями. Значит, два вопроса. Первое — что это, черт возьми, такое? И второе — как оно могло тут оказаться? В прошлый раз страницы исчезли ночью. Но чтобы вот так, среди бела дня, почти у нее на глазах… это как-то чересчур.

Она опасливо покосилась в окно. Сейчас кто-нибудь в него постучит и скажет мерзким голосом: «Девочка, девочка, отдай мою папку!» Но за окном, конечно, была просто метель и смутно чернели ветки деревьев.

Ладно, посмотрим, что за кукушонок оказался в нашем гнезде. Почерк как будто бы знакомый. Возможно, похож на почерк, которым были сделаны пометки и исправления на тех листах, которые она читала… Теперь трудно сказать, сравнить-то не с чем. Но чернила в ручке тоже черные, как и там. Так это, может, и не совсем кукушонок? Или умелая подделка под оригинал. Да кому, черт возьми, может понадобиться этот оригинал, чтобы его подделывать? Ну правда же, не средство Макропулоса!

Женя пробежала глазами первую страницу, потом пролистала еще несколько. Вообще похоже, что автор тот же. Раздражающие многоточия бьют в глаза, в половине случаев можно было бы не ставить. Она их повычистила, когда набирала текст на компьютере, но в оригинальной рукописи они остались, и тут вот тоже страницы ими прямо пестрят. И построение фраз характерное. И вот эти его «ясно» и «ясное дело» тоже мелькают то тут, то там. Да, это похоже на продолжение. И может быть, действительно тот же автор. Своему редакторскому чутью Женя доверяла, до сих пор оно не подводило ее ни разу. Вот про звездных эльфов явно писали двое, это видно. И если, допустим, редактор перепишет половину книжки за автора, а вторую — поленится, это тоже будет видно. Но здесь определенно та же рука, и ритм узнаваемый, и ошибки типичные.

И начинается с полуслова, как в прошлый раз. Выпущено еще одно связующее звено, и получается какая-то несуразица.

«…все это я должен рассказать. Пусть меня больше нет, пусть вообще ничего больше нет. Но это моя история, и если она написана — значит, я был. Значит, мы оба были. Нет, если она написана, это еще ничего не значит. Если ее кто-то прочитал… Вот тогда да. Тогда я был. Я на самом деле был! Я настоящий, я пишу эти строки... Если их пишу не я, то кто тогда вообще? Поэтому надо их написать. И надо, чтобы их кто-то прочитал. История должна быть рассказана — только так мы можем спастись».

Сумбур вместо музыки. Не очень-то похоже на продолжение. Ладно, это потом. Главное, что автор все-таки тот же.

Хорошо, допустим, в этот вопрос удалось внести ясность. Но остается и другой, куда более волнующий. Кто и каким образом ухитрился подменить рукопись? С утра Женя сама собрала печатные листы в папку и завязала тесемки. И в квартире с тех пор не было никого, кроме медвежат и Ани.

Чудеса чудесами, но это уже немного слишком даже для чудес. Положим, пропажу страниц можно объяснить — Женя как-нибудь обронила их сама, например, в метро, ну или их не было с самого начала, а ей только показалось, что были. Но объяснить вот эту таинственную подмену не удавалось уже никак.

С одной стороны, Женя уже раз сто повторила себе, что никому эта рукопись не сдалась, чтобы проворачивать с ней такие фокусы. Этого добра в каждом издательстве навалом. Да и сочинение, прямо скажем, не тянет на бестселлер. С другой стороны, если б она была никому не нужна, то и не творилась бы вокруг нее вся эта чертовщина.

Она откинулась на подушку и бессмысленно уставилась на отстающие от стены обои прямо перед собой, пытаясь восстановить в памяти события дня.

Медвежата в ее комнату не заходили, были все время на виду — и пока шел урок, и потом, когда одевались в тесном коридоре.

А вот Аня могла бы. Все то время, пока Женя сидела за компьютером, поглощенная работой, Аня ходила по квартире — то на кухню, то в ванную. Могла бы и в ее комнату зайти.

Ох, ну что за бред! При чем тут вообще Аня? Какое она может иметь к этому отношение? Еще был бы на ее месте кто-то другой, можно было бы заподозрить какой-нибудь идиотский розыгрыш. Была у Жени однажды такая придурочная соседка. Но Аня, аккуратная, правильная и серьезная? Даже, пожалуй, слишком уж аккуратная и правильная, вдруг подумалось Жене. Слишком идеальная соседка по квартире, в присутствии которой никогда не происходит ничего странного. Если не считать этих фокусов с рукописью, которые только она и могла осуществить.

Нет, нет, вот это уже точно бредятина! Еще не хватало впутывать сюда Аню. Разумеется, она ни при чем. И чем гадать впустую, лучше уж просто почитать… пока и эти страницы не канули загадочным образом в небытие.