Бархат саксофона или коронный хук слева (джен)

В самом конце ноября я окончательно осознал, во что умудрился вляпаться. А, казалось бы, Забини ведь предупреждал меня.

Снейп, окончив очередную лекцию, раздал остальным четырем студентам нашего курса темы дипломных — те похватали листки пергамента с благоговейным трепетом и смылись из аудитории раньше, чем Снейп успел произнести «свободны».

Ни мне, ни Забини пергамента с темой не досталось.

Неужели он собирался выставить нас еще до конца года? Ладно меня, я был согласен, с практической легилименцией дела у меня по-прежнему продвигались ни шатко ни валко. Но Забини-то за что? Объективно и без предрассудков — успехи в освоении основ легилиментной атаки именно у него были самые заметные. Сам Забини на это всегда скромно отвечал, что у него просто природные задатки и секретов тут никаких нет.

Концентрация и нацеленность на результат.

Действительно, какие уж тут секреты…

Так вот, стоило всем остальным покинуть аудиторию, нас двоих Снейп остановил коротким, но пробирающим до печенок:

— А вас, мистер Забини, мистер Уизли, я попрошу задержаться.

Мы где стояли, там и замерли.

Снейп вышел из-за кафедры и подошел ближе. Смерил непонятным взглядом сначала меня, а потом Забини и как-то неожиданно ласково произнес вполголоса:

— Удивите меня, молодые люди.

Произнес с такой нежной трепетностью, что меня тут же насквозь проняло и пробрало дрожью. Снейп неслышно закрыл за собой дверь аудитории и оставил нас одних. Опять.

Еще секунду я пытался обдумать эту его фразу, но в итоге просто взорвался, с силой швырнув уже собранный портфель с конспектами обратно на парту:

— «Удивите меня»?! Забини, какого хрена?! Это что, блядь, вот только что сейчас было?

Забини только с какой-то таинственной искрой в глазах усмехнулся, наклонился и молча собрал мой портфель, из которого на пол повылетали конспекты. Повесив мне его на плечо, дружески и с каким-то непонятным сочувствием похлопал меня по спине:

— А это нам, Уизли, оказали особую честь. Профессор Снейп доверил нам с тобой выбрать общую дипломную тему. Одну на двоих. На свое усмотрение.

— В смысле, доверил?! В смысле, на свое усмотрение?! Он что, не мог нам просто выдать тему, как всем остальным?

Забини вздохнул и поправил свой портфель на плече. Я враз понял — конечно мог. Но не стал.

Забини кивнул:

— Это знак особого доверия с его стороны, болван. Ты должен быть горд, Уизли.

— Мерлиново дерьмо, Блейз, ты вообще слышишь себя?! «Знак особого доверия», блядь! Ладно ты, природный ты наш легилимент, я-то чем его удивлять буду? Своим тупым блеянием на защите диплома, что ли? И что это вообще значит — «удивите меня»?! Ау, Забини! Это же Снейп!

На грани истерики я помахал у него перед лицом руками.

— Мы говорим о гребаном двойном шпионе, вообще-то! У которого один бывший работодатель — Альбус Дамблдор, а второй — Волдеморт! Его разве можно еще хоть чем-то в этом мире удивить?!

Забини только заржал над моей последней фразой и ловко перехватил за локоть. Сжав до боли, он заставил меня опустить руки.

— А вот это нам и предстоит узнать, Рон.

Кажется, я все еще не мог совладать с зарождающейся истерикой. С непривычной заботой он вдруг продолжил:

— Тише-тише. Дыши. И не дрейфь. Для начала нам надо придумать тему диплома.

Я только зажмурился и помотал в отчаянии головой. Прошептал едва слышно: «Гребаное, гребаное дерьмо, куда я только встрял! Легко сказать, не дрейфь, Забини, это у тебя он семь лет деканом был…»

Забини прервал мой бессвязный поток:

— Что ты там бубнишь, Уизли?

Я встрепенулся, глубоко вздохнул, досчитал до трех и открыл глаза:

— Выпить, Забини. Мне срочно надо выпить.

Забини усмехнулся и коротко отозвался:

— Забавные вы, все-таки, гриффиндорцы. В шесть у парадного входа Академии тебя устроит?

Так мы и оказались все в том же, подсвеченном ярким неоновым синим, маггловском баре. Напиваться в этот раз не хотелось, и я остановился на пиве. Забини не стал возражать.

Какое-то время мы обсуждали тему дипломной, и что это вообще может значить «удивите меня» в понимании Снейпа, но Забини был настроен куда более оптимистично, так что в итоге его неубиваемый боевой настрой после пары бокалов пива передался и мне.

Он наклонился ко мне ближе, жестом заказывая очередную порцию выпивки, и, будто один огромный секрет выдавал сейчас, многозначительно сообщил:

— Он вообще мировой чувак, Рон, не суди по внешнему виду.

Я поперхнулся, закашлялся и выплюнул пиво на барную стойку:

— Мировой чувак?! Это мы о Снейпе сейчас, да, Блейз?! И вообще, это ведь не твой лексикон!

Забини только невозмутимо пожал плечами — мол, что ты от меня хочешь, Уизли, я, между прочим, уже третье пиво пью.

Я все еще таращился на него во все глаза. И совершенно точно не мог понять, кем надо было вообще быть, чтобы осмелиться назвать Снейпа — Снейпа, Мерлин и Моргана, — «мировым чуваком».

Молча допив свое пиво, я утер рот рукой и, посидев какое-то время в тишине, все-таки произнес:

— Я всё понял. У вас там на Слизерине тайный культ личности этой летучей мыши был, да?! И не спорь.

Забини, что самое занятное, спорить и не стал, задумчиво склонил голову набок, подперев ее рукой, и, глядя мне в глаза, чуть пьяно произнес:

— Может быть и был, Рон.

А потом он вдруг неуловимо переменился в лице, замолчал и выдал в итоге лишь одно, короткое:

— Вообще-то, это он меня научил на первом курсе колдовать левой рукой в те рождественские каникулы.

В голове сразу замелькали вопросы «это как?», «это когда, вообще?», но Забини, не дав мне вставить и слова, спокойно продолжил:

— Кажется, я уже говорил тебе. Мастиф покалечил меня перед самым Рождеством, отец умер в ноябре, мать была в Европе, в поместье были я да эльфы. Долго не решались ничего предпринять. Потом, всё же, в полуживом состоянии перенесли меня по камину в Хогвартс. А Дамблдор вызвал декана, разумеется.

Забини постучал по столешнице, прикрыв глаза, видимо припоминая события:

— Помфри не было в замке, так что рану Снейп сам обрабатывал. Держал меня за руку, чтобы я не вырывался, и убеждал своим шепотом, что надо просто потерпеть. И что я справлюсь. И что все будет хорошо. А я почти терял сознание от боли, но почему-то верил ему. У него очень убедительный шепот, ты знаешь?

Я вдруг очень живо представил себе перепуганного двенадцатилетнего Блейза Забини, только-только потерявшего отца, которому приходится выдерживать на живое все эти экзекуции с бадьяном, и склонившегося над ним, шепчущего что-то успокаивающее Снейпа. Неожиданно для самого себя пришлось сглотнуть тугой комок в горле.

Забини, конечно, все заметил. Тихо вздохнув, отвел взгляд и, глядя куда-то в сторону, закончил:

— Ну вот он и возился со мной потом все каникулы. Прошел программу за полгода, заставил в короткий срок освоить все заклинания левой рукой. А еще, — Забини прервался, и мне показалось, что его совсем развезло, — а еще, это он подарил мне на Рождество палочку для левшей. С моей обычной ничего не получалось. И подписал открытку от моей матери. Думал, что я не пойму. Смешно… — он гулко сглотнул и продолжил: — Мать никогда не дарила мне рождественских открыток.

Блейз замолк, замолк и я тоже. Черт, в голове не укладывалось, да? Речь, все-таки, шла о Снейпе…

Говорить на эту тему отчего-то больше не получалось. По-хорошему, мне надо было все это обдумать на трезвую голову, и я зацепился за другой момент.

— И все же, как умер твой отец, Блейз? Она его отравила?

Забини, который видимо, решил, что перешел этим вечером в общении со мной какую-то новую черту, ничуть не смутился вопроса и просто ответил:

— Она залюбила его до смерти. Причем буквально.

Он задумчиво возвел глаза к потолку — не знаю, что он там рассчитывал увидеть, — и, не глядя на меня, потянулся рукой за очередным пивом.

Мы все-таки решили напиться. Опять.

Смысл его слов запоздало дошел до меня.

— В смысле, залюбила?! В смысле, до смерти?!..

Забини недовольно поморщился от громкости моего возмущения, отхлебнул пива и наконец снова перевел взгляд на меня.

— А вот так. Сердце…

Широкая шеренга пустых пивных бокалов отделяла нас от бармена, который то и дело с сомнением косился в нашу сторону.

Нам однозначно стоило остановиться.

Наверное, на моем лице отразилась какая-то невообразимая гамма эмоций, потому что Забини, вдруг окинув меня совершенно трезвым взглядом, внезапно резко наклонился вплотную и в каком-то невероятном порыве крепко обнял ладонью за шею и потрепал по макушке:

— Да ладно тебе, Уизли, стоит ли переживать. Ему было семьдесят пять. Не такая уж и плохая смерть…

«Не такая уж и плохая смерть»… Мордредово дерьмо… Он не врал.

Он вдруг отодвинул бокал, уронил голову на скрещенные на столе руки и откуда-то оттуда глухо обронил:

— Знаешь, я невозможно гордился тем, что сумел попасть на этот долбаный Слизерин, как строго завещал отец. Думал лично порадовать его на Рождество. А в ноябре он умер… Он бы гордился мной… Думаешь, он бы гордился мной, Рон?

Последние слова прозвучали тихо и как-то совсем смазались, и я, с силой ухватив Забини за плечо, потянул, заставляя его разогнуться, лишь для того, чтобы в следующую же секунду лицезреть, как он с какой-то остервенелой злобой вытирает мокрые дорожки у уголков глаз.

Да ты ж гребаное дерьмо…

Я машинально отпустил его, вытаращившись от неожиданности, и Забини пошатнулся, заваливаясь назад и норовя навернуться с высокого барного стула. Я перехватил его, на автомате отодвинув недопитое пиво, и, стянув совершенно не сопротивляющегося Забини со стула, грозно произнес самому себе:

— Пожалуй, кому-то на сегодня хватит.

Забини повис на мне мертвым грузом, и путь до выхода показался мне бесконечным. Завсегдатаи бара проводили нас весьма красноречивыми взглядами.

Протащив так вовремя отключившегося Забини в итоге через весь ночной Лютный — точка аппарации по-прежнему была одна на всю улицу, — я завозился с ключами от подъезда, то и дело перехватывая его, сползающего к земле, за талию. Какой-то полуночник из ближайшего темного проулка прокомментировал это действие недвусмысленным свистом.

Уже на пороге квартиры Забини вдруг очнулся, привалившись всем телом к двери, уткнулся затылком, на автомате скидывая тяжелые аврорские ботинки, вытащил из кармана алую мантию и, почему-то вдруг бережно разгладив ее, аккуратно повесил на вешалку у двери.

В темной прихожей я стоял у противоположной стены и совсем не знал, что сказать ему.

Забини разделся, молча протиснулся мимо меня в ванную. Хлопнула дверь, раздался шум воды. А потом в дверях снова появился он — кажется, окончательно пришедший в себя.

Забини постоял в проеме, старательно разглядывая что-то на полу, а потом, вскинув голову и всмотревшись в меня в ночной тишине, вдруг произнес невпопад:

— Вообще-то, я все свое детство мечтал попасть на Рэйвенкло. А Снейп… Снейп тогда сказал, что жаль, конечно, что все так вышло с рукой. Доброй ночи, Рон.

Он захлопнул дверь в свою комнату. И я ответил в пустоту:

— Доброй ночи, Блейз.