Namida (джен)

Обойдясь без стука, Маркус толкнул дверь и шагнул в уже привычный глазу кабинет Дамблдора — в конце концов, тот сам внезапно позвал его, отвлекая от дел...

Сидящий на насесте Фоукс медленно, как-то царственно поднял голову, разглядывая Блэка. Кроме них, в комнате никого не было. Маркус хотел было уже спросить вслух, обращаясь то ли к фениксу, то ли к портретам на стенах, где Дамблдор, когда закрывающий часть стены напротив входа книжный шкаф плавно поднялся в воздух на десяток дюймов и проплыл в сторону, открывая нишу с уходящими куда-то вверх крутыми деревянными ступенями. В свете утреннего солнца они блестели, словно покрытые лаком. «Никакой пыли — здесь ходят и часто».

Решив, что открывшийся вход можно считать приглашением, Маркус принялся подниматься, вспомнил срочность вызова и ускорил шаг. Ступеней десять-двенадцать спустя — откуда здесь столько места? — он почувствовал сильный и неожиданно приятный запах расплавленного камня и в очередной раз мимолётно подумал о «наследственной памяти» — потому что: вот откуда ему знать, как пахнут плавящиеся камни?

Лестница, закручиваясь неполной спиралью, оборвалась на галерее с деревянным же полом, опоясывающей круглый зал — размером даже больше, чем кабинет директора. Вниз вели ещё две короткие, плавно изгибающиеся лестницы, а всё пространство там занимали небольшие столики разных форм, освещённые серебристо-белыми фонарями посреди каждого из них. У одного из таких столиков стоял Дамблдор, склонившись над невысоким устройством тёмного цвета. Услышав шаги, он негромко позвал, не отвлекаясь от своего занятия:

— Спускайся, Маркус. Мне понадобится твоё содействие.

— Где мы, Дамблдор?

— В моей личной лаборатории. По правде сказать, о том, где она в точности находится, знает лишь профессор МакГонагалл, мисс Аянами и — теперь ты, так что…

— Рей?

Дамблдор ещё раз взмахнул палочкой и, наконец, поднял глаза на собеседника:

— Ненамеренно. Просто для мисс Аянами, похоже, не представляет сложности видеть сквозь самые совершенные — даже осязаемые — иллюзии, лучшие из тех, что удалось создать. Видимо, это ещё одно из свойств её загадочной природы.

Маркус подавил раздражённый вздох и признался:

— Я совсем не понимаю, о чём вы.

Дамблдор вдруг улыбнулся — как-то по-особому, предложил:

— Взгляни вверх.

Маркус послушался и едва подавил желание отступить на шаг, а лучше — вовсе убраться отсюда.

— Вы с ума сошли! — потолка не было: вместо него мерцала и слегка колебалась неведомым образом висящая в воздухе масса тёмной воды.

— Не о чем беспокоиться, — улыбаясь в бороду, опроверг Дамблдор, — это как раз одна из иллюзий.

— Неужели вы рассчитываете, что кто-то, приземлившись сверху на башню, станет вскрывать крышу и вода их отпугнёт? Серьёзно?

Сарказм в его голосе, казалось, можно было пощупать. Дамблдор в ответ только чуть приподнял, словно в удивлении, брови и посоветовал:

— Внимательно посмотри на стены.

С усилием отведя взгляд от колышущейся воды, так похожей на настоящую, Блэк повернулся на месте, изучая грубый камень, пока не заметил какой-то узор. Подойдя ближе, он разглядел нечто вроде схемы: три круга, не касающиеся друг друга, но соединённые тонкими линиями, чуть выше — ещё один круг и отходящая от него короткая прямая, перетекавшая в две соединённые спирали, затем — ещё прямая… Выше рисунок был стёрт, причём основательно: камень явно стёсан и вдобавок отполирован едва не до блеска.

— Что-то напоминает… — вслух подумал Блэк, ещё раз окинул взглядом весь узор и развернулся к директору, сообразив: — Ну конечно! Это схема Тайных башен! А мы сейчас…

— ...под восточной из них. Всё верно, Маркус. Из кабинета сюда ведёт путь, по структуре схожий с теми, что в стенах замка — но намного более стабильный. Ему сотни лет и, к сожалению, мне пока не удалось разобраться, как именно и за счёт чего он действует.

— Кто построил всё это?

Без улыбки Дамблдор ответил:

— Этого я не могу тебе сказать.

Маркус вспомнил, как мисс Грейнджер задавала вопрос о башнях и отступился, меняя тему:

— Вы что-то говорили о том, что нужна моя помощь.

— Да, Маркус. Проведя некоторые испытания, я пришёл к выводу, что защитить от «Пожирателей жизни» мисс Грейнджер — да и любого несовершеннолетнего мага — вполне возможно. В теории. А на практике — первые два экземпляра защитного амулета рассыпались в пыль сразу по извлечении из тигля. Третий я максимально укрепил, рассчитав баланс и встроив схему перераспределения и подпитки от внешних источников, но при первом контакте с простейшим призывающим заклинанием он разделил участь своих предшественников. Проверка расчётов и ещё один уничтоженный экземпляр дали ответ на то, почему. Резонанс.

— Что?

— Резонанс, — повторил директор, словно это всё объясняло. — Амулет пришлось сделать довольно сложным по структуре — иначе я не мог добиться широкого спектра защитных свойств, но в результате он стал и весьма хрупким, зависимым от окружающей магии. Эту сложность тоже удалось преодолеть, за одним исключением…

Дамблдор вновь склонился над тёмным устройством, от которого и исходил запах расплава, что-то сделал, стремительно чертя палочкой узоры в воздухе и не произнося ни слова — а затем продолжил:

— Видишь ли, проблема защиты осложняется тем, что мисс Грейнджер — волшебница, притом способная и с довольно нестандартным подходом к магии вообще и освоению нового — в частности. Вдобавок в подростковом возрасте происходит постоянное развитие организма, плюс каждодневное нахождение в таком насыщенном энергией и вместе с тем хаотичном месте, как Хогвартс… С лишённым магии человеком было бы проще: полный запрет, блокировка вообще любой возможности обмена энергией в плане магического взаимодействия по четырём основным направлениям, а именно…

У Маркуса чуть закружилась голова — увлекшийся объяснениями Дамблдор стремительно погружался в дебри магической науки, о которых Блэк даже не задумывался.

— …конечно, это не решает проблемы защиты от боевых и, тем более, Непростительных заклятий, но…

— Дамблдор…

— …и не уверен, что пассивное воздействие — единственное среди возможных для «Пожирателей жизни», ведь зачем-то «нулевая» пыталась заставить мисс Грейнджер подойти ближе и прикоснуться… да, я практически уверен, что это нужно учесть в будущем — ведь по легенде путей в наш мир будет становиться всё больше и больше, а значит…

— Дамблдор!

Тот резко умолк и, наконец, обратил внимание на Блэка, который не преминул заметить с поддёвкой:

— Если бы вы говорили по-английски и не отвлекались, я бы лучше понял, что именно мне хотят сказать. Давайте напомню: резонанс…

Дамблдор улыбнулся в бороду и — не поймёшь, серьёзно или нет — со вздохом поделился:

— Увы, за всеми прочими делами мне остаётся не так много времени, чтобы заниматься наукой. Надеюсь, ты простишь старика, увлекшегося интересной проблемой…

Маркус хотел было вновь проехаться насчёт «старика» — обычные люди столько не живут и в возрасте Дамблдора так не выглядят — когда понял, что тот просто провоцирует его. И вместо этого спросил:

— Так в чём же дело?

— Всё очень просто — и очень сложно…

Блэк досадливо вздохнул, готовясь к ещё одной непонятной лекции, но услышал только:

— Резонанс в данном случае означает, что при контакте с магией того, кем «инициирован» — то есть превращён из совокупности деталей в действующий… механизм — амулет, тот стремительно деструктурируется. Мне удалось добиться определённого уровня защиты от разрушения, но прямого взаимодействия амулеты по-прежнему не перенесут.

— Всё-таки, чем здесь могу помочь я?

— А как часто ты пользуешься магией, Маркус? — вновь улыбнулся Дамблдор.

— Почти не… только во время исследований, а так… — Маркус сопоставил одно с другим и сообразил: — Так вы хотите, чтобы я активировал амулет?

— Инициировал. Да, Маркус.

— Конечно, без проблем.

Дамблдор пристально взглянул на него и добавил:

— Должен предупредить: это будет означать, что амулет останется связанным с тобой. Совсем немного, но…

— Это опасно?

— Нет, вовсе. В действительности, ты этого даже не заметишь.

— Тогда в чём проблема? Вы чего-то недоговариваете?

Директор ещё раз взмахнул палочкой над тиглем, покачал головой и ответил:

— Нет. Но твоё отношение ко всему магическому таково, что я не собирался привязывать тебя к этому ещё больше, не рассказав сначала обо всём.

Маркус опешил: вот чего-чего, а такой щепетильности он не ожидал.

— Послушайте, Дамблдор, по-моему, вы серьёзно заблуждаетесь насчёт меня. Давайте проясним раз и навсегда: я никогда не буду частью вашего мира, — он увидел взгляд директора и поправился, — ладно, магического мира. Я не хочу быть его частью и мне от него ничего не нужно. Когда всё это закончится, я с радостью покину Хогвартс и постараюсь никогда обо всём этом не вспоминать. Но это не значит, что я буду шарахаться от магии, как от проказы, даже если могу кому-то помочь. Мне казалось, вы уже должны были понять это.

— Ты вырос… — тихо, чуть печально начал директор.

— А вот этого! — перебил его Блэк, — вот этого я от вас слышать не желаю! Вы мне не отец!

Хрупкое взаимопонимание рассыпалось неровными осколками — а Маркус с удивившей его самого горечью подумал вдруг, что могло ведь быть и по-другому. Не влезь Дамблдор с этой своей фразой… Он привычно отогнал сомнения подальше и почти торопливо напомнил:

— Давайте займёмся делом.

Директор кивнул, впрочем, не сводя с него внимательного взгляда — словно увидел что-то новое, затем повернулся к столу и сообщил:

— Осталось чуть больше получаса. Вот инструкции: в первую очередь…

Маркус выслушал, несколько раз переспросив и уточнив сложные моменты, да попрактиковавшись с главным — вербальной формулой. В целом — ничего сложного. Конечно, по сравнению с тем, что он знал, когда только появился здесь — это было очень и очень непросто, но сейчас-то — другое дело.

…Тигель мелодично «пропел» несколько нот, извещая об окончании процесса. Дамблдор, как договорились, отошёл в другой конец лаборатории, а Блэк прикоснулся своей палочкой к основанию устройства. С лёгким щелчком то раскрылось, распространяя вокруг ещё более сильный запах раскалённого камня, и показалась сама «заготовка» — в приглушённом свете она сияла маленьким солнцем. Нужно было спешить — по словам директора, вся сложность заключалась в том, что «инициация» должна быть завершена, пока будущий амулет не остынет, намертво закрепляя структуру. Плавно ведя палочкой в неизменном ритме, Маркус отрывисто бросал слова, не отрывая взгляда от пергамента с текстом — зрительный контакт с камнем, к счастью, не нужен. Повторяя эту абракадабру в третий раз — оставалось ещё пять — он, к своему удивлению, вдруг начал разбирать смысл, хотя от классической латыни здесь было лишь несколько слов; а когда начинал восьмой, уже знал, в чём заключается суть защиты, даруемой носящему амулет — и поразился тому, что вот это: Дамблдор назвал всего лишь «довольно сложным».

Повторяя последнюю строку, Блэк взглянул на камень и едва не сбился: не только с кончика палочки — с кисти руки, сжимающей её, стекало вниз дымчато-синими вуалями призрачное сияние, втягиваясь и будто впитываясь в уже почти остывший амулет.

— …азерафа! — проговорил Маркус завершающее, написанное отдельно слово и увидел, как камень потемнел, твердея буквально на глазах. Сияние пропало, руки отчего-то начали дрожать, а он потянулся, чтобы достать его — и разрушил бы только что созданное, не окликни его Дамблдор. Отдёрнул руку и пробурчал, возвращая самообладание:

— Да понял, понял. Что дальше?..

Директор подошёл и взял со стола изящную оправу, напоминавшую формой слегка перекошенный октаэдр.

— Серебро? — зачем-то спросил Маркус.

— Рений. Он подходит лучше.

Повинуясь взмаху палочки, камень взлетел в воздух и опустился внутрь оправы, заняв место между тонкими столбиками-иглами, которыми та была усеяна внутри. Ещё один жест — края сомкнулись, помутнели на миг и словно заплавились.

— Готово?

— Осталось ещё одно. Возьми, — Дамблдор протянул руку с амулетом и положил его на подставленную ладонь Блэка. Тот сжал пальцы, понимая, зачем это и спросил:

— Как?

Директор сосредоточенно проделал ещё несколько замысловатых пассов и резюмировал:

— Прекрасно, Маркус! Камень внутри цел, оправа даёт необходимую защиту. Конечно, прямого применения тобой любого заклятия или чар он не выдержит, но довольно и этого. Теперь осталось проверить его действие на практике.

— Думаю, всё пройдёт хорошо… — задумчиво протянул Маркус, а в ответ на внимательный взгляд Дамблдора объяснил: — Не знаю, почему, но я понял, как он работает. Когда активировал.

Дамблдор неожиданно сбросил серьёзное выражение лица, словно маску — в глазах за линзами причудливых очков искрился смех:

— Очень рад этому, Маркус!

— Что?.. В каком смысле?

— Сегодня у меня, да и у тебя — ещё много дел, — как обычно, проигнорировав вопрос, закруглил разговор Дамблдор, — а завтра или послезавтра, думаю, можно будет пригласить мисс Грейнджер и мисс Аянами для проверки на практике.

— Дамблдор! Что вы имели в виду?

— В другой раз, Маркус. Не хочешь ли чаю? У меня совершенно случайно есть вкуснейший черничный джем…

— Какого… Дамблдор!..

* * *

Гарри, остававшийся в раздевалке дольше всех — Вуд дополнительно задержал его — еле передвигая ноги, в одиночку брёл к замку, чувствуя себя совсем вымотанным. Оливер в последнее время прямо с ума сходит: вот сегодня тренировка продолжалась столько, что остановить её пришлось мадам Хуч, буквально прогнавшей всех с поля. А когда Вуд принялся спорить, она пригрозила потребовать у профессора МакГонагалл замены капитана команды — только это и помогло. Даже вечно неунывающие Фред и Джордж в этот раз уже начали пускать бладжеры по опасным траекториям с такими лицами, словно намеревались отправить Оливера или ещё кого-то в Больничное крыло.

Дементоры, всё время пребывавшие где-то ощутимо недалеко, хоть и за пределами территории школы, также не добавляли радости; из-за тренировок и занятий с профессором Люпином у Гарри почти не оставалось времени, чтобы делать домашние задания…

«А ещё мы так и не помирились с Гермионой». В последнее время она тоже совсем не отдыхает: Гарри уже казалось, что подруга специально заваливает себя уроками… Рон поражался, как же она умудряется всё это совмещать, а Гарри вот уже который раз ловил себя на мысли, что «Молния» — «Молнией», но если всё это из-за их ссоры, то оно того не стоит. Раз или два он пытался заговорить с Гермионой, но та только довольно резко обрывала его на полуслове, требуя не мешать ей заниматься — кажется, даже не замечая, кто перед ней.

Споткнувшись, Гарри машинально перешагнул препятствие — и почувствовал, что под ногой нет опоры. Отшатнулся назад, потерял равновесие и упал на спину, в глубокий снег. Забарахтался, пытаясь подняться и соскальзывая куда-то вниз — видно, задумался и сошёл с дорожки, ведущей к главному входу, там как раз слева некрутой склон, под снегом не видно... Приподнявшись на озябших, несмотря на перчатки, руках, попытался подтянуть ноги и встать — почти удалось, но поскользнулся и снова упал, больно приложившись затылком. Перед глазами от удара вспыхнули искры, а в голове родилась нелепая мысль: «Заголовок “Пророка”: “Гарри Поттер замёрз насмерть в двух шагах от тропинки!”» Рассмеявшись, снова начал вставать, когда над головой прогремело:

— Кто это здесь?

Сильная рука схватила его за шиворот, как пушинку, подняла в воздух и поставила на землю. Снег запорошил очки, но этот голос нельзя было не узнать.

— Гарри, ты что ль? А чего это ты бродишь здесь так поздно один? — пробасил Хагрид обеспокоенно.

Протерев очки рукавом, Гарри смог разглядеть лесничего и ответил:

— Я шёл с тренировки, Хагрид, поскользнулся и…

— Понятно! Ну, пойдём, я тебя провожу!

Чихнув, Гарри поёжился — снег попал за шиворот и пошёл-побежал вслед за широко шагавшим Хагридом, по дороге спросив:

— А ты что здесь делал, Хагрид?

— Эх, Гарри, — гордо ответил тот, — я ведь не просто так называюсь Хранителем ключей и земель Хогвартса! Профессор Дамблдор так и сказал: мол, Хагрид, конечно, ты теперь преподаватель, и я бы, говорит, не стал давать тебе дополнительную нагрузку, но не представляю, кто бы справился с должностью Хранителя лучше! Вот так-то, Гарри!

Судя по всему, Хагрид был очень этим горд и Гарри порадовался за него — да и в самом деле, кто лучше знает всё вокруг Хогвартса, и даже Запретный Лес? Хагрид продолжал что-то говорить, вспомнил о Клюкокрыле и погрустнел, Гарри спросил его, как тот — и сам не заметил, как они подошли к замку.

В холле вертелась миссис Норрис, при виде их с Хагридом громко мяукнувшая и тут же пропавшая куда-то, и Гарри торопливо попрощался — не хватало ему сегодня ещё попасться Филчу:

— Ну, я пойду! Спокойной ночи, Хагрид.

— Спокойной ночи, Гарри.

Уже поднимаясь по лестнице, он обернулся и увидел, что Хагрид не спешит уходить — словно ждёт кого-то, повернул к следующему пролёту и лицом к лицу столкнулся с той, о ком месяца три назад говорила вся школа. Остановившись на миг и скользнув по его лицу взглядом из-под капюшона, она поднялась ступенькой выше, вновь замерла, будто колеблясь, а потом быстро прошла мимо, задев его полой светлой… нет, не мантии, плаща. Секунду спустя вспомнив о Блэке, Гарри обернулся и окликнул её:

— Постой!

Словно не слыша, она продолжала спускаться и Гарри попытался ещё раз:

— Как твоё имя?

На этот раз она остановилась, взглянула вновь, полуобернувшись к нему, и вдруг возвратилась, став двумя ступеньками ниже — близко, но не прикоснёшься. Гарри буквально чувствовал, как её пристальный взгляд замер на шраме — а затем она шагнула вперёд и поднесла руку к его голове, почти касаясь щеки и уха. Глаза её быстро бегали от ладони к его лицу, словно изучая что-то невидимое Гарри, но длилось это совсем недолго. Спрятав руку под плащ, она развернулась, так ничего не ответив, и спустилась вниз.

Удивлённый произошедшим, он не подумал окликнуть её ещё раз, а когда опомнился — из холла послышался голос Хагрида, о чём-то спрашивающего и стук, с которым закрывалась створка двери наружу.

Гарри только помотал головой: у него в голове не укладывалось, что может быть общего у непонятно кем приходившейся Блэку странной девушки, приехавшей вместе с ним в Хогвартс, и Хагрида. Подумал было догнать их и спросить прямо сейчас, но услышал на лестнице внизу шарканье Филча, его скрипучий голос и, стараясь не шуметь, понёсся к башне Гриффиндора.

В гостиной никого не было, а в спальне мальчиков его встретил взволнованный Рон, который уже собирался идти искать друга. Приглушённо спросив, где это его носило, Рон успокоился, тут же предложил сыграть в шахматы — и громко расхохотался, увидев лицо Гарри, за что сразу получил в голову подушкой от пытавшегося заснуть Дина. Подушка полетела обратно, но тем всё и закончилось — за день все слишком замёрзли и устали.

* * *

Если бы — очень уж вряд ли, но если бы — кто-то оказался холодной зимней ночью у невысокого одноэтажного домика почти на самом краю Запретного Леса и заглянул в единственное окно — он увидел бы просторную комнату, освещённую только пламенем в огромном очаге. За большим столом, сделанным явно не на обычного человека, на таком же — сверх нормального размера — стуле со спинкой сидит почти спиной к окну высокий и массивный — под стать его жилищу — хозяин дома, прихлёбывая чай. Напротив него, чуть поодаль от столешницы, не касаясь её, занимает другой стул — брат-близнец первого — хрупкая на вид девушка лет четырнадцати. Пламя очага бушует прямо у неё за спиной, так что неровно и коротко остриженные, но уже успевшие немного отрасти волосы, подсвеченные жёлтым и оранжевым, солнечным убором обрамляют её лицо: в форме сердца, с тонкими, будто нарисованными двумя росчерками тончайшей кисти талантливого художника бровями, аккуратным носом и немного широко, что создаёт впечатление намеренного несовершенства истинного шедевра, расставленными глазами. Цвет их трудно различить: из-за пламени за спиной — радужки кажутся тёмными, но если приглядеться, можно увидеть, что они словно сияют изнутри — такие глаза бывают у людей, которые ясно, сильно и искренне чувствуют… даже если сами не подозревают об этом.

Окажись незваный гость, таящийся за окном — внутри, он смог бы увидеть, что перед девушкой на столе стоит глиняная кружка с нетронутым чаем, и услышать, как она молчит — тем особым молчанием, которое лучше слов говорит о внимании к собеседнику.

А ещё украдкой пробравшийся внутрь разглядит, быть может, выражение лица хозяина дома и ощутит ту не сравнимую ни с чем горечь, навсегда слитую с радостью, с которой тот повествует о многом, что было в его уже долгой личной истории: детские обиды, подростковые надежды, юношеские мечты и, наконец, трезвая рассудительность взрослого, знающего о себе достаточно, и вместе с тем — слишком мало, ибо и в его жизни, как оказывается раз за разом, ещё есть место неожиданно обрушивающемуся несчастью и, что намного более удивительно — внезапному счастью, враз затмевающему всё плохое, позволяя улыбаться и дарить радость другим, забывая о том, что им доступно много больше — или помня, но — какая разница?

Ведь зависти давно нет места в сердце, где живёт умение находить красоту в обыденном.