Жена в конце тоннеля (гет)

Когда ты открываешь глаза и понимаешь, что еще сегодня утром жизнь была если не прекрасна, то вполне приемлема, и что люди в твоем окружении оказались совсем не теми, кем их ты считал, тебе остается только одно: сцепив зубы, подняться с дивана, на который тебя так коварно и в то же время заботливо уложила новоявленная жена, дойти до стола и досмотреть до конца все, что скрывается за темными стенками безобидных на вид флаконов.

А посмотреть в Омуте Памяти было на что. Вот только видеть это оказалось невыносимо.

Одно дело, когда непростительное заклятие посылают тебе в лицо, предоставляя возможность отбить его или уклониться, и совсем другое, когда его бросают исподтишка, в спину, шепотом, стоя на пороге твоей же собственной лаборатории.

Невыносимо было видеть, как ты гасишь огонь под выстраданным месяцами зельем, как поспешно собираешь вещи, не обращая внимания на плач ребенка... Как, даже не убедившись, что с твоей женой все в порядке, доверчиво протягиваешь руку человеку, который пришел в твой дом, чтобы разрушить все, чем ты дорожил.

Стиснув зубы, Снейп смотрел, как две фигуры исчезают в вихре совместной аппарации и жалел, что поддался на уговоры старого интригана и взял на душу еще один смертный грех. Надо было все-таки оставить его Белле. Или Фенриру. Или еще кому-нибудь, кто бы потом не мучился и не бродил по ночам, как привидение, стараясь заглушить звучащее в ушах «Северус... пожалуйста!»

В кабинете директора юного зомби усадили за стол, дали в руки перо и велели написать на пергаменте несколько строк

— Когда-нибудь ты обязательно вернешь свои воспоминания, — вещал Дамблдор, высверливая взглядом дырку в его затылке. — Но сейчас обстоятельства таковы, что лучше для тебя будет поместить их в надежное место, а письмо будет подтверждением, что твои воспоминания подлинные.

Снейп закатил глаза. Теперь-то он знал, что воспоминания очень даже можно подделать, нужно только знать, как, и уметь это проделывать виртуозно, как великий Дамблдор, например. Но юный Северус всего этого пока не знал, поэтому и приписал внизу это глупое словечко — «Memento», надеясь непонятно на что и веря непонятно кому.

«Но все же нет худа без добра, — вдруг откликнулся внутренний голос, — без этого письма ты бы никогда не поверил ни Люциусу, ни Розмерте, а уж воспоминания и вовсе смотреть бы не стал».

— Что надо написать? — голос Северуса звучал глухо, словно через силу.

— Что хочешь, мой мальчик, — лучисто улыбнулся Дамблор, — лишь бы ты сам впоследствии понял, что этим воспоминаниям можно доверять.

«А старик-то не дурак, — подумал Снейп, — не чурался, видимо, маггловских детективов — не стал диктовать мальчишке, зная, что у каждого свой стиль и манера письма».

Мальчишка, к удивлению Снейпа, тоже оказался не дураком: как только Дамблдор отвернулся, чтобы взять с полки конверт, и на миг ослабил контроль, его глаза приобрели осмысленное выражение, но плечи даже не шевельнулись. Дамблдор, стоя за его спиной, этого не заметил, но Снейп прекрасно видел, как его юная копия плотно, до слез, зажмурилась, а затем, проморгавшись, окинула кабинет отчаянным взглядом в поисках своей палочки. Палочки, естественно, в поле зрения не было, старый пройдоха позаботился об этом в первую очередь. Покосившись в сторону стеклянной витрины, в которой туманно отражалась величественная фигура в светлой мантии, мальчишка прикинул расстояние от стола до двери и, оценив свои шансы на побег, было приуныл, но затем, злорадно прищурившись, старательно зацарапал пером по пергаменту.

Снейп вдруг вспомнил содержание записки и чуть не выругался. Как он мог забыть — ведь кроме удостоверения личности писавшего, послание содержало и прямое указание на того, кто заварил эту кашу. Дамблдор в то время ассоциировался у него именно с Ришелье, особенно после рассказов Люциуса и Лорда: серый кардинал при безголовом правительстве, правая рука министра магии и его самый главный советник. Очевидно, на миг очнувшись, мальчишка понял, что ему не уйти, и решил в безобидных на вид двух строчках уместить всю известную ему информацию. Надеялся, наверное, что Дамблдор ни о чем не догадается, что все скоро закончится, а он сам вернется к своей семье и любимой лаборатории.

Наивный болван. Все ведь только начиналось...

— Это отрывок из маггловской книги, — мальчишка протянул Дамблдору полоску пергамента. — Приключенческой, такие в магическом мире не читает никто.

Дамблдор небрежно просмотрел записку, ухмыльнулся, но ничего не сказал, спрятал ее в конверт и небрежным взмахом руки срастил края бумаги.

Вернув Северусу его палочку, Дамблдор встал так, чтобы видеть его глаза и контролировать каждое движение, и адский конвейер лишения памяти заработал...

Снейпу оставалось только сжимать кулаки и скрежетать зубами. Пока его жена сходила с ума от страха и неизвестности, он, придвинув поближе большую, устланную бархатом шкатулку, методично отрывал от себя кусочки души — нить за нитью, флакон за флаконом. Время от времени он поднимал голову и оглядывался вокруг, хмурился, явно пытаясь что-то припомнить, озадаченно смотрел на флаконы, но Дамблдор был начеку — тихое «Империо», взмах волшебной палочкой, и взгляд Северуса в очередной раз затуманивался.

Когда все флаконы были заполнены, Дамблдор положил сверху конверт и бережно закрыл крышку. Затем он убрал шкатулку в один из многочисленных шкафчиков и сел за стол прямо напротив Северуса.

— А теперь, мой мальчик, нам предстоит долгий и серьезный разговор.

И снял очки.

* * *

Так же механически, как много лет назад, Северус один за другим перебирал флаконы, только теперь нити памяти возвращались к своему законному владельцу. Первый лукавый взгляд, первое робкое прикосновение, первое свидание, первый поцелуй... Первые звезды на бескрайнем бархатном небе, неповторимый аромат свежескошенной травы и полевых цветов...

Обрывки другой жизни возвращались неохотно, им не было места в его душе, где бережно хранился образ совершенно другой девушки, давно ушедшей в лучший мир. Снейп чувствовал, как вспыхивает болью голова, словно каждая из нитей превращалась в раскаленную спицу, пронзающую мозг. Сознание раскалывалось пополам: вот на него с неповторимой грустью смотрят ярко-зеленые глаза, заставляя сердце болезненно сжиматься, и тут же его пальцы зарываются в пышные каштановые кудри, пытаясь вытащить из западни заплутавшую расческу. Вот над аквариумом с золотой рыбкой вспыхивает на полуденном солнце рыжая прядь, и тут же из-за завесы густых локонов лукаво выглядывают «очи цвета лучшей в мире медовухи», как выразился однажды подвыпивший Эйвери, пытаясь сложить мадригал самой очаровательной жительнице Хогсмида.

Вот растерянный Люциус держит на нелепо растопыренных руках громко орущий сверток и с паникой в голосе требует от Северуса, который колдует над бутылочкой с молоком, немедленно поменяться, или он больше никогда не появится в его доме в отсутствии хозяйки. А вот заросшая вереском дорожка к маггловскому домику, в котором больше никогда не раздастся хрустальный смех единственного близкого ему человека...

А это... да, это была их первая крупная ссора, во время которой ни он, ни она не выбирали выражений.

— Какое дурацкое имя — Гермиона...

— Не выдумывай, Северус, ничего оно не дурацкое!

— Да оно двести лет уже как вышло из моды, сейчас детей никто так не называет!

— А я назову! Мне оно нравится! К тому же, так звали одну из героинь твоего любимого Шекспира!

— Так звали твою покойную пра-пра-бабушку, и ты сама говорила, что уже в те времена такое имя считалось допотопным!

— Зато к этому имени прилагается кругленькая сумма от той же пра-пра-бабушки, и если мы упустим такую возможность, деньги просто пропадут — срок, указанный в ее завещании, истекает через полгода!

— Но твои родители почему-то не назвали тебя Гермионой! Почему они не захотели взять эти деньги?

— Потому что у меня была еще одна бабушка с такими же фанабериями, только пра-пра-пра... И ее завещание было написано намного раньше! Потому меня и назвали Розмертой — именно в ее честь. Да если мы не возьмем эти деньги, меня родственники проклянут с того света! Ты хочешь, чтобы все досталось гоблинам?

— А ты хочешь, чтобы над твоей дочерью смеялись? Гермиона Снейп... Это дурацкое имя абсолютно не звучит рядом с фамилией.

— Это твоя фамилия не звучит рядом с таким красивым именем. Ну, ничего — она замуж выйдет, фамилию сменит...

Северус тогда хлопнул дверью и сбежал в лабораторию. Помирились они в тот раз не так быстро, как всегда — прошло целых полчаса, прежде чем они столкнулись на пороге со словами взаимных извинений. В итоге стороны пришли к компромиссу и через некоторое время счастливый отец бережно укладывал в шкатулку пергамент, на котором значилось «Гермиона Джин Снейп» — дань памяти как почтенной родственнице, так и одной из самых уважаемых Северусом исторических личностей*.

* *

В голове у Северуса гудело, колени подгибались, плечо и шея горели огнем. Где-то на задворках сознания слышался обеспокоенный женский голос, но Северус упорно, не замечая ничего вокруг, искал то, что заперло ледяным ключом его сердце, то, что ядовитым плющом опутывало его душу столько лет.

И вот, наконец, его упорство было вознаграждено.

Заметно постаревший Дамблдор сидел за столом в своем кабинете, плотно сжимая в узловатых пальцах дужки своих любимых очков. Почерневшая правая рука напоминала рачью клешню — все их совместные старания остановить проклятие были безуспешны.

— Северус, мой мальчик, — сказал он. — Надеюсь, что когда ты услышишь мои слова, меня уже не будет на этом свете. За свою жизнь я совершил немало деяний, которые ужаснули бы мир, узнай он о них когда-нибудь, и то, как я поступил с тобой — чуть ли не самое страшное из них. Но я все же надеюсь, что когда-нибудь ты меня поймешь. Нет, не простишь-то, что я совершил, не заслуживает прощения, а именно поймешь — как отец, как учитель, как воин. Когда на кону стоит судьба всего магического мира, жизнь отдельного человека, как это ни прискорбно сознавать, должна быть принесена в жертву, чтобы его дети и внуки смогли жить мирно и счастливо.

Северус чуть не выругался: похоже, вместо объяснений его снова ожидал привычный набор правильных слов и красивых лозунгов.

— Но если тебе, моему верному другу и соратнику, будет суждено победить судьбу и остаться в живых, — продолжал тем временем Дамблдор,-то самое меньшее, что я могу для тебя сделать, — это вернуть утраченное и объяснить мотивы своих поступков. Но для этого мне придется начать издалека.

Северус хмыкнул. Кто бы сомневался... Даже на пороге смерти Альбус остается верен себе: пол-унции реальной информации на три пинты пространных рассуждений — классический рецепт любимого угощения из рук директора Дамблдора.

— А начну я рассказ с известной тебе Сибиллы Трелони. Да-да, с той самой бедной девочки, которую вы с коллегами никогда не воспринимали всерьез. Сибилла была не только праправнучкой знаменитой прорицательницы Кассандры Трелони, она была потомком легендарных пифий, рассказы о которых дошли до нас в виде мифических историй. От них Сибилла унаследовала редкую способность пророчествовать не только в минуты озарений, но и, если можно так выразиться, «по заказу», под влиянием некоторых... специальных средств. Такую редкую способность нельзя было выпускать из виду, и с самых первых лет жизни талантливая девочка оказалась под моим тщательным присмотром. Она ведь твоя ровесница, Северус, но как ты помнишь, Хогвартс она не заканчивала — домашнее обучение для таких детей намного предпочтительнее. И вот когда девочка подросла, в ее предсказаниях все чаще начали встречаться два персонажа — Том Реддл, который к тому времени держал в страхе всю магическую Англию, и некий юноша, которому суждено стать орудием освобождения, если он сможет разделить свою жизнь. Я не буду цитировать тебе эти пророчества — их было много, не одно и не два, и даже не десять. Некоторые были туманны донельзя, некоторые четко указывали, что произойдет в том или ином случае, но, анализируя все сказанное Сибиллой, я все больше убеждался, что речь в ее предсказаниях идет именно о тебе. Только ты среди сторонников Волдеморта еще не успел обагрить свои руки кровью, только ты «знал язык трав и цветов», только ты был «непризнанным наследником»...

Надо же, как возвышенно... «Язык трав и цветов». Так говорят скорее о любимчиках Помоны, чем о воспитанниках Слагхорна, при чем здесь Северус? Да и непризнанных наследников с обеих сторон хватало: начиная с Блэка, который одним поступлением на Гриффиндор уже разделил свою жизнь, и заканчивая самим Волдемортом, который ее вообще, выражаясь в том же стиле, «нашинковал». Насчет крови, можно было бы, конечно, и согласиться: благодаря тому же Люциусу Северуса не отправляли в рейды — мол, дураков с палочками наголо на каждом углу найти можно, только свистни, а перспективные зельевары на дороге не валяются, грех ценными кадрами разбрасываться. Так что, спасение Северуса от Азкабана — больше заслуга Люциуса, чем Дамблдора: засветись Северус в паре-тройке вылазок, и никакое заступничество директора не помогло бы. Но ведь среди не успевших запятнать себя пожирателей был еще и Регулус, были и другие одурманенные псевдовеличием Лорда мальчишки, которых тоже не спешили выпускать в поле. Ну почему этот «спаситель мира» остановился именно на нем?..

А директор продолжал свою речь.

— Но ты не думай, что я планировал стратегию, полагаясь всего лишь на бессвязно вырывающиеся слова одурманенной девочки. Я просчитывал разные варианты тактических решений, но без твоего участия все они были несовершенны. Я тщательнейшим образом рассматривал каждую кандидатуру, но итог во всех случаях был неутешителен. Мне нужен был именно ты, Северус: никто кроме тебя не смог бы подобраться к Тому так близко, не вызвав серьезных подозрений. Ни одному из моих соратников не хватило бы ни выдержки, ни терпения, ни хладнокровия день за днем скрывать свои настоящие мысли за привычной тебе маской бесстрастия. Не последнюю, а, скорее, даже решающую роль сыграли и твои врожденные способности к окклюменции — как показал опыт, даже опытные авроры не могли долго сопротивляться вторжению Тома в их мозг, что уж говорить о неопытных новичках...

Поверь, Северус, я долго откладывал наш с тобой разговор, надеясь, все-таки обойтись своими силами и, в итоге, опоздал: ты женился, стал отцом. Но к тому моменту обстоятельства уже сложились так, что твое участие становилось крайне необходимым. Согласись, я мог бы разлучить вас гораздо раньше, но вы с Розмертой успели прожить вместе достаточно времени, ваша дочь родилась и провела свои первые месяцы рядом с любящими родителями. Я подобрал для Гермионы хорошую семью, она получила достойное воспитание, и выросла, как ты видишь, настоящей героиней, которой может гордиться любой отец.

Северус задохнулся. Он знал, что для Дамблдора благие, по его мнению, цели всегда стояли выше, чем судьбы окружающих его людей. Но таких жестоких и циничных слов от человека, которого он уважал, которому доверял, Северус не ожидал никогда.

— Северус, ты же понимаешь, что на войне нет места ни лирике, ни любви, — директор строго нахмурился. — Посмотри, что случилось с Джеймсом и Лили — они утратили осторожность и не смогли защитить свой дом. Они погибли, а их ребенок остался сиротой.

Снова Лили... Настоящая или фальшивая — Северус уже не мог понять, что он думает и что чувствует, вспоминая о ней. Дамблдор обвиняет Поттеров в беспечности... А как же быть с мантией, о которой рассказывал ему вездесущий Финеас? С той самой мантией, которую Дамблдор взял, чтобы якобы изучить, именно в те дни, когда Темный Лорд объявил на них охоту? Хоть мантия-невидимка и слабая защита против такого могущественного волшебника, каким был Волдеморт, но ослаблять своих соратников накануне нападения — это, говоря военным языком, саботаж, если не диверсия.

Хотя ты сам хорош... Кто, если не ты, натравил Темного Лорда на Поттеров?

Северуса обожгло огненной волной. Перед глазами снова встала темная лестница «Кабаньей головы», открытая настежь дверь комнаты, в которой его должен был ждать Дамблдор, назначивший собеседование именно на этот час, потусторонний голос Сибиллы и торжествующий крик неизвестно откуда взявшегося Аберфорта:

«Ага, попался, голубчик! Под дверью подслушиваешь!»

Неожиданно яркий свет в небольшой комнатушке, довольные глаза пророчицы, укоризненный голос Дамблдора:

— Северус, как ты мог?..

Снейп похолодел. Неужели и эта сцена была подстроена? Слова Сибиллы, которая, оказывается, обладала многими скрытыми талантами, могли быть произнесены и повторно, для одного болвана, который не помня себя от стыда и обиды, даже не попытавшись оправдаться, с грохотом слетел по лестнице и под дикие вопли хозяина трактира вылетел на улицу. Он тогда брел, не видя ничего перед собой и, глотая злые слезы, клялся никогда, больше никогда на пушечный выстрел не приближаться к Дамблдору, пусть его Лорд хоть заавадит, хоть закруциатит. На счастье или несчастье Северуса, первыми ему встретились Эйвери с Мальсибером. При виде такого душевного раздрая друзья быстренько собрали разлетевшиеся по сторонам пергаменты с набросками и разработками, которые он так бережно готовил к собеседованию, подхватили Северуса под руки и аппарировали с ним в одну из комнатушек «Дырявого котла». Только после нескольких стаканов огневиски Северуса немного отпустило и он сквозь зубы поведал друзьям историю своего неудавшегося трудоустройства.

Эйвери сочувственно похлопал его по плечу и послал Мальсибера за отрезвляющим: не подобало на доклад к начальству являться в непотребном виде. Отчитываться следовало внятно и вразумительно, чего от стремительно пьянеющего Северуса добиться было практически невозможно.

О последующих событиях Северус предпочел бы забыть навсегда...

— Мальчик мой, — вернул его к реальности голос Дамблдора. — Я не мог допустить, чтобы ты, переживая за свою семью, в чем-то ошибся и подвел великое множество людей. Вспомни эту глупую историю, которую наши газеты муссируют накануне Валентинова дня. Что бы ни говорили защитники прав влюбленных, но император был абсолютно прав: лишь тот солдат воюет честно и безоглядно, за которым не стоит слабая женщина или ребенок, которых можно похитить, чтобы заставить солдата дрогнуть, предать своих товарищей, свою идею... Твой ум должен был быть абсолютно свободен и направлен к единой цели — справедливому возмездию. Поэтому мне и пришлось немного... эмм. подкорректировать твою память и привязанности, чтобы избежать еще и ненужных жертв. Я бы не простил себе, если бы с твоей очаровательной супругой и милой крошкой по моей вине что-нибудь случилось.

«Еще и ненужных»? Странновато звучит, словно «нужных» жертв уже набралось некое вполне достаточное количество. Одна из таковых, в принципе, уже известна, но вот кто еще кроме него мог оказаться в числе избранных Дамблдором «счастливчиков»?

Северус перебрал в памяти первый состав «Ордена Феникса» и вдруг замер, осененный странной мыслью: как так могло получиться, что оба ребенка, подпадающие под известное пророчество дражайшей Сибиллы, практически в одно и то же время остались без родителей?

Волосы на голове Снейпа зашевелились. Неужели Дамблдор был замешан и в этом? Неужели он действительно был способен осиротить детей только ради того, чтобы растить их... как же Северус тогда сказал... как свинью на убой? Если один не справится, всегда можно будет переложить ответственность за судьбу мира на другого?

Северусу вдруг вспомнился один момент из маггловской книги, раздобытой пронырливым Драко для развлечения выздоравливающего крестного: темные маги, предвидя рождение великой светлой волшебницы, постарались убрать единственного человека, который смог бы правильно ее воспитать.* А вокруг «отмеченного» Волдемортом мальчишки не наблюдалось ни одного близкого ему человека, который смог бы защитить его от слишком «правильного» воспитания. Рядом с Поттером не было ни родителей, ни крестного, ни других магов, которые вырастили бы его в традициях магического мира и были бы для него несравненно большим авторитетом, чем директор, пусть даже и самой разволшебной школы.

Среди «правильных» воспитателей очень кстати оказался и профессор Снейп, который стал для обоих, особенно для Лонгботтома, живым пугалом, олицетворением врага, постоянным напоминанием о пожирателях и Волдеморте. Постоянно мелькающий перед глазами раздражитель, не дающий утихнуть ненависти и жажде мести. А что чувствовал при этом сам «воспитатель» — никого не интересовало. Никто и подумать не мог, что каждый взгляд любопытных зеленых глаз отзывается в сердце нестерпимой болью, что каждое слово подрастающего мальчишки звучит, словно неумолимый приговор невольному убийце. И страшно думать о том, что каждый из них был пешкой — что он сам, что Поттер, что тот же Лонгботтом. Победившей в итоге пешкой, но стоила ли уплаченная ими цена этой победы?..

Стоила ли победа жизни Лили... его бывшей подруги, чужой жены, его «подкорректированной», как выразился Дамблдор, «привязанности»... И стоила ли эта победа искусанных в кровь губ Розмерты, которая чуть ли не двадцать лет была вынуждена делить любимого человека с тенью совершенно чужой ему женщины?

— В той войне, которую магическая Англия вела с Волдемортом, каждый из нас должен был чем-нибудь пожертвовать ради торжества справедливости, — эхом откликнулся на его мысли призрачный Дамблдор. — Но, согласись, Северус, я обошелся с тобой максимально гуманно: я сохранил для тебя все твои воспоминания, я не стер память Розмерте и не препятствовал возобновлениям ваших отношений, я постоянно присматривал за твоей девочкой. Я оставил вам огромный шанс в случае победы восстановить все утраченное, и то, что ты сейчас видишь и слышишь меня — неоспоримое подтверждение тому, что по большому счету, я оказался прав. Единственное, в чем ты можешь меня упрекнуть — это время. Я не говорю о тех десяти годах, в течение которых Том вынужден был скрываться — мы ждали его появления в любой момент, и, согласись, раскрывать тебе всю правду до полной победы над злом было бы попросту нецелесообразно. Я говорю о двенадцати месяцах после моей смерти, на протяжении которых борьба должна будет продолжаться согласно моим указаниям: именно настолько далеко простирались видения Сибиллы, на которых я и основывал свои расчеты. Через год после погребения моего тела я уже не буду властен над событиями, и было бы крайне несправедливо оставлять тебя и далее в неведении. Поэтому я поместил все документы и воспоминания, касающиеся тебя, в Гринготс, сопроводив их письмом с соответствующими указаниями. Ровно через год после моей смерти конверт вскроют, и если ты будешь в этот момент жив, в чем я, кстати, ни капли не сомневаюсь, то вместе с памятью обретешь и возможность в дальнейшем самостоятельно распоряжаться своей жизнью.

Дамблдор неожиданно улыбнулся.

— И, Северус... Я очень надеюсь, что после всего услышанного ты перестанешь казнить себя за то, что выполнил мою настойчивую просьбу и избавил умирающего старика от медленной и мучительной смерти. Поверь мне, сожаление — не лучшее времяпровождение. Отпусти прошлое и постарайся думать о будущем.

Отпусти?..

Как можно отпустить такое прошлое?

«Душа мальчика еще не настолько повреждена, — сказал тогда Дамблдор. — Я бы не хотел, чтобы она раскололась из-за меня».

«А моя душа, Дамблдор, моя?»

Северус ясно вспомнил свой полный отчаяния вопрос и слова, скрытый смысл которых ему суждено понять только теперь: «Только тебе известно, потерпит ли твоя душа ущерб от того, что ты поможешь старику избавиться от боли и унижения».

Северус не знал, сколько еще может выдержать его душа. Значит, это была не просто вынужденная эвтаназия, это было назначенное Альбусом возмездие самому себе? Расплата? Справедливая кара? Что чувствовал Дамблдор, стоя на верхушке Астрономической башни и глядя ему в глаза? О чем он просил своим тихим «Пожалуйста?» О смерти? О прощении? О спасении своей души? Неужели Альбус действительно рассчитывал такой страшной ценой выкупить себе индульгенцию?

Откуда-то из глубины истерзанной души Северуса Снейпа стремительно поднималась тяжелая удушливая волна гнева и ненависти. Попадись ему сейчас в руки хроноворот, он бы немедленно вернулся в тот летний день, в тот самый миг, когда рука медленно поднимала палочку, а глаза с отчаянием смотрели в лицо своего учителя, друга, наставника. Как бы ему хотелось снова повторить этот момент, но уже зная всю правду, и понимая, что Альбус тоже об этом знает...

— А теперь слушай меня внимательно, Северус!

Вмиг окрепший, звучный голос Дамблдора пронзил помутившееся сознание, словно слепящий разряд молнии. Северус с трудом отогнал от себя вязкую тьму и попытался сосредоточиться. Дамблдор встал, тяжело опираясь на стол, его голубые глаза превратились в острые льдинки.

— Когда я снова назову твое имя, ты освободишься от моего влияния. Да, я во многом ошибался, да, я был преступно самонадеян, но все, что я совершил, было сделано лишь для того, чтобы вернуть нашему миру покой и благоденствие. Помни об этом, Северус Снейп, и будь счастлив!

_______________________________________________________________________

*Джин (англ. Jean) — женское имя. Считается что оно обязано своим происхождением старофранцузскому «Jehanne» (Жанна)