Орфей (гет)

Впервые с тех пор, как начались ее занятия с учителями — а это было лет десять назад — Люцертолу не радовало начало каникул.

Она сидела в своей комнате на подоконнике (стены старинного дома были такими толстыми, что позволяли устроиться очень удобно) и смотрела на дождь, льющий весь день, как из ведра. Время от времени порыв ветра заставлял сероватые струи дождя бить в оконное стекло. Люси пыталась внушить себе, что чувствует себя несчастной только лишь из-за погоды. Но безуспешно — она не верила сама себе. Она прекрасно знала, почему ей так плохо, и все казалось еще безрадостней, потому что она ничего не могла с этим поделать.

Чуть больше недели назад, когда она почти смирилась с переменами в доме Малфоев (судя по всему, возврата к прошлой жизни не ожидалось) и начала к ним привыкать, жизнь совершила еще один неожиданный поворот.

Было трудно, но вполне возможно смириться с тем, что мама прекратила общаться с остальными членами семьи. Это не оказалось полной неожиданностью — такое изредка случалось, просто на этот раз затянулось надолго. Привыкнуть к тому, что отец стал вдруг отдаляться от нее, оказалось гораздо труднее. Потом она нашла себе нового друга — портрет дедушки. И ей уже начало казаться, что это сражение с обстоятельствами она выиграла. Потом, совершенно неожиданно, ее родители стали… назойливыми. Она не могла подобрать другого слова, чтобы описать их внезапное желание то и дело втягивать ее в разговор, что-то выпытывать, пытаться разузнать, о чем она думает. Она к такому не привыкла. Девочка инстинктивно начала сопротивляться, в основном из-за того, что в поведении родителей было нечто странное, чему она не могла найти объяснения. Между отцом и матерью тоже что-то произошло. Они казались более близкими, чем обычно, и в то же время более отдаленными друг от друга, чем до этого. Глупое объяснение, но Люцертоле все представлялось именно так. И в представления Люси о жизни происходящее никак не вписывалось.

Кроме того, она не была уверена, что ей нравятся темы разговоров с дедом и то, как эти разговоры стали проходить. В первое время ее просто ошеломили его рассказы, анекдоты, новизна информации. Люциус знал, как увлечь слушателя. И Люси была совершено очарована.

А потом он начал то и дело вставлять намеки на профессора Снейпа, директора школы, в которую она собиралась поступать и — но об этом она деду не говорила — объекта ее страсти. Люси была влюблена и наслаждалась новым для себя чувством. Второй профессор тоже был очень милым. И красивым, ничего не скажешь. Но что-то в директоре сразу же привлекло ее, хотя красавцем его было трудно назвать. За его спокойствием и умением держать себя в руках чувствовалась такая глубина, что девочка не могла не потянуться к нему, несмотря на разницу в возрасте. Свои чувства она хранила в тайне. Единственным исключением стал разговор с отцом на Рождество — реакция Драко удивила девочку, но у нее не хватило храбрости спросить, в чем дело. У Люси был фотоаппарат — естественно, самая современная модель — и она сделала несколько фотографий гостей. На одной из них Снейп, не подозревающий о том, что попал в объектив, стоял, прислонившись к каменной балюстраде террасы старой части дома. Он смотрел вдаль, упершись подбородком на сплетенные пальцы, а на губах его играла чуть заметная улыбка. Время от времени он запускал руку в короткие черные волосы. У Люси были и другие фотографии, но эта оставалась любимой. Она часто запиралась в комнате, чтобы подолгу любоваться ею.

Дедушка, казалось, был о директоре не особенно высокого мнения, и девочку это раздражало. Она же знала его лично, разговаривала с ним, сидела за одним столом. Она просто не могла поверить в то, что c ним что-то не так. К тому же его мягкое, дружеское обращение с ней давало надежду, что директор не совсем безразличен к чарам Люцертолы.

А потом настал день, когда ее надеждам был нанесен тяжелый удар.

Ее отец, гораздо больше интересовавшийся событиями, происходящими в родной Англии, чем в месте изгнания, ограничивался чтением еженедельника L'Hebdomadaire Magique, помогавшего ему держаться в курсе политической жизни Франции. Однако "Ежедневный пророк" доставлялся ему каждое утро. Люси иногда просматривала газету, но читала только новости спорта. В тот день ей сразу бросился в глаза заголовок на первой странице. Свадьба Директора Хогварца и бывшей жены Министра Поттера. Под заголовком была фотография. Северус Снейп, совершенно неотразимый в темно-зеленой бархатной мантии, обнимал молодую женщину в белом свадебном наряде.

Люси выбежала из комнаты в слезах, дрожа от гнева и ревности. Она уже достаточно хорошо освоила косметические заклинания, поэтому к ужину вышла, убрав с лица все следы недавней истерики. Но лишь только она оказалась в безопасности спальни, слезы снова хлынули из глаз. Сердце изнывало от боли и тяжести, ей хотелось разбить что-нибудь или броситься бежать, не разбирая дороги, крича про свое горе ветру и дождю. Но она понимала, что такое поведение сразу же привлечет внимание родителей и вызовет вопросы, на которые не хотелось отвечать. Поэтому она просто сидела на подоконнике, глядя на дождь и чувствуя тяжелую пустоту на сердце от свалившейся на нее огромной потери.

Она не сердилась на Снейпа. Он ни в чем не виноват. Но эта женщина… она даже не красивая. Свадебная мантия не могла скрыть, что у нее слишком большая задница и слишком широкие бедра. К тому же она была небольшого роста. И совершенно неприметная, даже простоватая на вид. Люси сразу же возненавидела ее от всей души. К несчастью, женщина тоже преподавала в Хогварце — Маггловедение, самый бесполезный и глупый из предметов. Дед, правда, настоял на том, чтобы она включила маггловедение в список изучаемых дисциплин, повторяя, что имел несчастье учиться на собственных ошибках, и что нужно знать своего врага, особенно если этот враг настолько отличается мышлением и поведением. Люси тоже считала магглов врагами и согласилась с дедом. Если бы только… если бы только учительницей была не эта кошмарная жирная тетка.

Потом ей в голову пришла мысль, заставившая приободриться и распрямить плечи. Пожалуй, даже к лучшему, что эта уродина будет ее учителем. Она все время будет на виду, Люси сможет пронаблюдать за ее поведением, реакциями, узнать ее слабости, и возможно даже найти способ вышвырнуть тетку из школы и из жизни директора. Если задуматься, это шанс.

Люцертола соскользнула с подоконника. Может попробовать обсудить все это с дедом, не объясняя, чем ее не устраивает жена директора? Люциус так много знает и такой хитрый — он поможет разработать хороший план действий. И не нужно объяснять, зачем ей это нужно. Люциусу Малфою будет достаточно того, что эта учительница магглокровка.

* * *

Согласовав планы медового месяца, Северус и Гермиона решили, что лучше не уезжать сразу после церемонии или на следующий день, как делает большинство пар. Оба были уверены, что свадьба — это чрезвычайно утомительное мероприятие — сама церемония, официальный прием на котором присутствует почти две сотни приглашенных, включая репортеров, и, наконец, вечер в кругу близких знакомых. В общем, они решили, что лучше отдохнуть дня два-три. Кроме того, грех было не воспользоваться присутствием в замке таких редких гостей, как Дамблдор и Флитвик. На свадьбу приехал мистер Поппандопулос, библиотекарь с острова Крит, да и Хмури заявил, что останется еще на день. Получилось что-то вроде собравшейся большой семьи, и оба молодожена были очень довольны.

18 июля последние гости разъехались — остался только Дамблдор, которому нужно было воспользоваться библиотекой. Миссис Грейнджер вызвался доставить домой Шизоглаз, к которому почтенная дама прижалась заметно теснее, чем это было необходимо для совместной аппарации. Тогда Снейпы начали собирать вещи.

— Ты уверен, что Филч как следует позаботится о них? — Спросила Гермиона, пытаясь отнять носок у разыгравшихся Плутона и Аида.

— Абсолютно уверен. Миссис Норрис уже очень стара. Ему будет приятно, для разнообразия, повозиться с двумя молодыми шустрыми котами.

Гермиона бросила на него взгляд, полный сомнения. — А если это старое чучело решит и моих котят превратить в подобие гестаповца в кошачьей шкуре?

— Я не думаю, — ответил Северус, улыбаясь. — Но разрешаю тебе предупредить Филча и дать ему несколько рекомендаций по воспитанию кошек.

Некоторое время они собирались молча, потом Северус сказал. — Кстати, Ежик, чуть не забыл рассказать: вчера у меня был очень интересный разговор с мистером Поппандопулосом…

— Он очень милый человек, правда?

— Да, и настолько тобой очарован, что будь он помоложе, я начал бы ревновать. Ну так вот… — Северус аккуратно сложил черный кашемировый свитер, -… я упомянул загадочного Д.Л.П., и он…

— Что?

Северус завел глаза. — Д.Л.П. Тот таинственный незнакомец, который заказывал те же книги, что и ты. Это довольно странное совпадение, и я был уверен, что ты уже спрашивала об этом, но оказалось, что нет.

— Конечно, не спрашивала. — Гермиона удивленно посмотрела на него. — Этот посетитель был в библиотеке лет тридцать назад. Ты же знаешь стариков — детство и юность они помнят в малейших деталях, а остальное начинает путаться. После рассказа о лорде Байроне и не стала и заговаривать на эту тему, потому что была уверена — ничего он не помнит.

— Ну да, не помнит. Точнее, почти не помнит. Но он уверен, что это был не один человек, а двое. Мужчина и женщина, довольно молодые.

Гермиона села на пол, скрестив ноги. — Интересно, — пробормотала она. — Двое, но подписались всего тремя инициалами…

— Или подписался только один из них.

— Да…. — Гермиона покачала головой. — Я не знаю… — Она машинально спихнула Аида с шелкового пеньюара. — Что-то крутится в голове, но очень смутно и я никак не могу поймать мысль. Все-таки мне кажется, что это пара. Супружеская пара, раз они подписались тремя инициалами.

— Тридцать лет назад… конечно, они должны были быть женаты. Тогда порядки были другие. Поппандопулос не помнит, откуда они приехали. Что случилось? — Спросил он, заметив, что Гермиона шепчет что-то себе под нос.

— С.Г.С., — ответила она.

— Боюсь, что я…

— Так бы мы подписались, если бы вместе заказывали одну книгу. Северус, Гермиона Снейп.

— Возможно, — ответил он, ухмыляясь. — Если бы я был необразованным, неотесанным….

— Северус! — Гермиона побледнела, на скулах у нее загорелись нездоровые красные пятна, а на горле стали заметны сухожилия — казалось, ей трудно дышать.

— Гермиона! Что такое! Тебе плохо?

— Нет! Все нормально, просто… Северус! Все сходится! Все замечательно сходится! Это Поттеры, Северус, Поттеры!

Всерьез обеспокоенный Северус отбросил в сторону пару туфель, которую собирался уложить в сумку, и опустился на колени около жены. — Дорогая, Бога ради! Объясни, что с тобой. Что замечательно сходится? И причем здесь Пот… — он тяжело опустился на пол и уставился на Гермиону. — Это невозможно…

— Невозможно? — Она засмеялась, но смех был близок к истерическому. — Невозможно? Северус! Это же единственное разумное объяснение! Они сумели создать Глоток Жизни и напоили им Гарри! Что еще…

— Подожди, подожди! — Перебил ее Северус. — Давай обдумаем все шаг за шагом. Accio вода! — Он сунул стакан ей в руку. — Выпей и успокойся.

Взгляд, которым Гермиона одарила мужа, был недовольным, но она послушно выпила воду и вернула пустой стакан. — Я знаю, что ты хочешь сказать.

— Что меня абсолютно не удивляет. Ну, так что я хотел сказать?

— Но это же очевидно. Ты хотел напомнить, что Глоток Жизни может воскресить мертвого, но ни в одной легенде не было намека на то, что он способен защитить от Убийственного Проклятия.

Северус покачал головой. — Не хочу тебя разочаровывать, но я хотел сказать совершенно о другом. Ты, думаю, знакома с теорией, согласно которой древние Боги на самом деле были чрезвычайно могущественными колдунами?

— Да, я слышала эту версию.

— Очень хорошо. Эта теория кажется мне весьма убедительной. А еще считается, что молнии, которые метали Боги — это мощные Убийственные Проклятия. Помнишь копию рукописи, которую ты привезла из Александрии? То малопонятное место, где Ксенофон пишет об ударах молнии Зевса, отлетающих назад на небо? Теперь я и сам не понимаю, как мы пропустили этот момент.

— Мы просто не знали, что искать, — вздохнула Гермиона.

— Верно, — Северус кивнул и потер переносицу. — У меня вызывает сомнения другое. Если Поттеры действительно сумели воссоздать Глоток Жизни — а Лили прекрасно знала зельеделие, я не сомневаюсь в ее способностях… Если они добились успеха, почему поступили так странно? Если бы у меня был маленький ребенок, я бы не стал поить его непротестированным зельем. Я сначала проверил бы его действие на себе.

— Это так, — согласилась Гермиона. — Действительно, тут что-то не сходится. Подожди-ка! — Воскликнула она, хватая Северуса за руку. — Подожди! Я вспомнила… Мне нужно срочно написать Гарри! — С этими словами она вскочила и вылетела из комнаты.

— Гермиона! Что… — Северус не закончил вопрос, потому что спрашивать было уже некого. Вздохнув, он тоже поднялся и вышел вслед за женой.

* * *

Дорогой Гарри,

Гермиона.

* * *

Состояние лихорадочного возбуждения, в котором Гермиона находилась с тех пор, как отправила письмо Гарри, было абсолютно несовместимо с медовым месяцем. Она знала, что если Гарри даст согласие, он пошлет бумаги прямо ей. Почтовые совы приучены находить адресата, где бы он не оказался, так что если она уедет, бедному животному придется пересечь пролив и пол-Европы. Сверток, который нетрудно доставить из Дувра в Хогварц, при путешествии на большое расстояние легко может пропасть.

К счастью, ее лихорадка оказалась заразной — Северусу тоже было очень любопытно заглянуть в бумаги Поттеров, и он сразу же согласился еще на некоторое время задержаться в замке. Святые или языческие Боги, ответственные за погоду, похоже, посочувствовали их планам. После дождливого дня бракосочетания из-за облаков наконец выглянуло солнце и обосновалось в небе надолго. Благодаря этому окружающие только понимающе кивали, услышав от молодоженов, что в такую погоду им жалко уезжать из Англии. Солнечный свет и тепло в Тоскане им практически гарантированы, а вот в Шотландии такая погода — редкое удовольствие. Чтобы избежать лишних вопросов по прибытии посылки от Министра — Гермиона старалась не думать о том, что Гарри может ответить отказом — она начала рассказывать всем о задуманной биографии Поттеров. Все отнеслись к этой идее с энтузиазмом, и чтобы придать достоверности своей легенде, Гермиона стала действительно записывать воспоминания знавших Джеймса и Лили. И признаться, ей это понравилось. К тому же так она могла отвлечься от назойливых мыслей о том, что ответит Гарри.

В те времена, когда удобное министерское кресло занимали Корнелиус Фадж и Артур Уизли, ответа, скорее всего, пришлось бы ждать все каникулы. Но сейчас, когда девизом работы Министерства стало слово "эффективность", волокита с ответом считалась преступлением не меньшим, чем государственная измена.

Ответ от Гарри пришел через четыре дня после отправления письма. Послание Министра было предсказуемо официальным, но недостатки формы с лихвой восполнялись содержанием. Форма была весьма ядовито откомментирована Сириусом (под мысленные аплодисменты Северуса), а содержание заставило щеки Гермионы порозоветь от предвкушения.

Дорогая Гермиона,

прочитал Северус избранному обществу, собравшемуся в комнатах директора выпить стаканчик перед обедом и вскрыть Пакет. Кроме Гермионы его слушали МакГонагалл, Блэк, мадам Помфри и Дамблдор.

Отвечая на твое письмо от 18 июля, хочу выразить свою благодарность за предусмотрительность, проявленную в отношении присланного мною свадебного подарка. Хотя предполагаю, что госпожа Вритер вскоре найдет другой повод для очередной клеветнической статьи. Признаться, ее поведение начинает меня утомлять.

Министр Магии.

— Это, — заявил Сириус, — самая наивысокопарнейшая чушь из всех, которые доводилось приносить министерским совам со времен Короля Артура.

Дамблдор прокашлялся, но ничего не сказал — его привязанность с бывшему Золотому Мальчику Хогварца заметно ослабла после того, как Альбус услышал о поведении Министра в то время, как его жена лежала в госпитале с тяжелой раной. МакГонагалл фыркнула, а мадам Помфри захихикала. Северус со скучающим видом поднял бровь. — В высшей степени справедливое замечание, Блэк. Хотя выражение "самая наивысокопарнейшая" заслуживает приза "Какофония года"

— Согласен разделить эту честь с только что прослушанным письмом, — ухмыльнулся Блэк.

— Что ж… — Дамблдор задумчиво пригубил херес. — Может мы наконец взглянем на таинственное содержимое послания?

Гермиона была настолько поглощена изучением контракта, что Северусу пришлось подергать ее за прядь волос, чтобы привлечь ее внимание к нетерпеливо ждущему обществу. — Ежик, эта честь по праву принадлежит тебе.

— Конечно, — она смущенно посмотрела на друзей, которых заставила ждать и ловко распаковала послание с помощью заклинания.

Коричневая оберточная бумага скрывала простую картонную коробку, обтрепанные края и желтоватый цвет которой ясно указывали на возраст. Гермиона широко распахнула глаза. — Та самая! — Выдохнула она. — Да, именно она! Я помню… — Едва заметное движение головы Северуса напомнила ей, что не стоит демонстрировать чрезмерный энтузиазм. — Это были… довольно счастливые времена, — добавила она вместо объяснения. Сириус с понимающим видом кивнул.

Все, подавшись вперед, наблюдали, как Гермиона снимает крышку. Царящий в комнате аромат алкогольных напитков и перечной мяты (некоторое время назад Дамблдор начал предпочитать лимонным леденцам мятных жучков) потеснил запах пыли и старой бумаги, сразу напомнивший библиотеку Хогварца. Бросив взгляд на мужа, Гермиона вынула лежащую сверху пачку фотографий, перевязанную красной ленточкой.

— Они будут прекрасно смотреться в книге, — Гермиона развязала ленточку. На верхней фотографии Джеймс и Лили в возрасте 14 — 15 лет сердито смотрели друг на друга.

Гермиона передала фотографию сидящей рядом с ней МакГонагалл. Та улыбнулась. — Как кошка с собакой, — пробормотала Минерва, смахивая с карточки пыль. — Кто бы мог подумать…

Гермиона упомянула о "счастливых временах" только чтобы объяснить свою реакцию на коробку, которая обещала много ценной информации. Но когда Сириус взял фотографию из рук МакГонагалл, Гермиона пожалела о своей беспардонной лжи. В глазах Сириуса, будто постаревшего в тот миг, как он взглянул на фото, было столько боли и безысходности, что ей захотелось вскочить со стула и крепко обнять старого друга. Обстановка не подходила для таких жестов, поэтому Гермиона сдержалась, и только попыталась перехватить взгляд Сириуса, чтобы улыбнуться ему. Конечно, для Сириуса внезапное погружение в воспоминания о давно прошедших днях было болезненным. Гермиона подозревала, что особую боль Сириусу доставляла внешняя схожесть Гарри и Джеймса. Но Джеймса Сириус потерял при независящих от него обстоятельствах. С Гарри же все было по-другому. Отношения Сириуса с крестным могли стать гораздо более близкими, и в том, что этого не случилось, была и его вина. Сейчас, глядя на фотографию отца, Блэк горевал о потере сына, кажущейся даже более горькой от того, что Гарри был потерян еще при жизни.

Они рассматривали фотографии, погруженные каждый в свои мысли. Северус тоже не остался спокойным. Там было несколько фотографий, сделанных уже после выпуска из Хогварца. Это был самый черный период в жизни Северуса, и картины чужого счастья вызывали у него лишь боль и сожаление о собственных ошибках.

Под фотографиями обнаружились письма, дипломы, Золотой Снитч, зачарованный так, чтобы оставаться неподвижным, несколько украшений, большой конверт с маггловскими фотографиями и письмами родственников Лили, и на самом дне — два дневника.

Сириус смотрел на тетради с жадностью, но Гермиона, предвидевшая, что так и случиться, опередила его. — Я думаю, — сказала она, чувствуя себя очень виноватой, — что сначала все это должна просмотреть я. Это же…ну понимаете… Гарри согласился отдать эти бумаги мне, и я не упоминала, что собираюсь показывать их кому-то еще… — она прикусила губу, стараясь не смотреть на Сириуса.

— Конечно, — МакГонагалл вряд ли понимала, насколько Гермиона благодарна ей за вмешательство. — Это должно остаться между вами с Гарри — он бы упомянул, если бы хотел разрешить тебе показывать кому-либо дневники матери. — Минерва начала лихорадочно протирать очки, поежившись под гневным взглядом Сириуса.

— Д-да. Это я и имела в виду, — кивнула Гермиона, обзывая себя в душе бессердечной лживой сучкой. Но отдавать дневники Сириусу было слишком опасно. Чем меньше людей в курсе, тем лучше. Если в дневниках не окажется упоминаний о Глотке Жизни — а она уже сама не знала, чего хочет больше, разрываясь между собственными надеждами и разочарованием Сириуса — она отдаст все бумаги Блэку, не спрашивая ни у кого разрешения.