Край непуганых идиотов (джен)

31 августа. Этот день я запомню надолго. Всё не задалось с самого утра. А ведь как хорошо посидели мы накануне за приятной беседой у костра! Даже просыпаться поутру не хотелось, но автоматная очередь над ухом лучше любого будильника, пусть это и не самый приятный способ начать новый день.

Я вскочил как ошпаренный, но не удержался на ногах и снова на задницу брякнулся. Гляжу и глазам своим не верю — вояки прямо по курсу в деревеньку нашу не спеша этак входят. А у меня голова после вчерашних посиделок чугунная и печень, как подмётка сталкерского ботинка, заскорузла и в бок давит. А тут ещё и эти упыри нарисовались.

Все уже попрятались кто куда, один я сижу на виду у солдат и в себя никак не приду. Деревня опустела, и только торчащие из окон стволы напоминают, что есть тут люди помимо меня и вояк. А те не спешат. Встали, подбоченились, мол, смотрите и завидуйте. А за их спинами на дороге БТР порыкивает и чем-то крупнокалиберным прямо мне в левый глаз нацелился.

Вояки по главной и единственной улице нашей деревеньки пропылили прямиком к бункеру Сидоровича. Идут и презрительно так на наши убогие развалюхи поглядывают. Проходя мимо меня один из них как сделает рожу зверскую, как завращает глазами, как рявкнет:

— Ба-бах!

Я, понятное дело, чуть в штаны не наложил от неожиданности и всем телом дёрнулся. Вояки ржут, довольные. Ишь ты, шутники, етить их в качель. Ну, ладно. Видно, что сталкеры их не интересуют. Во всяком случае, пока. Спустились они в подвал к барыге, а я подхватился и Волка искать побёг. Страсть хотелось мне потребовать объяснений, хотя, и подозревал что наш старшой знает не больше меня. Так оно и вышло — Волк сам терялся в догадках. Ну, думаю, надо выяснять.

— Пойду, — говорю, — послушаю.

Волк сразу всё понял и кивает мне одобрительно.

Было дело, набрались мы с ним однажды, да так, что Волку похудело, как салаге зелёному. Ну, я повёл его по окрестностям погулять и нечаянно уронил. Волк лежит мордой в гнилой листве и подниматься ни в какую не хочет, а я смотрю — обрезок трубы из земли торчит, о который старшой и споткнулся. Наклонился я к обрезку и слышу — бормотание какое-то. Оказалось, труба эта вентиляционная, прямиком из бункера Сидоровича проведена, чтоб барыга собственным выхлопом не задохнулся. Я тогда полночи рядом просидел и со смеху умирал, слушая, как Сидорович с чертями воюет, что недельным запоем навеяны.

Вот труба эта и для дела пригодилась. Лежу я, к трубе приникши, слушаю, в суть проблемы вникаю.

— Не зли меня, старый. — Это из военных кто-то цедит сквозь зубы. — Кейс украден кем-то из твоих выкормышей, я знаю. Все договорённости теряют силу, пока не вернёшь бумаги. Мы сейчас деревеньку твою с землёй сровняем вместе с обитателями её вонючими.

Лежу я, слушаю и обижаюсь. С какого это я вонючий? За собой слежу по мере сил и возможностей. Остальных не нюхал, но, уверен, если бы они воняли, я бы почуял. Пока я размышлял, вояка умолк, а Сидорович отвечать начал, и голос у него стал вкрадчивый. Нехороший такой голос.

— Знаешь, — говорит, — что это? Ага, вижу, что знаешь. Стоит мне легонько пальцем шевельнуть и ты больше жить не будешь.

Я лежу, слушаю, злорадствую. Уж не знаю, чего там такого барыга этому военному показывал, но тот молчит и только дышит так громко и придушенно.

— Блефуешь, — говорит, а у самого голосок-то подрагивает.

Сидор ему:

— А ты проверь.

И тишина мёртвая в трубе, а я прям вижу, как они друг на дружку глазюками мыргают злобно. Ну, думаю, узнал достаточно, пора отчаливать, пока они там не начали всё взрывать. Отполз немного, подхватился и бегом к Волку — докладывать. Старшому мой рассказ не понравился.

— Знаю, — говорит, — что за кейс. Был тут недавно лунатик один с грузовика смерти, он упёр чемодан, точно.

Нормально так, да? С лунатика какой спрос, а мы тут отдуваемся. Эх, если бы не БТР, мы, хоть и с потерями, но справились бы, но броневик нам не взять.

Волк скомандовал общее отступление, строго следя, чтобы оно не превратилось в паническое бегство, но за всеми не уследишь. Несколько особо пугливых салаг ломанулись со страху, куда глаза глядят, и тут же были подстрелены вояками, с которыми Сидорович, очевидно, так и не договорился. Ну, а у нескольких самых смелых новичков от такого поворота взыграло ретивое, поэтому отступать они бросили и начали стрелять. Военные охотно ответили, и начался бой. БТР заурчал громче и покатил своим на подмогу.

Зажатые с одной стороны пешим отрядом, а с другой бронетехникой, мы сгрудились в лачуге Шустрого. Самого Шустрого накануне понесло куда-то на поиски приключений. Как говориться, словно задницей почуял, ускрёбся. Сидорович тоже наверняка задраил люки в своём подвале и в ус не дует, а вот нам становилось жарко.

Сначала удалось пристрелить несколько солдат, но счастье было недолгим. Первая же пулемётная очередь заставила нас попадать на пол. Вторая покрошила дощатые стены в труху, а третьей мы дожидаться не стали. Толкаясь, поползли в соседнюю комнату, где был небольшой подвал. В него-то мы и посыпались всей оравой.

Вовремя, ага. Чего там вояки такого измыслили, я не знаю, но долбануло так, что мы едва удержали вчерашний ужин в желудках. Протрясло до кишок, в ушах завыло и зазвенело. Мы всё ждали, когда прекратиться, но земля продолжала дрожать, а грохот всё нарастал, и тогда мы догадались — Выброс.

Вот это дело! Словно сама Зона за нас заступиться надумала. Мы сразу как-то успокоились, расслабились и, тихонько переговариваясь, ждали окончания катаклизма. Выброс угомонился через час, но выбираться мы не спешили, решив основательно снять стресс, а то, сами знаете — нервные клетки не восстанавливаются, так-то.

Ещё через час мы успокоились настолько, чтобы выбраться наружу. БТР горел и фонил, словно кусок урана. Поблизости были раскиданы трупы в военной и сталкерской снаряге, ещё несколько бродили по деревне озомбеневшие. Мужики под руководством Волка отправились их устранять, а я так перенервничал, что лыко не вязал. Да ещё зацепился снарягой за кусок проволоки и долго не мог выбраться из-под руин, в которые превратился дом Шустрого.

Когда я, наконец, отцепился и выполз на главную и единственную улицу нашей деревеньки, то столкнулся нос к носу с Шустрым. Парень уже понял, что остался без жилья, и лицо его пошло пятнами от злости. Кого, вы думаете, он обвинил в потере дома? Ишь ты, нашёл крайнего. Ну, ладно.

— Шустрый, — говорю, — ты не ори. Это не я.

Но он и слушать не хочет, кричит матерно, плеваться начал. Я и словечка вставить не могу, лежу, утираюсь только. Нормально так, да? Ну, сколько можно за чужие грехи отвечать!

Вот таким фейерверком мы проводили лето и встретили хмурую осень.