Apprentice (джен)

День, когда профессор вернулся с континента, а ученик его был отпущен на поруки из своего чистилища, этот день был длинный, жаркий, вышитый золотой солнечной нитью, как какая-нибудь свадебная мантия в витрине у мадам Малкин.

Нэт, не дыша, впитывал тепло, стоя у самого входа в обувную лавку. Чувства, наполнявшие его, были противоречивы: с одной стороны, он не собирался ждать, пока его окликнут, с другой — все не мог заставить себя шагнуть внутрь. И снаружи было неплохо.

— Превосходные, гоблинской работы. Сами меняют размер, не промокают, не рвутся. Заклинания повышенной прочности, нашими лучшими специалистами…

Его не окликнули — обошлись взглядом.

— Не беру драконью кожу, — сказал профессор Снейп продавцу, позволяя Нэтану тем временем исправить допущенную оплошность.

Ступенька порога была вытерта до блеска — в таких местах, как это, держались традиций и не меняли ее столетиями. Запах душный, соленый. Запах хорошей обуви, он же — сдобренный маслом и смолой запах мертвечины.

— Но тогда… выбор весьма ограничен… Видите ли, подземные мастера предпочитают благородный материал…

Изнутри стекла окон тусклые — не от пыли, от возраста. Комната до потолка уставлена всевозможного фасона башмаками, туфлями, ботинками, отчего посетитель невольно ощущал себя гастролером в столичном театре — казалось, с каждой полки и из каждого угла за ним наблюдали с тщательно скрываемой скукой, ибо, право же — все это было слушано, смотрено несчитанное множество раз…

— Вот те, черные.

Черные, подчеркнуто простые, стояли с краю, пока хозяин лавки не перенес их на прилавок.

— Примерь, — как ни в чем не бывало, кивнул Снейп ученику, который застыл, где стоял.

— Но, сэр…

— Мне повторить?

Повторять не пришлось. Чувствуя себя ужасно не к месту на бархатной скамейке и стесняясь того, что осталось от носков, Нэт стиснул зубы и разулся. На носках он экономил — их ведь не видно. Обычно, то есть.

— Как влитые! — восхитился торговец, словно бы не замечая раздраженного взгляда мастера и мучительно покрасневших щек ученика. — Заклинания можно наложить в точности по росту…

— Без заклинаний, — отрезал профессор, выкладывая на прилавок монеты.

Руки потянулись сами — снять, вернуть — но было поздно. Уже подхвачены были монеты шустрым лавочником, а темные, как ненастный вечер, глаза смотрели на Нэта в упор.

— Оставь.

Колокольчик всплакнул на ветру, снова ударило в лицо солнце. В Косом переулке было шумно, людно, как всегда. Какой-то человек в подворотне торговал говорящими медными птичками, девицы зачарованно рассматривали в витринах свои отражения, а компания подростков, завидев прямо по курсу профессора зельеварения, резко развернулась и направилась к дверям «Все для квиддича».

— Сэр, я не могу… это слишком!

Пожилые волшебники, малыши, спешащие к банку посыльные. Мадам в оранжевой вуали прошествовала мимо, раскачивая корзинкой.

Конечно, ботинки — это слишком. Он никак не рассчитывал, что сносит совсем новую пару за год — но заклинания на «предметах постоянного пользования» были ему противопоказаны, а без чар прочности и тех, что подгоняли по размеру, под растущую ногу, в том же Запретном лесу никакой обуви долго протянуть не удавалось.

— Я не смогу вернуть до ноября…

Профессор разве что прибавил шагу. Манера ученика постоянно спорить, видно, его только забавляла, а не сердила. Все тонкие финансовые вопросы разрешены были между ними еще год назад, когда Нэту было сказано, что, раз он выполняет часть работы ассистента, значит, и часть жалования тоже пойдет ему.

Он, конечно, удивился — всего лишь за то, что готовил ингредиенты? Зелья-то для больничного крыла доверили бы ему не раньше сданного ТРИТОНА. Но не возразил тогда и не возражал до сих пор. Заработок был небольшой — почти полностью расходился на предметы первой необходимости, вроде собственных котлов, пергамента или чернил, и, не учись Нэт на стипендию, сдобренную подачкой попечительского совета, о занятиях в Хогвартсе пришлось бы только мечтать.

Появлялись у него, правда, свои подозрения об истинной природе его жалованья — особенно они расцветали, когда мастер, не слушая возражений, оделял его чем-нибудь вроде ботинок, или набора пробирок, или зимней мантии.

— Отработаешь. Мне нужен звездный порох для Кроммаха, не меньше пятнадцати унций.

— Разумеется, сэр.

Звездный порох не считался редким ингредиентом — это Нэт знал, конечно. А еще неплохо знал, чего стоило в конце лета найти покупателя на такую уйму бальзама…

Жестяной котелок вывески даже от легкого ветра болтался из стороны в сторону, скрип петли с тоской вливался в общий шум. «Пожалуйста, не здесь, пожалуйста», — но увы, профессор уже толкал дверь — блистающее, чарующее великолепие заставленных инструментом полок с прошлого раза ничуть не переменилось. Разве что лысина продавца стала пошире.

Уже не удивляясь, с одного, первого взгляда выделил среди приборов те, что были созданы магией. Снова кивал подобострастный Келкин, выкатывая на прилавок крутобокие котлы, а мастер приглядывался к ножам с посеребренным лезвием. Падали монеты, но громче всех звенели самопомешивающиеся установки — утомительным звоном, неслышным никому, кроме Нэта. Хотелось уйти, раствориться, исчезнуть — и от этого шума, и от липкой улыбки продавца, так и говорившей: «Как же, как же, помним-с!»

Впрочем, куда хуже пришлось в аптеке. Запах, почти что тот, знакомый с детства, вот только к этому не примешивалось пыли и вони из канавы, вырытой вдоль дома. Мальчишка за стойкой крикнул отца, с опаской поглядев на Снейпа — и, кто бы подумал, на него, Нэтана, тоже.

Аптекарь с каменным лицом выслушал номер заказа. Это было уже почти привычно — похожим образом встречали их и в куда более скромной лавке, в Хогсмиде. Спустя четверть часа, также без лишнего слова, заказ был выставлен на стол. Выходя последним, то ли слышал, то ли не слышал Нэт брошенное вскользь: «Ишь… ученичок! Два сапога пара! Старый Брок в гробу переворачивается…» И уже в который раз, сбиваясь с шага, чтобы догнать профессора, пожелал он этому дню скорейшего окончания. По крайней мере, вздохнул облегченно, никто не настаивал на том, чтобы подбирать мантии у мадам Малкин (надо было видеть, с каким лицом она вынимала из коробки эти одинаковые черные носки). А учебники можно и вовсе не покупать. Ну, кроме некоторых.

* * *

Пестрые квадраты полей за окном — под торопливый перестук колес их уносило прочь. Обратно ехали поездом, из-за слюны гиппокампа, и где-то под Лидсом тишина в купе стала практически непереносимой.

— Неужели действительно нельзя, — рискнул Нэт, когда они миновали очередной неглубокий овраг и буковую рощу, — рассчитать полный контркомплемент для яда с тройной взаимосвязью, если точный состав не известен?

— Дюбуа, глава третья, параграф восьмой, — откликнулся профессор.

Он все еще читал журнал, тот самый, испещренный пометками Берсвика и ценными его прескрипциями. Или, скорее, перечитывал.

— «…до той поры, пока не знаешь всех входящих, не берись…» А если туда добавлена кровь жертвы? Как ингредиент, я имею в виду, а потом, после отравления, нет чистого образца, мы выделяем образец тоже из крови…

Профессор медленно перевернул страницу и поднял взгляд. Выражение его лица можно было бы назвать неприятным, не будь оно таким большую часть времени.

— Нет, я понимаю, что можно выделить два и вести параллельный расчет, но некоторые составляющие быстро усваиваются или распадаются... Если нельзя выделить чистый образец? Что делать в этом случае? Для категорий выше двенадцатой даже шестидесяти процентное совпадение противоядия с контркомплементом — это все равно, что еще одна доза яда.

— Не так часто встречаются яды подобного класса. Однако, мне интересно, откуда ты почерпнул сведения о крови жертвы в составе…

Нэт послушно разглядывал собственные руки. Профессор дал себе волю и усмехнулся.

— Помнится, уговор был на первые три главы.

— Дюбуа прав. Скажи мне, — продолжил он, чуть помедлив, — как ты сам искал бы контркомплемент для одного из неопределимых?

Неожиданный вопрос, подумал Нэт. Поезд заезжал в туннель, и вместо полей на короткое время за окнами оказались гладкие кирпичные стены.

— С неопределимыми сложнее, сэр. У них же непостоянная структура.

— Не совсем верно. Любая тройственная взаимосвязь может быть названа непостоянной, если брать за основу определение Дорошевской. Доказано в тысяча девятьсот тридцать четвертом — еще одно достижение магистра Кирчева, о котором ты нигде не прочтешь, — вагон вынырнул на свет.

По небу, будто гигантские голуби, разлетались в стороны облака. Любая тройственная… Гештинан, покровительница травников и звездочетов! Как же раньше-то не сообразил! Надо было тогда начинать со структуры…

— А существование стабильных взаимосвязей более высокого порядка, чем третий, до сих пор не подтверждено, — пробормотал Нэт уже почти вслух, подсчитывая. — Что ж получается, чтобы создать неопределимое зелье, достаточно подобрать устойчивую тройственную структуру? Ну и, конечно, замаскировать баланс…

«Столько дней потратил… подбирал скрывающие агенты… Еще и потенциалы высчитывать не лень было!»

Тут, очень живо вспомнив декабрь второго курса, поглядел на профессора — тот все еще ждал ответа. «Хватило же ему выдержки промолчать тогда — а потом молчать весь третий год, пока я не добрался до заветной двенадцатой категории!»

— Пять минут прошли. У тебя есть образец крови и симптомы, — напомнил мастер. — Твое решение?

— Даже если я угадаю по симптомам, с чем имею дело… Зелье такого уровня, скорее всего, будет модифицировано. Я попробовал бы из крови покомпонентно, модульный тоже, и проверил бы по спектру. Потом сравнил бы результаты и вычеркнул все лишнее, — предположил Нэт, ругая сам себя за неуверенность в голосе.

— Дальше.

«Что дальше? Больше же никак?»

— Ты получил основу. В общем случае, это от двадцати до сорока процентов совпадения.

Новый мост — колеса стучали громче, чем обычно, небо, потускневшее во второй половине лета, было открыто до самого горизонта. Мир — большой, безбрежный, безжалостный, полный возможностей, скрытых в дымке, стелившейся над землей. Дожди этим летом шли редко.

Черт возьми, любая тройственная! Да Кирчеву должны были поставить памятник в Александрии, а еще лучше — внести его разработки в учебники. Потому что просто бессовестно…

— Состав неизвестен, структура тоже — модульному анализу неопределимое зелье поддается с ограничениями, — подвел Нэт итог. — Разве что есть еще какой-нибудь метод, ни у Дюбуа, ни у Горковича не упомянутый? — лучше всего было прямо спросить, но мастер не был бы мастером, если б позволил ему так просто вывернуться.

— Думай, — процедил он вместо ответа и вернулся к журналу.

Как будто бы Берсвик мог написать там хоть что-то поинтереснее тех невнятных гипотез, которые он этим утром, в течение получаса, разжевывал им в больнице.

Легко сказать, думай.

«Если б и вправду пришлось варить для какого-нибудь неудачника противоядие от неопределимого яда… Проще сразу использовать очищающее заклятие, а не будет толку — тогда заменить ему кровь, полностью. Конечно, может оказаться уже слишком поздно, но тут хотя бы какой-то шанс».

Всплыли в памяти зловещие картинки из анатомического атласа — диафрагма, опутанное синими прожилками, вскипавшее, как дрожжи, и опадавшее тут же легкое, и там, в глубине, подобно атанору в башне искателя, оживленное чарами рисованное сердце. Горячая стенка левого желудочка, восходящая аорта...

А если отрава успеет добраться до костного мозга? Он ведь читал про отвары, уничтожавшие кровь еще до того, как она разойдется по телу… Изобретатель серьезного яда, скорее всего, предусмотрел бы подобное очевидное решение. С тройственной-то магической взаимосвязью возможно почти все.

Холмы становились выше, глубже — овраги. Поселки, городки, деревни жались тем ближе к железной дороге, чем дальше на север она забиралась.

— Единственный вариант, который я вижу — это попытаться воссоздать яд, — признал Нэт. — Но это невозможно, пока не будут известны все три варианта структуры. Если под действием магии жертвы состав претерпел уже первое или второе преобразование, узнать начальные взаимосвязи можно, только… проследив с самого начала, или сравнив действие его с действием в контрастной среде, где этих преобразований не происходило… Нужно отравить этим же составом еще кого-нибудь, желательно волшебника… с той же группой крови.

Поезд гудел, багровой стрелой проносясь сквозь теплый августовский вечер. Нэт замолчал, потрясенно глядя в окно. Он только теперь осознал, что только что произнес. Почувствовал на себе внимательный взгляд — мастер, вопреки ожиданиям, был совсем спокоен.

— Поясни.

И лишь как искра на дне колодца, мелькнуло что-то в темных глазах — недоверие? Удивление?

Нэт набрал побольше воздуха в грудь. В голове было ясно, стройно…

«Знает! Он же знает, о чем я!» Но профессор почему-то ждал его слов.

— Просто ввести чужую, отравленную кровь и, согласно третьему закону преобразования магического поля, а так же поправке... Флойта-Гринграсса, о переменном магическом потенциале волшебника или волшебного существа, мы поймаем отражение первого преобразования! Зная же разницу средних потенциалов обоих пациентов в нормальном состоянии…

— Что, как показывает практика, маловероятно…

— …но мы смогли бы тогда рассчитать первоначальную структуру! Не говоря уж о том, что это была бы идеальная проверка на содержание крови в яде… да… ведь если она содержится, в чужом теле структуры станут нестабильны. Весь состав можно будет построить из основы, у нас же будет не только отраженное преобразование поля, а еще и разница по времени действия!

К его удивлению, мастер ничего не говорил. Не соглашался. Не опровергал. Просто смотрел. Нэт вдруг понял, что пряталось там, в коварной глубине — последний, случайно отгаданный элемент, замыкающий цепь в кольцо — и порождающий из полутени свет такой силы, что его не выдерживает глаз. Алхимическая субстанция, способная преобразить человека в истинного служителя науки, не меняя ни единой его черты, но как бы захватывая их все; тайна, к которой теперь, может быть, был причастен и он сам.

Время замедлилось, хотя деревья за окном мелькали все быстрее.

Нэт грустно усмехнулся.

— И кто же был первым? — спросил он. — Кто первым придумал такой способ?

— Для тебя это так важно? — журнал был отложен в сторону.

— Да. Я хотел бы знать.

«Неужели опять промолчит?»

Профессор медленно поправил рукав.

— Не так давно полагали, что противоядий от подобных составов нет и быть не может. В начале же тысяча девятьсот сороковых два итальянца, отец и сын, ученики одной школы, если таковой можно считать последний венецианский Конвент, попытались найти противоядие для Белой смерти. Все, что тебе нужно о ней знать — это одна из последних разработок людей Гриндевальда. Долгое время ее принимали за заклятие, у нее довольно неспецифичное для яда действие — пока не установили, что одновременно с заклятиями в воздухе распылялось зелье. После нескольких неудачных попыток те два итальянца догадались о непостоянной структуре, но они слишком долго искали состав. Когда сын получил дозу в одном из Пиренейских сражений, отец рискнул и ввел его кровь себе.

Солнце клонилось к горизонту — зеленые листья за окном приобретали золотой отлив.

— Он нашел контркомплемент?

— Да, нашел.

«Это же замечательно. Хорошо, что они знали разницу потенциалов...»

Что-то мешало радоваться за других. Нэт и сам не знал, что.

— А как их звали, сэр? — спросил он чуть погодя.

— Пренте. Лоренцо и Джованни Пренте.

— Я еще не встречал такой фамилии...

— И, скорее всего, не встретишь. Их обоих давно нет в живых.

— Но ведь противоядие осталось, — обронил Нэт.

Снейп покачал головой.

— Не осталось. Лоренцо не успел его сварить.

— Почему? Было уже слишком поздно? Или яд так быстро подействовал на него…

— Нет. Их как раз к тому времени выследили сторонники Гриндевальда.

Золотые лучи становились тяжелее, наливались багрянцем.

— Остались же… хотя бы записи?

— Бумаги после смерти сожгли.

Еще один длинный мост, перекинутая через расселину арка — на дне, меж заросших лесом склонов река — как сплав меди и золота. Нэт провожал ее взглядом, пока она не скрылась из виду.

— Откуда, в таком случае, вы знаете?..

— Оттуда же, откуда и ты теперь знаешь. Когда я был учеником, мне рассказал мастер.

— Но откуда об этом узнал он? Сэр?

«Ни за что я не поверю, что вы не задали ему такой же вопрос!»

— Мне задавать такой вопрос не было необходимости, — ответил Снейп. Усмешка его имела отрезвляющий эффект — Нэт снова поглядел в окно, будто отродясь не видал ничего удивительнее ясного летнего заката.

Он молчал долго, проигрывая то, что услышал, в мыслях — раскладывая на части и проверяя каждую реплику, что еще она могла бы значить. Постепенно все вставало на свои места — но прежде, чем он добрался до действительно интересных замечаний, его размышления были прерваны.

— Сегодня утром, — произнес профессор тоном взвешенным и холодным, — ты был совершенно не в себе. Ты был несдержан, спешил, несколько раз поставил нас обоих в весьма неловкое положение и даже не потрудился этого заметить. Что произошло?

«Да что вы. Когда это я… не потрудился заметить? Он же не книжный имеет в виду?»

Во «Флориш и Блоттс» это просто была оговорка. И даже не оговорка! Он же не рассчитывал, что все эти люди вокруг вдруг станут оглядываться на них, как будто он заговорил на парселтанге?

— Не знаю. Я был рад убраться из этой больницы подальше.

Откровенность не заслужила ему ничего, кроме еще одного, и довольно строгого, взгляда.

— Целитель Берсвик сказал или сделал что-то, что заставило тебя сомневаться в его умениях?

— Дело не в нем, сэр. Хотя с таким же успехом можно было отправить ему совой мой журнал — уж я-то был там совершенно ни к чему.

— По-твоему, это была напрасная поездка?

«Для вас, возможно, и нет». Прежде чем профессор нахмурился, Нэт поспешил с пояснениями.

— Он не понимает, что со мной. Пытается угадать, и это у него никак не выходит. Ставит опыты — а потом не знает, что делать с результатами. Поил меня три дня настойкой Шедла, не добился ничего, кроме расстройства желудка и предложил увеличить дозировку. Но как я уже сказал, дело не в нем, сэр.

— В чем же?

Хотелось провести рукой по стеклу — поймать каплю воды, стекавшую вниз, в самый угол, но Нэт не стал этого делать.

«Сердце твое да будет пред ним открыто, и слова твои да будут честны, ученик…»

Ну да. Особенно если тот, кому ты отвечаешь, видит любую ложь насквозь. О Старом Своде можно думать все что угодно, включая то, что он невозможно устарел, но практической пользы он лишен не был.

— Я видел... волшебников, потерявших разум от боли, — признался Нэт.

Капля расползлась холодной полоской.

— Просто… одно дело знать, думать, что знаешь. А другое дело — своими глазами…

— Кто это был?

— Лонгботтомы, сэр. Муж и жена.

Профессор как-то потемнел лицом.

— Есть большая разница между тем, что ты видишь, пусть даже своими глазами, — чуть помедлив, заметил он, — и тем, что проживаешь сам. В любом случае, едва ли это — достаточная причина, чтобы перестать себя контролировать. Я, кажется, ясно дал понять, что не настаиваю на бездумном соблюдении церемоний, особенно в случаях, когда они привлекают нежелательное внимание.

Нэт покраснел почти мгновенно. Глаженая рубашка под мантией чуть не кололась, а воротник все еще впивался в шею.

— Те волшебники, во «Флориш и Блоттс», и вообще, большинство людей, они ведь просто не знакомы с традицией, — пробормотал, почти оправдываясь.

«Между прочим, это второе правило. Почтение к старшим есть добродетель ученика, более же всего…»

Однако чувство неловкости не проходило до сих пор. Профессор просто приказал поторопиться, а он, не подумав, брякнул: «да, мастер». Тишина и взгляды, проводившие их двоих до двери… Он потом весь день запинался, когда говорил «сэр».

— К твоему сведению, вся магическая Британия прекрасно знакома с подобными традициями, — в сухом тоне сквозило недовольство. — Вот только в последние годы возрождение и поддержка древних обычаев слишком тесно связывались с именем Темного Лорда, и люди, которые выступали против него, намеренно отказывались от подобных «пережитков прошлого».

— Это не пережитки!

— Рад, что ты это понимаешь, — было непонятно, шутит профессор или всерьез.

— Простое соблюдение этикета ведь не делает из меня адепта Темных Искусств.

— Как и отказ от соблюдения этикета не делает никого по умолчанию их противником. Тем не менее, будь осмотрительней.

Колеса звучали почти устало — стемнело, и в долине, над которой проезжал поезд, показались желтые огни. Похоже, до Хогсмида было уже недалеко.

— Есть другие детали твоего положения, которые я хотел обсудить. Будет разумнее, если ты переедешь из общих спален, — сказал профессор прямо.

— Но, сэр! Я и так почти ни с кем не разговариваю.

Комната ассистента — одиночная камера без окна, примыкавшая к лаборатории, чересчур напоминала чулан для метел или апартаменты школьного завхоза, чтобы стремиться сбежать туда откуда бы то ни было.

— Тем меньше мне понятно твое желание поддерживать видимость общения. У тебя не будет времени. И я по-прежнему считаю, что тебе стоит отказаться от одного или двух дополнительных предметов.

«Причем, предложи я арифмантику, он рассмеялся бы мне в лицо. Хотя, кого я обманываю? Ее я предложил бы в последнюю очередь…»

Нэтан поднял взгляд. Было не похоже, что профессор вообще способен смеяться.

— Среди них нет ни одного, от которого я хотел бы отказаться, сэр.

— В самом деле? Маггловедение?

Маггловедение. Конечно, ради него все и затевалось. По правде, сначала Нэт взял этот предмет из любопытства, потом — продолжал уже из чистого упрямства.

— Но я практически ничего не знаю о магглах, сэр, — ответил он год назад, когда мастер, чуть не шипя, бросил перед ним расписание.

Как ни жаль было в этом признаваться, сейчас, спустя год, он мог ответить то же самое.

Впрочем, ему было интересно, сколько еще он протянет, прежде чем дело дойдет до прямого приказа.

— В этом году у тебя будут дополнительные часы в лаборатории, так что больше никаких посторонних занятий.

«Оказалось, недолго…»

Хриплый, долгий гудок пронесся над ними, уходя во тьму, туда, где загорались первые звезды. В ладонь мастеру зелий скользнули часы — потом он захлопнул серебряную крышку и часы исчезли в складках мантии.

— Двадцать одна минута до станции. Тебе как раз хватит, чтобы ответить восьмую категорию. Начнем с простого. «Живое пламя». Министерский код и название, внешние признаки, состав, прогноз при отравлении, противоядие, альтернативные методы лечения.

Поезд мчался все стремительнее, словно предчувствуя скорый конец пути — вагон то и дело подскакивал.

«AS-8-441, не забыть дробь пять, прозрачная маслянистая жидкость легче воды, без видимых осадков, холодный ментоловый запах, как и у всех ядов на крови гидры, галлюцинации, поражение парасимпатической, паралич, асфиксия, смерть, ну кто в здравом уме назовет такое зелье «Игитуариумом», и — почему вы ничего не сказали о приготовлении, профессор?»