Семь тактов (джен)

Снусмумрик снял ботинки и вытянул усталые ноги. Потом уныло взглянул на разноцветный календарь, подаренный ему Муми-троллем, и вздохнул. Слово «ноябрь» было написано темно-оранжевым карандашом, словно в цвет опавшей и мокрой листвы, и почему-то наводило грусть.

Снусмумрик настороженно выглянул из палатки и тут же почувствовал, как хитрый дождь большими каплями упал на его лицо. Он поспешно застегнул молнию и уселся ровно посередине темного палаточного пространства на теплый коврик. В палатке было сухо и даже тепло, если не снимать плащ и свитер, заботливо связанный лапами Муми-мамы и подаренный в начале мая. Несмотря на это, Снусмумрик громко чихнул.

— Плохо дело, — пробормотал он и взял в лапы гармошку. Из-за дождя развести костер было невозможно, а старенькая гармошка всегда лечила его от простуды, если та подкрадывалась в самый неподходящий момент. Он поднес гармошку к губам, мысленно выстраивая в ряд такты незатейливой песенки, которую придумал вчера вечером. Эту песенку он долго вынашивал внутри, подготавливаясь к новому путешествию на Юг. Но, вместо того, чтобы заиграть, снова чихнул. Да так сильно, что молния на палатке вздрогнула и поползла вверх. И такты, разом перемешавшись, теперь лежали в его сознании выброшенными на берег обломками. А один даже где-то затерялся, потому что найти его и вспомнить, как он звучал, Снусмумрик не смог.

Без песни для похода он уйти не мог. Это все равно, что пойти на чаепитие с пустыми руками. Вроде бы можно, но как-то совершенно неприлично.

Снусмумрик почесал пальцем острый нос и обвел взглядом палатку в поисках трубки, понимая, что потерянную мелодию лучше искать сразу в лесу. Ведь в прошлом году он потерял мелодию для весеннего возвращения в Муми-дол и нашел ее только там. Значит, за мелодией для путешествия нужно отправиться в лес и попытаться снова спеть ее целиком.

Снусмумрик потянулся и, едва не потеряв равновесие, схватил трубку за самый краешек. Она хитро пряталась за черным рюкзаком, но он все-таки ее заметил. Поднес к лицу и понюхал. Потом попытался заглянуть внутрь и снова чихнул. Табак, который он собирал на юге и нес с собой, закончился, а запасные пакетики были только у Муми-тролля. Тот хранил их специально для Снусмумрика, на самой верхней полке старого платяного шкафа, под кучей купальных полотенец.

Но Муми-тролль уже крепко спал вместе со всей семьей, свернувшись калачиком под стеганым одеялом и набив живот еловой хвоей.

Снусмумрик неохотно надел шляпу, сунул трубку в карман и вылез из палатки прямо под назойливый дождь. Капли неприятно били по плащу и ботинкам, но другого выхода не было, и он торопливо пошел в сторону купальни, разбрызгивая во все стороны ноябрьскую грязь.

— Привет, — сказал он и на всякий случай вытер ноги о коврик.

Туу-тикки сосредоточенно ставила заплатку на свою шапочку и даже не ответила, ловко просовывая блестящую иголку туда-сюда сквозь красную ткань. Рядом с ней малышка Мю увлеченно дула на чай.

— У тебя шляпа сползла, — заметила она и засунула в рот конфету. — Мы думали, ты уже ушел.

— Пряники не трогай, — предупредила Туу-тикки и воткнула иголку в шапочку, так и не пришив заплатку до конца. — Что тебе нужно?

Снусмумрик просить не любил. Он и разговаривать-то не любил, только разве что с Муми-троллем. Но тот всегда знал, когда нужно помолчать. Только сейчас Снусмумрик осознал, как сильно он грустит по другу и как ему поскорее хочется сбежать от этой грусти. Так вот от чего он сбегал каждый год. От грусти.

— Принесите мне табак из их дома, — сказал он застенчиво и снял шляпу. — Мой закончился. А я без набитой доверху трубки в лес не пойду. Даже если курить ее не буду.

— А сам чего не сходишь? — Туу-тикки покосилась на пряники, словно боясь, что их уже съели. — Они же дверь не закрывают.

Малышка Мю издевательски хихикнула:

— Да он не любит, когда они в спячку впадают. У него сразу хандра начинается.

Снусмумрик даже плечом не повел. Он переступил с ноги на ногу, думая, что таким нерешительным становится только, когда просит. А просить он не любил еще потому, что привык быть сам по себе. И все свои неприятности разгребать собственными силами.

— Ладно, — Туу-тикки взяла с полки голубую шапочку, предназначенную для лета, и надела ее на самую макушку. — Скоро вернусь. Пряники не трогайте. Они должны зачерстветь к декабрю, так вкуснее будет.

Снусмумрик сел напротив сестры и положил шляпу на подоконник. В купальне приятно пахло свежим тестом, мятой и дубовыми вениками. Все это смешивалось в один странный аромат, который, если внюхаться, еще и отдавал розовым мылом, которым Муми-мама стирала полотенца.

— Мюмла вчера заколку потеряла, — радостно сказала малышка Мю. Конфету она спрятала за щекой, и со стороны казалось, что там нашел укрытие от холода большой майский жук. — Вот смеху-то! Теперь ходит растрепанная.

И она коснулась своего остроконечного хвоста тусклых рыжих волос, перетянутых на макушке так, что ее голова походила на луковицу.

В купальне было тепло, гораздо теплее, чем в его палатке, и эта мысль показалась Снусмумрику неприятной. Он вытянул шею и посмотрел в окно, но за каплями дождя, бьющего в стекло, и пары кленовых листьев, прилипших к нему, ничего не было видно. От такой-то погоды он и уходил на юг каждый год, и только в прошлом году ему пришлось остаться. Неужели он останется и в этом? Закрыв глаза, он вспоминал зеленые поля Юга, покрытые тонким зеленым ковром травы и цветов, нежный ветерок, который обвевал его лицо и играл с перышком на шляпе, и ту самую мелодию, что сочинил для этого ветерка.

— Держи, — низкий голос Туу-тикки раздался над ухом, и на колени упало что-то легкое.

— Теперь ты уйдешь? — спросила малышка Мю с надеждой и придвинула к себе вазочку с конфетами.

Снусмумрик сунул пакетики в нагрудный карман и нахлобучил шляпу на голову. Она оказалась неприятно влажной и пахнущей дождем. Выйдя в предбанник, он вытащил из пакетика несколько сухих листов и набил ими трубку. Когда-то давно это занимало у него много времени, но теперь он управлялся за минуту.

На улице все еще шел дождь. Он уже не барабанил по земле, не устраивал крошечные водовороты в лужах, а слегка моросил, жалобно и робко. Снусмумрик поежился: после теплой купальни ему было холодно, и он с тоской подумал о сырости, которая ждала его в палатке. Ведь в это время он уже должен был идти там, где все еще тепло и поют птицы.

Лес тоже промок, капли дождя слезами стекали с деревьев, и темная вода в ручье, такая спокойная летом, теперь бурлила и пенилась с яростной силой. Снусмумрик перепрыгнул через ручей, прислушиваясь к реву воды, и попытался вспомнить порядок своих тактов.

— Трам-пам-там-та, — напел он нерешительно и замолчал.

Такты не складывались. Наверное, потому, что тоже промокли. Или потому, что один из них затерялся, а они не хотели складываться без товарища. Снусмумрик побрел дальше, сунув руки в глубокие карманы плаща. Муми-тролль обязательно бы заметил, что эти карманы — как сундуки с сокровищами. Но Муми-тролль безмятежно спал в кровати, а второй лучший друг Снусмумрика по имени Тишина по-прежнему молчал.

— Ну и ладно, — бормотал он, шагая по пружинистому темно-зеленому мху. — Делать нечего, без песни же не уйдешь. Поставлю палатку на холм, где суше, разведу костер, возьму у Туу-тикки книжку и пересижу эту зиму в Муми-доле. Конечно, в самые лютые холода придется попроситься в купальню или взять оттуда пару теплых халатов. Но в следующем году я точно уйду на Юг. Там и звезды ярче, и на ту гору, что выше всех, я так и не забрался… Как же я пел? Трам-там — там! Точно! А потом тра-ти-там-пам!

И тут он остановился: перед ним, шагах в двадцати, рядом с упавшим деревом, красовалась большая табличка, на которой свежей голубой краской было написано: «Не садиться». Снусмумрик подозрительно приподнял брови и надвинул шляпу на лоб. Кто-то писал этот запрет в явной спешке, потому что мягкий знак сначала забыли, а потом насильно впихнули между «т» и «с», и вид у него был жалкий. Снусмумрик ему даже посочувствовал, хотя таблички терпеть не мог, и тут же демонстративно уселся на поваленный дуб.

— Я же говорила! — малышка Мю с торжествующим лицом выскочила из-за дерева. Руки у нее были заляпаны голубой краской до самых локтей. — Он всегда делает все наоборот!

Туу-тикки встала рядом с ней и осуждающе посмотрела на Снусмумрика. Ее светлые волосы выбились из-под шапочки и забавно торчали в разные стороны — так, что он улыбнулся. Но Туу-тикки расценила это по-своему и тут же уперла руки в боки.

— По-твоему, нарушать правила — это смешно? Откуда столько своенравия?

— Отсюда, — Снусмумрик постучал по шляпе указательным пальцем. — Вы что тут делаете?

Туу-тикки возмущенно всплеснула руками и, сняв шапочку с головы, придирчиво взглянула на заплатку.

— Сильно ее видно? — поинтересовалась она хмуро.

— Я даже не заметил.

— Врешь, — она надела шапочку обратно и поправила помпон, но он тут же снова склонился набок. — Я выгуливаю мышек-невидимок. А Мю ищет заколку Мюмлы. Неприлично девушке растрепанной ходить. Мог бы и помочь, между прочим.

— Не могу, — он поднялся и стряхнул с плаща приставучие капли. — Я чихнул и разбил мелодию. Теперь не могу собрать ее по тактам в правильном порядке. А один такт вообще исчез без следа.

— А сколько их было? Тактов этих? — Туу-тикки решительно стащила шапочку с головы и раздраженно сунула в карман брюк. Наружу высовывался только помпон.

Пальцы Снусмумрика вдруг стали холодными. Он тревожно перебрал в уме все «трамы», все «тратамы», все «памы», но так и не понял, сколько всего тактов было в той веселой песенке для путешествия на Юг. И сам Юг казался очень далеким и словно несуществующим.

— Семь! — заявила малышка Мю, с силой пнув сосновую шишку. Туу-тикки и Снусмумрик вопрошающе уставились на ее красное лицо, поэтому она торопливо пояснила, закатив глаза: — Семь — магическое число! Это даже Морра знает. Пойдем с нами. Ты будешь искать заколку Мюмлы, а мы — твои такты. Как они выглядят? И на что похожи?

Снусмумрик нащупал в кармане гармошку и устало вздохнул. Хотелось на Юг. Но перед ним был только мокрый холодный лес и необходимость искать какую-то заколку. Помогать другим Снусмумрик не любил, потому что сам никогда не просил помощи и свято верил, что каждый должен разбираться с трудностями сам.

— Ни на что они не похожи, — фыркнул он насмешливо, смотря, как малышка Мю заглядывает под куст орешника. — Такт — это музыкальная единица. Система деления песни на кусочки.

Малышка Мю поморщилась и достала из сумочки конфету. Она всегда ела, когда нужно было усердно шевелить мозгами.

— Зачем ты теряешь такие сложные вещи? — искренне поинтересовалась она и подобрала с земли толстую палку. Задумчиво повертела в руках, пытаясь найти ей применение. — О, я буду тыкать этим в каждый куст и каждый камень! И обязательно найду твои такты.

Снусмумрик вздохнул, бросил взгляд на задумчивую Туу-тикки и спросил:

— А ты что думаешь?

— Что пора утеплять купальню и доставать прошлогодние книги, — отозвалась она и почесала круглый нос. — Что-то мне подсказывает, что зима будет лютой. Придется надеть сразу три халата и четыре пары шерстяных носков. Кстати, пояс от халата Муми-мамы можно разрезать и отдать половинку Мюмле, чтобы волосы собирала.

Снусмумрик вздохнул тяжелее и подумал, что над Мюмлой, наверное, все смеются. Ведь она никогда прежде не теряла заколку. Он зажмурился и мысленно попросил: пусть ему повезет! Пусть он найдет заколку Мюмлы, а все такты сольются в одну песню! И он сможет сбежать от холодов в уютное тепло Юга. А Мюмла снова сможет сделать свою глупую прическу, раз для нее это так важно.

Кого он об этом просил, Снусмумрик и сам не знал. Просто есть же кто-то, кто просто так посылает солнце вместо дождя или белые грибы для ужина, когда надежда уже давно угасла.

Они пошли гуськом: первой вышагивала малышка Мю, размахивая палкой, в середине шел Снусмумрик, сосредоточенно смотря только под ноги, а замыкала шествие Туу-тикки, насвистывающая незнакомую мелодию.

— Вот это да! — закричала малышка Мю и высоко запрыгала на месте, оставляя во мху глубокие ямки. — Смотрите, сколько отличных палок! Я смогу сколотить себе новые санки!

— А куда делся поднос? Ты его так любила, — заметила Туу-тикки, критично осматривая мокрые деревяшки.

— А куда делся Хемуль? Ты его так любила! — ядовито передразнила малышка Мю и показала ей язык.

Щеки Туу — тикки порозовели.

— Он командовать горазд! И потом, он абсолютно лысый. Все время ел пряники до того, как они зачерствеют. Не вытирал ноги. И вообще, глупо сравнивать поднос и Хемуля…

Но малышка Мю уже не слушала. Она радостно бегала вокруг палок и прижимала руки к груди. В глазах у нее сияло настоящее счастье.

— Но как ты соорудишь из этого санки? — поинтересовался Снусмумрик, озадаченно сдвигая шляпу на затылок. — У тебя даже клея нет.

— Зато у Муми-папы есть гвозди и молоток. Я возьму их и — хрясь! Хрясь! — приколочу палки друг к другу. А потом привяжу голубой пояс от купального халата Муми-тролля и смогу возить их с собой куда угодно. Несите!

И она торжественно вручила каждому по стопке толстых палок. От их тяжести Снусмумрик пошатнулся и понял, что смотреть под ноги уже не получится, поэтому он решил смотреть вверх.

Высоко-высоко, над верхушками деревьев серело ноябрьское небо, и в нем черными точками кружили птицы.

Они улетали на Юг.

Снусмумрик снова вздохнул, вспомнив цветные поля и запах красных маков, а потом остановился и моргнул. И еще раз моргнул. На широкой ветке ели что-то загадочно блестело. И ему сразу подумалось, что это — не обертка от конфеты малышки Мю. Это — заколка Мюмлы, которую наверняка утащила любопытная сорока.

— Я полезу! — заверещала Мю и быстро вскарабкалась на дерево. Заколка чудесным образом лежала на нижней ветке, так что ее можно было достать. Но Снусмумрик знал: не взгляни он в небо, никогда бы ее не нашел. Он попытался сделать из этого мудрый вывод, но не успел. Мю спрыгнула с дерева, зажимая добычу в руках.

Они втроем рассматривали заколку несколько минут, потом одновременно закивали. Это точно заколка Мюмлы, и сомнений в этом не было. Малышка Мю довольно сунула ее в свою маленькую сумочку. Из ее рыжеватых волос жизнерадостно торчали еловые иголки.

Туу-тикки поглядела на наручные часики и заметила:

— Половина пятого. Мы нашли палки для санок, заколку и выгуляли моих мышек. Получается, осталось только собрать твои такты?

Снусмумрик мрачно кивнул. Собирать такты — это не заколку искать. Это куда сложнее. Малышка Мю нетерпеливо подпрыгнула. Она уже устала и хотела скорее вернуться в пещерку к сестре. Тем более, что в ее сумочке прятались конфеты. Целая горка конфет.

— Ты говорил, что такты ни на что не похожи, так? — хмурясь, уточнила она и постучала ногой по мху. — Ладно! Раз они такие индивидуальные, как же они выглядят-то?

— Они не выглядят, они звучат, — терпеливо пояснил Снусмумрик. — Например, «трам-там-там». Или «парам-бом-бом».

— Ха! — малышка Мю победно вскинула вверх обе руки, которые были, кстати сказать, свободны. Палки для санок тащили только Туу-тикки и Снусмумрик. — Тогда я их видела! И слышала. Вон под тем камнем сидел «трам-пим-пум», а под вон тем кустом прятался «тра-ти-там».

Она пропела такты своим высоким голоском, и ноябрьский лес сразу ожил.

— Точно, а на ветке сосны я заметила сразу двоих: «пам-парам-пиу» и «трим-пам-тра», — и Туу-тикки тоже пропела их своим низким голосом. — Ты уверен, что не находил оставшиеся три?

Снусмумрик крепко зажмурился и тихонько пропел все такты, что Мю и Туу-тикки только что нашли. Складывалось! Да, действительно складывалось! В настоящую песню для путешествия!

— Парам-па-паа, туру-ру-ру, три-ра-ри-ра-ра, — счастливо прокричал он, от радости слегка фальшивя, и тут же достал гармошку.

Всю дорогу до палатки он наигрывал мелодию раз за разом, чтобы снова не потерять. И если ему казалось, что он сейчас чихнет, то он быстро морщил нос, и противный чих отступал. Удивительно, как быстро сложились разбитые такты с помощью Мю и Туу-тикки. Может, стоит их просить и о чем-нибудь другом иногда?

Забыв от радости обо всем на свете, Снусмумрик быстро разобрал и свернул палатку, накинул на плечи тяжелый рюкзак и вытащил трубку. Как хорошо, что она уже была набита свежим табаком! Теперь и шагать через лес будет веселее.

— Спасибо! — сказал он внезапно сам для себя, обернувшись к Мю и Туу-тикки. Они стояли поодаль, смотря на него. — Спасибо за помощь!

— Теперь ты, наконец, уйдешь? — сердито прокричала Мю и потрогала кончики волос. — У меня конфеты промокнут!

— Увидимся весной, — Снусмумрик чиркнул спичкой о коробок, зажег трубку и, попыхивая, уверенными шагами направился к лесу. Его ждало тепло Юга и второй лучший друг — Тишина. Его ждали звезды в ночи и запах горящих поленьев. И протяжная, незатейливая мелодия, которая будет литься из гармошки. Мелодия длиной всего в семь тактов. Да, короткая. Но такая искренняя. Сочиненная, потерянная и обретенная вновь в кругу друзей. Если бы он искал ее в одиночку, то вряд ли так быстро справился.

На опушке леса Снусмумрик обернулся. Обычно он никогда не оглядывался, но в этом году все, происходящее снаружи и внутри него, было необычным.

Над Муми-долом висели серые хмурые тучи, речка продолжала бурлить ноябрьской водой, и зеленый шарф уходящей к купальне Туу-тикки бился на ветру, словно маленький воздушный змей.

Всегда есть те, кто уходят, и те, кто остаются, — эта мудрая мысль пришла к нему давно. А вот то, что нужно смотреть наверх, когда внизу пусто — это было что-то новое. Ему не терпелось поделиться этим открытием с Муми-троллем, ведь он наверняка сочтет его очень важным.

Снусмумрик выпустил на свободу колечко дыма, но оно сразу растаяло во влажном воздухе. Он зашагал вперед, дымя и вспоминая, как они с Муми-троллем запускали воздушного змея у построенной запруды. Иногда он вытаскивал трубку изо рта и напевал обретенную песню. И нахлынувшие воспоминания нотами лета вплетались в мотив. И, вплетаясь, отблесками спрятавшегося солнца звучали в мелодии ноября.