Дела давно минувших дней... (гет)

1935 год, Хогсмид

«Когда только метель закончится? Ни неба, ни земли не видать...»

За крошечным окошком, из которого немилосердно тянуло холодом, бесновался снежный вихрь, грозя вынести ветхую раму ко всем чертям. Острые крупинки злобно барабанили по едва державшемуся в пазах стеклу, а завывания ветра напоминали стенания неупокоенных душ и пугали почище воя банши.

Тусклый свет свечи, противно чадящей козьим жиром, выхватил из кромешной тьмы убогой комнатушки отражение высокого угрюмого мальчика с черными взъерошенными волосами. На бледном вытянутом личике, перекошенном недавней страшной простудой и нервной горячкой, злобно и непримиримо сверкнули тёмные глаза. Мальчуган сжал зубы и, прихватив свечу худой заледеневшей рукой, прошёл к кровати. Камин почти прогорел, дров осталось самое большее на неделю; согреться не было никакой возможности, кроме как под двумя одеялами из овечьей шерсти, заботливо выстеганными матушкой еще летом.

Он, не раздеваясь, нырнул в постель и укрылся с головой.

Убийственный хлад выстуженных за день ветхих простыней сдавил лёгкие. И это несмотря на фланелевую рубашку и теплую вязаную жилетку поверх неё!.. Из левого уха, с трудом вылеченного матерью две недели назад, снова выстрелило молнией прямо в мозг, а оттуда боль, пропахав себе путь по искаженным судорогой лицевым мышцам, ударила в глаз и взорвалась кроваво-красными потёками под закрытым веком.

Мальчик громко вскрикнул и заплакал.

— Антоша! Сыночек! Что с тобой?!

Когда боль чуть утихла, он открыл глаза и увидел, что мать — осунувшаяся, белая как мел от страха за него, — сидит рядом на постели.

— Как ты, милый? Скажи что-нибудь.

Ответом был лишь тяжёлый вздох и едва слышное шмыганье носом.

— Простите, матушка. Опять в ухе стрелять начало. Больно очень...

Мать всплеснула руками.

— Тебе бы выпить горячего молока с мёдом, сразу станет легче. А завтра я схожу к миссис Тагвуд и куплю у неё Бодроперцового зелья. Она — зельевар; наверняка самые нужные зелья дома держит.

— Матушка, — ребенок с трудом приподнял голову, — на какие деньги вы его купите? У нас ведь почти ничего не осталось.

— Не твоя печаль, Антонин. Не могу больше видеть, как ты мучаешься. Да и дрова вот-вот закончатся. Продам фамильные серьги с лалами ⁽¹⁾, что на мне были в тот день, и дело с концом. А твой отец когда еще появится. Да и... — она не договорила и надрывно закашлялась.

«Да и появится ли вообще», — мальчик мысленно закончил страшную фразу и устало опустил лохматую головёнку на подушку.

Через минуту мать появилась в комнате с железной кружкой в руках, покрытых цыпками.

— Давай, родной, присаживайся. И согреешься, и уснешь не голодным. Только аккуратней, не обожгись. Погоди, дай-ка, я тебя укутаю потеплее.

Загрубевшие от работы, но всё равно ласковые руки матери поддёрнули одеяло и подоткнули его со всех сторон. Через минуту Антонин прихлебывал горячее молоко, а мать, ласково глядя на него, лишь тихонько вздыхала и неодобрительно качала головой в те моменты, когда он слишком уж шумно втягивал через обветренные губы очередной сладкий глоток.

Наконец Антонин передал пустую кружку матери, улегся и укрылся с головой.

— Матушка, зачем мы здесь? Почему оказались в этом гиблом месте?

— Британия, сынок, родина твоих предков. Придется как-то устраиваться, что уж тут поделать. Так решил твой отец.

— Это всё из-за тех скотов-простецов, да, мама? Большевиков?

— Да, сынок, всё из-за них и их трёклятой революции. Как представлю, что там с отцом случилось...

Мария Долохова опустила голову и тихо заплакала.

— Не плачьте, матушка, — Антонин выпростал руку из-под одеяла и порывисто обхватил почти прозрачные пальцы матери. — Настанет день, и проклятые магглы ответят за ваши слёзы. И за всё, что причинили нашей семье.

— Верю, Антонин. Ты — чистокровный волшебник, бог весть, в скольких поколениях, и должен гордиться этим. Магглы — не самое большое зло, а вот грязнокровки-нечестивцы, у которых ни копейки, ни кната за душой, плюющие на волшебный мир с высокой колокольни, без роду-племени — те хуже помоечных крыс. Это они продавали чистокровных большевикам ни за грош, только из зависти.

— А почему вы сказали, что Британия — родина моих предков? Разве я не русский?

Мария обернулась к сыну и взлохматила его волосы.

— Ох, сын, знал бы ты, у скольких славных Рюриковичей и их потомков в жилах английская кровь течет. А уж русские волшебники — самые сильные, и всё потому, что чистокровных супругов по всей Европе для себя искали. На Руси с этим строго, не меньше семи колен родства должно жениха и невесту разделять, иначе никак.

— У Рюриковичей? — маленький Антонин пропустил мимо ушей марьяжные рассуждения матери. — А мы тут причем?

— До чего же почемучка ты у меня, Антоша!.. Думаю, время рассказать тебе одну историю. Ты уже взрослый, скоро в школу пойдёшь. Не знаю только, куда тебя определить. Отец настаивал на Хогвартсе, а мне больше по душе Дурмстранг. Мы с отцом в Колдовстворце учились, но туда теперь тебе дорога закрыта.

— И мы никогда больше не вернёмся в Россию?

— Я — вряд ли, а вот ты, когда вырастешь, должен возвратить себе и семье всё, что большевики вместе с грязнокровками отняли у нас. Слышала, на континенте уже есть воистину великий маг, готовый поставить на место ничтожных простецов и поганых тварей, что по недоразумению волшебниками родились. Кто знает, вдруг у тебя получится присоединиться к нему. И ничего не бойся, ты — Долохов, а это имя в волшебном мире не последнее.

— Матушка, а что за историю вы мне собирались рассказать?

— Ах, да... — Мария прикрыла глаза, сверкавшие ненавистью. — Это очень необычная история — почти сказка.

— Сказка? Матушка, голубушка, расскажите, прошу вас.

— Сейчас, только соберусь с мыслями. Ты должен знать, с чего начался старинный чистокровный род Долоховых. А магглы и грязнокровные выродки, устроившие кровавую бойню на Руси, готовы лишить нас даже памяти о прошлом...

— Матушка, а как же английские предки, про которых вы говорили? О них будет в этой сказке? Как они в наш волшебный род затесались?

Мария улыбнулась и загадочно взглянула на сына.

— А именно англичане и сделали род Долоховых волшебным. До этого в нём были одни простецы.

— Да ну?! — Антонин снова поднял голову и изумленно уставился на мать. — Быть не может!

— Ещё как может.

— И кто тот волшебник, с которого всё началось?

— То не волшебник был. И даже не волшебница, — Мария вопросительно взглянула на сына, словно прикидывала, как он отреагирует на дальнейший рассказ. — Сквибка.

— Сквибка? — судя по разочарованному тону, огорчению ребёнка не было предела. — Как же так?

— А вот так. Зато она из очень древнего и славного британского магического рода. Из Блэков.

— О-ох!.. — протянул Антонин. — Я слушаю, матушка.

Он повернулся на бок и подложил обе руки под голову.

— Царь с царицею простился,

В путь-дорогу снарядился,

И царица у окна

Села ждать его одна...

— Матушка! Вы смеётесь надо мной? — Антонин надулся. — Думаете, я не знаю, что это сказка маггла Пушкина? Я-то думал, что...

— Это не просто сказка, сынок, а то самое семейное предание о том, как в роду Долоховых появилось волшебство.

Антонин задумался.

— А это?.. Ну, раз сказка о царе и царице, значит, мы, Долоховы, царского рода?

— В те времена царей на Руси еще не было. Были князья и бояре. К великокняжескому роду твой прародитель Долох не принадлежал, а вот боярином был знатным. Князь Владимир Всеволодович Мономах пожаловал ему богатейшие земли. Вотчина у Долоха была огромная и для иноземцев тянула на целое царство. Он в своих землях и был царем: и господином, и судиёй над всеми своими людишками и холопами. А чтобы легенда читателям казалась сказкой, Пушкин и придумал боярина Долоха царём обозвать. Пушкин много чего присочинил, но суть оставил нетронутой.

— Понятно, — с расстановкой произнёс Антонин и прибавил важно: — А я помню, о чём там дальше говорилось.

— И о чём? — Мария улыбнулась, с трудом сдерживая кашель.

— Вот в сочельник в самый, в ночь

Бог даёт царице дочь.

Рано утром гость желанный,

День и ночь так долго жданный,

Издалече, наконец,

Воротился царь-отец.

— Умница!

— Матушка, а куда ездил этот... ну, Долох? Издалече — это откуда?

— Предание гласит, что с Полоцкой земли. Туда тогда ещё смоленский князь Владимир Мономах отправился встречать свою невесту — Гиту Уэссекскую, дочь несчастного Гарольда Второго, последнего англосаксонского короля. После него на английском троне расселся нормандский бастард Вильгельм. И нипочём бы не одолел гордого Гарольда при Гастингсе этот выскочка, если бы не волшебник, затесавшийся в его войске. Такой же проходимец, как он сам. Звали того колдуна Арманд Малфой. Ему за свою победу Вильгельм пожаловал огромный мэнор в Уилтшире. Сказывали люди, крепко побаивался Малфоя этот приблудный король. Что ж, маггл — есть маггл. Так и должно быть.

— Матушка, а Гарольд был волшебником?

— Волшебником — не был, но истинным королем — благородным и храбрым — очень даже. Запомни хорошенько, родной: маггл магглу рознь.

— А по мне так все они одинаковы! — в сердцах выпалил Антонин, зажмурившись. События того страшного дня, когда им с матерью пришлось в спешке бежать из родного дома почти налегке, с немудреными пожитками, живо всплыли в памяти.

Мария словно прочитала мысли сына и прикрыла рот рукой, стараясь подавить вскрик, рвавшийся из груди. Страх за любимого мужа, оставшегося спасать фамильное имущество от магглов-большевиков, не переставал терзать её сердце с той секунды, как они с Антонином схватились за расписную матрёшку, послужившую порталом.

— Несчастная королевна Гита долго скиталась со своей немудреной свитой по Европе: и во Фландрии побывала, и в Дании, а после её дядька Тостиг решил просить помощи у короля Норвегии Харальда Сурового. И несравненной супруге Харальда божественной Эллисиф ⁽²⁾ приглянулась тихая милая девочка Гита. Решила тогда Эллисиф сосватать опальную принцессу своему племяннику Владимиру и написала в Смоленск. И вот в шесть тысяч пятьсот восемьдесят втором году от Сотворения мира ⁽³⁾ Гита со свитой двинулась к восточной границе Европы. Навстречу ей вместе со своими приближёнными выехал двадцатилетний смоленский князь Владимир Мономах, среди которых находился его верный слуга — боярин Долох. Они были большими друзьями, мало того, молочными братьями, родились с разницей в месяц, с младенчества не расставались и росли вместе. В детстве — товарищи по играм, после — боевые соратники. Долох очень волновался, ведь он оставил на попечение мамок-нянек молодую жену, ждавшую ребёнка, — Мария погладила сына по голове, — но служба — превыше всего.

— И как со сказкой связана семейная легенда?.. Ведь Пушкин писал, что у этого «царя», то есть, у Долоха появилась вторая жена, — тут Антонин широко открыл глаза. — О! Матушка, я понял! Та самая «царица» — вторая жена Долоха — она волшебницей была, да?

— Ох, и разум у тебя! — восхитилась Мария. — Конечно, волшебницей. А как ты догадался?

— Ей в приданое дано

Было зеркальце одно;

Свойство зеркальце имело:

Говорить оно умело...

— Ты мой соколенок! Всё так! Это сегодня говорящие зеркала обнаглели, всё советуют да указывают, а раньше знали место — пели дифирамбы и восхищались красотой.

— Подождите, матушка, вы говорили о сквибке из рода Блэков, а не о волшебнице. Что там с ней?

— Да, говорила. Не торопи меня, сыночек, скоро и до сквибки дойду. Слушай...

* * *

1075 год, Шотландия

— Тетушка! Тетушка Летиция! Свершилось! Я, наконец, выхожу замуж!

Древняя, похожая на мумию вдова короля Шотландии Кеннета Третьего Летиция Сомноленс злобно зыркнула выцветшими до водянистости колючими глазками на троюродную племянницу Кензи и недовольно поджала пепельные усохшие губы.

— Ну, надо же! — прошамкала она. — И для этого ты столько времени колесила по свету с никчемной гарольдовой простачкой? Кто и согласился взять тебя за себя? Ты ж старая дева. Как-никак, двадцать три годочка стукнуло.

— Ох, тетушка, умеете вы настроение испортить. А замуж меня берет молодой боярин из далёкого Хольмгарда. ⁽⁴⁾ Боярин — вроде как граф. Между прочим, он моложе меня!

— А что, ты у нас красавица, глаз не оторвать, хоть и переспела малость. Я сама была так же хороша собой, когда за Кеннета шла. Правда, лет мне поменьше было.

— Мир праху его, — прекрасная Кензи откинула за спину толстую золотистую косу, перетянутую нитью из речного жемчуга. — Тетушка, я ведь к вам за советом.

— Чего надобно, говори прямо.

— Тетушка, я боюсь. У моего жениха дочь есть, крошечная совсем, а вы...

— А я, хочешь сказать, в похожей шкуре побывала, — Летиция скрипуче хмыкнула. — И дочь внебрачную супруга моего терпела, и сыновей-волшебников сумела укрыть от этого сумасшедшего убийцы Малькольма, и...

— Тетушка, прошу, не поминайте о тех годах! Я не хочу потерять своего мужчину, как вы. Уж больно он мне понравился. Высокий, красивый, могучий. Глаза — синие-пресиние, ресницы длинные, волосы черные до плеч, борода мягкая и душистая. Я дар речи потеряла и сразу начала действовать.

— Нигде не прокололась? В Хольмгарде нравы хоть и попроще, и церковники там не столь лютуют, но всё же поостеречься не мешает.

— Обижаете, тетушка. Я незаметно ему мысли спутала, и, пока он приходил в себя, подлила амортенции. Как знала! Когда боярин вернулся к жене, она уже при смерти была из-за тяжёлых родов. А он, когда замуж звал, признался, что с той поры, как меня увидел, только обо мне и думал.

— Ох, дурёха. И тебе простец достался, — старая ведьма скривилась с досады. — А где ты его откопала-то?

— Он был в свите короля Вольдемара. Его вассал. А Вольдемар — внук великого конунга Хольмгарда Ярицлейва. ⁽⁵⁾

— Что ж ты Вольдемару не подлила амортенции? Неужто этой бледной моли, рожденной от Гарольда, его уступила?

— Это было опасно. Да и не глянулся он мне. С красавцем Долохом не сравнить. Ты, тетушка, лучше скажи, что мне с его девчонкой делать? Вдруг она вырастет и станет красивее меня. Совсем как Беата.

— Не поминай при мне её! — взбеленилась вдруг Летиция. — Уж год как сдохла, дрянь, а всё покоя не даёт, даже с того света!

Кензи усмехнулась. Любое упоминание о ненавистной падчерице всегда выводило старую каргу из себя.

— И как вас сумел вокруг пальца Августус Принц обвести?

— Не знаю... — сокрушенно пробурчала старуха Сомноленс, тряся головой. — И что он в ту микстуру, снимающую действие напитка Живой смерти, намешал, не пойму. Ясно только, что основа отвара на волшебной рябине. Ты ж знаешь, эти Принцы — зельевары от Мерлина и хитрые, как гоблины. Любой свой новый рецепт хранят, как сокровище. Ладно, так и быть, дам я тебе с собой напиток Живой смерти на всякий случай.

— Тетушка, а вдруг то самое чудо-средство Принцев у кого возьмётся да и оживит моего врага или врагиню?

— Откуда ему в Хольмгарде взяться? Что там Принцам делать?

— Тетушка, ваша милость безгранична.

— Ты погоди раньше времени в благодарностях-то рассыпаться, — осклабилась Летиция, приоткрыв едва державшиеся в дёснах гнилые зубы. — Это еще не всё. Хочу тебе зеркальце говорящее подарить. Оно и развеселит, и утешит. Особенно, когда муж в отлучке будет находиться.

— Тётушка, милая! Как я вас люблю! Мне бы ещё какую служанку, чтоб уж совсем побирушкой не выглядеть.

Старая ведьма Сомноленс задумалась.

— Найдётся такая. Тут у меня одно дельце обтяпалось с Блэками этими, будь они неладны. Долго они, гоблинскую отрыжку им в печень, воевали со мной, а как помощь понадобилась, будто фестралята прискакали.

— Блэки? Сами Блэки? Вы не шутите, тетушка?

— С чего бы? Проклятье я с них сняла, а они мне в уплату оставили в качестве служанки свою сквибку Битэг. Это ж Блэки, и тут выгадали: и денег платить не нужно, и жалкая сквибка пристроена.

— И до каких пор ей служить вам?

— Пока не помру. Ей тогда некуда будет податься, а тебе она сгодится: и причесать, наряды в порядок привести, и что другое. Непреложный обет сама Битэг дать не в состоянии, не колдунья, но я его взяла с её матери. Как только сквибка выкинет что-нибудь худое против меня или моей кровной родни, Рина сразу умрёт. Битэг любит мать до беспамятства, так что побоится пакостить. Девчонка она аккуратная, исполнительная, слова поперёк не скажет. В общем, бери, дарю тебе её со всеми потрохами!

— Ох, тетушка, сама Блэк будет мне прислуживать! Да о таком я даже мечтать не могла!

— Мечтать — глупое занятие. Как свадьбу сыграешь, напиши мне. Сова-то у тебя есть?

— Найдется, тётушка. Только ведь долго письмо будет идти. Пока птичка до Нормандии доберется, а там... Ой, а что там?

— Там её встретят. Не переживай.

* * *

Год прошёл, как сон пустой,

Царь женился на другой...

1075 год, вотчина боярина Долоха

— Ну и диво! Благодарю, князь! — почтительно произнес Долох, наклонив голову. — И тебе, княгинюшка, спасибо за дар.

Гита Уэссекская потупила голову и зарделась, как маков цвет.

Князь Владимир Мономах быстрым хищным взглядом окинул с головы до ног высокую стройную фигуру Кензи, ставшей полдня назад боярыней Мстиславой, и сдержанно кивнул.

Сама новобрачная, казалось, не замечала ничего и никого вокруг и жадно разглядывала высокий золотой венец, украшенный розовым жемчугом. Почти такой же, только немного пониже и чуть попроще, красовался на смоленской княгине Гите.

— Сперва нужно, как замужней женщине, покрыть голову платом из тонкого льна, а венец поверх возложить.

Наконец, новоиспеченная боярыня пришла в себя.

— Блэк! Живо сюда!

Перед дорогими гостями появилась одетая по обычаю Хольмгарда в простую посконную рубаху девушка лет шестнадцати. Ничего особенного, черноволосая, сероглазая, круглолицая, довольно милая. Кротко наклонив голову, она уставилась в дощатый пол, ожидая приказаний хозяйки.

— Возьмешь вот этот венец и положишь в мой ларец, серебром окованный. Да осторожней бери, не заляпай красоту перстами нечистыми, дура!

Девушка, не говоря ни слова, осторожно подхватила венец и, поклонившись, исчезла с глаз.

— Что это за имя такое — Блэк?

— Это семейное имя, супруг мой. На нашем языке означает «чёрная».

— Черная? — Долох задумался. — Что ж, пусть так и по-нашему её кличут. Чернавка будет.

— Это ты отменно придумал, батюшка, — ослепительно улыбнулась боярыня. — Самое то для неё — Чернавка!

* * *

1935 год, Хогсмид

— Ну, матушка, я даже представить себе не мог, о чём на самом деле эта сказка.

— Старинные легенды в веках чем только не обрастают: и вычурными придумками, и разными глупостями. Только те, кто по-настоящему их хранит да передает из уст в уста, знают всю правду. Самое начало и суть, сынок. Да и событиям, на первый взгляд, неважным и неудобным, не дают пропасть.

— А что с Долохом и его семьёй случилось дальше?

— А ты не помнишь?

— Помню. Я когда эту сказку читал, наизусть выучил.

Но царевна молодая,

Тихомолком расцветая,

Между тем росла, росла,

Поднялась — и расцвела,

Белолица, черноброва,

Нраву кроткого такого.

И жених сыскался ей -

Королевич Елисей.

— А ведь королевич Елисей не с Руси, а тоже из Британии. Настоящее имя его — Алэйсдэйр.

— Бабка-ёжка-костяная-ножка, — присвистнул Антонин. — И не выговоришь!

— Вот и боярышня Милолика рассудила, что не выговоришь. Долох немного озадачился предложением заморского принца, но свату отказать не мог и позволил Алэйсдэйру и Милолике увидеть друг друга. В присутствии мамок-нянек, разумеется.

— А что та самая царица, то есть, боярыня? Она и вправду рассвирепела?

— Ещё как! И красоте юной падчерицы завидовала, и желчью исходила из-за богатого приданого, что на сторону уплывало. А пуще всего злобная ведьма бушевала, что бесплодной оказалась. Пятнадцать лет они с Долохом прожили, и даже вроде как душа в душу, а деток не нажили. Только и оставалось ей, что в зеркальце своё глядеться да утешаться призрачными речами о том, что всех-то она прекрасней...

— Всех милей, всех румяней и белей, — процитировал Антонин.

— Вот-вот. А как утешаться, если даже зеркало в один прекрасный день не те речи повело? Боярыня, конечно, ядом изошла. Знамо дело, женский век короток, ей ведь за тридцать восемь перевалило. Чего только не делала Мстислава: и у тетки Летиции помощи просила, и заклинание мужской силы на Долоха накладывала...

— А что это за заклинание, матушка?

— Ишь, любопытный какой, — Мария с трудом подавила улыбку. — Подрастешь — узнаешь. Будем надеяться, не понадобится оно тебе. Говорили даже, что Мстислава к самой бабе-яге за помощью обращалась, а та боярыню в бане парила с отварами разными, с приговорами, глиной чадородия обмазывала, а всё без толку.

— А почему так случилось? Проклятие какое?

— И да, и нет.

— Вот те раз! Неужели та самая Чернавка-сквибка что делала? — осторожно спросил Антонин.

— Мой сын, воистину, разумней всех! Да, всё так и было. Колдовать она не могла, но ума Чернаве было не занимать. И связь с семьёй она ухитрялась поддерживать. С помощью порталов. Тогда еще Министерств магии не было, никто подобные безделицы не отслеживал. Блэки исправно снабжали бедную родственницу этими вполне невинными по тем временам игрушками. От них она и получала сильнейшее противозачаточное зелье, Принцами сваренное.

— Но ведь Чернава не могла вредить хозяйке из-за матери, вы же сами говорили.

— А её мать умерла через год после свадьбы Долоха и Кензи Сомноленс от тоски по дочери, и у Чернавы оказались развязаны руки. Погоревала несчастная с неделю, а потом при помощи родни связалась с Принцами и умолила тогда еще живого внука Августуса Принца сварить ей крошечный флакончик Рябинового отвара. Видно, чувствовала, что Мстислава способна на всё. А уж когда боярышня подросла и похорошела, стало ясно, что расправа Сомноленс с падчерицей — вопрос времени. Боярыня недолюбливала Милолику еще ребенком, а со сватовством Елисея неприязнь в черную ненависть переросла. Бедняжка Милолика даже ни о чём не догадывалась. Что поделать, юность всегда наивна и доверчива.

— А Чернава?

— А та как чувствовала, что рано или поздно Мстислава всерьёз возьмется за бедную маленькую магглу.

— А Чернаве не всё ли равно, если б что-то вдруг приключилось с Милоликой?

— Кто знает?.. Твой отец — такой же бесхитростный — верил, что Чернава искренне привязалась к боярышне, а мне так не кажется. Думаю, уже тогда она надумала извести постылую хозяйку, как-никак, урождённая Блэк. Ни одна женщина их кровей не спустила бы такое унижение — прислуживать каким-то Сомноленс. Вот и Чернава не собиралась прощать обидчицу. К тому же хитрая сквибка явно нацелилась на место боярыни. В такого видного красавца, как Долох, не грех было и влюбиться. А с возрастом он еще больше возмужал и заматерел. Богатырь, с какой стороны ни глянь. А то, что маггл — не беда. Она ведь тоже не колдунья.

— Да разве Долох посмотрел бы в сторону Чернавы? Она ж для него — всего лишь «сенная девушка», служанка.

— Кто знает, может, и она об амортенции думала. И да, ведь именно Чернаве Милолика была обязана счастьем. Про то, как Чернава ослушалась приказа Мстиславы и сохранила жизнь Милолике, ты из сказки знаешь. И всё это в своё время помогло Чернаве добиться благосклонности Долоха.

— Счастьем? Ох, матушка, неужели это Чернава познакомила боярышню с тем самым королевичем? Как его? Алэйсдэйром? Значит, сквибка его знала, да?

— Сейчас расскажу, родной...

* * *

1090 год, вотчина боярина Долоха.

— Скорей, юный Принц, скорей... — Чернава опасливо вертела головой по сторонам. — Если тебя тут обнаружат вассалы господина Долоха, его коттарии ⁽⁶⁾ и вилланы ⁽⁷⁾, беда будет.

Красивый молодой человек с темно-русыми волосами и черными глазами торопливо кивнул и потянул за руку изящно сложенную женщину с длинной косой в льняной рубахе и странной плетеной обуви.

— Куда? — шепнул он.

— Сюда. Здесь конюшня, — шепнула ему в ответ Битэг Блэк.

Наконец, они оказались вне поля зрения охраны вотчинного терема.

— Где отвар?

Юноша протянул Блэк флакончик из рубинового стекла.

— Держите, мисс Блэк. Ваша кузина Лэндси полностью со мной расплатилась, так что не беспокойтесь. Скажите, — он помялся, — вы уверены, что Сомноленс способна подлить кому-то из своей семьи Живую смерть?

— Увидишь, так и будет.

— И кому, если не секрет?

— Да какой уж из этого секрет, юный Принц, — она взяла его за руку и потянула за собой.

Через минуту, после того, как они пробрались вдоль стены конюшни к противоположному её углу, Битэг осторожно выглянула из-за него и тихо поманила юношу.

— Смотри. Видишь там вдалеке на качелях в окружении почтенных дам маленькую красавицу? Вот ей и грозит самая верная опасность. А после неё Сомноленс вполне может расправиться и со мной, если только хоть что-то заподозрит.

Молодой Принц выглянул за угол и замер.

Никогда еще он не видел девушки прелестней. Её черные, как смоль, пушистые кудри, наспех перехваченные синей лентой, убегали за спину. На тонких вытянутых руках пузырились от ветра свободные белые рукава, прихваченные у запястий широкими браслетами, маленькие пальцы уверенно обхватывали толстую пеньковую веревку; изящная фигурка призывно выгибалась каждый раз, когда прелестница, пытаясь раскачаться сильней, с силой приседала на широкой доске. Казалось, ещё чуть-чуть, и она взлетит.

— Это Милолика — дочь боярина Долоха, и мало того, что она красива, так еще и доверчива. Боюсь даже думать, что стрясется, если вдруг говорящее зеркало вздумает ляпнуть этой гадюке Сомноленс, что молодая падчерица прекрасней, чем она. Вот тогда за жизнь бедняжки я не дам и веверицы. ⁽⁸⁾

— Чего не дадите, мисс Блэк? — изумился Принц.

— Ничего, не обращай внимания. Я уже пятнадцать лет здесь угасаю, привыкла думать по-здешнему.

Алэйсдэйр Принц в отчаянии еще раз выглянул за угол.

— Мисс Блэк, я хочу жениться на этой девушке.

— Ты спятил, Принц? Она же из простецов! Никогда не городи глупости, не подумав, просто так.

— Я подумал. И мне всё равно, что она не колдунья.

— Когда подумать-то успел? Ты хоть представляешь, каким клеймом тебя и всех Принцев заклеймят чистокровные?

— Она знатного происхождения, и мне этого вполне хватит. А Принцы?.. Слишком мало их осталось: отец мертв, дед — тоже, а прадед совсем плох. Что он мне сделает? Мама, думаю, порадуется за меня. К тому же за девушкой боярин наверняка даст приличное приданое, правда, оно мне ни к чему. Принцы и без него богаты.

Битэг Блэк задумалась.

— Да, приданое будет изрядное. Наш боярин — молочный брат самого Мономаха, и потому вотчинные земли у него теперь не только на Смоленщине, но и под Черниговом. ⁽⁹⁾ Ох, что ж мне с тобой делать, глупый мальчишка? Хотя... Знаешь, а ведь правда, кому, в конце концов, какое дело. Только имей в виду, тут принято делать всё по правилам, значит, придется засылать сватов.

— Кого? — не понял Алэйсдэйр.

— Пойдем. Обратный портал сработает, когда тень вон от той башенки дойдет до пруда с карпами. Расскажу тебе, как здесь, в Хольмгарде, правильно договариваться о браке. Слушай, — Битэг вдруг встрепенулась и обернулась к Алэйсдэйру с таким видом, словно на неё снизошло озарение, — а обратись-ка ты к жене сюзерена Долоха — княгине Гите. Она наша соотечественница, дочь погибшего при Гастингсе короля Гарольда Годвинсона. Только постарайся внушить княгине, что о твоём британском происхождении ни в коем случае не должна узнать мачеха Милолики. Как ты это сделаешь, Мерлин знает, но если твоим сватом будет Мономах, Долох точно согласится отдать за тебя боярышню. И прими-ка ты православие. Тебе от этого ни тепло, ни холодно, а для дела крещение лишним не будет. Да и новое имя получишь. Тебе ли не знать, что Сомноленс очень уж недолюбливают Принцев. Твою прабабку при помощи отравленного веретена королева Летиция чуть не уморила, и Мстислава, заподозри она хоть что-то, живо вас с Милоликой со свету сживёт.

— Спасибо, мисс Блэк. Не сомневайтесь, я найду способ добиться прекрасной девы. А чистокровным скажу, что она — сквиб из правящего дома Хольмгарда. Подолью чего нужно и кому нужно — никто даже и не усомнится в моих словах.

— Ну, на то ты и зельевар, — улыбнулась Битэг, время от времени поглядывая на тень от башни. — Пошли, давай, не то заметят тебя. Еще скандала не хватало или, того хуже, проклятия Сомноленс. С неё станется. Да не забудь для меня зелье, когда свататься поедешь. То самое...

— Не краснейте, мисс Блэк, я в курсе. Одного не понимаю, как эта ведьма еще не догадалась, что её противозачаточными снадобьями опаивают.

— Ей невдомёк, что это я делаю. Она ж не знает о смерти моей матушки. Пусть и дальше остаётся в неведении и подвоха не ожидает.

* * *

Каково же было изумление Битэг-Чернавы, когда она узнала, что через месяц после их разговора влюблённый мальчишка сдержал слово и заслал сватов к Долоху. Вышло всё согласно обычаю — честь по чести. Принц провернул дело идеально, комар носа не подточит, учел все советы. Сам Мономах вознамерился принять участие в судьбе крестницы. Чернава почти не сомневалась, что юному Алэйсдэйру в первую очередь удалось уломать княгиню Гиту. Как-никак, соотечественница. Да и болезнь маленькой княжны Марии Владимировны помогла. Гита усердно молилась наиболее почитаемому ею святому — целителю Пантелеймону, и вдруг, откуда ни возьмись, явился миловидный юноша: что-то пошептал, заварил какие-то травы, простёр руки над дорогой доченькой, и назавтра дитя было здорово. Чудеса, да и только! А еще чудесней, что прибыл молодой лекарь из родных краёв черниговской княгини. Гита усмотрела в этом промысел божий и умолила супруга принять участие в судьбе юного Принца. Владимир ничего не хотел слушать до тех пор, пока Алэйсдэйр не крестился в православную веру и не принял имя Елисея. Когда сваты торжественно прибыли к Долоху, Битэг с трудом удалось поговорить с женихом. Алэйсдэйр сказал, что и лукавить перед будущим тестем не придется: ведь он на самом деле Принц. А раз принц, значит, королевич.

— Ну и хорошо, — шепнула ему украдкой Битэг-Чернава, — королевич — сын короля, а отец твой, и дед, и прадед истинными королями зелий были. И ты такой же.

* * *

— Нет-нет, не так, боярышня...

— Не так? А как? — и снова этот заливистый смех, заставляющий бледнеть, краснеть, вспыхивать и холодеть одновременно.

— Это же так просто. Давайте по буквам... А-лэй-с-дэйр... Вот и всё.

— Ох, королевич, до чего ж вы прозывались чудно, — разрумянившаяся от прохладного вечернего ветерка, чуть пьяная от запаха липы и медуницы, взволнованная близостью — рука к руке! — красивого юноши Милолика, улыбаясь и поглядывая исподтишка на суженого, уже который раз пыталась выговорить занятное заморское имя. — Не буду язык ломать. Для меня вы всегда Елисеем будете.

— Я буду для вас кем угодно...

— Смотрите же, не обманите, — боярышня подняла на Алэйсдэйра большие синие глаза.

— Ни за что и никогда. Я жду — не дождусь нашей свадьбы. А пока... — он залез за жесткий обшлаг рукава кафтана и достал серебряную цепочку с подвеской причудливо ограненной формы. — Вот, примите это в дар от меня.

— Что это? — изумилась Милолика, оглянувшись на мамушек-нянюшек, зорко бдевших за молодёжью. Любовь — любовью, но приличия превыше всего.

— Ничего особенного. Не смотрите, что безделушка не слишком красива. Я вложил в неё... — он запнулся и несколько мгновений раздумывал, — всю свою любовь к вам. Знайте, благодаря ей я почувствую, что вы попали в беду, упаси вас от всех напастей Мер... хм... Христос. Эта простая вещица не даст мне заблудиться и всегда приведет к вам.

— Спасибо, королевич, — благоговейно прошептала Милолика, едва её маленькая розовая ладошка ощутила прохладу серебра. — Кто знает, вдруг и впрямь эта подвеска пригодится. Буду носить её на шее, не снимая, чтобы всё время думать о вас. И о нашей свадьбе.

Алэйсдэйр Принц ничего не ответил, только улыбнулся. От внезапно нахлынувшего счастья все слова куда-то запропали.

* * *

1935 год, Хогсмид

— Всё, на сегодня хватит, у тебя уже глаза слипаются.

— Матушка, пожалуйста, я хочу узнать, чем всё закончилась.

— Ты же наизусть знаешь.

— Получается, что в сказках всё не так, как бывает на самом деле. Ведь Чернава должна была увести Милолику в лес и оставить там, а боярышня — выйти к избушке, где жили семь богатырей.

— Да, в лес боярышню пришлось увести. У боярыни не было выхода. Травить падчерицу прямо в боярских хоромах не с руки: Живая смерть действует почти мгновенно, а за Милоликой куча мамок-нянек следила. Сразу сообразили бы, кто повинен в смерти девушки. А Чернавку можно было принудить к чему угодно, в том числе и к душегубству. Мстислава была уверена в этом.

— Подождите, матушка, а как же Чернавке удалось увести боярышню в лес, если столько баб и девок за ней приглядывало?

— А Милолика часто ходила с ними за ягодами и за цветами в ближайшее мелколесье, и там приглядчицы глаз с неё не спускали. После приказа Мстиславы Чернавка с ними напросилась, якобы за лесной малиной для госпожи, и в кувшин с квасом, который мамки-няньки прихватили, отвара из маковых головок влила. Жарко было, тетушки-девушки напились этого квасу да и свалились сонные на опушке, а Чернава увела Милолику в лес, но не оставила её там на произвол судьбы, а проводила до самой лесной заставы, где несли службу семь богатырей из войска князя Мономаха. Чернава наплела им, что боярышне для здоровья нужен лесной воздух, и строго-настрого наказала им следить за девицей в оба: никуда её не отпускать, никого к ней не подпускать. А после предупредила, что когда придёт время, девушку заберут отец с женихом.

— Получается, что богатыри-то не уследили за Милоликой? — пробормотал Антонин и широко зевнул.

— Получается. Только в самом конце своей сказки Пушкин много чего насочинял от всей души. На самом деле всё было не так. Когда Мстислава от своего зеркальца узнала, что Чернавка её обманула, просто взбеленилась, чего только не обрушила на голову бедной сквибки: и за волосы оттаскала, и по щекам нахлопала, а после приказала на конюшне выпороть и под замок посадить.

Антонин протёр глаза и в изумлении уставился на мать.

— Да как же так?

— А вот так. После всего она решила действовать сама. Как в сказке. Напоила яблоко напитком Живой смерти, прихватила палочку, которую тайно хранила в своих покоях много лет, и отправилась на ту заставу; там всех богатырей прикончила Авадой и силой заставила Милолику съесть отравленное яблоко.

— Как — силой?

— А то ты не знаешь, что такое Империус, — покачала головой Мария.

— Это же запрещенная магия, матушка!

— Это сейчас есть кому запрещать, а восемь с половиной веков назад всё было иначе. Да и магглы были невежественнее. Умер человек и умер: ни следов меча или ножа, ни последствий отравления, ни отметин от веревки, ни синяков от побоев. Что магглы в те времена в таких случаях думали, а? Ясное дело: демоны или черти забрали, и весь сказ. А потом Мстислава явилась домой и начала думать, как бы правдоподобнее исчезновение Милолики свалить на Чернаву, чтобы погубить её. Ей почти повезло, ведь десять кумушек перед тем, как заснуть на полянке, видели, что боярышня ушла в лес с сенной девкой боярыни. И ждала Чернаву неминуемая казнь, если бы не...

— Что, матушка? Не томите, — голос Антонина, казалось, умолял. Темные, казавшиеся черными глазищи мальчика ярко блестели в темноте; сон с него, как рукой, сняло.

— ...если бы не Алэйсдэйр, сынок, — прибавила Мария.

Антонин заворочался под одеялами.

— Знаете, матушка, я понимаю эту Мстиславу. Она за своё билась. И мне то же самое предстоит, когда вырасту.

Мария вздохнула.

— Не знаю, что и сказать тебе. Одно дело — биться за свою любовь, за то, что тебе принадлежит, за собственные честь и достоинство, а другое — блажь.

— Блажь?

— Так и есть, Антонин. Сомноленс вбила себе в голову, что она прекрасней всех на свете, слушала от зеркала про то велеречивую болтовню каждый день, ну и спятила. И совсем худо, если такому сумасшедшему взбредет в голову желание заставить всех думать так же. Вот этого, сын, нет хуже. Дутая борьба-то получится.

— Почему дутая, матушка?

— Да потому что бороться придется со здравым смыслом. Ты ж у меня умник-разумник, и пусть тебе совсем немного лет, понимаешь, что нельзя оставаться прекрасной до старости. Да, зрелая женщина может быть красивой, кто ж спорит, но если юная девушка «белолика, черноброва», да еще при этом изящна, стройна, очаровательна, в глазах окружающих она всё равно привлекательнее.

— Нет, — упрямо пробормотал Антонин. — Всё это чушь. Женщина может оставаться прекрасной до старости, я это знаю.

— Откуда? — в голосе Марии чувствовалось неприкрытое любопытство.

— Я про Нинон де Ланкло ⁽¹⁰⁾ книжку из вашей, матушка, библиотеки стащил и прочитал.

Мария даже подскочила.

— Ах ты, бесстыдник! Как ты посмел?! Повезло же тебе, что ни мне, ни отцу не попался, не то быть бы тебе выпоротым! В наказание не стану тебе рассказывать, чем там дело закончилось.

Антонин засопел..

— А я догадываюсь. Небось, та штучка пригодилась, что Алэ... ох, что за имя... словом, Елисей подарил Милолике.

— Ну-у-у... — протянула загадочно Мария. — Так-то так, только развязка всей истории вышла почище, чем в маггловских водевилях.

— А что за развязка? — вкрадчиво поинтересовался Антонин.

— Я очень огорчена, Тоша, твоим проступком, — строго произнесла Мария, — и потому в наказание сейчас погашу свечу и уйду к себе.

— Ну, пожалуйста-а-а... — начал канючить Антонин, — матушка, сделайте милость, я ведь честно признался, ничего не утаил.

Мария покачала головой.

— Надеюсь, такое никогда больше не повторится. Запомни, Антоша, ты — не просто чистокровный волшебник, ты — русский и потомок знатного рода. Не теряй себя ни в чём, отвечай за свои слова и дела, взвешивай по десять раз на дню каждый свой шаг и ни на минуту не забывай слова другого Александра Сергеевича.

— Другого? Не Пушкина?

— Не Пушкина — Грибоедова. «Служить бы рад — прислуживаться тошно».⁽¹¹⁾ Я буду счастлива, если твоя служба умному сильному лидеру принесет пользу и тебе, и фамилии нашей, но не вздумай прогибаться под дутый авторитет, под силу без разума, под деспота. Запомнил?

— Запомнил. Так что там было дальше?

— А как в сказке говорилось?

— И молва трезвонить стала:

Дочка царская пропала.

Тужит бедный царь по ней.

Королевич Елисей,

Помолясь усердно богу,

Отправляется в дорогу…

— Всё, Антоша, было не так. Не ездил он по свету, не разговаривал ни с месяцем, ни с солнышком, ни с ветром. Ты прав, ему помог амулет, что он подарил любимой. А боярыня после исчезновения падчерицы принялась рыдать на груди мужа да оговаривать бедняжку Чернаву. Мамки-няньки подтвердили, что перед тем, как заснуть, видели, как девка боярыни увела Милолику в лес. Им всем, кстати, тоже попало знатно.

— А Алэйсдэйр-то выручил её?

— Конечно. В старинных чистокровных семьях порядок знают и в долгу оставаться не любят. Юный Принц попросил будущего тестя собрать самых верных людей, взять с собой Чернаву, супругу и повел благодаря амулету всю компанию через лес к той заставе. И такой страх они там узрели!.. Правда, для боярыни картина та новостью не была, но на публику Мстислава сыграла отменно: глаза закатила, заохала, заахала... И началось представление, верней, сражение — между боярыней и Алэйсдэйром. Всё зависело от того, кто кого переиграет.

— Мне вот интересно, почему боярыня не убила Милолику Авадой, как богатырей? — задумчиво пробормотал себе под нос Антонин.

— Знаешь, Антоша, я тоже об этом думала, — пробормотала вполголоса Мария. — Мне кажется, что она помешалась на странной, не свойственной разумному человеку показухе. Расправа тетки Летиции с прабабкой юного Алэйсдэйра — явный пример для неё. А еще Авада Кедавра — сложное заклинание, сил требует немало. А боярыня перед тем, как добраться до падчерицы, семь убийственных лучей выпустила из палочки. И это притом, что она почти не колдовала больше пятнадцати лет.

— Всё может быть, — задумчиво пробубнил Антонин себе под нос. — И что там вышло за представление, матушка?

— Занятное зрелище получилось. «Позорище», как говорили в старину.

* * *

1090 год, лесная застава

— Не верь ему, мой свет! — взвизгнула Мстислава. — Это он!.. Он!.. Они на пару сговорились с этой мерзавкой и доченьку твою погубить, и меня оболгать!

Визг боярыни пронзил скорбную тишину, повисшую над двором заставы, где на траве лежали семь окоченевших мужских тел, уже слегка тронутых тлением.

Бездыханную Милолику обнаружили на крыльце. Безутешный отец взвыл от горя и выхватил меч, чтобы зарубить Чернаву на месте. Алэйсдэйр едва заметным движением палочки, спрятанной в рукаве, заставил боярина выронить оружие из руки.

— Скажите мне, господин, — тихо произнес Принц, — зачем Чернаве смерть моей суженой?

— Не знаю, не знаю, — ревел от горя Долох, едва не выдирая бороду клочьями.

— И в самом деле, незачем. А вот боярыне Мстиславе — очень даже кстати.

— Что ты несешь, проклятый?! — заверещала ведьма. — Для чего мне её изводить?

— Хотя бы для того, чтобы богатое приданое, что господин даёт за дочерью, не уплыло в чужие руки. Вы, госпожа, по-прежнему лелеете надежду понести, родить боярину сына и прибрать к рукам все его вотчины.

— Ах ты, щенок! То-то, смотрю, ты спокоен и невозмутим! Хоть бы слезу пустил! И не любил ты голубушку Милолику, а просто желал приданым поживиться.

Алэйсдэйр развернулся к боярину.

— Вы верите в настоящую любовь, господин? Именно в настоящую — не в искусственную и не придуманную?

— Что? — растерялся боярин. — Что ты городишь, охальник?

Принц обвел толпу взглядом. На Чернаву страшно было смотреть: избитая, в крови и в цепях, она дрожала, как осиновый лист.

— Давайте сделаем так. Все, кто верит в бога и в любовь, как его великую милость, пусть сейчас будут свидетелями чуда господнего. Я поцелую мою невесту, и если она оживёт, значит, виновата во всём боярыня Мстислава. Если нет, рубите, господин, мою голову, потому как без Милолики мне и жить незачем.

Алэйсдэйр оглянулся и увидел, как побелела Сомноленс, как от злости перекосилось её лицо.

— Ты... ты... — сдавленно прошипела она. — Я поняла, ты — Принц!

— Конечно, — тихо подтвердил Алэйсдэйр её слова. — Я — Принц, и пусть меня гром небесный разразит, если это не так.

Он подошел к Милолике, неподвижно лежащей на крыльце, опустился на колени и, подняв кверху голову, громко произнес:

— Господи! Во имя любви, что пылает в моем сердце к этой деве, верни мне её или лиши жизни на месте!

Затем наклонил голову и закрыл руками лицо. Чернава облегченно вздохнула, догадавшись, что Алэйсдэйр незаметно набрал в рот рябинового отвара из крохотного флакончика.

Через мгновение губы юноши прижались к губам мертвой на вид девушки. Все замерли, боясь вздохнуть.

Казалось, даже птицы в лесу замолчали на то время, пока длился поцелуй.

Наконец, юный Принц оторвался от губ возлюбленной.

И тут...

Один вздох, другой... Затем девичья грудь начала вздыматься часто-часто. Боярин кинулся к дочери, а его воины подтащили поближе истерзанную Чернаву, а заодно и боярыню.

— Не трогайте меня! — завопила Мстислава в голос, безумно жалея про себя, что не успела захватить палочку. — Длани прочь, нечестивцы!

Через миг черные ресницы дрогнули, глазные яблоки под веками мягко повернулись, и синий взгляд Милолики встретился с точно таким же синим взглядом боярина Долоха.

— Батюшка! — слабо прошептала она, увидев над собой бледное лицо отца.

— Дитя моё!.. Милолика! Да как же так? Да что же это?..

— Батюшка... Это она... она... Она их всех порешила какими-то страшными зелеными огнями. Она — ведьма, батюшка!

— Кто?

— Боярыня ваша. Она и меня заставила яблоко съесть. Я не хотела, плакала, умоляла её, но она какую-то деревяшку направила мне в лицо, и руки мои сами собой поднесли его к устам.

— А Чернава? Сенная девка боярыни? Она тебе сделала что-нибудь плохое?

— Она хотела спрятать меня. Сказала, что хозяйка приказала ей отвести меня в лес, привязать к дереву и оставить на съедение волкам. И прибавила, что рано или поздно мачеха убьёт меня, потому как ненавидит за молодость и красоту, — Милолика заплакала.

— Что ты такое говоришь, дитя моё? Разве это может быть правдой?

— Батюшка, вы мне не верите? — слезы в три ручья струились из глаз девушки. — Ах, наверное, мне и в самом деле лучше было бы умереть.

— Не лучше! — кинулся к возлюбленной Алэйсдэйр. — Даже не думайте об этом, боярышня. А вам, господин, ваша супруга каждый день приворотное зелье подливала. И если вы не против, могу это доказать.

— Что? — прогремел бас Долоха. — Какое приворотное зелье?

Принц достал из-за пазухи флакончик.

— Выпейте это, господин. Не бойтесь, это не яд, клянусь собственной жизнью. Как только последняя капля коснется ваших губ, действие приворота сразу закончится.

— Елисей, королевич мой прекрасный, — Милолика протянула руки к возлюбленному, — никогда больше не оставляйте меня.

— Не оставлю. Ни за что. С этого дня разве что смерть разлучит меня с вами.

Все замерли, глядя на Долоха, а он уставился на жену. Растрепанная, с перекошенным от злобы лицом боярыня была ужасна.

— Брось эту стекляшку, сударь мой!.. — прокричала она, извиваясь в руках стражников. — Неужели ты не видишь, что все они хотят извести тебя и разлучить нас?! Этот жених — сам ведьмак! Колдун, заморочивший твоей дочери голову! Они сговорились с этой дрянью!

«Нет, так не годится», — подумал Принц. Одно незаметное движение палочкой, и вот уже рот боярыни беззвучно открывается и закрывается, но до слушателей не долетает ни звука.

Наконец, боярин решился и одним махом опрокинул в себя флакончик.

Проглотив снадобье, он пошатнулся, зажмурился и схватился за голову.

— Что? Что с вами, батюшка? — испуганно вскрикнула Милолика.

Все остальные ждали, затаив дыхание.

Наконец Долох глубоко вздохнул.

И открыл глаза.

— Батюшка? — встрепенулась Милолика. — Как вы? Вам дурно?

— Нет, — с расстановкой произнёс Долох. — Напротив, мне хорошо. Давно так не было. В голове ясно, и вся заполошность из сердца куда-то запропала.

Он повернулся к боярыне. Она по-прежнему рвалась из рук стражи и продолжала, как рыба, открывать и закрывать рот.

— Ты — гадина. Мерзкая гадина. Ты обманула меня, моё доверие, едва не лишила меня дочери, и только чудом не свершилась великая несправедливость в отношении Чернавы. Эй, стража, подведите ко мне девку Чернавку!..

— Простите, господин, — мягко перебил Долоха Алэйсдэйр, — но Чернава — не девка. Она принадлежит к очень знатному и древнему нортумбрийскому роду Блэков. Чтобы расплатиться с долгом семьи перед троюродной тёткой вашей супруги — шотландской королевой Летицией Сомноленс, она согласилась пойти в услужение к старой ведьме, а та передала, как вещь, бедную Битэг — это её настоящее имя — своей племяннице. Мисс Блэк с одиннадцати лет служила этим злым колдуньям, но теперь, думаю, заслужила свободу и благодарность.

— Её бы подлечить, — задумчиво произнес Долох, оглядывая истерзанную Чернаву.

— Не беспокойтесь, господин, я займусь этим.

— А вы — лекарь?

— Да, господин, знания и умения при мне. Я учился у сарацинов, а они в целительстве толк знают. Ну, конечно, и без божьей помощи никуда, — ввернул Алэйсдэйр.

— Что ж, свой целитель — это хорошо. А вы, ребята, — он вновь обернулся к стражникам, — притащите-ка из заставного терема самый большой котёл, тот, в котором смолу курят.

Светлые глаза боярыни широко открылись от ужаса. Она принялась извиваться и вырываться из последних сил.

— Да, жена, вот так... Буду судить тебя по законам Ярослава, по его Правде.⁽¹²⁾ Ты знаешь, что там говорится про ордалии? Про высший суд?

И тут произошло чудо чудное: у доведенной до отчаяния Мстиславы прорезался голос. Она закричала так, что с верхушек деревьев в лесу на землю попадали дохлые птицы, а все вокруг — её муж, падчерица, Алэйсдэйр Принц, стражники — схватились за уши. И только у Чернавы не хватило сил поднять к голове руки, закованные в цепи. Бедняжка просто упала на землю без чувств.

А Мстислава ринулась с искаженным от злобы лицом к мужу, но... упала и больше не шевелилась.

* * *

1935 год, Хогсмид

— Тут её тоска взяла, и царица умерла, — процитировал еще одну строку Антонин.

— Собственная злоба и убила её. Тоска, как сказал поэт. Воистину, нет хуже врага для человека, чем он сам.

— А что стало с Чернавой?

— Ей даровали свободу. Милолика и Алэйсдэйр поженились и перед тем, как отправиться в Британию, позвали её с собой на родину. Но она отказалась, ведь пятнадцать лет, прожитых на Руси рядом с человеком, которого она полюбила с первого взгляда, просто так из жизни не выкинуть. Вскоре молодая чета Принцев узнала, что Долох, выдержав подобающий срок траура, взял Чернаву в жены, и уже через год у них родился сын — первый волшебник в роду. Алэйсдэйр уверил Милолику, что непременно найдёт в своё время подходящую чистокровную невесту её брату и обещание сдержал. Вот так и прижилась магия Блэков на Руси.

Антонин молчал, закатив глаза, видно, о чём-то напряженно размышлял.

— Что молчишь, сынок? Как тебе семейное предание?

— Я, матушка, думаю о том, что слишком много в этой истории странностей. Хочу разобраться в кое-каких деталях.

— Что ж, Антоша, пытливость ума — дело хорошее, но будь осторожен, она часто не туда заводит. Не обманись нечаянно да по глупости.

— Ага... — сонно пробормотал Антонин, закрыв глаза. — Сказка — ложь... А вообще, всё это просто легенда.

— Легенда, не спорю. И легенда эта, в самом деле, очень похожа на сказку. А в каждой сказке сокрыты уроки, которые сложно не только выучить, но и иногда просто разглядеть. Надеюсь, сегодня ты кое-что понял и усвоил.

Послышалось тихое сонное дыхание мальчика. Мария Долохова наклонилась и погладила его по голове.

— Что же тебя так разочаровало в этой истории, сын? Верней, кто? Ох, узнать бы, а то ведь...

Она не договорила, насторожившись: во входную дверь кто-то тихо поскрёбся.

Руки затряслись, в горле пересохло. Она осторожно встала с постели сына, расстегнула дрожащими руками высокий глухой воротничок серого суконного платья, нащупала на шее серебряную цепочку и вытащила наружу подвеску в виде кристалла, светившуюся мягким ярким светом.

— Валериан! Ты здесь! — сдавленно прошептала она и бросилась к двери.

На искривленном лице спящего Антонина застыла жесткая улыбка.

1) Лалом на Руси называли рубин

Вернуться к тексту

2) Дочь великого князя киевского Ярослава Мудрого Елизавета Ярославна

Вернуться к тексту

3) 1074 год от Рождества Христова

Вернуться к тексту

4) Так иноземцы называли Русь

Вернуться к тексту

5) Ярослава Мудрого

Вернуться к тексту

6) Так в Англии называли поземельно зависимых крестьян

Вернуться к тексту

7) В Англии — зависимые лично крестьяне, вроде холопов

Вернуться к тексту

8) "Веверица" — беличья шкурка, самая мелкая денежная единица в Древней Руси

Вернуться к тексту

9) В 1078 году Владимир Мономах стал Черниговским князем

Вернуться к тексту

10) Нинон де Ланкло — придворная дама дворов короля Людовика XIII и Людовика XIV. Отличалась редкостной красотой даже в пожилом возрасте.

Вернуться к тексту

11) Строка из пьесы Грибоедова «Горе от ума»

Вернуться к тексту

12) Имеется в виду «Русская Правда» — первый русский свод законов

Вернуться к тексту