Джонни Уокер (джен)

Когда Мори узнаёт об истинной способности Чуи, он становится похожим на дорвавшегося до пиалы с валерьянкой кота. Восторг на лице босса Накахаре совсем не нравится. Наверняка того греет мысль приберечь такой козырь на особенно чёрный день, но сам Чуя в своём желании костьми лечь на благо Портовой Мафии нисколько не уверен. Он не слишком настойчиво пытается шефу объяснить, что он револьвер однозарядный, но тот улыбается хитро и алчно, и желание спорить и в чём-либо убеждать пропадает — ну его к чёрту.

Вскоре после того, как об истинной способности Накахары узнают все члены Мафии, ему дают прозвище. Одноразовая бомба. Смеются за спиной, но на деле боятся: никто не уверен в том, насколько эта бомба уравновешена, и в случае, если Чуя всё же псих, предпочитают находиться на безопасном от взрыва расстоянии. О том, что безопасного расстояния от «взрыва», учинённого им, нет, Накахара рассказывает с особым удовольствием. Смакует пришибленно-испуганные морды, ухмыляется уголком губ и, перекинув плащ через плечо, вальяжной походкой дефилирует прочь.

На бег срывается, лишь убедившись, что вокруг нет чужих глаз.

А когда Накахара понимает, что задумал Мори на самом деле и как работает их с Дазаем дуэт, всю напускную храбрость как водой смывает. Он не скоро свыкается с тем, что Осаму решать — жить ему или умереть. Неохотно привыкает к мысли, что сколько бы раз он не оттаскивал того от края, теперь Дазай его страховочный крюк, а не наоборот. Думает о том, что Дазай не просто член правления, а человек, которого боится Мори, и совсем не знает, может ли он ему доверять.

Потому что способность Накахары — ужасна. Момент, когда сила вместе со всем, что оказывается поблизости, выворачивает наизнанку собственные органы и дырявит кожу, похож на эссенцию боли. Воспоминания размыты, контуры не чёткие, но там, где секундами ранее расползались уродливые кляксы порчи, кожа горит огнём, а любое прикосновение вызывает мириады электрических разрядов, словно вся поверхность — комок обнажённых нервов. Не то, что хочется переживать снова и снова, а чем дольше он возится, тем продолжительнее послевкусие.

Накахара не уверен, что хоть когда-нибудь кому-нибудь об этом расскажет.

(Дазай понимает сам)

Накахара не знает, сколько ещё выдержит и как скоро его ответ Мори изменится на категоричное «нет».

(Дазай думает, что никогда)

Накахара боится, что кто-нибудь узнает, Мори всё равно заставит, а Осаму однажды не успеет.

(Дазай успевает. Всегда)

Чуя на самом деле не такой смелый, как кажется. Но…

— Он не прикажет, если я не разрешу, — говорит Осаму, когда они выходят из кабинета Мори после очередного отчёта.

— С хера ли? — бурчит Чуя, стараясь неслишком размахивать руками и крутить головой — любой контакт кожи с жёсткой тканью пальто отзывается болью.

— Мори любит шахматы.

— И?

— Но очень не хочет играть со мной.

Накахара не уверен, не знает и боится. Он не такой смелый, как кажется.

Но тонкая, холодная, победная улыбка Дазая в тот миг куда страшнее, чем жадность во взгляде Мори.